О ПРИРОДЕ ЧЕЛОВЕКА, БУДЬ ОНА НЕЛАДНА!
Наверное, кто-то может с похмелья разбираться в мудреных научных формулах, но только не я.
Дядина тетрадь укоризненно смотрела с письменного стола, но из-за мути в глазах я не взялся её даже просто полистать. Внутренний голос упрямо твердил: не отдавай её Гольданцеву, не узнав, что в ней. Однако совесть тоже не молчала и, взывая к порядочности, требовала выполнить обещанное, особенно упирая на то, что свое обещание Гольданцев выполнил. Поэтому, поразмыслив немного, я принял, как мне показалось, Соломоново решение. Позвонил Гольданцеву, в двух словах описал ему вчерашнюю «проверку» и пообещал привезти тетрадь во второй половине дня. А потом включил компьютер и, не торопясь, отсканировал каждый её разворот. После этого времени осталось как раз на то, чтобы выпить аспирин, принять душ и побриться.
Гольданцев встретил меня с распростертыми объятиями.
Надо отдать ему должное – при всем нетерпении, тетрадку сразу листать не начал, а, схватив, только нервно теребил в руках все то время, пока вытягивал из меня мельчайшие подробности вчерашнего Генкиного замешательства перед квартирой.
- Замечательно! Замечательно! – то и дело восклицал Гольданцев. – Сходится даже в мелочах! Боже мой, как я вам признателен! Это невероятное везение, что вы встретили человека не своего круга… То есть, я хотел сказать, что этот ваш приятель несколько иного склада… Я так и предполагал, что на людей с различным воспитанием и образом жизни эликсир действует не одинаково!
- Интересно, как же? – полюбопытствовал я.
Гольданцев взглянул на меня с удивлением. Что ж, его можно понять – впервые несговорчивый клиент проявил хоть какой-то интерес. Однако, в руках находилась вожделенная тетрадка, которую безумно хотелось скорее просмотреть… Я же мысленно, со злорадством, усмехался. Неприязнь к Гольданцеву подсказала мне коварный ход. Еще в маршрутке, по дороге сюда, вдруг подумалось: «А пусть- ка он мне все, наконец, расскажет. Я вооружен дядиным предостережением, собственным здравым смыслом, да и вообще, начинаю новую жизнь. Гольданцев сколько угодно может превозносить свою тайну, считая её немыслимо важной. Для меня же сейчас ничего главнее нового романа нет и быть не может. И, кстати, заодно посмотрим, как этот фанатик от науки отреагирует на мою капитуляцию? Если согласится все рассказать, то торжество его будет неполным – все-таки разбор тетрадки отложится на какое-то время, а она его, ох как занимает! А если откажется, то, ха-ха, тут уж я поторжествую…».
- Неужели вы захотели, наконец, все узнать? – тускло спросил Гольданцев.
- А почему нет? Я увидел эликсир в действии, понял, что это не шарлатанство, не фокус, и, почему же мне, после всего этого, не загореться вполне естественным любопытством? Вот вы, к примеру, сейчас сказали, что эликсир на людей действует по-разному. Это очень интересно, и я хочу знать, в чем причина. Вдруг кому-то он позволит войти? Сочтет, что его воспитание и образ жизни не опасны, и позволит…
Гольданцев колебался всего одно мгновение. Потом быстро пролистнул тетрадь, задержал взгляд на какой-то странице, наспех прочел пару формул на ней, хмыкнул и, захлопнув обложку, весело произнес:
- Что ж, «орешек знаний тверд, но мы не привыкли отступать», да? Раз уж созрели для серьезного разговора, то милости прошу в комнату. Я сейчас буду рассказывать вам удивительнейшие вещи! Разуваться, кстати, не обязательно.
Я снял куртку и вошел. С видом великосветского льва, случайно заехавшего в провинциальную кунсткамеру, расселся на знакомом табурете-столовой. Закинул ногу на ногу, скрестил на груди руки, (говорят, это помогает от чужого воздействия), и принялся наблюдать за Гольданцевым, мечущимся в поисках чистого листа бумаги и ручки.
