10.Двое.
- Итак, если кто-то знает что-то что может помещать этому браку, то пусть говорит об этом сейчас или умолкнет навсегда! – торжественно произнес священник, и Кинф лишь ниже склонила голову. Феникс и бровью не повел. Впрочем, для жениха у него был слишком отсутствующий вид, словно женитьба для него была чем-то этаким мимолетным. Впрочем, что для него этот брак, в самом деле? Лишь маленький эпизод в вечности…
- Я хочу сказать, - произнес чей-то мягкий негромкий голос, и вся свадьба, громко ахнув, обернулась назад, к выходу из маленького храма. Даже на бесстрастном лице Феникса отразилось нечто похожее на удивление.
Тонкая фигурка женщины неторопливо шла меж грубых скамеек, и свет осторожно вырисовывал её, выхватывая из мрака по пальчику, по складочке её платья, по жарко горящей жемчужинке на алом бархате.
- Ты! – воскликнул Феникс. Вмиг вся кровь отлила от его лица, и такое потрясение отразилось в его глазах, такая страсть, что на миг я заболел ими. Феникс отпустил руку Кинф, оттолкнул Ставриола – до того тот с видом убийцы стоял у жениха за спиной, - и рванул к пришедшей. Она остановилась и ждала; стояла и смотрела, как он бежит к ней, цепляясь плащом за скамьи, смотрела, как он упал перед нею на колени, как перед королевой, как с почтением и страстью поцеловал край её платья… Тонкий свет упал на лицо женщины, осветив спокойные умиротворенные черты мадонны, и она, склонив черноволосую головку, положила ладонь на его склоненную голову.
- Кто это? – Йон не мог скрыть радостной дрожи в голосе. Савари, насупившись, смотрел исподлобья.
- Это госпожа Суккуб, если угодно, - сухо ответил он. – Эльвира Великая! Разве не узнаешь?
Феникс со страстью обнимал ноги той, что была старинной легендой, а её руки ласкали его шелковые волосы. На миг я подумал, что это странная пара, и что его чувство, наверное, и не дает ему ни стариться, ни умереть – как, наверное, смел он был тогда, когда еще не был Фениксом, а носил какое-то другое имя и был потомком знатного рода. Красивый знатный аристократ, полюбивший простую женщину, крестьянку – сейчас, по прошествии времени, это не имело никакого значения, но тогда..! Она, несомненно, красивая и молодая женщина, носящая с достоинством шелка и бархат, посыпающая лицо тонкой жемчужной пудрой, умащающая волосы нежными ароматными маслами, все-таки родилась в простой семье, и он, не побоявшись пересудов и осуждения, кричал на весь свет о своей любви. Он и сейчас не боится.
- Я пришла к тебе, - произнесла она. – Теперь – только к тебе. Помнишь, я обещала тебе встречу? Не волшебный сон, но явь? Вот же они; и не просто встреча - я вся твоя. Только твоя. Навсегда. Навечно.
Он поднялся, порывисто обнял её. Его глаза метались по её лицу, и в этом молчаливом взгляде было больше, чем в самом страстном крике; сначала мне казалось, что он умоляет её этим взглядом сказать ему, что он – единственный в её жизни, уверить его в чем-то мелком и неважном, что имеет значение только для нас, смертных. А она словно не смела поднять на него глаза, так и смотрела из-под прикрытых век вниз, словно стыдилась чего-то…
Но я был не прав. Он умолял её о другом.
«Подари мне твой взгляд! Мне одному! Как когда-то, когда ты была просто женщиной, а я был просто мужчиной!»
Её лица коснулась нежная улыбка, ресницы дрогнули – и огромные синие глаза глянули в лицо Феникса. И я понял все.
Госпожа Суккуб, соблазнительница… Это была зрелая женщина, лет тридцати, и, безусловно, низкого происхождения. Не чувствовалось в ней породы; её прекрасное лицо, подобное лицам Мадонн на картинах Рафаэля и Леонардо, не было отмечено не утонченной, прозрачной хрупкой кротостью, как у леди Мелиссандры, ни крепостью и неусмиримостью духа, как у Кинф. В её округлом, таком привлекательном теле не было того напора, что присущи древним родам воинов, к коим принадлежала королева, и не было хрупкости, что украшает изысканные роды севера и востока.
