IX
Довольно долго Киниан не покидали того места, где были призваны - в этом убежище, созданном волей Ирму, они должны были познать многое. Они должны были стать единым целым, той рукой, теми пальцами, что прикоснутся к Эрмар, как к струнам, и заставят её звучать прекрасной песней, учась ей и творя её облик. Они приняли свой путь и впитали в себя суть Стихий и Предназначений, став каждый - Стихией и Предназначением. Каждый из них был подобен раскрытой книге, читался ясно, да и как иначе: могла ли, например, пламенная темноглазая Эльмиунэ быть чем-либо, кроме Огня, и кто, кроме загадочного, непонятного Тардинэма смог бы стать Образом и Иллюзией? Лишь печальные фиалковые глаза Диарона не говорили о его пути. Эрт’э’лэн Аквар, всё ещё не забывший своих не-давних грустных мыслей и долгое время заставлявший свою Песнь звучать в миноре, подумал, что путь его - Гармония Мира, служение Музыке, но Тхирмиунар распознал в нём нечто иное - тонкий полупризрачный Диарон должен был стать Асиэлем - Судьёй, Справедливостью и Голосом Создателя - за внешностью менестреля скрывалась сила, неизведанная и неохватимая, а обнаружившийся в хрупком золотоволосом кинианаре(1) неслыханный дар убеждения способен был заставить кого угодно признать свою вину и правоту справедливости.
Синкланар вглядывался в тонкое лицо Асиэля, и казалось ему, что тот должен будет в своё время совершить что-то практически нереальное, но что именно и какого рода - не открывалось ему, сколь он ни тщился. Эрт’э’лэн Аквар попытался понять, есть ли в силе Диарона что-либо враждебное его замыслу, но облегчённо оставил эти попытки, ибо взгляд Асиэля излучал непоколебимую честность. Но на всякий случай он стал присматриваться к странному обладателю фиолетовых глаз.
Тем временем Киниан набирались сил, учились быть собой, слушать себя и друг друга, они начинали представлять себе, что их ждёт, и то и дело кто-нибудь начинал мечтать, представлять себе свой будущий дом и рассказывать остальным. Они видели сны об Эрмар, и каждый сон был ярче предыдущего, и радостно было делиться такими видениями. Они говорили на том языке, с которым пришли в жизнь, на котором говорили Ирму, Эрт’э’лэн Аквар и Тхирмиунар, и которому они сами дали имя, посчитав этот язык своим - кинианур(2). Это было верно, ибо они стали первыми существами, способными говорить вслух, а не только общаться мыслью. Они радовались тому, что способны на это, они стали слагать песни - ведь музыке, звучавшей в них и вне их, не хватало слов... Они были счастливы, и не торопились покидать гостеприимное убежище Ирму. Лишь старший брат их - а они были абсолютно уверены, что Тхирмиунар их старший брат, ибо разделённый, как и они, - был неспокоен. Он чувствовал, что должен уйти из этого оазиса посреди Вэйлэнкваром, из тёплого тумана Матери Миров и первым ступить на загадочную и немного пугающую Эрмар. Первым из подобных Создателю.
Настал момент, когда он больше не смог находиться в этом спокойном уголке, и решился шагнуть в неизвестность. Время, стоявшее неподвижно, начало своё движение, как только он покинул туманный полог. Тьма и свет, звёзды и солнце на чёрном покрывале - всё мелькало и клубилось, и с большой высоты увидел он Эрмар, омываемую океаном облаков и ветра. Увидел он и два больших материка в лучах и бусах островов, видел реки, озёра, моря, видел Большое Море, и чем ближе была Эрмар, тем прекраснее казался ему лик её.
Он ступил на берег огромной величественной реки и отведал воздуха нового мира. С первым же его вдохом ритм Эрмар сместился, и вот уже вся земля слилась с ним в едином дыхании, всё прислушивалось к нему, как к слову, которого ожидали веками, тысячелетиями. Эпохами... Он ощущал эту землю всей своей сутью, он слышал свой собственный пульс в биении ключей, в шелесте трав, в разговорах гор. Он понял, зачем пришёл сюда, ему казалось, что вся Великая Гармония слилась воедино в этой земле, что она пронизывает его насквозь, вплетая в себя, как часть давно предопределённого узора, завораживая... Он понял, что покинуть эту землю для него будет значить - отвергнуть, убить Красоту, а этого он не мог не то, что сделать - помыслить... И купаясь в лучах солнца, омываемый слепым дождём, овеваемый ветром и ощущающий прохладу и скрытую мощь земли, радостный и счастливый, он произнёс первые в этом мире слова:
-Кэ эс амиунар т’лэн Эрмар! (3)
Х
...И пошло время. Зашевелилось, задышало, застучали неведомые молоточки - мир обрёл свою колею и радостно по ней покатился. Как ребёнок, вырвавшийся из рук родителей и бегущий туда, куда давно хотелось, и - сам, а не “за ручку”, мир устанавливал свой порядок, учась сам себе.
Те, что пришли на Эрмар, были под стать миру - они тоже учились и ощущали, постепенно обретая силы, что способны сами внести в этот мир что-то новое, своё. Они учились чувствовать стихии, слушать Музыку Мира, улавливать тончайшие вибрации невесомых нот Творения, видеть, как эти звуки кувыркаются вокруг них, сталкиваясь и разбегаясь... Они учились жить в этом мире. Быть этим миром.