- Объяснить различное действие эликсира не так уж и сложно, - говорил он, по ходу дела. – Объясняя примитивно, тот состав, что я сделал для вас, взывает к человеческой совести. Это все равно, как если бы вы стояли перед своей дверью и объясняли всем и каждому, что вторгаться в чужое жилище, без согласия его хозяина, нехорошо. Но, согласитесь, те, кто и без вас это знают, по чужим квартирам и так не полезут. Те же, кто не связан нормами морали, воспримут ваши слова, как пустой звук. Причем, звук скорее раздражающий, чем сдерживающий. И воздействие его направлено, в первую очередь, на слуховой аппарат. Эликсир же взывает к подсознанию. Он, словно зонд, прощупывает всю систему ценностей конкретного человека, выискивая в ней уязвимое место… Ага, нашел!
Гольданцев выудил, наконец, листок и ручку и уселся за стол напротив меня.
- Вы, например, что почувствовали, когда не смогли взять мое портмоне?
- Ничего. Просто не бралось.
- Правильно. Это оттого, что вы и так знаете – чужое не берут. Эликсир лишь многократно усилил ваше знание, не задействуя помощь каких-то иных сдерживающих факторов. А закоренелый вор испытал бы такие угрызения совести, какие нам с вами и не снились. Только представьте себе, сквозь какую толщу наносной дряни должны пробиться пары эликсира, чтобы отыскать задыхающуюся совесть.
- А если совести совсем не осталось, как тогда? – спросил я.
- Такого не бывает, - уверенно заявил Гольданцев. – В человеке изначально заложен определенный набор чувств. Я не слишком религиозен, но, занимаясь этим вопросом, не мог не признать очевидного – все градации любви, стыда и страха соответствуют десяти библейским заповедям. Забавно, да? Они тоже смешиваются в различных пропорциях и порождают зависть, трусость, ненависть… Но все это уже внутри сферы. А сейчас – главное!
Гольданцев придвинул лист бумаги и изобразил на нем весьма условную человеческую фигуру. Потом обвел её кривоватой окружностью и разделил эту окружность вертикальными линиями так, как обычно на картинках делят земной шар, изображая меридианы.
- Похоже на человека в арбузе, - усмехнулся я.
- Неплохое сравнение, - пробормотал Гольданцев, проводя последнюю линию. – И, раз уж вы сами его выбрали, то представьте, что все мы находимся внутри арбуза, а каждая из его долек имеет свое название. Скажем, «здоровье», или «карьера», «дом», «деньги», «способности», «любовь» - короче, все то, из чего состоит наша повседневная жизнь. Если в человеке, как пишет Гален, сбалансированы все четыре стихии, а реки жизненных соков чисты и полноводны, то и сфера, образованная мировой пневмой, идеально кругла и гармонична, а все поступающее извне просеивается сквозь неё, как сквозь фильтр. Такой человек всегда всем доволен, здоров, удачлив, не испытывает ни в чем недостатка, потому, что его потребности не выходят за рамки возможностей.
А теперь представьте, что какая-то одна стихия преобладает. Ну, к примеру, «земля». Иначе говоря, «сухость», по Гиппократу. И пневматическая сфера уже не кругла. На ней появляются «шишки» и целые «опухоли» в местах, наиболее уязвимых. Это все равно, как, сидя в своем арбузе, вы бы вдруг начали выпихивать руками и ногами одну какую-то дольку. И, чем упорнее вы в неё толкаетесь, тем вернее она выпадет, и образуется дыра, в которую, без разбора, рванет извне все то, от чего станут портиться и соседние дольки.
Как пример: вы чем-то серьезно заболели и ни о чем другом уже думать не можете. Долька с надписью «здоровье» пробита. А за ней начинает портиться сектор «деньги», потому что надо оплачивать лечение и поездки по лучшим докторам, и сектор «карьера», потому что вряд ли в такой ситуации вы сможете полноценно работать, отдавая всего себя любимому делу. Неизбежно снижаются доходы, что создает новую проблему, а от постоянных забот и невеселых мыслей расшатываются нервы. В результате, болезнь только прогрессирует.
