Я называл его Владимиром Карловичем, хотя все вокруг звали Вовиком. Надо сказать, что это то ли имя, то ли прозвище удивительно подходило ему. Он был похож на вдруг постаревшего мальчика. Серый плащ, когда-то, в советское время бывший милицейской формой, свисал с его сутулых плеч и, казалось, что под ним нет тела, только разбитые, видавшие виды ботинки, да голова, обтянутая серой вязаной шапочкой. Белая щетина, росшая на морщинистых щеках, подсказывала, что и волосы (если они есть) тоже должны быть совсем седыми. Сморщенный беззубый рот при улыбке обнажал бледные дёсны. И только голубые глаза из-под морщинистых век поблёскивали молодо и по детски пытливо.
Его день начинался рано. Стоило чуть посветлеть небу, как Вовик начинал обход мусорных баков. Он не искал там еду и не собирал бутылки. Вовик считал, что люди выбрасывают много такого, что нужно другим людям. Всё найденное добытчик укладывал в жёлтый кожаный портфель, тоже основательно вытертый. Ручка портфеля была связана проволокой, но замок работал исправно.
Закончив обход, Вовик шёл на блошиный рынок. Расстилал прямо на асфальте кусок полиэтилена и высыпал на него содержимое портфеля. И чего здесь только не было! Какие-то винтики и гаечки, крючочки и спиральки, стеклянные лампы от исчезнувших радиоприёмников, транзисторы и конденсаторы, платы от аппаратуры, кусочки канифоли и свинца, пилки, щипчики, мотки проволоки и провода… Трудно перечислить то, что люди выкидывают на свалку. Разровняв ногой товар, Вовик приступал к торговле.
Покупатели возле него толпились всегда. Школьники и пенсионеры, работяги в фуфайках и деловые в норковых шапках замирали над грудой сокровищ, приседали и с увлечением начинали копаться в ней. Даже пацаны детсадовского возраста тянули своих мам к этому импровизированному прилавку. Мамы брезгливо морщили носы и оттаскивали своих чад подальше от железяк. Мальцы рыдали, протестуя. Эх, женщины! Разве они могут понять интерес настоящих мужчин ко всяческому железу!
Признаюсь честно, в лихие девяностые и я был среди продавцов блошинки, с завистью глядевших на ажиотаж вокруг помоечных сокровищ Вовика. На наши товары, вынутые из гаражей, сараев и других загашников не очень-то смотрели, а если находился покупатель, то долго и отчаянно торговался и приходилось своё барахлишко отдавать за бесценок. Кушать-то всем хочется! Случалось, что кто-нибудь из нас подкидывал Вовику залежавшуюся, надоевшую и не уходившую уж совсем за копейки вещичку и, ко всеобщему удивлению, он продавал её в тот же день и в три раза дороже, чем то на что соглашался отчаявшийся хозяин.
Володя молча стоял, наблюдая со стороны за действом. Время от времени, кто-нибудь выхватывал облюбованную вещь и азартно спрашивал: «сколько?» Он флегматично называл свою цену. Как правило, никто не торговался. Торопливо расплатившись, совали свою добычу в карман, или в сумку и уходили не оглядываясь, как будто боясь, что кто-то отнимет так случайно доставшееся сокровище.
Для нас это было непостижимо.
Когда я открыл магазин, Владимир Карлович иногда заходил ко мне поболтать. Мы пили в подсобке горячий крепкий чай, обсуждали новости. Я рассказывал о своих проблемах, Карлович – о своих удачах:
- Представь, я сегодня нашёл утюг старинный. Помнишь, после войны такие делали, спираль с керамическими изоляторами. Ручка у него ещё эбонитовая и подошва толстенная. Совсем целый, только спираль перегорела. А у меня совершенно случайно спиралька вольфрамовая для электроплитки завалялась. Заменил спираль – работает! Тяжеленный! Ну, думаю, придётся мне с ним потаскаться, все руки оборвёт. Сегодня же и продал. Повезло.
Напившись чаю и уже собираясь уходить, он всегда подкидывал замечание, касательно моего магазина. Например:
- Ты ценники красным фломастером не пиши. Синим поспокойнее будет. Или:
- К тебе сегодня мужик на «Опеле» приезжал, мордатый такой. Ты с ним поосторожнее. Гнилой мужик, надует непременно.
Продавщицы после его ухода фыркая, с мылом отмывали стакан, проветривали подсобку и с подначкой спрашивали:
- Этот бомж деньги занимать приходил?
На что я в том же тоне отвечал:
- Нет, инструктаж проводил.
Девушки таращили глаза и хихикали, делая вид, что оценили шутку. Но я то знал, что если бы Карлович был хозяином магазина, то дела бы у него шли гораздо лучше, чем у меня. Ведь он торговец от Бога. Вот только не нужно ему это было. Вовик был игрок. При упоминании игры, или игровых автоматов, у него загорались глаза.
- Этот молодняк… Что они в игре понимают? Давят на кнопки без ума и разбора, а у меня система…
И он долго мог рассказывать об интервалах, линиях, ставках. Я обычно слушал в пол уха его откровения. Меня тогда по настоящему интересовала и волновала только одна игра – бизнес, торговля.
Вовик шёл к автоматам как только наторговывал достаточную для игры выручку. Выигрывал он часто, чаще, чем другие. Получив выигрыш, собирал проигравшихся приятелей и на все выигранные деньги устраивал ужин с выпивкой для невезучих. Ну, а если проигрывал – не беда. Всегда находился везунчик, который приглашал его обмыть выигрыш. В любом случае, выпивка, еда и ночлег ему были обеспечены.
Один раз в месяц Владимир Карлович приходил домой, в свою трёхкомнатную квартиру, где жила его дочка с семьёй. Он мылся, брился, вставлял челюсти, обедал с семьёй, играл в шахматы с зятем, общался с внуками и ждал почтальона с пенсией. В былые времена он работал в МВД, на хорошей должности и пенсию получал весьма солидную. Больше, чем зарабатывали дочка и зять вместе. Сам он на эту тему не распространялся, но его соседи по подъезду, мои знакомые, кое-что рассказывали. Всю пенсию Владимир Карлович отдавал дочери.
- Откупаюсь, чтобы не мешали мне жить так, как я хочу, - пояснял он мне, обнажая в улыбке бледно-розовые дёсны.
А утром, тщательно завернув в салфетку свою вставную челюсть и положив зубы на самую высокую полочку, Вовик надевал свой всепогодный плащ, брал в руки заслуженный портфель и уходил на обход мусорных баков.
Сейчас, когда игровые автоматы запретили, я потерял Вовика из виду.
Недавно его соседи рассказали мне, что он перестал выходить из дома и вскоре умер.
Наверное, от скуки.