Первой неожиданностью, что открылась им, стало время. Вернее, то, что оно подчиняется определённым законам. Антар Эйнаар уступала наблюдательный пост своей серебряной сестре - и это случалось практически через равные промежутки. Ну, не совсем уж точно через равные, но всё же они сменялись постоянно, и не бывало такого, чтобы какая-либо из звёзд задержалась дольше обычного... Всё живое на Эрмар почему-то подчинялось этому циклу. С приходом Ллир оживали цветы, распахивая свои разноцветные глаза и жадно вглядываясь в небо; травы и деревья, каза-лось, толкали друг друга, стремясь дотянуться всё выше, ближе к ласковым лучам Золотой Звезды, и стоило только замереть - тут же становилось слышно, как пихаются в земле, будто котята в одеяле, новорождённые ростки. Просыпались звери и птицы, начинали свои нехитрые хлопоты, а с приходом бархатно-прохладной Ангор всё замирало. Мир отдыхал.
Те, что пришли, не могли до конца понять природу времени. Они видели, что под тэр пас алар(4) всё приходит в движение, что-то уходит, что-то появляется, весь облик Эрмар меняется с каждым днём, пусть немного - но меняется. Они думали, что это скажется и на них самих, но ошибались. Не созданные на Эрмар, а призванные из Начала, они не менялись. Время не могло вплести ни одной ноты в их мелодию, не могло даже заставить их прислушаться к своему ритму. Это они вливались в это время, проникая в него, становясь частью его и оставаясь такими же, как и были - словно искусно обработанные драгоценные камни, волею капризной девчонки вплетённые в хрупкий венок из полевых цветов, обречённый наутро увянуть. Колокола этого мира весело звенели сами по себе, иногда это было чудовищной какофонией, иногда - причудливой музыкальной вязью, но пришли они и поймали в свои ладони пляшущие по ветру верёвки, и колокола заиграли ровнее и правильнее, но это была их музыка, продуманная и отрепетированная. Это они вплелись в этот мир жёсткой золотой нитью, и мир начал становиться ими. Тронь золотую нить, дёрни за неё, вынь из ткани - и узор распадётся. Упорядоченная цельность сменится первобытным хаосом, а Тот, кто ткал этот узор, со вздохом снова примется за работу. И выпавшую нить заменит другая... А узор станет ещё прекраснее. Но что останется выпавшей нити? Забвение или перерождение?..
Так думал Диарон, прохладным вечером лёжа в упругой, шелковистой, новенькой траве на берегу реки, которой ещё не было имени, и упорно пытался гонять от себя все эти странные унылые мысли, совершенно не подобающие ни этому вечеру, ни этой траве, ни этой реке, ни всей этой красоте...
XI
А потом они построили Первый Дом. Поначалу они вообще обходились без какого-либо крова – от дождя и ветра могло защитить магическое поле, а от холода и жары они не страдали – как-то приспосабливались, только первые минуты ощущая неприятные атмосферные сюрпризы. Но в конце концов им надоело шататься по Эрмар неизвестно зачем: у каждого в голове зрели какие-то планы, каждый хотел попробовать силы, чем-то заняться – спокойно, не спеша, да и отдыхать всё же сподручнее, когда не тратишь силы на поддержание поля и не думаешь, как бы ненароком кого-нибудь не обидеть, плюхнувшись не глядя и обвалив его нору. Вот-вот, именно. Даже у бориан есть дома. Это начинало задевать, и было решено, что пришло время где-нибудь осесть. Нет, прекращать прогулки по Эрмар никто не собирался, летать туда-сюда никто не запрещал, но ведь приятнее возвращаться, когда есть, куда вернуться…
Короче говоря, они построили Первый Дом. По правде говоря, их было два, но первое творение было разнесено на пылинки и звуки ввиду полной непригодности для жилья. Творили его все вместе, и каждый вложил в это чудовищное сооружение своё понимание слова «дом». Эта подвешенная в воздухе каменно-земляная не то нора, не то берлога, кое-где утыканная (для красоты, разумеется) витыми брёвнами, напоминающими колонны, держалась в равновесии лишь на паре заклинаний и угрожающе раскачивалась. Причём амплитуда колебаний данного архитектурного излишества с каждым кивком увеличивалась, и горе-строители были вынуждены то и дело отскакивать в стороны, не зная, что же это у них вышло, и что с этим делать.
В таком состоянии их и обнаружил возвратившийся с очередной затянувшейся вылазки Тхирмиунар. Его появления никто не ожидал, так как все давно привыкли к тому, что он постоянно шляется в одиночку неизвестно где, мотивируя это тем, что в мире полно всего интересного и нового, и увидеть это невозможно, сидя на одном месте или осторожно прогуливаясь в окрестностях этого места в компании десяти спорщиков.
Только в этот раз на лицах упомянутых спорщиков было начертано невиданное единодушие – они не знали, что дальше делать с этим жутко-ватым маятником, который сами же и подвесили, лишь зачарованно смот-рели на качающийся бред, ритмично отскакивая всё дальше и дальше.
Внезапно раздался сухой треск, хлопок, послышался нестройный сумбурный гул рассыпающихся, затихающих звуков, и чудо кинианского зодчества исчезло, как и не было его. Все вздохнули, как по команде, и оглушённо уставились на подошедшего Тхирмиунара, который не мог больше сдерживаться и смеялся в голос. Поборов приступ хохота, он счёл нужным поинтересоваться:
-Что это было?
Мрачный Вэйвелеанар, затеявший этот эксперимент, глянул на него, как на дикаря, который никогда не видел чего-нибудь элементарного и важно, но при этом несколько подавленно изрёк:
-Дом… А ты вот его сломал… А мы строили…
Тхирмиунар подобрал с земли камешек, подбросил на ладони и хитро улыбнулся.