Но это лишь физическая сторона окружающей нас сферы. Представьте, что над ней существует другая, более тонкая.
Гольданцев обвел свой рисунок новой окружностью.
- Это сфера едва уловимых чувств. Именно она нас теперь интересует, потому что именно там, в этом большем «арбузе» клубятся и перемешиваются составляющие наших душ.
Чтобы было понятнее, приведу еще один пример – ваше недавнее состояние. Страх! Вы боялись, что воры, привлеченные сокровищами вашего дяди, залезут в квартиру и случится что-то плохое. Одна из стихий пришла в возмущение. Полагаю, это «вода», потому что страх холодит, а свойство воды, как стихии, именно холод. Вы, условно говоря, пробили дыру в секторе «спокойствие» и получили новые проблемы – бессонницу и творческий кризис. Я, кстати, сразу заметил темные круги у вас под глазами… Но и это еще не самое страшное. Более тонкая сфера тоже нарушается. Пробив своим страхом дыру и в ней, вы выпускаете в мировую пневму саму идею о том, что вас можно ограбить! Понимаете?
- Не совсем.
- Господи, да что же тут непонятного? Есть базовая идея – идея об ограблении, которую мы, люди, давным-давно внесли в общую мировую идею, ту самую, что вывел Платон. Вы «уловили» её, пробили «дыру» в своем спокойствии, а затем, через эту дыру, базовая идея об ограблении вернулась в мировое сознание, но уже, хе-хе, как бы «творчески обработанная» вами.
Гольданцев с надеждой посмотрел в мое притупевшее лицо, но понимания в нем, похоже, не заметил.
- Ну хорошо, - вздохнул он, - зайдем с другой стороны. Идеально круглой сферой не располагает ни один человек. Если бы такое могло быть, все бы стали одинаково счастливыми, или абсолютно безразличными ко всему. А, между тем, все мы разные, все за что-то переживаем, чего-то хотим. Есть счастливые и несчастные, злые и добрые, любящие и ненавидящие, гении и злодей, наконец. Откуда все это берется? Да все оттуда же, из мировой пневмы!
В идеале она чиста и заполнена, как сверкающими точками, идеями вселенского мироздания. Почему святые отшельники забивались в самые глухие чащобы и жили там, вдали от людской суеты? Потому что только так можно провести в относительное равновесие все свои четыре стихии и принимать мировую пневму, как высшее откровение. Но отшельников единицы, а мы, большинство, живем в мире проблем, которые сами же и создаем.
Счастливые люди счастливы, потому что умеют не зацикливаться на одной своей проблеме. Их сферы тоже не идеальны, но они хотя бы близки к этому. А вот несчастные, наоборот, все в «дырах» и пробоинах от собственных переживаний. Добрые и любящие умеют свои «дыры» латать самопожертвованием и альтруизмом. Но тут другая беда – добровольно распахивая свои «доброту» и «любовь», они рискуют не совладать со всем тем злым и недобрым, что может туда залететь. Зато никто лучше не умеет «чистить» мировое сознание ото всего недоброго, что «выпускают» люди злые. Гении – те особый случай – в отличие от простых смертных, могут различать золотистые искорки вселенского мироздания, и дарят нам величайшие открытия, шедевры, откровения. Злодеи их оборотная сторона. Они концентрируют в себе сгустки самого плохого и реализуют их в войнах, революциях, диктатурах…
Мы ловим из мировой пневмы идеи, и, в зависимости от того, какие стихии в нас преобладают, как они перемешаны и, как распределены внутри сферы, что-то «вбираем», осмысливаем и строим на этом этапы своей жизни, а что-то «исторгаем», или просто не замечаем. Но любая идея, которую мы в себя приняли, должна вернуться, как воздух, который мы вдыхаем и выдыхаем. И это уже не просто идея, а нечто конкретное, что мы, именно мы, прочувствовали, осознали, создали всеми своими стихиями, и теперь предлагаем всему человечеству через мировое сознание. Проще говоря, если вы ощутили в себе страх быть обворованным и выпустили его за пределы своей сферы, то кто-то этот страх обязательно уловит. И может быть даже, таких «кто-то» будет несколько. Один «исторгнет» за ненадобностью, другой еще раз переработает в себе и выпустит в виде желания обворовать, ну а третий это желание реализует. И совсем не обязательно, что обворуют именно вас. Главное – идея! Она появилась, выпущена, и просто так в воздухе не зависнет. Теперь понятно?
