Нечаянная радость

Вита Лемех
Анри Руссо "Девочка с куклой"



Глава из романа


*   *   *


Свекровь Анна Куприяновна жила правильно.
По субботам спешила к телевизору. Пристально следила за шевелением маленьких румяных губ митрополита. С выражением хорошей девочки с радостным терпением  сидела до конца передачи. Понять не пыталась. Бог видел сквозь  крышу деревенского  дома толстый кокон пуховых шалей, лысеющую макушку с влажными   старушечьими волосами и носы огромных валенок.
Кокон блаженно замирал. Внимал шуму льющейся речи. Кокону было хорошо как на берегу реки. Главное - не шевелиться. Тот, кто видит сквозь крышу, может рассердиться и не поставит зачет.
После титров, с подвыванием  зевнув, Анна Куприяновна отворяла рифленную створку буфета, шумно вдыхала смешанные запахи хлеба, старого  дерева, пыли и лекарств. Цедила из самодельной фляжки дозу, крестила  стопочку   и опрокидывала в широко открытый рот.
Крякнув, говорила в пространство:
- Дал Бог ротик, даст и кусочек.
Невестка Надя жила неправильно.
Маялась.
- У тебя в голове муха летат!- сердилась свекровь. – Не молоденька уже. Прижми лохмотья и сиди на заде. Иди вон стайку почисть лучче! И че ты в окно глазешь?  Че ты в ем хошь узреть?
- Весну,- отвечала Надя.
- И че те с той весны?- с подозрением щурилась свекровь.
У кого как, а у Нади день сурка начинался каждую субботу.
В «ту», кокон  отлепился от телевизора и, обвевая невестку запашком рыхлого  старческого тела, остановился рядом.
- Снова в окно мечтат!- Че ты все высматривашь?
 Надя аккуратно обошла старуху, села на кровать. 
Анна Куприяновна  поймала в зеркале взгляд невестки. Близоруко прищурилась. Зеркало впустило в себя угол беленой комнаты, половину окна с серым торсом огромного тополя, полоску зимнего неба и двух женщин, скрестивших взгляды. Полноватая с нежным лицом молодая поспешно отступила в глубину.  Набухшее, как старый гриб под затяжными дождями лицо старухи  побагровело, тусклые глаза подернулись слезами.
- Ты б в церкву сходила ли че ли.…Не знашь, че у тя в последне время на уме,- сказала свекровь.
- А раньше знали?- в глубине зеркала усмехнулась невестка.
Анна Куприяновна хотела разгневаться, но перед мысленным взором еще маячило вкрадчиво- строгое лицо батюшки, и она смиренно вздохнула.
- Ибо не ведат, че творят,- старательно выговорила она и перекрестила вторую стопочку.
- Дал Бог ротик, даст и кусочек.
По телевизору плелся мексиканский сериал.
- Я ведь вообще мало знаю о Гваделупе, - намекал обтянутый черной рубашкой брутальный мексиканский мачо другому брутальному мачо, обтянутому розовой рубахой.
-  Пришло время узнать!
- Живут в городах,- вздохнула Анна Куприяновна,- не видят жизни.
Надя удивилась. Она думала, что это она пятьсот лет сидит в деревне, не видя жизни. До замужества, в родном городе  было так: вчера - осень, сегодня - Новый год, а завтра-послезавтра весна-лето.
В деревне жизнь остановилась. Через тысячу лет приходили новогодние праздники и Рождество, через триста тысяч наступала весна, мелькало лето, и наваливалась осень.
Надя подошла к зевающему на стене отрывному календарю. Весь он был захватан, заляпан и исчеркан. Свекровь писала, когда купила дрова, у кого опоросилась свинья, в котором часу привезли из больницы соседку и  о других, не менее значимых, событиях. Листочки не обрывались.
Надя машинально открыла март.
«Натька пакойникаф заливат» значилось в конце месяца.
- Что это вы, мама, в календарике написали?- спросила Надя.
Свекровь подошла, шевеля губами, прочла.
- А ты че на свои именины творила?- поджала запавшие губы.
-Стирала,- растерялась Надя.
- А кто ж это на Пасху стират?
- Так прошла уже. Третий день как.
- Седмица шла. До воскресенья. А ты стирашь. Ты ведь покойников заливала.
- Чего-о?
- Говорят, на Пасху стирать - покойников заливать.