Она, невысокая, с округлыми плечами и нежной грудью, с такой гибкой спиной и полненькими ножками, была крестьянкой по рождению, и пусть её одевали шелка и бархат – ни они, ни прожитые века не могли скрыть этого.
Но не красотой соблазняла безусловно красивая госпожа Суккуб.
Тел на свете много; видел юный Зед и более совершенные, совсем юные и невинные, от взгляда на которые дух захватывало. Видел и женщин постарше, прекрасных и зрелых, но ни одна из них не могла сравниться с госпожой Суккуб в искусстве соблазнения.
Сила госпожи Суккуб была в её глазах, в её жадном и страшном взгляде.
Глядя в эти глаза, глубокие, как море, мужчина читал такие обещания и видел такие небывалые соблазны, обещания таких небывалых удовольствий и наслаждений, которые госпожа Суккуб могла даровать своему избраннику, за которые потом не жаль было бы гореть в аду. И, как правило, она бывала честна в своих обещаниях.
Этим взглядом она покоряла всех. Любой, заглянув в них, видел свою несбыточную мечту, и она вдруг обретала плоть и кровь, осуществлялась так, как он того желал, и любой воспарял в небеса.
Но взгляд этот был всегда предназначен не им, не им! Только ему! О нем одном она грезила все эти годы и века. И любовью к нему, отражающейся в её глазах, соблазняла других.
И сегодня его глаза умоляли её снова посмотреть на него так, как когда-то она смотрела. И, увидев её взгляд, понял, что она все еще любит его, так же пылко и неистово, как когда-то…
И губы их слились в поцелуе.
(Sting - Shape of my heart: наеяло.http://blog.zhizn.ru/users/3562347/music/#)
Это было странное и страстное свидание, в свете венчальных свеч и тишине святого храма, и казалось мне, что где-то прекрасно и тонко звенели струны задумчивой и романтичной гитары, а на головы влюбленным сыплется золотой дождь, как благословение божие, и воздух вокруг полон им.
Они словно плыли, парили в нежном полусвете. Её пальцы осторожно, как золотую паутину, перебирали его золотые локоны, и перламутровые искорки играли на её губах. Он гладил её лицо, и она доверчиво прижалась к его руке щекой. Казалось, что он сейчас умрет от наслаждения, когда её рука просто коснулась его лица и шеи; а она – она словно прикасалась к своему божеству. Она преклонялась перед ним!
И нас словно не было в их мирке; и были еще поцелуи, молчаливые и наполненные счастьем, смешивались их волосы – его, прозрачно-льняные, насквозь просвеченные пламенем, и её, чернее ночи, блестящие перламутровым блестками, подобно звездам в ночи, и были ласки – тонкие, словно они любовались произведением искусства и боялись, что их прикосновение может принести вред. Думаю, они настолько позабылись, что позволили бы себе и большее, если бы самого их присутствия рядом друг с другом не было достаточно для того, чтобы быть счастливыми.
И весь мир застывал и останавливал свой бег, завороженный ими.
Наверное, я сошел на час с ума или заснул; но этот небесный танец любви так заворожил меня, что я не сразу понял, отчего это Феникс уже не обнимает свою возлюбленную, и отчего не горят так прекрасно и светло святые свечи и молчит влюбленная гитара. Вместо этого клинок Феникса прижимался к груди Савари так опасно, что пошевелись старик, и было бы в его теле одной дыркой больше. И сам Савари не понимал, почему мир снова вращается, и куда испарилась чудесная сказка, и отчего какие-то люди в неприметных зеленоватых костюмах вяжут ему руки.
- Что… - оторопело произнесла Кинф; голос её хрипнул, словно от глубокого сна. – Что происходит?!