-А как вы его строили?
От растерянной компании отделился Тардинэм, сочтя, видимо, что одолеть подробности строительства в вольном пересказе Молчаливого будет непросто, и решил рассказать сам:
-В общем, так. Мы собрались все вместе и стали представлять себе дом…
-А зачем все вместе? – перебил Тхирмиунар.
-Вместе же лучше выходит. Ведь когда, например, дождь начинается, вместе быстрее получается собрать поле…
Тхирмиунар одарил его таким взглядом, каким в своё время Ирму смотрела на очередную несуразицу, сотворённую Эрт’э’лэн Акваром в дни создания облика Эрмар.
-Вот поэтому и получилось такое… чудо, что вместе. Мы же все разные. И видим по-разному. Наши видения не соприкасаются. В данном случае это творение держало лишь общее желание построить дом. А что это такое – дом – вы поняли каждый по-своему. Вот и слепилось это.
-Но как же нам быть? – робко подала голос Фиарэль. – Дом-то ну-жен!
-Нужен, - согласился Тхирмиунар. – Но сначала надо его понять.
-Что значит понять? – удивился Тардинэм.
-А это значит – увидеть одинаково, одними глазами, и понять, что в нём нужно каждому из нас. Вот ты, Вэйвелеанар, ты Мастер – тебе и воз-водить стены, крышу, ставить лестницы – короче, создавать основу. Проч-ную и красивую, чтобы уродливым творением не нарушить красоту Эр-мар. И в этом тебе помогут Тардинэм и Фиарэль. Ты, Илдинэмма, конечно, захочешь, чтобы дом был светлым, чтобы лучи Ллир проникали в каждый уголок – тебе стоит позаботиться об окнах. Ты, Эльмиунэ, жаждешь тепла – займись очагом, пусть он согревает дом. Всем нам надо будет отдыхать – пусть Веримэр решает, где и как это лучше всего будет делать. Тебе, Имиэль, наверное, будет приятно украсить дом фонтанами? А Лура принесёт из лесу цветов, и они будут жить в этом доме вместе с нами. Пусть Энлармаран хранит в стенах дома память о каждом дне, что мы провели на Эрмар, дабы тем, кто придёт за нами, было легче находить себя в этом мире. А Диарон проследит, чтобы никто не был в обиде. Ну и , конечно, мы все украсим наш Первый Дом так, как захотим, чтобы в нём было приятно жить. А потом…
Тхирмиунар говорил, а они удивлялись, откуда он знает, каким должен быть дом, если он никогда не видел никаких домов? Или видел? Но где?.. Постепенно они сами начали понимать, что сами знают, видят, перед глазами вставало прекрасное видение – изящное высокое здание, более напоминающее большое витиеватое дерево, выросшее посреди огромного луга. Они видели каждую мелочь, каждый узор, каждый камешек, а когда, наконец, очнулись – поняли, что это здание стоит у них перед глазами.
Тхирмиунар сидел на земле, обхватив руками колени и, счастливо улыбаясь, с удовольствием разглядывал Первый Дом.
Постепенно Вэйвелеанар вошёл во вкус нового занятия. Он провалился в строительство с головой, сначала замостив площадку перед Домом разноцветными каменными плитами, сложенными изысканной мозаикой, затем подбил Луру и Имиэль на создание сада, а Тардинэма уговорил, что само по себе было подвигом, заняться украшением творения неутомимых дам. Затем отгрохал себе шикарную мастерскую и пристрастился к созда-нию разных хитрых штуковин, о которых и не подозревал, пока не приступал к работе. Причём особое удовольствие ему доставляло делать это просто руками, без помощи магии добиваясь того, что виделось его уму. Молчаливый сиял. Правда, Фиарэль несколько раз заявляла, что стук и лязг мешает ей вкушать гармонию, но он соорудил ей какую-то штуку, из которой эту гармонию можно было вытягивать непосредственно, дёргая за стальные нити, и она успокоилась. Зато через какое-то время взвыли все остальные, так как отовсюду нёсся всё тот же стук и лязг, но уже в компании со странными звуками Вэйвелеанарова детища. Пришёл Диарон и по-требовал сатисфакции. Молчаливый позвал Тардинэма на помощь и соорудил мост через реку, на том берегу выстроил ещё один дом и выселил туда Фиарэль, обрадованную тем, что к ней перестанут приставать. Через какое-то время неугомонный Диарон решил, что это несправедливо, и вскоре у каждого был свой собственный дом, только Тхирмиунар по-прежнему оставался в Первом Доме, если конечно вообще присутствовал в наличии.
Его жажда странствий была неистощима, он излазил Эрмар вдоль, поперёк, вверх и вглубь, и постоянно находил что-то новое; это занятие настолько поглотило его, что он всё реже и реже стал появляться среди братьев и сестёр. Пока он бродил, вокруг Первого Дома уже образовался небольшой городок, а всё потому, что Молчаливый никак не мог переключиться на что-нибудь ещё.
Когда Тхирмиунар в очередной раз возвращался домой, его поразило неожиданное обилие зданий, ровных дорожек, тонких мостиков, ухоженных деревьев, кружевных оградок и заборчиков посолиднее (зверьё уже пронюхало о том, что в садах растёт полно вкуснятины и принялось разбойничать), и всё это было залито ровным золотистым светом предвечернего солнца, окрашено в цвета янтаря, мёда и осени… Внезапно он понял – это не может зваться иначе. Это Эммион Эйнаар. Золотой Город. Первый город. Их город.