- А если я дрова рубил? Покойников зарубил что ли?- в дом вошел, широкий большелицый муж Нади Сергей.
- Не мели Емеля,- рассердилась мать.- Бог-то спросит!
Сергей сел на крашенный порожек, вытянув короткие ноги в резиновых зеленых сапогах, облепленных рыжим от навоза снегом.
- Когда спросит?- строго посмотрел на женщин.
- Так когда.… Как переставимся,- оглянулась на невестку Анна Куприяновна.
- Чего-о?
- Как помрем, говорю.
- Так какой тогда с нас спрос?
- Посля смерти тоже жисть есть, - не сдавалась мать.
- Я вот завтра поросенка заколю, так у него тоже жизнь наладится?
- Так у поросенка души нет!- с сомнением в голосе, однако же твердо, заявила Анна Куприяновна.
- А куда ж она подевалась, душа-то?- Сергей встал и, оставляя на желтых половицах ошметки грязи, подошел к стальному баку, зачерпнул  ковшом воды.- У свиней все как у людей. И сердце, и печень, и селезенка. Все такое же.
- Это у некоторых людей все как у свиней,- глядя на грязные следы, громко сказала Надя.
Сергей, не отрываясь, пил холодную воду.
- У свиньи родится не бобренок, а такой же поросенок,- добавила жена.
- Это кого ж ты свинячишь, бесстыжа?- опешила свекровь и тоже посмотрела на заляпанные половицы.- У тя самой- то бобренок рази?- с неожиданной резвостью она подскочила к сыну с азартом заглядывая ему в глаза.
-Дожилась! В моем же дому меня же и паскудют!
Надя вспыхнула. Да сколько ж лет ее попрекать будут? Не хотела ведь жить  под одной крышей со свекровью, муж уговорил. С детских лет, мол, обустраивал дом. Ограду досками обласкал так, что хоть скатертью накрывай, такая гладкая да чистая. Крышу сколько лет уж за свои шиши красной краской веселит.  Сараюх, погребов налепил. А все почему? Руки у него золотые. Домик их в деревне смеется, так он его лелеет.
- Домик смеется, а я каждый день плачу,- поначалу жаловалась молодая жена.
Потом перестала. Муж не уговаривал больше, в ярость приходил:
-У меня есть свой, отдельный двор. Утром выхожу с прекрасным настроением. Хочется набрать побольше воздуха, раскинуть руки и крикнуть:  лю-у-уди! Я не хочу вас видеть! И я все брошу и пойду по чужим дворам скитаться? А может, ты желаешь, чтобы мой дом Нинка зорила?- психовал он.- Она здесь махом свои порядки наведет. Лампочку из уборной выкрутит и упрет.
-Она же твоя сестра!- прищуривалась Надя.
- Ну, знаешь, брат братом, сват сватом, а денежки не родня! И без нее объегайдарили как липок.
Нина старшая сестра Сергея, дамочка, похожая на той-терьера с бантиком, замечала все, что плохо лежит.
«Глаза завидущи, руки загребущи»,- говорила о дочери Анна Куприяновна.
Жила сестра в городе, наезжала редко, но метко.
После ее отбытия, Сергей, матерясь, сновал по закромам.
Как - то влетел в дом вне себя от злости.
- Топор сперла, шапку и сумку!- заорал он.- На хрена ей топор?
Надя мыла, пахнущие новой краской полы. Анна Куприяновна с ногами нахохлилась на нарядно застеленной высокой кровати. Обе замерли. Первой пришла в себя свекровь.
- А чо ты дивишься?- пропела медовым голосом. – Она ж теперь городска. А за городскими глаз да глаз. Они там шапки только так тырят.
Сергей камень в женин огород отбивать не стал. Надоело. Жена его устраивала, и даже давала повод для гордости перед деревенскими. « Ишь, Серега чо удрал», говорили они,- «горожаху ухватил».
«Чего бы понимали! Свою что ли, вислопятую, в такой домище вести? Оно, конечно, мать про городских через край хватанула. Эта-то на пианино понимает, про звезды фантазирует, стишками да мазилками балуется, а та ей:  «шапки тырят»!
Помнил он как Надя однажды озверела. Пнула ведро с грязной водой, шваркнула в лужу тряпку. "И заусилась в город, к родителям.  А вернулась-   то скоренько. Не больно ее там ждали. Там младшая  дочка царит. Заявилась как миленькая, с потупленными  глазками.               