- В общем, да, но я не вижу, какая связь…
- Да погодите вы!
Гольданцев нетерпеливо махнул рукой.
- Гален тоже не с бухты-барахты начал составлять свои эликсиры. В первую очередь он задумался над этим.
Кончиком ручки Гольданцев несколько раз стукнул по рисунку.
- Вероятно, отправной точкой для Галена стал процесс самолечения. Исцеляя гладиаторов, он не мог не заметить, что легче всего выздоравливали, да и вообще, переносили страдания, именно те, кто не придавал особого значения своим ранам. Между прочим, известен факт, когда сын императора Комод – большой любитель выйти на арену с мечом в руке – получил однажды серьезное ранение, но сразу его даже не заметил, так был увлечен боем. Почему такое происходит? Что позволяет обычному человеку из плоти и крови ходить по раскаленным углям, не получая ожоги? Сидеть на гвоздях, протыкать себе кожу и не ощущать при этом боли? Легче легкого сказать, мол задействованы скрытые возможности организма, а в сознании что-то отключается и переключается. Но, что именно? Кто-нибудь задавался этим вопросом вплотную? Или нет, спрошу иначе, кто-нибудь получил приемлемый ответ? Думаю, только Гален, но об этом по сей день никто ничего не знает!
Впрочем нет, есть один ответ, который известен всем и каждому, вот только понимается он превратно. Это вера. Но не та, которую проповедуют церковники, хотя, канонизировав учение Галена, они очень удачно подключили его к своей трактовке веры. Нет! Есть вера истинная, и именно её имел в виду Гален, когда говорил о необходимости воспринять мировую пневму, как высшего Творца. Осознав себя частью вселенского разума, человек уверует, что он действительно разумный, и тогда многие загадки и проблемы разрешатся сами собой! Истинная Вера не прикована земными пороками, как цепями, к условностям, ритуалам и ограничениям. Помните, в Библии, про птах небесных? «Не сеют, не жнут», а хлеб свой имеют. При этом, заметьте, они и не молятся, и в церковь не ходят. Если воспринимать смысл этих слов буквально, то ничего толкового не выйдет. Но, если рассматривать «не сеют, не жнут», как условное обозначение того, что свою жизнь эти птахи не посвящают одному лишь добыванию пищи – то есть, не замыкаются на этой проблеме – то смысл во всем этом появляется.
- Какой же тут смысл? – удивился я. – Ничего не делать и есть на халяву?
- Нет. Петь песни, вить гнезда, летать, радуясь солнцу и новому дню! Иначе говоря, жить полноценной жизнью, что бы ни случилось! Скажете, слишком просто? А я вам отвечу – не так уж и просто. Вы попробуйте объяснить страдающему человеку, что все его беды отступят, если он не сложит все мысли и чувства, как веер, в одну болевую точку, а, наоборот, раскроет их максимально! Попробуйте сказать человеку в момент самого острого горя, что его слезы и отчаяние всего лишь результат собственного эгоизма и нежелания стать Разумным. Ведь от чего мы страдаем? В основном, от незнания и страха, но незнание и страх наши же, собственные. Умрет близкий, любимый человек, и мы готовы умереть следом, потому что невозможно себе представить, что больше он никогда с нами не заговорит, не сядет рядом, не сделает что-то привычное, что делал только он… Со временем, конечно, это дикое отчаяние пройдет, но оно ведь может и не возникать совсем, и не вырывать из нашей жизни месяцы изматывающего горя! Для этого нужно всего лишь трезво взглянуть на вещи и перестать жалеть себя, осиротевшего.
Все мы живем со страхом перед смертью. Но страх этот от незнания самой сути смерти. Тот же, кто умер, уже все знает. Он ничего не боится. Обиды, унижения, голод, войны, катастрофы его больше не достанут. А если умерший еще и тяжко, со страданиями болел, то он вообще получил своеобразное исцеление. О чем же тут скорбеть, спрошу я вас? Мы ведь точно не знаем, но, что если, там, за смертным порогом, закрыв за собой дверь, умерший человек облегченно вздохнул и шагнул в новую жизнь, не обремененную прежними страхами и заботами?