XII
…Воды Лайнигилэр темны и неподвижны, ничто не смущает Зеркало Мира – ни подземные ключи, ни порывы ветра, ни идущая своим ходом жизнь озёрных обитателей. Гладкая, блестящая, будто лакированная поверхность озера более всего напоминала отполированную до полупрозрачности пластину тёмного металла, над которой занесён резец мастера, ещё только обдумывающего узор…Спокойная, очень спокойная вода, пряжка чернёного серебра, брошенная небрежно на тёмно-зелёное покрывало…
Что-то тянуло его в эти места – вот уже долгое время приходил он к Лайнигилэр, откуда бы и куда бы ни шёл. Равнодушное постоянство озера умиротворяло, успокаивало, давало возможность поразмышлять наедине с собой. Шёпот трав навевал причудливые мысли, поднимал из глубин памяти какие-то осколки, обрывки фраз, они обрастали смыслом, теряя свою первоначальную суть и обретая новую. А прохладный блеск недвижной воды уравновешивал явь и суть, даря гармонию.
Гармония этого мира ещё так призрачна, так беззащитна, думал он, разглядывая тонкие, будто хрустальные, травинки, проклюнувшиеся меж матово поблескивающих камней. Она ещё подобна такой вот хрупкой тра-винке, крошечному ростку – что ещё из него вырастет? – думал он, погружая пальцы в прохладную воду, - И мы все так похожи сейчас на этот росток… Ирму говорила: вы будете жить в гармонии друг с другом и с миром. Да, пожалуй… Песня ещё не прозвучала до конца, осталась какая-то недосказанность. Мы ждём, я жду… чего-то, и это что-то - далеко не финальный аккорд пьесы облика Гармонии Мира? Красота красотой, но что-то ведь должно двинуть мир с места, иначе невозможно – красота жива в обновлении. Так? – Так… наверное. Хорошо бы, конечно, вечность вот этак вот лежать в траве и слушать. Как камень. Или как дерево. Но зачем тогда быть здесь и быть таким? Камень или дерево не знают, зачем пришли, они просто есть. Их мало что тревожит. Они могут просто смотреть. А я? Что я здесь – элемент декорации, украшение пейзажа или что-то большее? Ничто не шелохнётся, не изменится, мы все вросли в окружаю-щую нас картинку, застыли.… Зачем? Что создавал Эрт’э’лэн Аквар: новый мир или игрушку для себя, панораму с движущимися по заданному пути фигурками? Ай, что я несу, я же понимаю, что это не так, что это только кажется, хочется верить, что ещё немного – и всё сдвинется, зашевелится, заживёт своей собственной жизнью, задышит.… И дорисуется контур Гармонии, и мы перестанем быть рисунком на песке, уйдёт ощущение дыхания вэйинор за спиной, не покидающее даже тогда, когда мы собираемся вместе…
Он думал, что готов ждать вечность, и ещё вечность, если потребуется. Он знал, что изменение неизбежно, но не догадывался, с чего оно начнётся. Так приятно было валяться на берегу озера, рисуя себе мысленно картины далёкого и недалёкого будущего, а неподвижное спокойствие Лайнигилэр придавало уверенности и добавляло весомости его мыслям. Всё вокруг было настолько знакомым, привычным, неизменным – как всякий раз, когда он приходил к Зеркалу Мира… Он думал об изменении, он ждал его, но менее всего он предполагал, что оно начнётся с него самого.
Слух его уловил новый, неожиданный для привычной палитры голо-сов мира звук – будто бы кто-то приближался к нему сзади. Он не узнавал этих шагов – то был кто-то, кого он не знал. И этот кто-то не был из бориан – в этом случае звук был бы другим, и дыхание было бы слышнее. Кто же это?..
Он попытался было вскочить на ноги, но тут же сел от неожиданности: сначала ему показалось, что от ближнего края кружевной рощицы шагах в тридцати от него отделилось и начало приближаться одно из деревьев. Немного приглядевшись, оправился от неожиданности, но тут же обалдел опять: прямо на него шла неописуемой красоты женщина, и встающие по пояс травы, казалось, расступались перед ней. Высокая, величественная и царственная, она двигалась с такой пугающей уверенностью и волшебной грацией, что казалось, будто весь этот мир принадлежит ей и только ей. У женщины было чуть удлиненное лицо, украшенное мягкой полуулыбкой, глубокие, тёплые янтарно-медовые глаза и потрясающие волосы – будто топлёное молоко с ноткой шлифованного опала и спелого колоса, почти прямые, густой волной спадающие до колен, еле сдерживаемые тонкими зелёными лентами. На ней было платье цвета молодой листвы и ожерелье из лесных орехов. Нет, здесь не было ошибки – она шла именно к нему.
Он наконец-то перестал удивляться и, выбравшись из прибрежных зарослей, в которые достаточно неловко плюхнулся на задницу, выпрямился в полный рост, во все глаза глядя на странную гостью. Почему-то ему вдруг показалось, что он пребывает не в лучшем виде для общения с дамами – одежда мятая, волосы спутанные, с торчащими из них травинками… Он опустил глаза и попытался отряхнуться. Женщина подошла очень близко, их разделяла лишь пара шагов, затем ещё ближе. Он поднял голову и встретился с ней взглядом. И узнал её. И прочёл её имя.
-Ты Эрмару? – спросил он.
Женщина лукаво улыбнулась, в её янтарных глазах будто блеснули крошечные алые звёздочки.
-Да, - ответила она. – А ты - Тхирмиунар. Я искала тебя. А ты ждал меня.
