Вечерний ветерок лениво играет занавесками распахнутого по-летнему окна. Замерло все в деревне в этот час. Обжигающий зной везде, он окутал деревню струящимся маревом, льется в окна и двери, и от него нет спасения. Павел Матвеевич бездумно смотрел в экран телевизора. Кривлялись рожи очередного шоу, ведущий предлагал очередной миллион счастливчику, - все это шло мимо его сознания.
* * * * * * * *
Они вернулись из Долины несколько дней назад. Вырвались из цепких объятий прошлого. Он не испытывал радости, все чувства в нем притупились словно, он все еще был машиной.
Загодя все решено было с Доном. Не мог он показаться в деревне, да и нужды в том особой не было. Обменялись телефонами, тормознул Дон машинешку попутную, как только вышли на трассу – и был таков.
Не заходя домой, не отпустив ребятишек, сразу направился к районному отделению милиции. Знакомый молоденький лейтенант - дежурный с непониманием уставился на него:
- Случилось чего, Павел Матвеевич? - в последнее время в районе случались происшествия с приезжими, то наркоманы за маком нагрянут, то туристы начинают свои порядки устанавливать.
- Начальника вызывай, Леша. Дело серьезное. Двух ребят у меня убили... - посидел минуту, вздохнул тяжко, продолжил.
- Да и я там тоже... не сидел сложа руки. Короче - вызывай Александра Ивановича, следователя, кого там еще... В город звони, военных вызывать надо, с вертолетом.
Перегнувшись через стол, без спроса взял лежащую пачку сигарет, закурил. Подумалось машинально:
- Лет тридцать не курил уже.
С первых затяжек обнесло голову, он почти не понимал, что говорит в трубку дежурный, порою недоверчиво поглядывая на него.
Минут через десять вошел начальник милиции. Поздоровался сухо:
- Давай ко мне, Павел Матвеевич, ребятишек потом позовем.
Дежурному бросил коротко:
- Веселовской позвони, в больнице она сейчас, объясни ситуацию, пусть быстренько с врачами сюда летит.
В кабинете указал на стул у приставного столика, сам напротив сел.
- Давай коротко, Павел, в несколько слов, как понимаю, нешуточное дело приключилось.
Во всей деревне он один знал, какую школу пришлось пройти скромному учителю физкультуры.
- Ребятишек я потерял. Двоих. Убили в Долине. Староверы какие то, изуверы конченные. Ну и мне пришлось стариной тряхнуть... Давай сначала с ребятишками определяться. Врача вызвал - хорошо. Учителей надо сюда, а еще лучше, по домам ребятишек. Люсе помочь бы как то, изнасиловали ее по всему выходит.
Давно ли было это? Неделю, может больше - он потерял счет времени. Вновь и вновь память крутит кино. Ни билетов, ни согласия не требует. Не допросы, не жуть встречи с родителями Толика и Аленки. Не полет с отрядом СОБРа в Долину. На месте деревни - пепелище. К месту Прохода - тропа неширокая, убитая сотнями ног. На выходе следы потерялись сразу. Растворились в тайге, разошлись в стороны группами малыми.
Снова и снова видит он Долину, ту, увиденную впервые. Крутой склон. Лес невдалеке. Речка. Словно вырезали ленты кусок - видит Аленку, сидящую на поваленном бревне, вот несет он ее, прядки волос свисают, седыми струйками вьются, в такт шагам покачиваются слегка. Спина Толика снова плюется ошметками крови, и весь мир для него окрашивается багрянцем. Не видит, слышит девичий плач, там, в тюрьме скитской. Запах тошнотворный и жуткий, принесли Люсю. Навсегда, на всю жизнь оставшуюся хватит ему этого кино. Каждый раз память выдернет новые детали.
Он не слышал тихого шелеста шин. Не слышал рокота двигателя подъехавшей машины. Очнулся, когда незнакомцы были уже в комнате. Их было четверо. Впереди - мужчина лет пятидесяти. Его огненно рыжие волосы светились даже из под легкой соломенной шляпы, и он сразу окрестил его Рыжим. Чуть сзади - три шкафа, иначе и не назовешь амбалов, стоявших за спиной Рыжего.
Как и почему понял он сразу:
- Оттуда. Не из Долины, конечно, нет. Они из того темного и кровавого кино, связанного с Долиной. Не говорил о них Демьян, не успел. Оттуда. Не испугался их, отбоялся он свое, там, в Долине. Не забеспокоился даже. Смотрел на незваных гостей выжидательно, не говоря ни слова.
