Мускатное танго
Эти южные ночи, такие сочные, густые, залитые до краев терпким соком черного муската, стекающего по невидимому стеклу опрокинутого бокала небес томными липкими дорожками.
По губам…
Жадно…
Пьяно…
И в черном мускате ночи – звезды.
Роятся.
Жужжат.
Донимают.
Лезут в глаза и в рот.
В воспоминания.
Москиты в мускате…
Я делаю последний глоток, облизываю губы. Одинокая лампочка, как круглая светящаяся муха, подвешена под дощатой крышей навеса на тоненьких серебряных паутинках, опутывающих ее тело кружевной нитью. Она как маяк, освещает веранду пульсирующими рывками, чтобы та не затонула в черноте космического глаза, нависшего над миром.
Сколько лет я возвращаюсь к тебе, мое убогое, но милое сердцу пристанище. Тут есть все, что мне нужно. Для жизни. Для того, чтобы почувствовать себя счастливой. Просто, чтобы почувствовать себя. Колченогий стол с приросшей к нему намертво кожей - выцветшей клеенкой, старая тахта, хранящая в потертостях обивки тепло бесчисленных прикосновений, кипа зачитанных до дыр журналов о чьей-то красивой жизни и отсутствие суеты, как неизменного признака цивилизации. Но, самое главное – не это. Самое главное – то, вокруг чего все это. То, ради чего я здесь. Мое море.
Море.
К нему надо спускаться вниз по серпантину. Его не слышно, но оно – там, в густом черном. Бьется о буны. Ласкает теплыми руками гальку. Я чувствую его дыхание, как пес, выбивающий хвостом синкопы радости, почуяв запах хозяина, поднимающегося по лестнице. И все хорошо, все почти идеально. Почти…
В мою гармонию прокралась вором дисгармония. Будто бы с последним жадным глотком муската я проглотила попавшего в него москита. Он ужалил меня в самое сердце. И теперь оно зудит и чешется предчувствием того, чего я не хочу знать, о чем не хочу думать. Только не сейчас…
К морю! Надышаться! Мне нужно к морю прямо сейчас!
Прыгаю в темноту. Сумку – через плечо, фонарь – петлей шнурка на запястье. Телефон. Сигареты. Все, кажется.
Кожа подошвы моих сандалий такая тонкая, что кажется, будто я иду босиком. Качусь по серпантину, не включая фонарь. По памяти. Я выучила наизусть все ямки и бугры, меня не заносит на поворотах. И вся ночь, вся ее непроглядная тьма одета в музыку. Она особенная. Такой больше нигде нет. Она висит в мускатном сиропе многоголосым пульсирующим хором. Днем она прячется в ленивой истоме горячего воздуха, а ночью вдруг оживает величественным трением надкрылий друг о друга, словно подчинившись руке невидимого дирижера.
Сердце – ритм и бас.
Цикады – тема.
Сверчки – перкуссия.
Доносящийся «дэнс» далекой дискотеки – дисгармония.
Как понять, что гармония – и есть гармония, если в нее не вползает змеей дисгармония? Я принимаю и ее, как напоминание о несовершенстве мироздания.
Останавливаюсь. Перекур. Я на границе. Еще шаг и я провалюсь в царство ароматов. Запрокидываю голову. Как же вас много! Высыпали, как мои веснушки в мае. Звезды. Блестят. Переливаются.
Москиты в мускате…
Только не падайте все сразу. Не надо, прошу… Я еще не придумала, какое желание загадать. Чуть позже, когда вытащу жало из сердца.
Затяжка. Еще. До фильтра. Обжигая пальцы. Делаю шаг и… проваливаюсь.
Обычно, чтобы достичь какой-то цели, нужно преодолеть хотя бы одну преграду, стоящую на пути. Это требует неимоверных усилий, затрат, воли. Но, это обычно. Здесь же – все не так. Я иду к морю, с удовольствием преодолевая самое удивительное препятствие, какое только можно себе представить. Оно - живое. Я не спешу, ступаю мягко, наслаждаясь каждой каплей входящей в меня красоты. Я прикасаюсь кончиками пальцев, впитываю в легкие, до самой глубины, до самой сути.
- Здравствуй! Ты ждал меня, я знаю. Я тоже скучала. Вот моя рука.