Он протянул руку и поймал её ладонь. Тонкие пальцы Эрмару про-хладным плющом оплели его запястье, и ему показалось, что так было всегда, что он просто долго спал, а потом проснулся, и увидел всё таким, ка-ким оно и должно быть. И – где сомнения, где ожидания? Всё сбылось. Или было?
Он не заметил, как женщина оказалась ещё ближе, её пальцы лежали в его ладонях, воздух наполнился ароматом цветов и фруктов, задрожал, изменил цвет; тонкие вкрадчивые звуки, будто первые робкие струйки только что пробудившегося ручья, не ведающего, что ему суждено стать водопадом, зазвенели в траве, в небе, побежали по холодному стеклу Лай-нигилэр. Переведя дыхание, он спросил, хотя знал ответ: -Ты кто?
И – шорохом, мороком, тонким шёлком ночного неба, лёгким жемчугом лунных бликов, ярким блеском полуденной бронзы, прохладной ву-алью изменчивого тумана, издалека, из ниоткуда, из крови, из памяти, из сердца – выдохом:
-Я Эрмару.
…И рухнуло небо над Зеркалом Мира…
…Тардинэм сидел на перилах балкона собственного дома и лениво водил пальцем по узору колонны. Повторяя его движения, но чуть запаздывая, по углублению рельефа текла причудливая золотая цепь. Внизу, в саду, Имиэль возилась с молодыми деревцами. Лёгкий ветерок развевал её жемчужно-голубые одежды, мерцали перламутровые рыбки в светлых блестящих волосах, вся она была настолько лёгкой, быстрой, в воздухе висел её звонкий смех, она наполнила собой всё – Тардинэм свесился вниз, пытаясь понять, кто там шумит, и замер. Впервые он понял, насколько прекрасна Имиэль. Смеющаяся, радостная, непохожая на себя, обычно суровую и гордую, сверкающая на солнце, как жемчужина в хрустальной чаше… Он не удержался – и на волосы Имиэль лёг венок из медных листьев и гранатовых цветов. Она вздрогнула, подняла руку, дотронулась до неожиданного подарка… Лёгкий смешок – и в тёмных кудрях Тардинэма засияла тонкая диадема из раковин в серебристом переплёте. Он оттолкнулся от парапета и неслышно спрыгнул в сад. Имиэль обернулась.
…И рухнуло небо…
Лура стояла в дверях мастерской, задумчиво вертя в руках миниатюрный кинжал. Она ловила себя на мысли, что вообще-то пришла, чтобы заточить ножик, но вместо того, чтобы попросить, онемела, как рыба, и пялится на Мастера.
Вэйвелеанар, увлечённый обработкой какой-то железяки, казалось, не замечал её. В воздухе висело мерное постукивание, лишённое любого намёка на ритмичность, что слегка раздражало Луру – ей мерещилось, что её сердце то частит, то замедляет ход. Проклятый стук, подумала она, не даёт сосредоточиться. Я ведь что-то хотела сказать. Что же?..
Поглощённая своими мыслями, Лура машинально шагнула вперёд. Затем ещё. И ещё раз. Она даже не почувствовала, не заметила, что Молчаливый давно прекратил работу, перекладывая свои железки только для вида, а сам искоса на неё поглядывает.
Лура сделала ещё один шаг и, подняв глаза, поняла, что стоит практически вплотную к Мастеру, всё ещё пытаясь вспомнить, что же она хотела сказать. Повисла сухая, крошащаяся тишина – можно было услышать, как шуршат, осыпаясь, мгновения, уводя ощущение времени куда-то вдаль… Надо что-то сказать, да, надо что-то сказать, сделать, ну хоть что-нибудь сделать, ну не стоять же как полная дура, вот, я уже слышу своё сердце, оно стучит, как кувалда, сейчас оглохну, нет, что же делать, ну что?.. А время шло, текло расплавленным металлом, жгло изнутри, жгло снаружи…
И тогда она взяла его за руку, в глубине сознания удивляясь, как странно выглядят её бледные пальцы на оливково-смуглом запястье Вэй-велеанара. Каменно-резкое лицо Мастера озарилось улыбкой, серо-стальные глаза засветились радужным серебром.
…И рухнуло небо…
И случилось то, что было предначертано. Меланхоличный Диарон, таясь и робея, бродил по следам Фиарэль, внимая её песням, пока не осмелел и не решился подойти. И в роскошных её волосах появились тонкие сине-фиолетовые и изумрудные ленты, и голоса их зазвучали вместе.
Веримэр, по своему обыкновению, поругался в хлам с Илдинэммой, она, как водится, приласкала его сравнением с мрачным нахохлившимся вороном и запустила в беднягу шаровой молнией. Но Веримэр заметил в её голосе такую нежность, а в глазах такой блеск, что дрогнул, а Илдинэмма, лёгким привычным жестом стряхивая с воротника на редкость пушистого нетопыря, была потрясена его изяществом и ловкостью…
К вечеру обитатели Эйнаара не знали, куда прятаться от невиданных жутковато-сияющих монстров, напоминающих помесь вороны с фонарём, а Илдинэмма в это время расчёсывала смоляную шевелюру жмурящегося от удовольствия Веримэра, сидя под каштаном в собственном саду.
А надменный и холодный, как ледяная статуя, Энлармаран оттаял и обрёл, по меткому выражению Диарона, некое подобие жизни, согретый горящими глазами Эльмиунэ, и подобно языкам пламени, её рыжая грива то и дело мелькала между аккуратными, будто по линейке нарисованными стволами деревьев его парка, оживляла огненными сполохами уныло-совершенную геометрию его жилища, внося в размеренное хозяйство Энлармарана очаровательный беспорядок…
Небо рухнуло, и сложилось иным узором, и ушло пугающее дыхание вэйинор, незримо витавшее над полупустым Эммион Эйнааром, и было положено начало народу Киниан.