Мы-то, конечно, чувствуем себя осиротевшими, но почему? Потому что любимый человек больше не порадует своим присутствием? От этого, конечно, можно впасть в отчаяние, которое выжигает вокруг пустыню отчуждения. Вспомните, как неловко и тяжело рядом со скорбящим человеком. Утешать – только подливать масла в огонь, а помочь уже ничем нельзя. Но почему не направить столь мощный эмоциональный всплеск на что-то позитивное, созидательное? И, вместо дурных, отхожих чувств, подарить человечеству, через мировую пневму, нечто действительно великое? Моцарт, потрясенный смертью отца, создал «Дон Жуана» и «Реквием», и нет на земле более прекрасной музыки о Смерти. Безутешный восточный владыка Шах-Джахан строит мавзолей, в память об усопшей жене Мумтаз, и весь мир любуется Тадж-Махалом… А что если, смерть близких дана нам, как напоминание? Как повод лишний раз задуматься о своем уходе?
В обычной жизни, загостившись у кого-то, мы стараемся произвести наилучшее впечатление – убираем за собой, бережно относимся к вещам хозяев, оставляем какие-то подарки… В этой жизни мы тоже гости. Рано или поздно, уйти придется. Но любой гость может так «прийтись ко двору», что хозяева не захотят с ним расставаться, или позовут снова, и снова, и снова. Тут есть над чем задуматься. И, когда близкий человек уходит, вместо того, чтобы тратить время на бесполезные слезы и тупое отчаяние, стоит, наверное, подумать, насколько хорошим гостем он был. Не зря же существует поговорка: «о мертвых или хорошо, или ничего»…
- Постойте, постойте, - перебил я, слегка ошарашенный этим новым взглядом на вещи. – Но если вашего близкого убил в подворотне какой-нибудь случайный подонок, как быть? Тут уж не до умных рассуждений, согласитесь.
- Соглашусь, - вздохнул Гольданцев. – Но повод для размышлений есть и в этом случае. Убийство, как и многое другое, выпустил в мировое Сознание сам же человек. Как только в людском обществе появилась индивидуальность, в головах более отсталых сразу же родилась и зависть. А уж она, совокупляясь с жадностью, злобностью, и прочими прелестями, которыми буквально кишит человек Неразумный, породила корысть, ненависть и иные побудительные мотивы для убийства. Так что теперь, в искристой мировой пневме плавают и эти мазутные пятна.
В идеале, истребить их, конечно, легко. Но так же невозможно, как и избавить человечество от индивидуальных страданий. Всякое зло, прежде всего учится защищаться. И нас учит защищать его через гордыню, честолюбие и ложное упорство. Тут, кстати, уместно вспомнить еще одну Библейскую притчу о «другой щеке». Никогда прежде её не понимал, потому что читал «подставь другую щеку» буквально. Но сейчас я уже понимаю. Другая щека – это, грубо говоря, «другая сторона медали». Вас ударили, унизили и, тем самым, выплюнули в мировую пневму еще один комок злобы. Если вы ударите в ответ, таких комков станет два. Но, если вы «повернетесь другой щекой», то есть простите обидчика, то есть поведете себя как-то неадекватно, без агрессии, то вслед за грязным комком злобы, отправите в мировую пневму искристое облачко добра. Вам это понятно?
- Да, - сказал я, вполне уверенно.
- Очень хорошо, потому что теперь я перейду непосредственно к предмету нашего разговора.
В свой первый визит я уже пытался вам рассказать, что от сочетания гомоймеров наших внутренних стихий зависит тот или иной тип личности. А это, в свою очередь, обуславливает уровень эмоциональности, уровень восприятия и, соответственно, наши поступки. Значит, если найдется способ привести в гармоническое равновесие стихии, то это позволит человеку легче справляться с проблемами и созидательно распределять энергию внутри своей сферы.