"Простите»,- проблеяла. Еще бы. Мужик не баба, сказал, как отрезал  - сына не отдаст! Хорошо, что увез его на время к тетке в дальнюю деревню, от греха подальше».
 Бабьих бунтов Серега не боялся, неохота было связываться. Лишняя маята. Вот и в этот раз, поймав в глазах матери особый блеск, он швырнул ковш, ни слова не говоря, вышел. Свекор гроза, а свекровь выест глаза. Постоял за дверью, послушал. Вроде тихо. Вот и ладно. Вот и хорошо. Рождество на носу, а они собачатся!
Надя видела в окно как муж, щурясь от снега и солнца, подошел к забору, попинал криво стоящий столб.
 «Какой-то квадратный стал»,- подумала, - «только лицо красивое и осталось».
 Лицо было чувственное, породистое, скульптурное: большой хищный нос, яркие зеленые глаза, четко очерченные губы. «Улыбается еще! Комод деревенский. Ему и дела нет, что  жену попреками  изводят. Поговорку  о свинье зря ввернула, конечно. И ведь даже не имела в виду свекровь. Или все-таки имела?  Пусть думает, как хочет..!  Нет, надо извиниться».
- Куда это наладилась?- встряла свекровь. – Ты, мать, как я погляжу, чище мартовской кошки сделалась. Че ты там, в окошке- то, выглядашь? Мужиков чужих?
Невестка, накинув дрожащими руками старенький пуховик, натянула растоптанные замшевые сапоги и выскочила из дома. Пролетев через ограду, скрылась с глаз Анны Куприяновны.
- Куда это она?- свекровь едва не сковырнула с подоконника  горшки с геранью,  стараясь разглядеть в какой проулок метнется "поганка":
 - О-о-о! Поскакала, как  ошпарена. Весну ей подавай. Кошка драна!
Надя побежала к вокзалу. По пути свернула к приятельнице,  вместе в библиотеке работали, перехватить денег. Анька, как всегда посмеялась:
- Не бери в голову, бери в плечи. Помнит свекровь свою молодость и невестке не верит. Ты лучше послушай, что про меня Пушкин написал.
- Про тебя-а?
- Не помнишь что ли? Хорошо, когда не помнишь, да еще и не знаешь.
- Врешь как всегда,- слабо улыбнулась Надя.
- Я? Вру? А вот смотри: « Несчастью верная сестра…».
- Ну и что?
- Так это про меня!
*      *       *
Поезд, раскочегарясь, на всех парах летел в сером снежном сумраке. Вагон  качался, как лодка на волнах. В такт покачивались пассажиры, поскрипывали сиденья, побрякивали полки,  стучали колеса. В тонких стаканах с «серебряными» подстаканниками дребезжали ложечки. В быстро густеющих сумерках сосны тянули заснеженные лапы к окнам поезда и уплывали в другую сторону.
Проводник попалась сердитая, строгая.
- Постель брать будем? Шестьдесят рублей.
- Да я так посижу. Мне скоро выходить,- неожиданно заискивающим  голосом сказала Надя.
- Не положено!
- Как не положено?- растерялась пассажирка, мучительно краснея и
морщась от стыда (денег было в обрез).
- А так. По параграфу не положено.
Надя  в сумочке нашла мятые десятки, не глядя, протянула деньги и отвернулась к окну. Место ей досталось - нижняя боковушка у туалета.  В вагоне погасили свет, а она все сидела, глядя в уже непроницаемое окно, отводя взгляд от собственного отражения. Постельное белье в целлофане елозило по столику.
 Подъезжали к какой-то маленькой станции.
Она сразу увидела  этого пассажира. Он ввалился в тесный узкий проход вагона, заполнив собой все пространство. И неумолимо, как айсберг на утлую лодчонку, надвигался на Надю. Свободной была  только верхняя полка над ней. Он остановился, заслонив обзор дорогой дубленкой. Запахло снегом, бензином, хорошим табаком.
 Сверху пророкотало: - В это прокрустово ложе не впишусь. Поеду стоя!
Айсберг наклонился и заглянул в лицо Нади.
- У-у-у,- с изумлением протянул он. – Нечаянная радость. Какая красавица!