- Позвольте представить, - резко произнес Феникс, и в глазах его бушевало пламя. Госпожа Суккуб стояла за его спиной и улыбалась. Теперь это была просто женщина – она не смотрела мне в глаза. – Придворный маг Савари, не так ли? Победитель в Каменной Войне, да? А еще – бесславный Чи, неудачливый странник и наконец Король Проклятых Один! Корень всех зол, твой давний предок, королева, твой Палач, Ставриол, и наш тайный враг в одном лице. Это по его милости погибла империя Андлолоров Одинов, и твоя семья, королева, умерла потому, что этот человек так пожелал. Это он при содействии своего проклятого Ордена поднял сонков и завоевал Эшебию; он мешал слиянию трех родов – благороднейших в Эшебии, к коим принадлежите ты, королева, Ставриол и Ардсен, потому что потомок такого слияния, обладая всеми символами власти, никогда бы не покорился старому, давно забытому и многократно побежденному Королю. И все беды и испытания, что вы перенесли, вы перенесли лишь потому, что так распорядился и пожелал не бесплотный и безликий призрак, а он. Он расставлял вас в этом мире, как расставляют фигуры на шахматной доске, вне зависимости от того, что пешка ощущает себя бабочкой и мечтает парить в небе, а не сжимать пику.
Дружное «ах!» пронеслось по храму; Савари молча смотрел в глаза Фениксу, и недобро смотрел. Белый яростно кусал губы; он слишком верил этому человеку, и ожидал услышать оправдания или слова праведного гнева. Но их не было... Да и не могло быть – Савари, гадко усмехнувшись, перестал притворяться, и Белый тотчас же узнал его. Это было лицо с портрета, то самое, со страдающими прекрасными глазами и устами Иуды!
- Всегда знал, - произнес Савари, - что нельзя на вас смотреть… но я думал, время остудило ваш пыл.
- Если б это было так, - жестко сказал Феникс, - мы потеряли бы нашу силу, состарились и умерли.
- Она состарилась, - напомнил Савари, желая еще раз уязвить - вот ведь желчный старикашка! Госпожа Суккуб усмехнулась:
- Это было мне наказанием за то, что я полюбила тебя, - ответила она. – Но я исправила свою ошибку – и весьма дорого расплатилась за неё ранее.
- Как ты узнала? – спросил Савари; теперь, когда не было смысла скрывать, он приосанился и поднял гордо седовласую голову. Госпожа Суккуб пожала плечами, глядя на пламя догорающей свечи, утопающее в расплавленной янтарной жидкости воска. – Это ведь ты ему шепнула на ушко, когда вы тут лизались?
Хлесткая пощечина запечатала его губы; Феникс почтительно поклонился Кинф и поцеловал её руку, нанесшую этот удар по оскорбившим его устам:
- Благодарю, моя королева! Да, ты прав – это Эльвира узнала в тебе Одина, - он на вытянутой руке протянул Савари какой-то предмет, болтающийся на шнурке, и я узнал в нем выточенную искусно из синего крашеного дерева голову синей ящерицы. – Теперь наконец-то Ключи от Башни Кровавых Учителей лежат на дне Мертвого Озера, и Орден твой уничтожен полностью, а Камень разбит и дремлющий в нем дух свободен.
Савари – а точнее было бы сказать Один, - вздрогнул, и зрачки его расширились настолько, что глаза стали черными.
- Готовься к смерти, Один, - произнесла госпожа Суккуб. – Ибо теперь мне удастся отсечь тебе голову. Я не знала тогда, что под маской Предателя скрывался ты, и полюбила тебя, дав тебе защиту, но теперь тебе не на что рассчитывать.
Кинф, пылая, выступила вперед.
- Но почему? – произнесла она. – Скажи, почему? Ты все эти годы был рядом со мной, и я доверяла тебе. Ты охранял меня; ты вел меня на трон! Для чего?
Савари молчал.
- Лишь для того, чтобы потом свергнуть, - ответил вместо него Феникс. – Есть некая вещь, - он внимательно глянул на меня, - точно уже никто не знает, Дева это или Венец, но этой вещи принадлежит трон Эшебии. Любому из Королей достаточно было увидеть её, чтобы отдать трон тому, кто её покажет. Много лет назад Один явился сюда и готов был претендовать на трон, но вот беда – Король был слеп!
- Лорд Радиган, - уточнила Эльвира.
