А Маньке за … «Красную Звезду».
После встречи с Игорем прошло около года…
В нашей части был у меня товарищ, Станислав Петровский.
Корнями из далёкой средневековой Польши, он гордился своими шляхетскими предками и происхождением.
Высокий сильный парень, Стас был кандидатом в мастера спорта по офицерскому многоборью, перворазрядником по нескольким игровым и беговым дисциплинам. Соответственно, призывался в члены различных сборных части и корпуса.
Служил легко и вот-вот должен был получить майора.
Статный и симпатичный, с кучерявым русым чубом, являлся он предметом вожделения многих девушек и женщин, но как-то особо устроить семейную жизнь не спешил.
Не мной подмечено, если молодой офицер не женился по выпуску или в первые год-два, то с каждым последующим годом его шансы на нормальную семью уменьшаются. Статистика говорит за это, а примером нашей части неукоснительно подтверждается.
Чего бы, скажем, двадцати шести – двадцати восьми летнему офицеру не устроить нормальную семейную жизнь? Ан нет. Многое против него.
Он к этому времени уже достаточно опытен, в омут любви с головой не спешит бросаться. Школьницы городка кажутся ему юными и глупыми (а им, в свою очередь, такой офицер и вовсе представляется если не дедушкой, то почти пожилым человеком). Студентки, в большинстве своём, в городке не живут, живут в Москве, в общежитии. Он-то сам к студенткам в город не так часто выехать может, при боевом дежурстве постоянно находится. И что остаётся - случайные женщины и разведёнки. Сами понимаете – выбор не дюже широкий.
Вот и Стас проворонил свой лучший брачный возраст. И парень хоть куда, без вредных привычек. Молодухи готовы на него гроздьями вешаться, да только почти у каждой из них дома или прицеп или якорь. А чужих детей как-то Петровскому воспитывать не хочется.
Попал Стас по весне в Подольский госпиталь с аппендицитом, потом сразу в отпуск, в Гродно, укатил.
Когда вернулся, узнали – женился парень.
Чуть позднее выяснилось, жена – Марина, старший лейтенант медицинской службы. Служит старшей медсестрой хирургического отделения в Подольском госпитале. Ко всему прочему, два года выполняла интернациональный долг в Афганистане, награждена орденом и медалью.
Все мы, товарищи Стаса, горды за него. Не подкачал, нарушил дурацкую традицию. Удачно расстался с холостяцкой жизнью.
Через некоторое время узнаём, ждут наследника. Больше года прошло, а я жену Петровского ни разу не видел. Городок у нас немаленький, население – пять тысяч, жили на разных крайних точках посёлка. Марина к тому же на службе в Подольске, уезжает рано, приезжает поздно. В декретном отпуске была у родителей и потом почти год с малышом у них жила.
Одним словом, встречаю их вместе только через два года после свадьбы Стаса. Прогуливаются по аллее, коляску катают.
Марина под стать Петровскому. Высокая блондинка, с пышной грудью, с приятным красивым лицом.
Присмотрелся, что-то знакомое в лице показалось. Как будто и встречал её раньше. Подумал даже, может быть, в госпитале видел, когда за консультацией туда обращался. Но так и не вспомнил.
Прошло ещё около года. Стас как-то обособленно живёт. В отделовских семейных мероприятиях почти не участвует. Живут с Мариной вдвоём, ребёнка на воспитание к родителям отправили.
А тут такое получилось дело. Петровского в командировку отправили, на месяц. Начальник отдела послал к нему справиться у жены, нужна ли им будет картошка на зиму. В то время, начала перестройки, уже некоторые трудности в снабжении наметились, и овощи заготавливали для себя подразделениями в соседних колхозах.
Что ж, надо – зашёл вечером.
Марина дома одна. Открыла дверь, пригласила пройти в комнату. В велюровом импортном халате, при макияже, возможно, чуть полноватая, выше немного ростом, смотрит на меня сверху вниз, улыбается.
-Что, не узнал? – Спрашивает.
Присмотрелся я и очень даже удивился. Потому что узнал в ней жену Игоря, заместителя военкома из Опарина.