Надя удивилась. Не красавице. Нечаянной радости. Ее отец любил шутить на эту тему. Нечаянная радость в детской памяти Нади крепко дружила с нечаянной гадостью. К примеру, в пятом классе в самом конце четверти, она сломала правую руку.  Класс обзавидовался на письменных  контрольных.
- Нечаянная радость,- шутил отец.
А вскоре  пришлось  устно отдуваться у доски.
- За нечаянно, бьют  отчаянно,-  весело подмигнул отец, -  Держись, бурлак, баржой будешь!
 А что касается красавицы.…Со зрением у нее все в порядке. Дежурный комплимент или просто  пьяненький. Глаза залил, вот и примерещилось.
«Пьяненький» боком втиснулся на свое место напротив. Надя принюхалась.  Как будто от него винцом наносит? 
Он прямо и внимательно взглянул на попутчицу. Смутился.
- Бывает же совершенство,- задумчиво протянул. – Вся - тайна.
Наде стало смешно. Демонической женщиной она себя не ощущала.
- Вы бы разделись,- улыбаясь, сказала она.- Натопили, не продохнуть.
- Да,- думая о чем-то своем, согласился попутчик и, неловко задев головой верхнюю полку, стянул дубленку, сунул ее наверх, не глядя.
- Всю жизнь искал совершенство,- пробормотал.
- А оно вот оно, возле туалета, - брякнула от неловкости Надя.
Она  тоже оценила попутчика. Невысоко. Похож на мачо из мексиканского фильма.
-Я ведь вообще мало знаю о Гваделупе. Пришла пора узнать!- вслух ляпнула киношные фразы.
- Да?- озадачился мачо. - Откровенно говоря, я вообще не интересовался Гваделупой.
Надя покраснела. Понесли ботинки Митю. В Гваделупу! Она постаралась перевести стрелки.
- Далеко едете?- спросила.
- Навстречу судьбе,- не отрывая взгляда, ответил он.
Черная водолазка облегает ладненькую фигурку. Пшеничного цвета волосы, свежее лицо. И так трогательно покраснела, опустила глаза. Он заторопился:
- Женщина хочет, чтобы мужчина угадывал ее желания, чтобы он предугадывал. Она не хочет объяснять ему свои чувства. Если женщина не находит такого обостренно- чуткого к себе внимания, она начинает метаться, искать это на стороне. Отсюда трагедии.
 Попутчик сказал это так, будто продолжал с кем - то спорить.
У Нади сдавило горло, и горячими стали веки, она подняла голову, чтобы не пролились слезы. Это что же это? Есть мужчины, которые это понимают?
Они проговорили всю ночь. Вернее, она - то помалкивала. Слушала, пряча под столиком на коленях стиснутые в замок руки . Ей казалось - мир распахивается перед ней. Утром с поезда сойдет не та Надя. Та спасалась от "правильной" свекрови и недалекого  мужа. А эта совсем другая. Красивая,  независимая, совершенная женщина. Нечаянная радость.
- Боже мой, как я вас понимаю! Как вы нас понимаете! Только куда же бежать?
 В душном  вагоне ворочались во сне, храпели, кашляли пассажиры. Надя видела и слышала только своего попутчика. И ей казалось, что и он с восхищением, с благодарностью смотрит на нее. А она-то, дура! Уж и крест поставила на себе. А вот же он, умный, тонкий, благородный. И ей хотелось верить, что этот случайный попутчик вовсе не похож на лубочного мачо. Да он просто вылитый барон Мюнхгаузен. Тот самый, воскрешенный Янковским. Он знает про тридцать второе марта.  Про космическое одиночество. Про немного солнца в холодной воде. Он обрадуется лишнему дню весны. А она в восемнадцать лет поверила  в садовника Мюллера. И в торжество лишнего талера.
- В последнее время я так сильно маневрировал, что сам запутался в собственных ходах. Вы понимаете?- горячим шепотом спрашивал тот самый барон.
 Понимает ли она? Да она выстрадала свое понимание в среде, где этот, как ей возомнилось, восхитительный  разговор сочли бы пустой болтовней.
- Для выживания в сумеречном мире важно видеть, но самому оставаться невидимым, понимаете, Наденька?
Ее неискушенная душа была в таком смятении, так высоко воспарила, так много дорисовала, что она никак не могла взять в толк, чего от нее добивается эта противная баба? Будто спросонок, ничего не понимая, Надя смотрела на свинцовое лицо.
