Фиджи и Новая Зеландия – вместе и порознь
Они ближайшие соседи, хотя между ними на "Боинге" – три часа лету. Овощи и вино на Фиджи – с Новой Зеландии, трикотаж на Квин-стрит в Окленде – зачастую с Фиджи. Островные аграрные страны, они гордятся экологически чистым сельским хозяйством и отсутствием тяжелой промышленности. Узкоколейка на Витилеву, главном фиджийском острове, построенная для перевозки сахарного тростника, мирно зарастает травой от паровоза до паровоза, а между поездами оклендского "метро" можно пешком добраться до следующей остановки.
"Фиджи тайм" называется неторопливый стиль жизни, при котором счастливые аборигены принципиально не наблюдают часов. Забота о всеобщем благоденствии (и спокойствии) – суть социальной политики Новой Зеландии, в которой очень не любят поощрять конкуренцию. При этом белые новозеландцы зачастую происходят от каторжников, а фиджийцы, продавая ритуальные топоры и прочие насущные предметы каннибальского быта, уверяют, что людей их предки никогда не ели.
Белокожих, кроме туристов, на Фиджи не встречал, новозеландские маори – гораздо светлее фиджийцев. Однако эти две страны Океании испытывают давление Азии: в Новой Зеландии китайцы торгуют в магазинах и работают в гостиницах, 30 процентов населения Фиджи – индийцы. Над Сигатокой, городком на побережье Витилеву, высится особняк, не уступающий по размаху подмосковным замкам, который построили два брата-индийца, контролирующие в округе всю торговлю. Включая наркотики. А в "Нью Зиланд Геральде" на первой полосе в одной заметке сообщается о том, что в совместном рейде фиджийской и новозеландской полиции в Суве, фиджийской столице, накрыта подпольная лаборатория, изготовлявшая 500 килограммов метамфетамина в неделю, и о том, что пойманы сбытчики наркотиков, за неделю продавшие 3 килограмма зелья доверчивым новозеландцам.
Такие вот параллели. Кстати, 180-й меридиан, обозначающий линию смены дат, проходит посередке Витилеву, одного из двух больших фиджийских островов. Пришлось на картах линию изогнуть, пустить в обход всего архипелага, чтобы соседние селенья не жили в разных сутках.
Летим до Нади
Опять о картах. На них написано, что фиджийский главный аэропорт называется Нанди. И в билетах так же. А в действительности, на месте, после десяти часов полета от Сеула, он именуется Нади. Уменьшенная копия любого международного аэропорта без наворотов, но с местными особенностями в виде встречающих здоровенных мужиков в юбках. Прилетающих приветствует плакат: Ni sa bula! И в дальнейшем последнее его слово заменяет русско-фиджийский разговорник почти в полном объеме. Сколько раз встретишь за день фиджийца – столько можешь говорить. Этакая bula rasa. "Була" показывает, что хозяин острова к тебе открыт, да и слово это произносят на разные лады. Особенно фиджийки – откуда столько певучести и кокетства в несложном наборе звуков!
Не успел получить багаж, а на шее уже гирлянда – или из цветов, красных, крепких, мясистых, или – из мелких выбеленных океаном ракушек. Весь Витилеву можно объехать по периметру за десять часов, не только потому, что маленький, а и потому, что дороги хорошие. ГОСТ у них другой – асфальт не плывет, не дробится. Или жестоко наказывают за нарушения: не дают работы. И глаз другой, острый, каннибальский – ровное покрытие в любом тихом месте, негде лужам застаиваться. Поэтому до сих пор не развалились достижения праворульного автомобилестроения, хотя некоторым за пятьдесят.
А дождь идет непрерывно. Нет, теоретически возможны участки, где в данную минуту сухо, но чтобы в сезон дождей безоблачно было на всем острове– утопия. Антиподы: когда у нас лето - у них зима, а зимой дождь. Тепло. Мокрое место, особенно на том участке Кораллового берега, куда привезли. Одно из названий здешних мест – Королеву. Пляж, окруженный лесистыми холмами, по воде метров триста мелкой лагуны до линии беспрерывно гудящего прибоя, лениво подымающего лазуритовые волны. Если где-то и бывает три часа без мороси, то не на Королеву, куда по склонам близких гор стекаются низкие тучи со всего Витилеву.