XIII
Призванные из Начала не способны понять природу времени – оно не властно над ними. Годы, века, тысячелетия проходят своей чередой, не задевая их, лишь приумножаются их творения, и пишется помалу Книга Времён, ложатся на бумагу аккуратные строчки, поскрипывает алмазное перо дотошного Энлармарана: рождение – имя, рождение – имя.… И тонет в великолепии Эммион Эйнаар.
Город рос, подобно дереву. Первый Дом утонул в садах, отгороженный мозаичной стеной; замощённая узорчатым камнем площадка между домами Изначальных превратилась в Площадь Собраний – теперь её украшали выстроившиеся причудливым полукругом двенадцать высоченных каменных кресел, и два по краям, как правило, пустующие. Незанятые дома, построенные некогда Вэйвелеанаром просто так, для развлечения, уже давно были заселены. Город перетёк за стену и разросся. Когда перестало хватать места – не помешала и новая стена.
Сверху Эйнаар был похож на спиленное дерево с явственно просту-пающими годовыми кольцами – он рос и рос, и шесть колец городских стен уже утонули в нём. Седьмая ещё пока окружала город. Ещё немного – и не нужна будет дорога, ведущая к морю, у Эйнаара есть все шансы упереться в него стеной.
Нет, что-то в этом есть противоестественное, думал Тхирмиунар, хмуро разглядывая Эйнаар со шпиля башни дома Асиэля. Зачем мы все сгрудились в одном месте, почему никому не пришло в голову построить ещё город? Или даже не один город? Сколько ещё существует рек, озёр, в конце концов, если обязательно жить у воды? А если не обязательно – живи, где хочешь, лишь бы нравилось. Ну и разошлись бы. Всё равно никто из младших уже не помнит, кто ему родня – все ему родня в равной степени. Не в этом дело. А в чём? Такой огромный город многого требует. Граница леса ушла далеко вглубь – извели ученики Молчаливого и прочие пожиратели знаний. Да, они сажают дерево, но ведь вырастить дерево го-раздо дольше, чем срубить.… Нет, надо что-то менять…
Тхирмиунар ещё немного постоял на башне, затем быстро спустился вниз и решительно дёрнул за тяжёлый витой шнур, свисавший между двух старых лип возле дверей Асиэлева дома. На голову ему незамедлительно посыпалась всякая труха, старые листья, ветки и драное, давно покинутое воронье гнездо. И неудивительно - к другому концу шнура был приделан колокол, которым никому ещё не доводилось пользоваться. Колокол вообще-то был предназначен для экстренного сбора всех Изначальных на Площади Собраний, но таких случаев пока что не было. Все были всем довольны. И менее всего ожидали услышать сей не слишком мелодичный звук в столь ранний час. Какое-то время никто не реагировал, Тхирмиунар решил дёрнуть ещё разок, но тут из переулка со стороны учебных мастерских показался злой, как оса (видимо, оторванный от какой-то работы), растрёпанный Вэйвелеанар в сопровождении Луры, на ходу пытающейся сотворить ему какую-нибудь пристойную одёжу взамен замызганного кожаного фартука, а за ними подтянулись и все остальные. На лицах Изначальных было отчётливо написано: ну и зачем ты это сделал?
Тхирмиунар поднялся по ступенькам, ведущим на возвышение у мозаичной стены, и занял своё место в центре полукруга. Быстрым взглядом обвёл сонные и недовольные физиономии, на миг усмехнулся, но тут же снова стал серьёзен.
По краям площади сгрудились любопытные, млея от удовольствия наблюдать столь нетипичную картину. Повисла тишина. В углу кто-то что-то уронил. Эльмиунэ потихонечку ткнула в бок Диарона, тот встряхнулся, сфокусировал свой взгляд на Тхирмиунаре и со всей возможной важностью и серьёзностью спросил:
- Для чего ты собрал нас, брат?
Тхирмиунар встал, вышел вперёд и повернулся лицом к сидящим, давая понять, что обращается только к Изначальным, а не к толпе на площади.
-Я не стал бы вас тревожить попусту, но мне кажется, что мы совершаем серьёзную ошибку.
Тардинэм, сидевший в весьма фривольной позе, развалясь и подпе-рев голову, выпрямился и поднял руку, прося слова. Диарон кивнул.
-И какова же эта ошибка?
Тхирмиунар продолжил:
-Братья и сёстры, мне кажется, что пора нам уходить из Эйнаара и идти строить новые города. Нас стало много, ещё чуть-чуть – и эта земля перестанет нам помогать, ведь беря у неё столько, мы не можем дать ей равной замены. А вокруг Эйнаара – бесконечное множество чудесных мест, красота и сила Эрмар огромна, и нам следует пойти туда, дальше.
-Но зачем? – возразил Вэйвелеанар, - Здесь наш дом, здесь всё создано нами, мы столько сил потратили – так зачем же всё это бросать?
-Не бросать, просто идти осваивать новые земли. Да и речь идёт не о вас, а о младших. Сколько поколений уже живёт в Эйнааре? Они уже сбились со счёта родства – что их держит?
Молчаливый напрягся. Его лицо перекосилось, и он почти закричал в лицо Тхирмиунару:
-Да, тебе ничего не жаль, ты всегда где-то шлялся, когда мы строили Эйнаар, тебе он не дорог!