Теплый, такой гладкий, как дельфинья кожа. Без изъянов, без морщин. Я глажу его голые, скрученные винтом стволы, прижимаюсь щекой, обнимаю. Стою так, долго, с закрытыми глазами. И, кажется, что за ласку он вылижет мне ладонь своим горячим языком. Земляничник красный. Уношу с собой его вересковое дыхание.
Я пожимаю огромные кедровые лапы, зарываюсь пальцами в изумрудную пышность листьев - звездочек ягодного тиса, приседаю в реверансе согнувшимся в вечном поклоне алепским соснам, протянувшим свои огромные руки навстречу ветрам, приходящим с моря. Если быть внимательным и не отвлекаться на беличью трескотню, то можно услышать истории о былом, рассказанные мудрым фисташковым деревом, их набралось немало за пять столетий его неспешной жизни. Пристраиваюсь между огромных корявых корней, которым давно стало тесно под землей. Дупла, раскрытые, похожие на беззубые рты древесных эльфов начинают шевелиться и со стоном облегчения, выпускают на волю свое прошлое:
- Давным-давно, когда Небо носило платья совсем другого покроя, Солнце, смеясь, щедро одаривало души искрами радости, которые не переводились там до самой старости, а Море только начало брить о скалы пушок над верхней губой, Медведь влюбился в черноглазую Девушку, которая верила в то, что Сердца ее хватит на двоих…
Тропинки понемногу превращаются в дорожки, гравий сменяется плиткой. Волшебные звуки тишины отступают назад, в темноту, уступая место другой музыке, тоже красивой, но не живой, а механической. Вот я почти и пришла. Осталось совсем немного. Напоследок, не могу не доставить себе удовольствия и вхожу в бамбуковую рощу, как в коробочку магических метаморфоз. Я такая маленькая, а травинки такие большие! Я - Дюймовочка, я почти в сказке. И от этого мне становится смешно и хочется попрыгать на одной ножке. Моя детскость все же неистребима!
Фонарные головы попадаются все чаще, они такие гордые, почти величественные, взирают на меня свысока, следят, чтобы я не потерялась в темноте аллей. Важные и глупые! Здесь невозможно потеряться, даже если ты слепец. Вхожу в эпицентр благоухания. Я заколдована, окутана с ног до головы летучими фитонцидами и эфирными маслами. Я в самом сердце старинного парка, взятого в оковы его старожилами - гигантскими итальянскими соснами. Они прекрасны! Уносятся вверх своими мощными стволами, покрытыми крупными рыже – коричневыми чешуйками и соединяются высоко в небе спутанными волосами своих крон, образуя узорчатый резной купол. Великолепно!
Дышать! Дышать! Надышаться на год вперед!
На деревянных скамейках с тяжелыми чугунными ножками, закрученными вензелями, сидят люди. Пожилые - читают, глубоко дышат - лечат бронхи. Молодые – держатся за руки, украдкой целуются. Несколько пар под аккомпанемент магнитолы учатся танцевать танго. Тоненькая загорелая женщина крепко держит в изящных, неестественно острых в локтях руках, стесняющегося своей неловкости кавалера – отдыхающего:
- Еще раз, из-за такта. И-и-и! Раз – два – три – четыре! Выпад! Два – три – четыре! Голову держим! Три – четыре! Флик! Уже лучше! И-и-и - раз!
Я обхожу танцплощадку по краю бордюра, стараясь не смотреть на танцующих, чтобы не засмеяться или не заплакать, так близко и смех и слезы. Я так давно не танцевала… Танго! Кажется, что это было в прошлой жизни… Сердце начинает биться быстрее, больно напарываясь снова и снова на засевшую в нем занозу. Сейчас, еще чуть-чуть и я вытащу ее. Я набралась сил, я приняла обезболивающее.
Vestido como un dandy, peinao a la gomina
y due;o de una mina m;s linda que una flor,
bail;s en la milonga con aire de importancia,
luciendo tu elegancia y haciendo exhibici;n.
Cualquiera iba a decirte, che, reo de otros tiempos,
que un d;a llegar;as a rey del cabaret,
que pa' ense;ar tu corte pondr;as academia...