Путем многочисленных опытов Галену удалось составить несколько формул для эликсиров, и результат, я уверен, потряс его самого!
Взять, хотя бы, эликсир «третьего глаза», или «sensibilis» - воспринимаемый чувствами. Это мой отец так назвал, потому что получил его самым первым и еще не знал тогда, что каждый эликсир, по сути, может называться «sensibilis». В пояснениях Галена к этой формуле стояла только скупая ремарка «третий глаз», и отец долго не мог сообразить, как же его надо использовать – закапывать в глаза, или просто распылять перед ними? Но распыление в воздух ничего не дало, и тогда он, проверки ради, решил распылить эликсир над домашним цветком… Отец рассказывал, что в тот момент со стола упала тетрадка. Он нагнулся за ней, а когда снова взглянул на цветок, то совершенно обалдел!
Вы когда-нибудь задумывались над тем, КАК именно мы смотрим на то, что нас окружает? Вы можете себе вообразить, что каждый, полученный нами образ, искажен? А между тем, все именно так и обстоит. Более того, мы вообще не в состоянии видеть мир таким, каков он есть на самом деле! Вот, к примеру, вы сейчас смотрите на меня, и ваш взгляд отвлекают и рассеивают предметы, находящиеся в этой комнате. На мне повсюду их отраженный свет, что уже искажает картину. А прибавьте сюда свое, немного нервозное, настроение, мое – немного взволнованное, чувство голода или, наоборот, перенасыщения, усталость, сонливость, симпатию, антипатию, и так далее..., и вы получите полный набор искажающих факторов, которые почти не оставляют места для «ordo ordinans» - организующего начала, то есть, облика истинного! Вам понятно, о чем я говорю?
Я немного обиделся.
- Похоже, мое нервозное состояние слишком сильно исказило картину, и я кажусь вам каким-то идиотом. Что вы все время спрашиваете «понятно, понятно?». Конечно, понятно, черт возьми! Сначала, да, я немного растерялся, но теперь, когда картинка сложилась… Короче, можете больше не волноваться за мои умственные способности.
- А с вами оказывается, приятно иметь дело, - рассмеялся Гольданцев. - И это очень хорошо, потому что, когда я скажу главное, все уже сказанное, придется вспомнить снова. А за мой вопрос, конечно же, простите. И на идиота вы не похожи. Я всего лишь отдаю себе отчет в том, что эти новые сведения трудно воспринимать вот так, с ходу. Наше сознание слишком забито никчемной информацией. Воспринимать мир в чистом виде оно уже не может. Вот говорят, дети и животные чувствуют плохих и хороших людей. А они всего лишь видят по-иному. Животные в силу того, что их восприятие все-таки отличается от нашего, а дети потому что еще чисты и невинны. И не в том смысле, что не успели нагрешить, а просто не обросли пока тем никчемным и ненужным, что наросло на нас…
- Что же, все-таки, увидел в цветке ваш отец?! – нетерпеливо воскликнул я.
Мне совсем не хотелось, чтобы Гольданцев снова увяз в рассуждениях именно тогда, когда заговорил, наконец, о самом интересном.
- Да цветок и увидел! – радостно сообщил Гольданцев. – Но увидел так, как не видел до этого никогда! Это невозможно объяснить словами, потому что нет в нашем лексиконе ни слов таких, ни понятий. Я сам проделывал потом этот опыт, и, с полным знанием дела, говорю – в обычном человеческом сознании такое не укладывается.
Как описать ясно возникающее, реальное, полноценное понимание текущего по листьям жизненного сока, слабого свечения ауры цветка, или совершенной необходимости каждой прожилки, каждой веточки, листика и крошечного сучка?! Вы даже начинаете видеть, что растение слегка болеет от нехватки солнечного света и воды, и замечаете, какие его участки страдают наиболее сильно. Вы чувствуете «беременность» набухающего отростка и можете уверенно сказать, что скоро из него прорастут три новорожденных листочка… Зрелище, скажу я вам, невероятное! Отец долго не мог придти в себя, и я его очень хорошо понимаю. Сам долго привыкал к новому видению. Точнее, к его отсутствию, потому что, получив первые образцы «третьего глаза», я первое время брызгал им на все, что попадалось под руку и привык смотреть в глубь вещей. Но другие эликсиры ждали своей очереди, и пришлось отказаться от баловства, ради науки… Между прочим, с этим «глазом» я мог бы стать величайшим экстрасенсом. Человеческий организм, как на ладони, причем, не только с болячками, но и с настроением в данный момент, и даже с типом характера, темпераментом, и другими вещами, о которых вы и сами, может быть, не догадывались.