Коралловый берег соответствует названию – рифы прикрывают его от океана, в лагунах десятки видов многоцветных маленьких и больших рыб. Так что нечего мокнуть под дождем – вниз, под прозрачную волну, к желтым, синим, зеленым кораллам. Местные уверяют, что ничего опасного в лагунных водах нет, а как же мурена, наполовину вылезшая из кораллового куста, разевающая пасть под твоим слишком медленно проплывающим брюхом? Или вот эти две змеи, гнездящиеся прямо на пляже в камнях мола? Ядовитые? Да, но не кусаются?! Все равно испытываешь облегчение, когда на рассвете видишь за островком с рыбным ресторанчиком одну из них – белую в черную полоску – мертвой с дыркой посередине почти метрового тела. Баклан, наверно, постарался. А вторая – серая в черную полоску – так и осталась спать в пещерке рядом с лежбищем крабов.
В русском языке одно слово залетело из фиджийского. По крайней мере – с тех берегов. Укокошить. Глухой стук о траву увесистого кокосового ореха, сорвавшегося с двадцатиметровой высоты, заставляет радоваться промаху. Вот и все опасности, доступные самому мнительному человеку. Зато прелести перевешивают, даже в самый ливень.
Мужичок с Ногатаки
Два часа под непрерывным дождем мы идем на открытых моторках вверх по реке Наомоа к селению, которое примерно так же называется. Увидим аборигенов в той обстановке, которую нам покажут как естественную. Река коричневая, быстрая, с перекатами, зелень по холмистым берегам самых сочных оттенков, в одном месте стволы пальм сплошь покрыты лианами и каким-то плющом. С каждого поворота реки открываются два-три водопада – от тонких, почти водопроводных, до широких и мощных.
В общинном доме приветствуют статные люди в соломенных (или пакля?) набедренных повязках. Угощают обязательным напитком, носящим польское имя "кава": на цвет черный, на вкус никакой, как известка, но считается, что тонизирует. Лихо, резко и гибко, танцуют. Потом угощают обедом. Кулинария простая, самое фиджийское блюдо готовится, естественно, из мяса. Роют яму, устилают пальмовыми листьями, кладут слой папайи или тапиоки, потом – слой мяса. Чередуют до верху, наверху разжигают костер. Когда он догорает, разгребают листья и едят получившееся. Но нас кормили, к сожалению, по-другому. Хотя кокосовый хлеб был – коричневый, крупного "помола", напоминающий по вкусу паштет.
Фиджийская художественная самодеятельность не больше обманывает туристов, чем концерт в родном красном уголке на хуторе Свинячий. Природную грацию не скроешь, какая есть. Зато сзади традиционного общинного дома, построенного из подручных лесоматериалов, стоит цементный туалет, отделанный кафелем, оборудованный унитазом и бачком с дозатором спуска воды. Даже в станице Лежачей такого не найдешь, в ее самых крепких домах.
Аборигены предлагают поделки. Невинные копии топоров и лопаточек для выемки сердца из трофейного тела, орнамент на циновках, бусы. Огненной воды не предлагают. Вообще выпивающих, под кайфом на острове не видел. Даже в красном уголке. А вот кокосовым молоком угощают. Вырвались как-то из-под дождя на дикий пляж в Ногатаки, километров двадцать вдоль плантаций сахарного тростника, мимо фиджийской и индийской школ – и тут же прискакал ковбой в шляпе и резиновых сапогах. Залез на пальму, срубил мачете орех, рубанул ему верхушку – пейте. А потом вырезал тем же полуметровым тесаком мякоть. Говорил немного, но был достоин в своем сервисе, в своем промысле, как и любой нормальный работяга в своем заработке.
Зарабатывают же на Фиджи в среднем очень мало, но им почему-то хватает. Те, кто занят более прибыльными делами, научились чередовать периоды кормления. Индийская диаспора поднабрала доходу в туризме, скажем, - и в следующий приезд представителя российской компании все менеджеры уже фиджийцы. А потом опять довольно мирно, без стрельбы и даже пресловутых лопаточек, меняются. Недовольных лиц среди двух с половиной миллионов населения не видно.
Зеленая Новландия
Медленно, но неуклонно эта суша рождается на глазах. Только нельзя мигать – тогда через тыщу лет можно заметить прирост. Тихоокеанская плита в этих местах подлезает под плиту древней Гондваны – и дыбятся вулканы, удлиняется изрезанная линия побережья. Новая Зеландия молода по геологическим меркам – и потому отстала от остальной суши по биологическим, своих млекопитающих не успела завести до начала отделения от древнего материка. Поэтому на ней сохранились гигантские древовидные папоротники и ящерицы – современницы динозавров.