- Честь имею... - Рыжий, чуть склонив голову в комическом приветствии, приподнял шляпу. Все также отрешенно глядя на гостей, почти неосознанно, тем не менее, очень серьезно осведомился Павел Матвеевич:
- В самом деле? - он не то чтобы не доверял словам гостя, спросил, будто бы и одобрительно. Видя, что юмор еще не доходит, добавил, ехидно уже:
- И часто имеете? - его спокойный голос ввел в заблуждение не обремененные интеллектом бритые головы.
- Да когда захочет, тогда и имеет, - один из амбалов заржал своей шутке и тут же подавился смехом.
Рыжему не пришлось даже рта раскрывать - такой ледяной жутью полыхнули глаза, что амбал, поперхнувшись смехом, к двери попятился:
- Да я че... Да я ниче, шеф! Да я его, падлу, по стене щас размажу!
- Это он тебя по стене размажет, Болт. И шпаклевать не надо будет, сразу обои клеить. Ты, придурок, пернуть не успеешь, он из тебя живопись настенную сделает. Захлопни пасть и стой, как вешалка, - он, не глядя уже на него, сунул амбалу шляпу.
- Держи вот! Это - тебе дебют и аншлаг, и роль твоя на этом кончена.
Рыжий, буравя Павла Матвеевича колючими, словно стеклянными глазами, произнес тихо:
- Порассказали мне о тебе кое-что люди знающие. Поэтому - пугать не буду, сам нас пуганешь так, что мало не покажется. Слушай, да не дергайся, пока не дослушаешь. Не я карты сдавал - не тебе прикуп брать. Бабы твои у нас. Отсюда - далеко уже. Ты о них подумай, перед тем, как нас метелить начнешь. Смерть нехорошую и долгую девки примут, если со мной случится что. Подумай малехо, говорить после будем.
Резкая трель телефонного звонка разорвала возникшую тишину. Заозирались опасливо амбалы, Рыжий отрицательно рукой машет.
- Да пошел ты… Павел Матвеевич процедил слова небрежно, обращаясь только к Рыжему
- Понял я тебя, сиди, не мешай… - Взял трубку, равнодушное
- Алло – кинул так же небрежно, слушал, глядя в пустоту. Звонил Дон.
- Не живет она здесь больше… Выслушав собеседника, саркастически хмыкнул:
- А я то думал – тебе лучше знать, куда супружница моя подалась… Снова пауза недолгая, и, решительное:
- Вот что, уважаемый! Где она – мне неизвестно, возможности искать ее у меня в настоящий момент нет. Добавлю – видеть ее рядом желания нету. Засим – прощайте, и прошу вас – меня больше не беспокоить!
По коротким репликам Дона было ясно – понял и уяснил ситуацию.
Казалось - разговор не задел Павла Матвеевича. Сидел - бровью не повел.
- Столбняк с мужиком приключился, - заржал один из "эскорта", - как бы кондрашка не расшибла с расстройства...
- Уйми ты щенков своих - думать мешают. - Павел Матвеевич даже не покосился на громил, обращался исключительно к Рыжему.
- Ты, Чекерь, не вяньгай без спросу. Он страхи свои с похмела выблевал, когда твои предки в подворотнях обжимались. - Рыжий сказал это без угрозы, без привычной хозяйской нотки в голосе, словно размышляя.
Не оценил бугай предостережения, шагнул к Павлу Матвеевичу, руку к шее протянув, прошипел сквозь зубы:
- Ну, так он у меня сейчас вспомнит все...
Не покосившись даже, дрыгнул ногой Павел Матвеевич. Вместо продолжения речи своей, икнул Чекерь коротко, вытаращив глаза, широко пасть распахнул, словно голову ему откусить собрался. Подгибающиеся ноги уже не держали могучую тушу. Схватившись руками за ушибленное, прилечь собрался.
Павел Матвеевич не торопясь взял его за ухо, вывернул, стиснув как клещами. Так же неторопливо выдернул из подмышечной кобуры пистолет. Слегка довернул амбала, чтобы удобней было, и легонько двинул ему рукоятью пистолета за ухо. Как мешок с песком грохнулся Чекерь на пол.
- Просил же - уйми щенков... - Павел Матвеевич укоризненно глянул на Рыжего.
- Пусть на улице ждут, и этого пусть уберут - очухается через полчасика.
Он выщелкнул обойму, передернул затвор, поймав на лету выскочивший патрон, небрежно швырнул оружие Рыжему. Внимательно и серьезно глядя на него, произнес:
- Пойду я с вами в Долину. А условия мои такие будут...