Другой эликсир – «скрытый слух», или телепатия, в чистом виде. Его-то, как раз и нужно было закапывать в уши, но соединения гомоймеров там самые нестабильные – быстро распадаются. Главный составляющий элемент там – вода. Не зря её издревле считали проводником в иной мир. Но испарения все портят. Хватает дня на три, а потом звуки резко начинают затихать. К тому же, без подготовки, в новых, почти потусторонних, шумах трудно разобраться.
Был еще очень смешной эликсир, который максимально снижал гравитацию. Человек, конечно, не летал, как птица, но походка делалась, в буквальном смысле слова, летящей…
Отец воспроизвел все, что у Галена было записано готовыми формулами. Что-то его потрясло, что-то не очень. К примеру, эликсир, позволяющий притягивать вещи доставил только хлопоты. Хорошо, что он испарялся еще быстрее, чем «скрытый слух». Зато некоторые другие соединения, вроде знакомого вам «эликсира совести», поражали устойчивостью своих соединений. Способ их нейтрализации и составление новых эликсиров стали основной заботой моего отца, после того, как механизм составления формул стал ему совершенно понятен. Вам я об этом рассказывать не стану. С одной стороны профессиональная тайна, а, с другой, зачем вам это? Расчеты, замеры, точное соблюдение пропорций… Главное вы знаете – задействуются четыре природные стихии и четыре жизненные стихии вашего организма.
Пять лет относительных удач и явных провалов, пять лет полной отрешенности от жизни, и, наконец, удалось вывести формулу абсолютной Гармонии. Идеально выверенную, стойкую, совершенную, дающую небывалые возможности, даже, я бы сказал, могущество, но… смертельно опасную! Эликсир, составленный по этой формуле, не только выравнивал сферу человека до абсолюта, но и укреплял её настолько, что она становилась более похожей на броню. Однако, в той броне вы делались также абсолютно безразличным ко всему… Василий Львович никогда вам не рассказывал, как умер мой отец?
- Нет.
- Я так и думал. Будь иначе, он не смог бы утаить от вас и все остальное, и тогда бы не я вас искал, а вы меня… Отец умер, сидя в кресле и безучастно глядя в окно. Он просидел так шестьдесят шесть дней, без еды, без питья, без естественных оправлений и каких-либо желаний. Он умер совершенно здоровым, располагающим такими возможностями, какими располагает, разве что, Бог, и совершенно равнодушным. Умер после того, как однажды удобно сел в кресло и решил, что больше незачем вставать. И с тех пор в этой квартире, как вы можете видеть, нет ничего, на чем можно было бы удобно сидеть или лежать.
- Но почему? – воскликнул я потрясенно. – Как такое вышло?!
- Эликсир, - развел руками Гольданцев. – Идеальная формула сферы-брони. Полная, абсолютная самодостаточность, или счастье, если хотите. Жизнь в свете без теней. В абсолютном свете, где уже ничего не видно. Нет желаний, нет потребностей, все известно, и все скучно. Плюс полная защита от окружающей среды. К отцу никто не смог подойти ближе, чем на метр, даже после его смерти. Только ваш дядя. Он тогда выгнал всех из комнаты и что-то сделал. Но что, никто не знает. Зато, после этого, отца смогли переложить в гроб и похоронить, как следует.
- И никого это не удивило? – изумился я.