Впрочем, есть место, где рождение суши происходит более быстрым темпом. В районе Роторуа на Северном новозеландском острове. Там есть две долины гейзеров и геотермальных источников. Близость к экватору делает их менее суровыми и пугающими, чем подобные долины в Исландии и на Камчатке, но даже зелень и беспрерывно пикирующие к воде птички с вертикальным взлетом и посадкой не отшибают сходства со "Сталкером". Так вот, медленно растекающиеся среди клубов адского подземного пара геотермальные источники образуют террасы, вода испаряется, а растворенные в ней соли и сера застывают новыми террасами. А над жерлами гейзеров нарастают из тех же минералов стволы "водометов".
Самый знаменитый из гейзеров – мыльный. Его первым открыли в долине Вай-о-тапу каторжники здешнего лесопункта: искупались и решили постираться. Только окунули намыленную одежду в ручей – из воды вырос столб горячего пара, разбросавший одежку по деревьям. Кислотно-щелочная реакция. Гейзер, названный в честь дочки тогдашнего губернатора "Леди Нокс", и сейчас вызывают к приезжающим тургруппам с помощью мыльного раствора.
Светлячков в пещерах Ваитомо вызывать не надо, они заметны даже при свете, в темноте дают впечатление звездного неба, насыщенного линзой телескопа. Южный Крест меркнет перед ними. Плывешь по подземной реке на лодке, как в открытом космосе. А в центральной пещере под двадцатиметровым готическим сводом даже свадьбы играют и концерты устраивают – акустика хорошая.
Вечнозеленому пейзажу немного не хватало сажи… В парках Роторуа, меж курящимися источниками и молчащими вулканами, кроме черных лебедей и чаек на набережной озера, полно всякой живности. Мощная форель двух видов вольно поднимается по ручьям и речкам прямо к витринам-аквариумам. Она знает: накормят и трогать не будут, плыви, если хочешь, обратно. Эту рыбу в ресторанах не подают, но могут приготовить из материала заказчика. Предъяви лицензию именно на этот день именно на эту рыбу – и форель, на борьбу с которой посредством удочки ты затратил часа два, тебе могут зажарить. Бархатная утка и мысли не допускает оказаться на столе, так нетерпеливо она кричит, заслышав голос смотрителя. Не успокоится, пока не окажется у него на руках. И нам разрешит себя погладить.
На островах Новой Зеландии в отсутствии млекопитающих все биологические ниши заняли пернатые. Была даже птица-слон – гигантский страус моа. В этот раз исчезновение редкого вида обошлось без помощи бездушных колонизаторов. Когда они пришли, на окраинах деревень маори помойные ямы были забиты костями моа. Несколько живых экземпляров удалось рассмотреть, описать и зарисовать натуралистам.
Главная пернатая достопримечательность, давшая прозвище новозеландцам и имя крыжовнику-переростку, - киви. Нелетающая птица без крыльев и хвоста обрела подобный вид, поскольку не имела на островах прирожденных врагов. Враги приплыли значительно позже на длинных пирогах и стали украшать перьями от съеденных киви ритуальные булавы, которые весело летают во время танца. Только так, частично, киви смогли подняться в воздух. Но их, в отличие от моа, колонизаторы успели спасти и теперь сохраняют в экопарках. Как раньше маори – в резервациях.
Заповедник матриархата
Когда голландец Абель Тасман в семнадцатом веке открыл эту новую землю, которую потом назвали в честь одной из провинций его родины, он отправил на берег шлюпку с шестью матросами. Высыпавшие навстречу маори приняли их за европейскую гуманитарную помощь и съели, не отходя от берега и не сводя жадных глаз с корабля. Одними птицами сыт не будешь, а на соседние племена надо ходить войной с непредсказуемым кулинарным результатом. Потрясенный Тасман острова колонизовать не стал, и лишь спустя восемьдесят лет за дело взялись англичане.
В конце восемнадцатого века маори было сто тысяч, но европейские вирусы, бациллы, пушки и ружья быстро уменьшили численность народа. В двадцатых годах века девятнадцатого под давлением тогдашних правозащитников две тысячи белых и шесть тысяч оставшихся маори договорились о совместном, но раздельном проживании. Теперь маори составляют полмиллиона из 4,2 миллионов новозеландцев, живут не только в деревнях и на землях бывших резерваций, но и в городах. Водитель нашего автобуса, например, своей прической и бородой напоминал заторможенного Карла Маркса.
Теперь они пользуются социальными льготами и про них некоренные соотечественники говорят так же, как в Словакии, допустим, про цыган, на Балканах – про албанцев, а в Америке раньше говорили про гарлемских негров. Живут, мол, на пособия, рожают по восемь детей и т.д. Впрочем, прогресс гарлемских негров заставляет думать, что лет через пятьдесят эти разговоры могут прекратиться.