Тхирмиунар подошёл к нему и мягким жестом усадил на место:
-Я тоже строил Эйнаар, он мне тоже дорог, но я не понимаю, что потеряют Киниан, имея два города вместо одного?
-Прости брат, но ты забыл о безопасности, - вмешался Энлармаран.- Когда мы все вместе – мы защищены. А если Киниан будут мотаться по всей Эрмар, как листья на ветру – им грозят многие опасности. Кто знает, будет ли то обвал, шторм, неудачно упавшее дерево или дикий зверь – вне города это может привести к гибели.
Тхирмиунар саркастически ухмыльнулся:
-А что, кто-то считает, что лучше сидеть в Эйнааре до тех пор, пока народ не сожрёт саму землю? Или вам просто-напросто лень что либо менять?
-Ты циничен, брат, - заметил Диарон.
Тхирмиунар резко повернулся в его сторону и процедил сквозь зубы:
-Пусть я циничен, зато я прав. И ты не хуже меня знаешь это.
Диарон опустил глаза. Тхирмиунар приблизился к нему и тряхнул за плечи:
-Совет согласен или нет?
Молчание.
-Так Совет согласен или нет, я спрашиваю?!
Диарон не без усилия освободился от рук Тхирмиунара, вцепившихся в его плечи и тихо произнёс:
-Пусть Совет решает.
Тхирмиунар отстал от Диарона и перевёл взгляд на остальных. Глаза его были черны, как ночь. Изначальные, казалось, не замечали его, тихо переговариваясь, только Эрмару сидела, не двигаясь, смотря прямо перед собой. Время остановилось. Затем раздался голос Тардинэма, металлически-вкрадчивый, странно звучащий среди повисшей тишины:
-Совет не согласен.
Воздух над Площадью, казалось, раскалился добела. Напряжение нарастало. Диарон, не понаслышке зная милейший характер старшего брата, отвернулся и прикрыл лицо ладонью, не зная, чего и ожидать. Тхирмиунар медленно прошел в середину полукруга и поднял руку.
-Я ожидал иного. Я разочарован. Оставайтесь – это ваше право, ваш выбор. Если кто передумает – я буду только рад. А если никто не пойдёт, то пойду я. Эрмару с сыновьями уйдёт со мной. Можете меня искать, можете не искать, можете наплевать и забыть, можете попытаться удержать – я всё равно уйду. Я всё сказал.
И с этими словами он развернулся и быстрыми шагами покинул Площадь Собраний.
XIV
Ничто сказанное не пропадает даром, даже если сказано было в пустоту. Многие из собравшихся в то утро на Площади слышали слово Старшего и в их сердцах поселилась тревога. Через какое-то время Киниан начали сами приходить к тем Изначальным, которых считали основателями своего рода, прося благословения и разрешения уйти на новые земли. Эти случаи стали настолько частыми, что Совет был вынужден смириться. Киниан разошлись по всему материку, строя города, и вот уже поднялись в небо на северо-западе, у начала огромной полноводной реки Йалкари(5) стройные высокие башни Эммион Илмэра(6), а в том самом месте, где Йалкари отпускает от себя серебристую Лау(7), раскинулся весёлый, шумный Эммион Веларэн(8). На юго-западе, на полуострове, отгороженном от материка грядой Анкэан Фронуралур(9), был отстроен порт Эммион Имиэр(10), а самый южный изо всех портов Киниа Эрмар(11) нашёл себе место в тихом озёрном краю и получил имя Эммион Тхиррэарэн – Сердце Страны Озёр. На стыке двух солёных рек поднялся гордый Эммион Фиарим(12), творение рук сыновей Тардинэма. На берегу Зеркала Мира засиял жемчужный Эммион Миунэр(13); причудливо-странный, похожий на оживший морок Эммион Вэйкиниэль(14) возник, будто бы из сна, над тёмно-красными водами Авару(15)… Множество городов украсило лик Эрмар, были основаны посёлки целителей и закрытые Дома Знаний; на острове, перекрывающем вход в эйнаарский залив, были воздвигнуты белоснежные маяки Тариэна(16) и грозные каменные стражи – Син алэ Туллэ(17) – встречали теперь любой корабль, заходящий в залив…
Возделывались земли, прокладывались дороги, появлялись новые имена и названия. Облик Эрмар изменился и продолжал меняться, повинуясь воле и натиску заселившего её народа. Материк был практически освоен, Киниан заняли своё место в мире, из неизведанного и пугающего превратившемся сначала в семейные угодья, а позднее - в государство, неизменно подчинявшееся воле Кольца Стихий, иными словами, Совета Изначальных, так и не пожелавших покинуть Эйнаар, а затем провозгласивших его столицей Киниа Эрмар, средоточием наивозможнейшей мудрости и благости. Ничто не остаётся абсолютно неизменным под рукой времени, даже те, кто был Призван из Начала. И это были уже не те счастливые и по-детски наивные существа, открывающие для себя новый мир – это были хозяева мира, властные и надменные. Сначала им просто льстил тот факт, что все приходят к ним за помощью, советом, благословением, затем они стали принимать это как должное, почувствовали своё влияние, осознали свою власть, и отныне на Площади Собраний уже не было бурных споров и обсуждений дальнейших действий, не было смеющихся братьев и сестёр – лишь степенные и мудрые владыки, заранее знающие всё, в том числе и судьбу этого мира, горделиво восседали на тронах, облачённые в подобающего цвета богато украшенные одежды, наводящие ужас и вызы-вающие благоговейный трепет. И слово их – закон, не подлежащий обсуждению.