- Обошлось, - уклончиво ответил Гольданцев. – Василий Львович вообще очень много помогал отцу. Они вместе работали над формулой. Теоретическую часть разрабатывали у вас, а опыты отец ставил в этой квартире. Я тогда жил отдельно. С матерью. Они развелись, как только отец связался с рукописями Галена и забыл обо всем на свете. Но разрыв между родителями начался еще раньше – из-за коллекции книг, которая требовала слишком больших денег, из-за неудач на работе, где отца затирали за неординарность мышления… Я мало общался с ним. Только забегал иногда, слушал про опыты, просил хоть что-то испробовать… Но отец не давал. Берег… Эликсиры Галена были для него не просто оглушающей сенсацией. Это был шаг в иное измерение, куда отец всю жизнь стремился, и куда его не пускали коллеги-обыватели. Он даже не хотел никому ничего доказывать! Просто мечтал раскрывать тайну за тайной. Потому-то все эликсиры, которые составлял, пробовал сначала на себе.., ну, и на вашем дяде. Василий Львович тоже, так сказать, подставлял голову под секиру науки, но из записей отца, которые мне достались, я понял, что далеко не все эликсиры, что были созданы на пути к Абсолютному, его коснулись. Зато моего отца коснулся каждый! Возможно, он просто заигрался…
Гольданцев печально опустил голову.
Странное дело, прежняя неприязнь к нему куда-то испарилась. Я вдруг ощутил такое сочувствие и такую жалость к этому человеку, всю жизнь мечтающему об отце-друге, но прожившему без него и, в то же время, преданно продолжающему его дело, что еле удержался на табурете и не бросился к Гольданцеву с утешениями.
Только спросил благоговейным шепотом:
- От чего же тогда умер мой дядя?
- Увы, - Гольданцев поднял на меня тоскливый взор, - наверняка я не знаю. Могу лишь предполагать. Судя по всему, последний эликсир, который опробовал Василий Львович, был эликсир «долголетия». Давал абсолютное здоровье. Отец получил его года за полтора до того, как позволил воспользоваться вашему дяде. Он решил, что прошло достаточно много времени, и любой «побочный эффект» уже дал бы себя знать. Но, к сожалению, все неприятности проявились через пол года. Я имею в виду, у отца. Как раз то самое безразличие. Оно начиналось с мелочей и, постепенно, распространялось на все области жизни. Соединение невероятно прочное.., ваш дядя был обречен, и знал об этом…
Я, кстати, долго думал, говорить вам, или нет – все-таки, это лишь догадка… Но сейчас сомнений у меня не осталось. Вы все поймете правильно… У отца был шкафчик с разными редкими составами и ядами. До того, как рукописи Галена очутились в его руках, он много экспериментировал с ними и составил подробную опись, где аккуратно фиксировал даже самый незначительный расход. После похорон мы с матерью все здесь разбирали, и одного органического яда так и не нашли. В человеческом организме он растворяется без остатка и практически необнаружим… Боюсь, ваш дядя воспользовался им, когда понял, что ему грозит. Видимо, не хотел встретить вас безучастно… Но погодите! Не бледнейте так! Это еще не самое страшное. Самое страшное и непонятное в этой истории то, что они оба, мой отец и ваш дядя, открыли таки способ нейтрализовать прочность соединения гомоймеров в эликсирах! Открыли и, почему-то, не воспользовались!
- Откуда вы это знаете? – потерянным голосом спросил я.
- Знаю, - отрезал Гольданцев. – Я это вычислил. И, хотя отец уничтожил саму формулу, все же остались кое-какие наброски, малопонятные расчеты и, самое существенное, сноски на записи в тетради Василия Львовича, где эта формула выводилась! Эту тетрадь вы мне сегодня принесли, и теперь я могу создать противоядие! Представляете, что это значит, и для меня, и для науки?! Представляете, какие возможности открываются?! Я смогу создавать не просто новые, безопасные эликсиры. Я, как Творец, смогу создать новое человечество, где на смену человеку Разумному, но уязвимому, слабому и грешному, придет человек Мудрый. Мудрый, как Бог! И вас я приглашаю в помощники!
Гольданцев встал с табурета, словно вырос, победоносно облокотился о стол и заглянул в мои, остекленевшие от обилия впечатлений, глаза.
- Ну, как, Александр Сергеевич, хотите стать первым созданием нового Творца?
Продолжение: http://www.proza.ru/2010/01/18/1605