- Лорд не поверил словам человека, назвавшегося Одином, - продолжил Феникс, - или сделал вид, что не верит, и тогда Один переждал еще некоторое время, изменившее его. Он искал свои вещи – и искал тех, кто унес его ключ, замкнув его замок. Сцеллов то есть. Он знал, что в крови их заложено ярости больше, чем в состоянии вынести любой человек, и рано или поздно она найдет выход. Для этого он участвовал в Каменной Войне и создал Палачей – он думал, что даже сцелл выдаст под пытками, где скрывается его племя, когда безумные Палачи настигнут его за его преступления! Но сцеллы были мудры и затаились на века, укротив свою ярость.
И вдруг такое редкостное везение! Когда его уже охватывало отчаяние, когда он почти смирился с тем, что его потомок, высокомерный и ничтожный на его взгляд Андлолор смотрел на него лишь как на раба, вдруг пришла весть, что замок его открыт! Достать реликвии теперь для него было делом времени – что такое годы ожидания, если он ожидал века. И вот он послал своих гонцов из Ордена, и шли вести, что вещи эти целы, и даже какой-то человек ими владеет, и еще много чего. Но вот беда – как-то раз Андлолор сказал своему магу, что древние клятвы не имеют для него никакого значения, и он никогда не отдаст Одину своего трона, даже если он встанет перед ним во весь свой рост во всем своем величии. Пусть попробует отнять силой! Это было ему приговором; Один убил твоего отца сам, когда сонки напали на ваш дворец, принцесса. Он был причиной смерти и твоего брата, и тебе жизнь сохранил лишь потому, что ты – законная наследница, и ты отдала бы ему трон потому, что твой брат на смертном ложе велел тебе свято следовать традициям.
И он вновь надел бы коронационный шлем красной бабочки, и Ставриол и Ардсен держали бы его на цепях над его головой.
- Но если он не желал нашего объединения с… - Кинф запнулась, быстро глянув на Йонеона. – ..наших родов, то отчего ничего не сделал, когда Ставриол..?
- Ты говоришь о тех словах любви, что он говорил тебе, и которые старик не пресекал в корне? Оттого, что ему все равно было, - жестоко сказал Феникс, - что вы любите друг друга. Оттого, что он знал, что это можно сломать, уничтожить, и ничуть не заботился о том, чтобы потом вам не было больно. Ему все равно. Тебе это трудно понять и трудно поверить в то, что человек, которого ты знаешь всю свою жизнь и который опекал тебя как отец, может просто смотреть на тебя как на инструмент для достижения своей цели, но это так.
- Но он спас мне жизнь, - напомнил Йонеон. В голове его никак не могло поместиться то знание, что Савари, его покровитель и учитель, виновен во всех бедах, что с ним произошли. – Он не мог подписать мой приговор! Он потом сам лечил меня!
- Вы не правы, - перебила всех Эльвира. – Выслушайте меня. Я не зря скиталась по свету, я знаю точно все то, о чем вы только догадываетесь и о чем сейчас спорите. Один вылечил тебя потому что ты нужен был, чтобы поддерживать Равновесие. Но имени он все же тебе не вернул, хотя точно его знал, потому что сам и отнял! А ты – что ты представлял из себя без имени? Самое ничтожное существо, Шут! Лишь по счастливой случайности, чудом, ты не лишился разума, как это случается со всеми, лишенными имени. А знаешь, почему он решил тебя казнить именно в тот момент, когда ты решил жениться на Кинф? – она хитро прищурилась. – Покажи-ка твой медальон рода!
Йон, ничего не понимая, вытянул из-за пазухи цепочку, и я с ужасом узнал в его медальоне Лесную Деву, только из самого обычно золота, но с черным непроглядным алмазом. Эльвира усмехнулась, глядя на мое вытянутое лицо, вытаращенные глаза и отвисшую челюсть.