-Да, - отвечаю, - теперь узнал. Только как-то уж очень неожиданно.
Марина усмехается:
-Чего уж тут неожиданного? Через два месяца после той встречи запил Игорь, по-чёрному. Чуть не до белой горячки. И как напьётся, на меня с топором кидается в припадках ревности. Вот и пришлось от него уехать. Насовсем. А через месяц развелись официально.
-Да как же так? Ведь Игорь так вас…, тебя любил! – Удивился я. – Говорил, что в госпитале ты помогала ему выжить.
Марина горько улыбнулась.
-Ну, помогала. Я многим помогала, а нескольких спасла. Я – баба терпеливая. Но тогда и моему терпению край вышел. Ведь к каждому столбу ревновал, к каждому призывнику с подозрением относился. Самое главное, детей у нас не было. Такое вот дело у Игоря после ранения получилось. И как мужик вроде бы нормальный, а с ребёночком - ни в какую.
Голос сорвался предательской хрипотцой. Лицо перекосилось. Слёзы вперемешку с тушью потекли по щекам.
Она сходила на кухню, утёрлась полотенцем. Принесла бутылку водки, стаканы, колбасы, порезанной, на блюдечке. Налила и себе, и мне, по трети, на раз махнула залпом, кружочком колбаски зажевала.
Улыбнулась сквозь слёзы, спросила:
-Осуждаешь, да?
-Чего осуждать-то! – Насупился я. – Стас-то знает?
-Да знает он! Почти всё ему рассказала. Чего уж скрывать-то? Земля, она ведь узкая, в конце концов, и до него бы долетело.
Она долила в свой стакан. Удивилась злорадно:
-Чего не пьёшь-то? Или стыдным считаешь с бабой пить? Не та компания?
И снова выпила. И пила медленно, будто и не водку, а обыкновенную воду.
Водка, она и есть водка. Сняла напряжение и тормоза отпустила.
И, вроде бы, не опьянела Марина, только щёки покраснели, глаза вновь слезой наполнились, и голос, что ли, окреп.
-Ты, поди, тоже меня шлюхой считаешь? – Спросила она и пристально глянула мне в глаза.
Я непроизвольно поёжился под её взглядом, но смолчал.
-И правильно считаешь! Я и есть шлюха! Из тех, которые в старые времена за армией таскались, называясь маркитантками, а на самом деле совсем другим целям служили.
Шмыгнула она носом, тыльной стороной ладони побежавшую по щеке слезу стёрла, пробурчала:
-Ты пей водку-то, пей. Может, поймёшь меня лучше.
… Я ведь сама в Афганистан напросилась. Медучилище с отличием закончила, по распределению в госпиталь в родном городе попала.
В то время в городе воинских частей почти не стояло, они все по области раскиданы. В областном госпитале, считай, одни ветераны Великой Отечественной войны лежат, лечатся. Скучно.
В восьмидесятом первый запрос, набирать спецработников в Афганистан, пришёл. Но не взяли тогда, посчитали – молодая ещё, двадцать лет. Рано.
В восемьдесят первом взяли. Оказалась в Джелалабадском госпитале. По специализации – хирургическая медсестра. Ассистировала хирургам.
В Джелалабаде один из главных госпиталей, там дело на потоке, непрерывные операции.
Ампутированные руки и ноги, фрагменты кишечника, разорванные тела, пробитые головы – один сплошной ужас войны. Чтобы с ума не сойти, частенько с хирургами стопочку спирта медицинского, разведённого, принимала.
После спирта беспорядочные половые связи, иногда с теми же хирургами.
Ещё дома, в госпитале, был у меня, скажем так, любовник. Молодой хирург, капитан. Я-то в душе на него, конечно, планы выстраивала, мечтала, что с женой разведётся. Он ни в какую. Для него семья – святое, особенно дети. А вот перепихнуться, сунуть-вынуть, тут он мастак, никаких смущений совести. Я и в Афган-то уехала только для того, чтобы разрубить этот узел. Чтобы связь наша совсем уж очевидной не стала и ему семью не разрушила.
