А ну-ка!
Вот вы, сами, каких больше предпочитаете, беленьких или чёрненьких?
От чего, прикасаясь мимолётно, обмирает Ваше сердце?
Какую косу гладит в снах Ваша ладонь? Ну, точно, в руку толщиной и, непременно, до её, простите... попы!!!
В какие малиновые, девичьи губы безумно впиваются сладчайшим поцелуем Ваши?
Учащается дыханье, сдавливает грудь, слюна начинает течь, как у бешеной собаки, по ошибке, укусившей незрелый лимон?
А здесь - стоп, а то еще и не такие берега нарисую!
Болезнь, самая настоящая!
Наваждение, ожидание, грёзы...
Вот, так и я, однажды, "прикоснулся".
Собственно, вот и сама история.
Был у нас в центре, на проспекте Ленина, недалеко от оперного театра хороший хлебный магазин.
Хорошим он был от того, что хлеб там ВСЕГДА БЫЛ СВЕЖИМ!
Проходишь, случается, мимо, по своим делам, а тебя, к-а-а-к болтанёт от запаха свежей выпечки.
Студенческий аппетит обезволивает. Притормаживаешь, возвращаешься, а дальше,
отстояв в кассу и отдел, ты - счастливый обладатель горячего батона или булки со свежей хрусткой корочкой и румяными боками.
Горбушка, самая прекрасная и вкусная, со всех шести сторон! Нетерпячка такая, что уже на выходе,
хлеб ломаешь и ешь с безусловно, блокадной поспешностью.
Магазин славился и гремел, не меньше чем театр. Ещё бы! "Не театром единым!"
И я нередко там бывал. Унося , всякий раз краюху с акульими надкусами.
Вот так, раз за разом, являя скромный пример социалистической терпеливости, выстаивая очередь в кассу, заметил я свою кассиршу-Кармен. Высокая, что заметно было , даже при её сидячей работе, черноволосая, кареглазая.
Чуть, цыганистая.
Имела она приятный, врождённый загар, длинные красивые пальцы да вытянутую, узкую ладонь гинеколога. Движения её были круглы и исполнены притягательного женского смысла.
Взгляд приводил в трепет моё сердце. Я тушевался, как школьник и опускал глаза.
Сотрудницы, работающие на кассе, зимой, как правило, набрасывали платок или шаль. И вот, под этой шалью угадывались у Кармен, моему пламенному, голодному всегда, воображению, самые восхитительные и немаленькие, пленительные и нежные "изысканности".
Хороша она была и обжигающим, южным взглядом, и случайным, исполненным кошачьей пластики, поворотом головы.
Ах, что за цветок, эта моя Кармен,- тихо таял я месяцами, ища возможность по поводу и без,
нарисоваться в магазине и отстоять , именно, в её кассу. Так длилось, почти год.
Я заходил, лишь на секунды и, соприкоснувшись с этой неземной красотой, зарядившись грёзами "только для взрослых", удалялся.
К середине второй зимы, в очередной раз, уже, почти дозрев, чтобы открыть рот и, таки, познакомится, я уже подходил к окошечку её кассы. Нас разделяло метра полтора.
Обнаружив, что самой ей со сдачей очередному покупателю не разобраться, моя Кармен обратившись, к соседке, работавшей за рядошным кассовым аппаратом, произнесла :
" Клавка, б...ь, червонец, на х...й, разменяешь ?"
У меня потемнело в глазах.
Вмиг моё вожделение обернулось несуразной камбалой на Пике коммунизма.
О вместилище моих чувств и надежд!
О, алмазные россыпи моей нежности!...
Хотелки сдуло ветром!
Разбилось ..
Пошло прахом...
Я упал с обрыва!
Гусеница не превратилась в мотылька!
Хосе умер вместе с всеми тореадорами и конкистадорами!
Враз!
Навсегда!
Деньги я подавал в сухие, прокуренные и пожелтелые пальцы, а со лба у неё свисала прядка седых волос.
Вместе с чеком в окошко вылетело сухое,старческое :"Пожалуйста!..."
"Пожалуйста" ударилось об пол, и, обернувшись медной трёхкопеечной монетой, закатилось куда-то в темный угол.
И искать его я уже не стал!