- Именно эта вещь дает право на престол Эшебии – той её части, мой Король Йонеон Ставриол, что раньше называлась Древней Северной Эшебией, - госпожа Суккуб почтительно поклонилась Йону, став на правое колено – только перед королем дамы становятся на правое колено, и Феникс поддержал её, почтительно склонив голову перед оторопевшим Йоном. - Один думал, что эта вещь утеряна, и отлил другую, точно такую же. А потом ты имел неосторожность показать всем эту Деву, и Один понял – стоит тебе жениться на Кинф, как для него трон потерян навсегда, ибо никто из королей не отдаст трон поддельной Деве из молодого Драконьего золота. Твоя – настоящая, потому что род твой древний, и когда-то сам сидел на троне Эшебии. Но был еще венец, - Эльвира усмехнулась и посмотрела на Кинф, - безобразный, с двумя ящерицами, так искусно выполненными, что ты, высокородная, боялась носить его на голове – тебе все время казалось, что они начнут шевелиться в твоих волосах. Он дает право на ту часть Древней Эшебии, которая когда-то называлась Карией. Впрочем, Карии больше нет, и Венец - лишь реликвия, и вся возня, что была устроена за него, была бессмысленна. Но вот если б вы женились, и объединили ваши реликвии, трон Эшебии для Одина был бы потерян навсегда. Все очень просто. Поэтому вы до сих пор не женаты, хотя не для кого не секрет, что вы уже давно любовники – этот старый пень вечно умудряется ссорить вас, не так ли? Это он рассорил вас, сказав, что Ставриол изменил тебе, высокородная, со мной.
- Говори правду, чародейка! – приказала Кинф, пряча разгорающиеся ладони, и кровь прилила к её лицу. – Я знаю, теперь ты скажешь что угодно, чтобы выгородить себя перед своим Фениксом!
- Этого не было, - просто ответила госпожа Суккуб, и Кинф мгновенно остыла. Никто не в силах противостоять приказу, и, значит, госпожа Суккуб говорила правду. - Я клянусь в том тебе чем ты пожелаешь, хоть своею жизнью и своею бессмертной любовью. Ставриол смотрел мне в глаза, это правда. Но он устоял; он не любит меня. А мои вещи в его шатер подбросил сам Савари в ту ночь, когда я уехала – тогда мне казалось, что я преследую его, иду по его следам.
Мы с Белым переглянулись в изумлении; смотрел – и не соблазнился?! Это могло означать лишь одно: Йонеон Ставриол – Равновес, так же, как и Белый. Только этим существам под силу разглядеть в глазах госпожи Суккуб не-желание, и только они могут понять, что то, чем она соблазняет, к ним не имеет никакого отношения…
- Да-да! – визгливо расхохотался Савари, всем своим видом стараясь изобразить издевку и еще какую гадость. – Рассказывай! Только то, что он смотрел на тебя, уже говорит о том, что он славно тебя потискал в углу! Это равносильно признанию! А наврать ты сможешь все, что угодно, чтобы сейчас выгородить себя перед твоим рогатым любовником! Расскажи ему и о лорде Террозе – ты ведь и с ним..?
Лорд свирепо засопел, набычившись, но лицо госпожи Суккуб осталось безмятежным.
- Я подарила ему лишь его мечту, - ответила она, - и она была светла и чиста, более невинна и прекрасна, чем ты даже сможешь себе представить. И я никогда не изменяла Фениксу, покуда он был жив – я просто не смогла бы. Тебе – да, - с нехорошим удовлетворением произнесла она, и глаза её смеялись. – Но тебя я и не любила так, как его. Я не лгу, старик. Спроси об этом у твоей королевы – она так тщательно прячет руки, чтобы мы не заметила дара Радигана, власти, заставляющей говорить только правду. Я права?
Кинф смолчала; а Савари едва не умер от злости, лицо его и шея налились черной кровью, и зубы злобно заскрежетали – вот куда подевалась сила старого чародея Радигана!
- Так он цел! – зло выдавил Савари-Один, начихав на разоблачение и сконцентрировав свое внимание на венце. В конце концов, то, в чем уличила его госпожа Суккуб, было мелким преступлением из всего его послужного списка. – Венец цел! Для вас он – всего лишь реликвия, но для меня – это мой коронационный венец!