Потом, позднее, беспорядочные связи перешли в упорядоченные. Нет, не в смысле, что партнёров число уменьшилось, а в смысле, я сама стала выбирать, с кем и когда. В чекистки заделалась. Слышал, наверное, такое выражение. Честно признаЮсь, чеками Внешпосылторга не брезговала и не отказывалась, когда их сиюминутные любовники предлагали…
Видя моё нахмуренное, немного повёрнутое в сторону лицо, зло улыбнулась и с вызовом продолжила:
-Ну и чего морду-то воротишь!? Чистоплюй херов! Наверное, кроме жены, ни с кем и не трахался?! Где же тебе тогда понять меня?! - Она немного успокоилась, помолчала и толкнула рассказ дальше. – Не поймёшь и не понимай! Вот что скажу – эти чеки сраные далеко не со всех и всегда брала.
Поверишь ли – лежит мальчишечка в койке, а у него ноги нет, а то и обеих ног. Лежит и смотрит на меня просительно. А во взгляде его и любовь, и обожание, и желание, и мольба – всё читается. У меня от взгляда его внутри так сожмётся, такое внизу живота накатит, так всё тело задеревенеет, что просто не в состоянии ему отказать.
Подумаю только, он ведь, может, до армии и целовался-то поди всего несколько раз, и за титьку девчоночью подержаться боялся, а не то чтоб потрахаться. Попал сюда и в миг из пацана в мужчину превратился, который за чужие жизни решать должен, а не только за себя.
И вот это уже не мужчина лежит, а так – обрубок человеческий, у которого, считай, уже и жизнь нормальная закончилась, иногда и не начавшись даже. Вот и скажи мне – как такому мальчику откажешь?
Привезут его ко мне в перевязочную. Отошлю других, мол, сама справлюсь, дверь закрою и обслужу парня, как считаю нужным. У них ведь желание годами накоплено, всего, как правило, нескольких секунд и хватает. Посмотрю потом ему в глаза, а в них и щенячья преданность, и благодарность, и восторг. И скажи, разве не права я после всего этого?
Вернётся он таким домой и кому кроме мамки с папкой нужен будет? А так, хоть какие-то воспоминания останутся.
Там, на службе, слушок про меня полетел, вроде как всем доступная я. Никому не отказываю. Солдатики мои не выдерживали, друг с другом многими секретами делились, в том числе и самыми интимными. Эти сведения до верхних командиров дошли. И не только медицинских.
Понимаешь? В армии и так-то женщин немного, на войне их ещё меньше, тем более доступных. Да и они, как правило, распределены между начальниками.
Не маленький, понимаешь, наверное, что когда высокое начальство с проверкой прибывает, его одной водкой не умаслишь, тут и женщины должны быть. Чего скрывать, понукало меня начальство в таких встречах участвовать. Ну, согласись, разве нечего мне им показать? – Она резко распахнула халат, оголяя белое, незагорелое тело, с большими грудями, с выступающим, перевёрнутым тазиком, животом, с полноватыми бёдрами и чёрным треугольником курчавых волос внизу живота, проступающим сквозь прозрачность фиолетовых трусиков. Увидела моё смущение и отведённые в сторону глаза, усмехнулась. – Что, не нравится? Так и не смотри! Не для тебя всё это.
… Приехала комиссия с проверкой. Возглавляет молодой генерал, сам в прошлом участник здешней войны. Он только что после Академии Генерального Штаба. С ним полковников куча.
Под одного из полковников меня подпихивают. Полковник – зам главного проверяющего. Пороху не нюхал, но гонору в нём… . Нажрался в первый вечер, и с него фельдмаршальские жезлы полезли. Войсками по карте настенной руководит, колонны танков двигает, самолётами бомбит. – Орёл! Я для него танец живота в голом виде изображаю…
Утром проснулись, он с похмелья понять не может, где находится, и что с ним. Я ему рюмашку-другую водки, огурчик, бутербродики с колбаской… полевую форму, слегка заблёванную, почистила.