Al taura siempre premia la suerte que es mujer…
Кружатся в голове слова чужого, обжигающего губы языка, языка страсти и полуденной фиесты. Последние двадцать шагов я проживаю в размере: четыре четверти, двигаюсь из-за такта, подчиняясь ритму танго, перемешанному с запахом смолы и хвои.
- Приветствую тебя, мое Море! - я сбрасываю сандалии и сажусь перед ним вся, какая есть, у меня нет от него секретов. И вокруг – ни души, только моя. Закрою глаза и посижу так немного под звездами, обхватив колени, послушаю, как волны разбиваются о буны.
Момент нашего единения, он замер без движения, без лишней суеты. Только я и Море. Я даже не разбираю его шепота, но это и не важно, сегодня не нужно слов. Вот я и готова. Я не боюсь боли, пришло время вытащить жало из сердца. Достаю из сумки мобильник, набираю текст сообщения:
- Когда солнце целый день запекало тебя на вертеле, то сидя под звездами, кажется, что из ноздрей вырывается жар… Плачу во сне вторую ночь. Поцелуй меня… у тебя ведь есть нежность для меня?
Отправляю. Но, я уже знаю ответ. Покурю, пока он придет, преодолеть тысячи километров для того, чтобы произнести последние слова – на это нужно время и смелость.
- Муррр.
Я от неожиданности давлюсь дымом. Кот. Здесь, ночью, откуда? Я даже оглядываюсь по сторонам, вдруг чей-то? Но, я по-прежнему одна. Вернее, теперь – с котом. Он трется об меня, бодает головой, подлазит под руку, мол, гладьте меня, гладьте! Я запускаю пальцы в его шерсть. Красавец! Черный, как эта ночь. Гладкий, мягкий. И наглый! Уже топчется по мне, да так бесцеремонно, будто бы мы всю жизнь знакомы.
- Эй, котяра, уходи, - говорю я, почесывая его за ухом, не очень строго.
- Мрр – мя! – отвечает он, продолжая гнездиться в моих сложенных по-турецки ногах.
- Вот наглец! И место-то, какое выбрал! Сразу видно – кот, а не кошка, - ругаю я с улыбкой непрошенного гостя, - Ладно уж, лежи, раз пришел.
Вздрагиваю еще раз, теперь от резкого звука телефона. Сообщение. Сердце замирает на мгновение, больно натыкаясь на все еще сидящую в нем занозу. Сейчас, сейчас я вытащу тебя. Читаю:
- Нет ни фига… ни нежности, ни денег на телефоне.
Вот и все.
Я закрываю телефон, кладу его в сумку, лежащую рядом. Сердце мое начинает отчаянно биться, заноза приходит в движение, и все внутри и снаружи, весь мир окрашивается красным и мне кажется, что я ослепла, или оглохла, или и то и другое вместе. В моих ушах бешено громыхают барабанные перепонки, не в силах справиться с давлением. Я вдруг лишаюсь всех чувств, всего того, что и есть на самом деле - я. Наверное, это начала действовать принятая мной фито - анестезия. Из моих глаз выливается дезоксирибонуклеиновая кислота, но и этого я не замечаю. Я не чувствую, как по капле вытекаю из самой себя… Снимаю одежду, на ощупь, всю, сдираю, как старую кожу. Кот мне не мешает, каким-то своим кошачьим инстинктом почувствовав, что сейчас меня лучше оставить в покое. Он застыл в позе сфинкса, и даже его желтые глаза замерли, не моргают, не щурятся. Я поднимаюсь и иду к волнорезу, вспарывающему моему морю живот бетонным пальцем. Я не смотрю под ноги, ведь я все равно ничего не вижу, но останавливаюсь точно на грани, на самом краю буна, на два метра возвышающегося над поверхностью воды.
Море… я знаю, ты - там, ты ждешь меня, ты поможешь. Мне самой не справиться.
Прими мои слезы.
Вымой из моей груди острый наконечник.
Очисти меня от безвозвратно ушедшего.
От боли, мешающей мечтать.
Возьми меня, мое море!
Сделай все как надо.
Верни мне себя.
Я готова.