Эльвира улыбнулась:
- Да, он цел. Андлолор был далеко не таким уж глупцом, как вы все думаете. Он много раз слышал о том, что некто захочет отнять его трон, и есть некие вещи – древние, которым он должен поклониться. А он не хотел кланяться никому. Он подарил этот Венец дочери – не сыну, о котором враги подумали в первую очередь, и чью сокровищницу разграбили первой, а дочери, Кинф, на которую надеялся. Для него не было тайной, что Кинф держала в руках меч. А сам Венец Король предал забвению, сказав, что он утерян и придумав шлем бабочки. Так что, если бы некто пришел к Андлолору и заставил бы его присягнуть на твой Венец из зеленого металла, Один, Андлолор бы выставил его с позором, как обманщика, или казнил бы, что скорее всего. Так что твои вещицы, Зед, - госпожа Суккуб обернулась ко мне и ослепительно улыбнулась, - всего лишь красивые подделки.
- Кроме Ключа – он тоже у меня, - сказал я. – И Дракон это подтвердил.
Один с ненавистью уставился на меня.
- Я должен был догадаться, - прошипел он тем самым страшным змеиным голосом, - что это твоих рук дело! А иначе за что бы тебя почитали в Мирных Королевствах как святого?! Держать в руках Ключ и не воспользоваться им…
- Это оттого, что я воистину свят, - важно ответил я, паясничая. И Один чуть не треснул от ярости мне по башке.
- Но все равно, - яростно выкрикнул он, - «Наследник будет королем»! Не наследница, а Наследник! А ты, потаскуха, даже если и забрюхатеешь от своего любовника – твой выродок не сможет претендовать на трон, потому что будет незаконнорожденным! И если уж люди не признают над собой королем человека из знатной семьи – то отчего ты думаешь, что признают твоего ублюдка?! Так что война моя не проиграна! Дева ничего не решает, коль Королем должен стать наследник! А кто может быть наследником мне больше, чем я сам?!
Кинф молчала, и на губах её играла злая усмешка – думаю, это наследственно, Один тоже нередко так улыбался – зло и издевательски, торжествуя свою жестокую победу.
- А вот тут ты ошибаешься, старый дурак, - ответила она очень спокойна. – Можешь затолкать свои грязные слова себе в глотку и подавиться ими. Тебе никогда не стать королем над этой землей! Ты – никто, и пока ты сидел в своем темном углу, о тебе позабыли все, и твоих слуг мы разогнали и уничтожили. А я – вот она, живая, и законная наследница, это тебе скажет любой. Меня признали, и детей моих признают. Я никогда не была потаскухой; мы женаты с Йонеоном Ставриолом, по эшебским обычаям, и тому есть свидетели, Клайд и Назир. Если двоих свидетелей тебе мало, это тебе подтвердит весь Улен. И мои дети от него были бы законными наследниками. И оба символа власти всегда были спрятаны в его, Ставриола, доме. Ты опоздал на мою свадьбу оттого, что был занят убийством Радигана, не так ли?
Немая сцена. Сказать, что Савари был в шоке – значит, не сказать ничего.
- Это правда, - важно подтвердил я. – Они женаты. И она – в положении.
Феникс усмехнулся, закатив глаза; и его еще называли авантюристом! Выйти замуж еще разок, хотя уже замужем – на это не всякая женщина согласится, да и додумается до этого редкая… впрочем, это тоже, наверное, наследственно. И уже – от него.
Странное напряжение схлынуло, и он подошел к своей несостоявшейся невесте.
- Извини,- произнес он, - я не могу не тебе жениться… теперь, - он взял её лицо за подбородок и поднял к себе, чтобы разглядеть как следует. – Но, думаю, что ты не печалишься по этому поводу? Потому что так, как это было сейчас с Эльвирой, у нас с тобой не получилось бы никогда. А ты ведь не согласна по-другому? Теперь – не согласна. Тем более, что кое с кем другим, думаю, твоя песня любви была весьма гармонична и прекрасна. Не отказывайся петь её.
Он хитро подмигнул Йонеону и отстранившись, ушел.
А Йонеон и Кинф остались. Они стояли против друг друга и снова смотрели друг на друга как враги. Ибо теперь законным наследником трона в глазах многих людей был Йонеон – владелец Лесной золотой Девы. Венец – что ж, Венец был символом власти в стране, которую когда-то называли Карией. Но страны такой больше не существовало, была – Эшебия, и пришествия господина с Девой ожидали те, кто готов был принять Короля. Об этом говорила госпожа Суккуб. Это повторил Феникс, и еще много голосов по всей стране – Наследник будет Королем…
Йонеон будет Королем.