Ожил… в нормальное, слегка пьяное, состояние вернулся. Узнал меня, оценил и мою заботу. «Хочешь, Маринка, с собой в Москву заберу»? – Спрашивает. «Не, не хочу». – Отвечаю. «А чего хочешь? – Удивляется. – Может, орден? Так легко»! На том разговор и закончился. Ещё неделю при полковнике была – младшим медработником. Сопровождала в поездках по частям и гарнизонам.
После его отъезда начальство намекнуло, что представлена я к правительственной награде. Ну, к награде, так к награде, я разве против. В другом беда. Слушок по госпиталю пополз, мол, я как в присказке, награду одним известным местом заработала.
Обидно стало. И, самое главное, сплетню те же медсёстры и врачи запускают, у которых у самих рыльце в пушку. Зависть!...
Написала я рапорт о переводе из госпиталя. Для начала в резерв медработников попала. А там, какая служба? – В основном, сопровождение колонн между гарнизонами и частями.
Противнейшее дело. Колонны самые большие потери несут. Иногда в войсковых операциях народу меньше теряли, чем при движении колонны.
Попала и я в такую колонну. Военфельдшером. Так-то врач колонну сопровождает, но врачей не хватало, вот мне и доверили.
Колонна обычная. Впереди танковый взвод, дорогу тралят. Несколько БТРов охранения. Несколько десятков грузовиков с боеприпасами, продовольствием, с бочками соляры, наливняки с бензином. В центре «Шилка», танк замыкает.
Первый день движемся, тихо. Второй, тоже. Скорость черепашья, танки по очереди дорогу утюжат. До Газни не самое большое расстояние, скоро должны добраться.
Командует колонной молодой майор, командир батальона мотопехоты. Симпатичный, но ведь, гад, сразу же клеиться начал. Сидит со мной рядом на броне БТРа, в ларингофон команды отдаёт, а сам на меня глазом косит, чуть что, обнять пытается.
Прихватили в последнем ущелье, когда уже всем показалось, колонна без потерь выйдет, и народ слегка расслабился.
Рассказывать про этот ад, честно говоря, и не хочется. Да и что рассказывать? Так, отдельные снимки, которые в мозгу запечатлелись.
Ударили по колонне со склонов из гранатомётов, сразу головной танк подбили и несколько наливняков подожгли. Из ДШК, пулемётов и автоматов шквальный огонь по нам. Неразбериха, крики, мат. Наливняки один за другим взрываются. Небо чёрным дымом и пылью заволакивает.
Нас с майором взрывной волной на несколько метров от БТРа отбросило. Пришла в себя, к майору кинулась, у него бронник пулями истерзан, ноги перебиты. Я его перевязывать, а он зубами скрипит, шепчет, мол, организовывай круговую оборону, вызывай авиацию на подмогу.
Оттащила его за шкирку к подбитому БТРу. Передала подбежавшим офицерам и прапорщикам команды оборону организовывать и авиацию вызывать.
Кое-как оборону наладили. Наверное, «Шилка» спасла. У неё огонь убийственный. Склоны – сплошное месиво разрывов, трудно представить, что там кто-то может выжить.
Отбились. Ушли духи. Не выдержали огневого напора.
Наши на горки поднялись, господствующие высоты заняли. Вот тут и моё время наступило. Собрала санинструкторов, приказала всех раненых и убитых к центру стаскивать. Сама принялась сортировать, кому какую помощь оказывать.
Майор без сознания. И получилось так, словно я – баба - всеми командую. И ведь все слушаются, приказы выполняют.
Когда более менее в себя пришла, почувствовала, и меня шальная пуля зацепила. Штанина кровью намокла. – Она откинула край халата, и выше коленки на коже бедра маленьким коричневым кружочком стал виден шрам от вошедшей пули.
-Повезло, на вылет пуля прошла. Считай, лёгкое ранение.
Часа через два помощь подошла. Раненых в первую очередь отправили, и меня тоже.
В Газни медрота стояла, но толку от них - ноль. Так, первая помощь. Тяжелораненых, майора и меня бортами в Кабул. А потом и в Ташкент, долечиваться.
У меня через пару месяцев контракт двухгодичный истекал, поэтому, наверное, в Ташкент и отправили. Рана вроде лёгкая, а загноилась, заживало плохо. Почти месяц в госпитале провалялась.