Я срываюсь и падаю вниз, камнем. Вхожу как нож в масло в его тело. Целиком, до самого конца, без остатка. И в этот миг все меняется. Нет больше ни мыслей, ни желаний, ни боли, ничего. Я попадаю в совершенный мир без страхов и иллюзий, мое тело мне больше не принадлежит. И в этом вакууме, в этом абсолютном нуле то, чему я так мало придавала значения, вдруг предъявляет свои права.
Жизнь!
Я прекращаю падение в никуда, почти неосознанно, чем-то сильным, что продолжает бороться за глоток воздуха даже тогда, когда все остальное готово раствориться, исчезнуть навсегда, и начинаю подниматься вверх. Мои руки и ноги движутся сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Я раскрываю глаза, и вижу, как сквозь тонкую вибрирующую пленку, отделяющую одну стихию от другой, на меня глядят глаза бесчисленных звезд.
Москиты в мускате…
Рывок, еще, еще сильней! Выбрасываюсь в небо и, как торпедой, макушкой разрываю водную гладь! Вгрызаюсь в кислород всеми клетками!
Вдох!
Всей грудью!
Полнеба вобрав в легкие!
И в этот момент я осознаю себя абсолютно счастливой. Живой, как никогда! В моем сердце больше нет жала. Ложусь на спину, раскинувшись, как морская звезда, и хохочу! Так, как еще никогда в жизни!
- Спасибо тебе, Море! Спасибо тебе за Жизнь!
Я выхожу из его объятий медленно, удовлетворенно, как из горячих рук любимого. Черный кот - сфинкс, верный страж, охраняет брошенные мной вещи. Я провожу по его шелковой спине мокрыми пальцами, он слегка передергивает лопатками, но продолжает лежать на моей сумке, как ни в чем не бывало. И я слышу, как он, довольный моей скупой лаской, заводит внутренний моторчик: - Мррррр. Я набрасываю на плечи ветровку и ложусь на гальку, лицом к бесконечности. Удивительно, но она совсем не холодная. Как же я люблю вас, мои теплые южные ночи! Надо мной – перевернутая чаша небес и звезды… Теперь я знаю, какое желание загадать, если одна из них не удержится на ее стенках и сорвется…
И звезды, будто услышав мой призыв, вдруг отделяются от терпкой поверхности мускатного неба и падают, все сразу, прямо в мои раскрытые глаза…
- Уррррр – уррррр, - гудит кошачий моторчик, перебравшись на мягких лапах ко мне на живот, согревая мое мокрое тело теплом своего грассирующего сердечка.
А я все повторяю и повторяю свое желание, почти захлебываясь в шелесте слов, скользящих по моим губам, пока не отключаюсь от переполнившей меня красоты и вибрации, на секунду, на одно лишь крохотное мгновение… всего лишь на миг…
***
Как вкусно входит в мои ноздри ароматный дымок!
Как сладко моим ушам от бархата проникающих в них слов!
Танго!
Когда-то я выучила его диалект со старинной виниловой пластинки. Не раскрывая глаз, я тихонечко, внутри себя, подпеваю голосу, рассказывающему простую и немного грустную историю. Нота в ноту, буква – в букву, осторожно беря дыхание, чтобы нить страсти, так тонко переплетенная с запахом хорошего табака, не оборвалась…
«Все ли ты отдал, денди, за это мгновение с ней? Все, что у тебя было? И белокрылую яхту, покачивающую своими крутыми боками у причала? Но, ты ведь знаешь, какое дикое и свободное сердце у нее… Подумай, то ли ты отдал, compadrito?»
А вот теперь я замолкаю. Эти слова должны выйти из мужского сердца, в которое по самую рукоять вонзилась острая сталь клинка…
«Не печалься так о потере, compadrito, тебе в награду подарено сердце прекраснейшей из женщин! Может быть, стоит попробовать? С той, что нежней, чем белый цветок в ее волосах…
Отдай все! За один миг! За это танго! За танец, который больше никогда не повторится!
Нет?
Или все же…
Да!
Не думай о том, как ты будешь выглядеть много лет спустя, отражаясь в зеркале старого кабаре, грустный, усталый, седой танцовщик compadrito…»
Как хорошо! Как невыносимо хорошо лежать так, с закрытыми глазами и слушать ночь, и танго, и перекличку двух сердец, понимающих смысл, заложенный в простых словах и паузах между ними.