И Кинф обещала брату, лежащему на смертном одре, почитать традиции…
- «И над землею каров Наследник будет королем», - произнес Белый как бы про себя. – «Йонеон» по-эшебски ведь значит «наследник»? Ты носишь под сердцем его дочь, а не сына, высокородная. Дева тут не причем. Потому что «Наследник» – Йонеон Ставриол. Этим кончался нескладный смешной стишок-пророчество.
Кинф вздернула голову; слов нет – ей было обидно. Обидно, что так долго шла она по этому пути, и он оказался дорогой в никуда, обидно, что как не верти, а люди ожидают не её – а все равно кого, лишь бы это был Король, и у него б была Дева. И еще обидно, что этот кто-то был рядом, и был – Йонеон. Йонеону Ставриолу они будут рады, потому что Ставриолы никогда не были жестоки к своим подданным и не злоупотребляли своею властью…
- Да, - произнесла она гордо, – я согласна. Я отрекусь в твою пользу.
Йон удивленно приподнял одну бровь, глядя в её глаза.
- Я не стану королевой-кинф над этими землями, - произнесла она так громко, чтобы слышали мы все. – Я вернусь в Пакефиду, к моему господину, и страну служить ему как сумею. Мой брат Зед обещал мне поддержку, - я кивнул, - и я доверяю ему свое будущее.
- Подпишешь отречение сейчас? – спокойно произнес Йонеон, словно только этого и ждал. К моему великому удивлению, он преспокойно отнесся к известию о том, что станет отцом – а все вокруг только и говорили о том! Каков подлец; на миг мне даже показалось, что он и в самом деле не услышал ничего, кроме того что король теперь – он, и даже подумалось мне, что только об этом он и мечтал, и к этому стремился. Кинф показалось то же самое; странно, наверное, когда оказывается, что человек рядом с тобой лишь из-за того, что ты можешь ему многое дать, как например, корону в данном случае. Неужели все – все слова и то, что было между ними?! – все это было лишь из-за короны?! Отвратительно и гадко все это… Кинф покраснела от гнева, ноздри её затрепетали:
- Да! Сию минуту – и покончим с этим.
- Бумагу, - негромко произнес Йон, не сводя с неё глаз, и сразу несколько человек кинулись выполнять его приказ. – Пиши!
Кинф гневно выхватила письменные принадлежности из рук подскочившего угодливо слуги, уселась тут же на лавку и торопливо нацарапала нечто. Йонеон, заглядывая ей через плечо, внимательно читал, что она пишет.
- Укажи свое настоящее имя, - произнес он, когда она написала «Кинф Андлолор Один». – Мне кажется, оно звучит немного по-другому.
Она вспыхнула багровым румянцем, но повиновалась.
Торн, к моему глубокому изумлению, вел себя очень смирно. От нашего справедливого моралиста я готов был ожидать гневных выкриков, обвинений в алчности, подлости и жестокости, которые Йон проявлял в данный момент по отношению к Кинф, но всего этого не было. И, подняв на него глаза, я с изумлением увидел, как на губах его играет улыбка.
Он доверял Йону; читая его мысли, как раскрытую книгу, он не видел ничего дурного в том, что делал сейчас Йонеон Ставриол, и мне пришлось сию минуту захлопнуть пасть, чтобы ничего не испортить.
Йонеон неторопливо взял бумагу и так же неторопливо ознакомился с написанным.
- Госпожа баронесса Ставриол, урожденная Кинф Андлолор Один, - произнес он наконец, - это твое имя?
- Да, демоны тебя возьми! – прорычала она. – Хоть теперь не паясничай!
- Значит, ты признаешь себя таковой? – настаивал он.
- Да!
- Тогда, - холодно произнес он, опуская бумагу, - как твой король и как твой муж я запрещаю тебе уезжать. Если ты ослушаешься – я велю заключить тебя под стражу. К тому же, если я правильно понял, ты носишь моего ребенка? Законного ребенка, которого я, без сомнения, признаю своим наследником, царевичем или царевной. Ты не можешь никуда уехать. Ты – моя королева. И теперь я – более высокого положения, чем ты, и развода я тебе не даю, и твои слова о разводе считаю ничтожными.