Так казалось жителям Эммион Эйнаара, приходившим теперь на Площадь Собраний не из лукавого любопытства, как раньше, а в практически обязательном порядке, ибо нечего нам прятать от народа своего, как изрёк Энлармаран. Так казалось практически всем жителям Киниа Эрмар, уже давно позабывшим, что эти горделивые неприступные боги – их самая что ни на есть прямая родня.
Ведь всё меняется, не так ли?
И в том повинна воля того, кто первым ступил на Эрмар.
Так говорят предания.
Пары, созданные ещё в те дни, когда Эйнаар был маленьким городком, меньше посёлка кэрни, и кроме него ничего не было, созданные для того, чтобы положить начало новому народу, распались, и каждый из числа Изначальных взял себе супруга или супругу из дальних своих потомков, чтобы чувства и привязанности не шли во вред решениям Совета на благо Киниа Эрмар, как изрёк Тардинэм. Естественно, никто из сиятельных спутников жизни Изначальных не принимал участия в Совете и никаким образом не влиял на законы и порядки Эйнаара. Лишь Тхирмиунар, ушедший далеко в горы за Щит Севера(18) и построивший там свой Живой Дом – Ринар Нонэр, по-прежнему не расставался с Эрмару, да и вообще предпочитал не появляться в столице, ссылаясь на дела. Лишь изредка до него доходили сведения об эйнаарской жизни, нововведениях и законах, принимаемых без его участия и одобрения, официальных причинах каких-либо нелепых изменений. Он был здорово расстроен, узнав о матримониальной чехарде между Изначальными, особенно сильно его задело идиотское объяснение сего факта: необходимость привнесения новой крови. Глупости. А выросшая невесть откуда дикая иерархическая система, при которой особые привилегии достаются рикэ’авар, а их сводные братья и сёстры же довольствуются тем, что им останется.
А закон о наследовании Пути? Это же чистейшей воды издевательство – заставлять молодых Киниан ломать себя, расставаться со своими желаниями и посвящать свою жизнь не тому, к чему душа лежит, а тому, чем занимаются испокон веков в твоей семье. По такому же принципу заключаются и браки. Исключение составляли опять же прямые потомки Изначальных. Да и то – если рикэ’авар сами выбирали всё, что хотели, то дети от браков Призванных с Рождёнными не всегда решали всё за себя сами. Хотя им было легче, чем остальным.
Что может создать поэт, обречённый быть плотником? Что может создать плотник, обречённый быть поэтом?
Лишь боль.
До Тхирмиунара доходили странные и страшные слухи – кто-то уходил из городов, кто-то убегал в леса и специально искал диких хищников, дабы не оказать им никакого сопротивления, кто-то калечил себя на нелюбимом поприще, не имея способностей от природы.… Это было ужасно, а ещё ужаснее было отчаяние, пропитавшее воздух, и причиной всего этого, по мнению Тхирмиунара, были Изначальные. Вернее, их нелепые законы, ныне выходившие из-под пера главы Совета с пугающей частотой. А по правде говоря, он-то и должен быть главой Совета…
Ему стало ясно: необходимо навестить Эйнаар и навести порядок в Совете, причём немедленно. Они меня выслушают, думал Тхирмиунар, вглядываясь в глубину магической чаши, которой он почему-то доверял больше, чем гонцам из столицы, - они обязательно должны меня выслушать, иначе их решения могут полностью изуродовать Киниан. Закрывшись в своём золотом ларце, много ли они видят? И когда они последний раз прислушивались к кому-то кроме себя? Их законы убивают народ, а им наплевать?!
Тонкая серебряная булавка, которую он вертел в пальцах, с треском переломилась. Завтра – завтра же он пойдёт в столицу и соберёт Совет, иначе нельзя. Он был уверен, что они выслушают его и примут его слова по праву Старшего. Но ничто не остаётся неизменным под рукой Времени, даже Призванные из Начала.
(1)Кинианар - мужчина из народа Киниан (женщина Киниан - киниану).
(2)Кинианский.
(3)Как же я люблю эту Землю!
(4)Рука времени. Из поговорки : “Рука времени вращает веретено Эрмар”.
(5)Дословно – Сапфировый Пояс.
(6)Город-на-реке или Речной Город..
(7)Улыбка.
(8)Поющий Город – позднее столица менестрелей.
(9)Дословно – Одинаковые Горы. Действительно, этот хребет кажется отлитым в одной форме по частям, расставленным в прихотливом порядке.
(10)Город Мечтателей – сумасшедшее по своей архитектуре место, строители скорее ваяли свои сны, чем строили дома.
(11)Принятое название для данного материка . Существовал ещё один, неизученный. Его попросту величали «Другая Сторона».
(12)Город Крылатых Снов – название странное, но типичное для поселений, основанных представителями клана Мастера Иллюзии.
(13)Город Любящих.
(14)Город – без – имени.
(15)Дословно – Кровушка.
(16)Тариэн – крепость на острове, название можно приблизительно перевести, как Крепость Стройных Башен, но сие не совсем верно, ибо данное слово имеет в виду изящество линий вообще.
(17)Сила и Вера (имеется в виду, в себя) – гигантские аллегорические скульптуры, представляющие собой двух могучих воинов с опущенными мечами и закрытыми глазами. На момент повествования мечей у них, правда, не было – их приделали позднее. Существовало предание, что когда Син алэ Туллэ откроют глаза, начнётся гибель мира, ибо это будет означать конец равновесию.
(18)Огромный горный массив, отделяющий полукругом северную оконечность материка, примерно одну шестую или одну седьмую. За Щитом Севера расположены дикие, густые хвойные леса и народу там живёт очень немного.