- Я говорю,- белье на сданочку готовим! Через пять минут подъезжаем.
Через пять минут!
- Да вот же ваше белье, - протянула Надя нераспечатанный пакет.
- По параграфу не положено не использовать,- пробормотала проводник и удалилась няньча целофановый пакет с бельем.
- Через пять минут? Вы приехали?- почти трезво воскликнул тот самый барон Мюнхгаузен, растерянно глядя на нежное лицо с волнующе-томительной улыбкой.  Он  тонул в ее восхищенных глазах. Таял от ее медлительной манеры говорить тихим грудным голосом. Дышал запахом ее  наивных духов.
- Приехала,- пытаясь улыбнуться, Надя смотрела, как подплывает перрон со знакомым силуэтом вокзала.
- Не провожайте,- схватив в охапку свой старый пуховик и зажав между пальцев визитку, она торопливо побежала по проходу.
- Надя, я буду ждать вас!- деловито крикнул он.- Непременно позвоните!
- В поезде и то не дадут выспаться!- рявкнул сосед по купе.
Она была рада, что «их» окно выходило на другую сторону от перрона.
Она так устала. Ах, да, визитка! Евгений Семенович Скузоватов. Ведущий менеджер ООО «Гранит». Адрес, телефон.
  *   *   *
Весь день, глядя на родных, Надя ощущала восторг и щемящее  чувство вины перед ними. Бедные, замотанные жизнью люди. Не помнят, что на свете есть радость. Ощущением парения над бездной можно было поделиться только с сестрой. Но ее сослали в  командировку.               
Утром  Надя села в автобус и, чувствуя себя отчаянной грешницей, отправилась в областной город. Водила нещадно дымил  и страдал под радио. Бархатный баритон выводил: « А на могиле изменившей мавританки порой рыдал убийца мавритан»!
Радость в душе не проходила. 

*      *     *

 «Его» город кипел. Оглушал. Завораживал. В его городе не было снега. Он таял, превращался в месиво. Испарялся с нагретых солнцем тротуаров. Такой весенней зимы не было сто лет.               
Лишний день бушевал!
Разбрызгивая снежную кашу, носились грузовики, шелестели легковушки. Снег, еще утром пушистый и мягкий, осел во двориках, спрессовался вязко и мокро. Белое солнце в синем небе слепило глаза. Люди брели, щурясь, с распахнутыми тяжелыми шубами, разомлевшие и ленивые. На ярком солнце в зимней одежде все посерели, поблекли. Во дворе на раскисшей снежной горке лениво возилась малышня. С ленцой, и в тоже время как-то потеряно об -
нюхивая проталины, трусили мимо по своим делам дворняжки с повисшими хвостами. И только зеленая синичка резво и нервно прыгала возле песочницы и радостно тенькала. Надя засмотрелась на радостную птичку и чуть не прозевала своего попутчика. В распахнутой дубленке, большой, вальяжный он бережно притворил дверцу  джипа и направился к массивной двери.
Он прошел мимо. Дверь мягко закрылась за «бароном».  Надя осталась стоять возле лавочки.

Над городом, над крышами домов струилась капель. Заполошно чирикали воробьи. Пахло землей и речной водой. Не верилось, что завтра наступит Рождество.
«Что же ты стоишь? Вот же он, твой лишний  день весны»,- мысленно подтолкнула себя Надя.
У нее хватило сил открыть тяжелую дверь.
В «предбаннике» на стене скучал телефон. Надя набрала номер. "Как к нему обратиться? По имени-отчеству? Вроде глупо. С другой стороны, он старше, ему явно за сорок, а может, за пятьдесят"?
- Евгений, это Надя, - сказала.
- Нечаянная радость?- закричал он.- Вы где?
- Я здесь, внизу, я буду ждать вас на улице,- стараясь успокоить прыгающее в груди сердце, ответила и, осторожно положив трубку, вышла поскорее на свежий воздух.
Он едва не сбил ее с ног.
- Ради Бога, простите.
Надя не успела улыбнуться. Скользнув по ней взглядом, тот самый барон спросил:
- Вы здесь девушку, очень красивую, не видели?
Надя опешила. "Это что, шутка такая"?