Там за мной Игорь ухаживать начал. Нет, скорее я за ним, у него ранение тяжёлое, с трудом ползал.
Когда меня уже выписали и на работу в самом госпитале определили, притащила я бутылочку «Сахры», портвейна местного. Распили её в скверике, и с этого момента роман у нас ускоренно завертелся.
Игоря на ВВК признали ограниченно годным, на выбор предложили несколько мест службы, в результате чего он и оказался заместителем военкома в вашей дыре.
Наши с ним отношения тоже быстро развивались. Он три дня документы собирал, в отпуск готовился, в Одессу. В конце второго дня мы и расписались. Я рапорт подала, и меня в тот же военкомат на место врача военфельдшером отправили.
Там, в вашем Опарине, совсем уж дохлое место. Скучно. Военком пьёт, младшие офицеры и прапорщики пьют. Всей работы, два раза в год провести призывы да вовремя отчитаться о работе с допризывниками и о мобилизационной готовности.
У меня забот и того меньше, вести медицинские карточки призывников, так как медосмотры не провожу, в области их делают.
Рутина. Игорь тоже спиваться начал. Детишек нет, и общих с ним не предвиделось. Завести на стороне, об этом и речи быть не могло.
Одним словом, доругались с ним до пламенного расставания. Ушла от него и развелась. Уехала к своим в отпуск. В наш госпиталь не приняли, мой бывший любовник там до заместителя уже дослужился, сказал, «измены» простить не может. Зато позвонил товарищу в Подольск. Там-то место сразу нашлось.
Спустя несколько месяцев со Стасом познакомилась. Любовь быстротечной получилась. И вот уже дочка есть.
Когда с Игорем жили, очень я переживала из-за детей. И знала вроде, что по вине Игоря детей нет, но всё думала, это Бог за мои художества нам детей не даёт. Но нет, смилостивился Бог.
Она грустно посмотрела на меня, помолчала немного и сказала:
-Знаешь, Саша. Осуждать меня за ****ство, осуждай! Полное имеешь право! Только Стасу ничего не говори. Не его это дело – моё…. Очень на твою порядочность рассчитываю! Что поделаешь, если слаба на передок… Ну да, слаба… И теперь иногда слаба бываю. Когда раненых в госпиталь привозят, что-то такое во мне просыпается… такое, что хочется отдать им частичку себя. Хочется на их кислом, беспросветном, покалеченном будущем не жирную точку поставить, а уверенность в них вселить, мол, и у них возможно счастье, и их, может быть, кто-то полюбит… И жить, несмотря ни на что, надо!...
Марина налила себе водки, глотнула несколько раз. Махнула рукой, давай, мол, вываливайся, пора и честь знать.
Я поднялся с дивана, заспешил в прихожую. Надевая туфли, всё же нашёл в себе смелость спросить:
-Что всё-таки с Игорем-то не пожилось? Неужели всё дело в том, что детей не было? Взяли бы, в конце концов, из детдома.
Марина, оттопырив нижнюю губу, дунула на чёлку рассыпавшихся по лбу волос, усмехнулась при этом.
-Я же говорила. Ревность его заедала. Непростая ревность – особая.
Не знаю, прослышал он чего о моей добрачной жизни или только догадывался, но, напившись, каждый раз говорил: «Знаем мы, с кем вы там кувыркались, и под кого и как рачком приспосабливались!»
Но больше всего его другое уело. Когда спустя несколько месяцев пришли нам из облвоенкомата наградные листы, оказалось, ему-то лишь «Звезда», а мне « За службу Родине…» и медаль «За отвагу».
Если честно, я и сама не знаю, за что медаль, а за что орден. Предполагаю, конечно, что за колонну орден, а за ****ство медаль. Иначе, слишком фантастично выглядит. Да только Игорь всё успокоиться не мог, потому как ему за подвиг гораздо бОльшая награда полагалась, обижался он…
Чуть позднее. Когда шёл домой и вспоминал услышанное, невольно восторгался героизмом Марины. И несмотря ни на что – уважал…
Летом следующего года Стас поступил в академию, очно. И следы их затерялись в пределах могучей и необъятной.