А пока, сняв цивильные черные костюмы и подвязавшись паклей, фольклорные маори в своей туристической резервации изображают дотасманный быт. На холоде (среднегодовая температура в Новой Зеландии +22 градуса, зимой в среднем градусов на пять меньше, летом – на пять больше) они обходятся без мурашек, самая впечатляющая часть обрядовых танцев – грозное высовывание языка до подбородка. Получается менее добродушно, чем у собак.
Знаменитые новозеландские пастушьи собаки участвовали в другом представлении – на образцово-показательной ферме. Собаки артистично загоняли группу баранов в загородку, затем эстафету принимали пастухи. На подиуме перед амфитеатром они за считанные секунды освобождали овец от шубы, выводили к зрителям быка и корову-рекордистку, которая дает 45 литров молока в день, сепарировали молоко и сбивали масло. Все это с веселой ловкостью и почтением к животноводческому искусству.
Еще бы! До того, как Англия была вынуждена открыть свой рынок Европе, ее традиционный поставщик Новая Зеландия мог себе позволить 80 миллионов овец, теперь осталось чуть больше 40. По десять баранов на каждого жителя! Коров – больше пяти миллионов, в среднем они дают меньше рекордистки на 10 литров. Столько не выпить – отсюда и знаменитые масло и сыры. Известный у нас "Анкор" – не единственный холдинг, все чаще мелкие молокозаводы в фермерских городках сдают позиции монополистам.
Искреннее, сызмальства уважение к животным заметно в истории со "Шреком". В отличие от героя мультфильма он оказался бараном, хотя и непростым. Сбежал от хозяина и пять лет (дольше средней овечьей жизни) пробродил по холмам и горам, что говорит о вечнозеленых кормах. Нестриженный, он стал похож на пластилинового гиганта и, когда его поймали, получил прозвище "Шрек". Изумившись бараньей робинзонаде, хозяева подарили Шреку новую славную жизнь. Все мировые агентства передали о нем сюжеты (а о чем еще рассказывать из Новой Зеландии?), и теперь его возят показывать детям в приютах и больницах. Поднимают настроение, учат не пасовать перед судьбой.
Аграрными успехами можно объяснить и некоторые другие особенности новозеландского менталитета. Например, нелюбовь к тяжелой промышленности и шустрым переменам. Мужикам, привыкшим к сельскому круговороту, ничего другого не нужно, - объясняет наш гид Алексей. Поэтому социальную структуру строят женщины, они же и правят. Отсюда культ материнства и детства и такой, круче шведского, социализм. 85 процентов населения живут на 30 тысяч долларов (новозеландских, они немного дешевле общепризнанных) в год, а дома стоят не меньше 300 тысяч. Кредиты, за которые платишь всю жизнь, налоги на богатых, льготы для своих и трудности для иммигрантов. Алексей, перетащивший из Самары всю семью, говорит, что квалифицированной работы мало. Программист? Иди чистить креветок.
Настороженность к чужому доходит до смешного. Стюардессы в самолете новозеландских авиалиний по-матерински и по-советски категоричны: лопай, что дают. Перед отлетом с Фиджи с жалостью выкинул часть добычи - покрытые зеленью раковины и ветки коралла: с ними обещали неприятности на таможне. Новая Зеландия оберегает свой эндемичный животный мир от чужих бацилл. И это после того, как сто лет сажают калифорнийскую секвойю, развели овец, кроликов, форелей, коров и опоссумов! Все равно, шмон в аэропорту проходишь доскональный. Зато на обратном пути никто в твою сторону и не смотрит.
Уже возвращаясь в Сеул, прочитал в "Ньюсвике" благоприятный прогноз для Окленда. Эту индустриальную столицу Новой Зеландии называют одним из локомотивов внедрения новых технологий в тихоокеанском регионе. Сейчас это спокойный, но современный город, деловой и транспортный узел страны, через который проходят 80 процентов воздушных перевозок и 75 – всех грузовых. Но строительство трех передающих антенн позволяет покрыть весь широко раскинувшийся между двумя морями одноэтажный, в основном, Окленд (больше миллиона населения вместе с пригородами) сетью радио-интернета. А такая сеть, по мнению журнала, способна менять и быт, и деятельность людей постиндустриального века. Значит, и с патриархальностью (матриархальностью?) придется расстаться
Надеюсь, Южный Крест продолжит свое алмазное сияние в прозрачнейшем воздухе ночной Новой Зеландии. Днем в этом воздухе, если радуга не мешает, иногда можно что-нибудь разглядеть за 50 километров, с вершины одного из многих оклендских вулканов. Постиндустриальное развитие чистоты не портит.