Не получив реакции от окаменевшего пуховика в нелепой вязанной шапке, барон бросился  бежать по раскисшей дороге. Скользя и спотыкаясь в узких туфлях, скрылся за углом дома.
Надя очнулась от резкого гудка машины.
- Девушка! - опустив стекло такси, вихрастый, синеглазый водитель призывно махал рукой: – Познакомиться не желаете?
- Не желаю,- вспыхнув, ответила Надя.
- А что так, на жизнь обижаетесь?
Надя быстро пошла прочь. Она - брошенный фантик. Ветер взметнул его из придорожной канавы в высокое небо. Он и возомнил себя птицей, взмыл ввысь. Ветер стих, и фантик, кувыркаясь, полетел в грязь.
- Русский человек любит, чтоб ему в морду, и в морду!- рявкнул рядом молодой злой голос.- Куда ты, тетка, прешь под колеса?
Надя с ужасом обнаружила себя посреди потока гудящих автомобилей. Кое-как выбралась на пешеходную дорожку и тупо остановилась вместе с толпой. Дрожал и расплывался насмешливый свет светофора.
Надя вытерла слезы. Рядом выросли две высокие нарядные молодые девушки. Они пошли, и Надя пошла вслед за ними, видя себя как бы со стороны. «Тетка!» – думала она.- «Ни-
чего- то ты, водила, не знаешь. «Молодая, рыжая собака- помесь таксы с дворняжкой - очень похожая мордой на лисицу, бегала взад вперед по тротуару и беспокойно оглядывалась по сторонам… Изредка она останавливалась и, плача, приподнимая то одну озябшую ногу, то другую, старалась дать себе отчет: как так могло случиться, что она заблудилась?».
Девушки  несли себя, как две Нэнси с озера Лохнесс. В небесах над людским потоком плыли их маленькие красивые головки на длинных крепких шеях. У подножия понуро  брела помесь таксы с дворняжкой, - сельская библиотекарь в сиреневом  пуховике, в деревенской вязанной шапке, в  растоптанных сапогах. Клоун в сумраке ночного поезда принял ее за нечаянную радость. А при солнечном свете она оказалась Каштанкой.
«Для выживания в сумеречном мире надо видеть, но самому оставаться невидимым,  понимаете, Наденька?».
Она не понимала!
Бабушка в поезде тоже не понимала, но сочувственно кивала седенькой  головой, уговаривала, баюкала:
- Я воше с мушчинами боюсь заигрываться. Я б свово кому отдала. Кажын праздник неменяемый лежит. Эти мужики! Я тому неделю  к деткам ехала, так тоже один фон-барон попался. Пукнет рядом и сразу в тамбур. Я уж терпела, терпела. Ну невмоготу, соседи косются, думат, у старой бабки водичка в попе не держится. Он вертается, а я ему так сразу и по – белу, и по-черну разобъяснила политику партии. Ты, говорю, лучче там пукни и  сюды иди!
Надя вздохнула. Боль ушла. Осталось разочарование. Как будто в душной комнате поймала в осторожную ладошку бабочку, выбежала на улицу отпустить, разжала ладонь, а ладонь пуста.
- Ты смотри-ка! В городе мокро, а у нас снежок все подмел, полянки белы пошли, и снежинки летат,- бабушка ласково смотрела на молодушку. Будет у нас Рождество бело, чисто.
Надя, подперев голову рукой, глядела в окно на коренастые, низенькие березы в неумело-кокетливых позах. Будто деревенские купальщицы с полотна художника - импрессиониста.   
- Загляделась?- бабулька вдруг встрепенулась, сухонькое лицо ее  озарилось  светом.          
- Послушай-ка меня. Изобидели лихи люди в старину одново князя, последни деньги увели. Ну, думат князь: «Не верь брату родному, верь глазу своему кривому!» А добры люди и не дали душе ево пропасть, наказали злыднев. Главно дело, на деньжищи не спозарились, вернули все, до копеечки. Уж князь радый был! Часовенку на них  поставил. 
Она бережно достала из сумки маленькую икону. Залюбовалась, погладила корявой рукой по глянцевой картонке:
- Каки ж красивы эти Божнички! Неуж и вправду таки лица чудесны были, или уж художники так малюют? Домой везу на Рождество. Давно мечтала, уж отчаялась, а вот вчера и обнялись с нею. Зовут икону как князеву часовенку. Знашь как?
Надя покачала головой.
- Нечаянная радость.