Я запускаю пальцы в шелковые нити его черных, как смоль волос. Уррр… Внизу живота коротким спазмом, забытым ощущением просыпающейся любви… Он, словно почувствовав эту сладкую до боли схватку, прикуривает сигарету, и чуть запрокидывая голову, так удобно лежащую на моем плоском животе – протягивает мне.
- Красивая… Я говорил тебе, что ты красивая? Не мог не сказать… Помнишь?
Желтые! Желтые глаза! Как янтарные слезы, выброшенные на берег прибоем. Я беру ее тремя пальцами, по-мужски, затягиваюсь.
Вкусно.
Крепко.
Терпко.
Чуть-чуть шоколада на языке, совсем чуть-чуть…
Еще раз, в себя – и довольно, чтобы не потерять ощущение недопитого, того самого, последнего, пьяного глотка муската, оставленного на дне бокала…
С зажатой между двумя пальцами сигаретой, я провожу рукой по его худому лицу. Узнаю черты, все до одной, я так люблю их: высокий крутой лоб, острые скулы, впадины гладковыбритых щек, рот…
- Хороший мой, хороший… Я помню все, все сказанные и не сказанные слова…
Поцелуй. С благодарностью.
Всей нежностью губ - в подушечки пальцев.
Неуловимое движение, которого почти нет, почти… но, оно есть… Есть!
И вот уже сигарета, скрученная из самой тонкой конопляной бумаги - в уголке его тонко изломанного рта. Он втягивает дым так жадно, мощными затяжками - рывками, освещая с каждым вдохом свое лицо бегущим по табачному листу пожаром, а потом с удовольствием, не спеша, выпускает холодные голубые струйки в ночь.
Я смотрю на его обнаженное загорелое тело, и меня ни капли не смущает его нагота. И моя – тоже. Я любуюсь. Мне приятно ощущать тяжесть его головы там, где распустился белый бутон. В расслабленности его членов, в его спокойствии, спрятана тугая пружина. Она натянута до предела, но ничто, ни рука с застывшей в ней тлеющей сигаретой, ни сведенные крест – накрест ноги, ни прикрытые веки, ничто не выдает момента, в который она выстрелит…
Страстью.
Вспышкой.
Бешеным глазом.
Слезами.
Нежностью.
Узнаванием.
Разрывающим рот поцелуем.
Спазмом.
Потом.
Мокрыми плетьми волос по спине.
Шепотом.
Смехом.
Почти криком.
Ногтями по коже.
До боли.
До судороги.
До сердца – наружу.
До немигания глаз.
До пульсации закипающей крови.
До оргазма.
Экстаза.
До полного единения.
До счастья в горле.
Покоя в груди.
Одного на двоих.
Танец, который двое танцуют обнаженными душами, отдав друг другу без остатка все золото своих сердец.
Мускатное танго.
Танго!
***
Я не сплю, но и не спешу открывать глаза, хоть солнце уже и щекочет меня своими теплыми ладонями. Ласкает спутавшиеся волосы, разглаживает тени на лице, оставленные на память об этой удивительной ночи, целует нежно, в щеку, как дитя. Я запоминаю. И это тоже. Момент пробуждения после целой жизни, вместившейся всего лишь в одну короткую ночь. Картина полна красок. И она - закончена.
Я улыбаюсь новому дню, потому что я – по-настоящему счастлива. Мое тело ноет, каждая мышца, каждая клеточка, памятью всех прикосновений, всех «па» моего безумного танго, но это приятная боль.
Сердце мое свободно, в нем нет больше жала, его ничто не тревожит, оно бьется спокойно и ровно, налитое до краев терпким мускатом. Любовью. И я знаю, что это вино никогда не закончится в нем, его невозможно ни расплескать, ни выпить, пока оно бьется из-за такта, в размере: четыре четверти.
Ну, вот я и готова жить дальше! Одеваюсь, нехотя пряча свою наготу от начинающих уже припекать лучей нового дня, и медленно отправляюсь в путь. Вверх по серпантину. Домой. А первая строчка стихотворения крутится и крутится у меня в голове: - “Москиты в мускате… москиты в мускате…”
Приду – попробую записать…
Я поднимаюсь медленно, я никуда не тороплюсь. Рядом со мной бежит черный кот с моторчиком. Мой кот. Мой черный compadrito.