Перенос. Часть 3. Алиса. Главы 1, 2

Елена Грушковская
Часть 3. Алиса

1

Сыплется первый мелкий снежок, устилая аллею кладбища тонким, как слой муки, покрывалом. Ячейки колумбария компактные, узкие, в них помещаются маленькие урны, рассчитанные на сто граммов праха. Это – стандартное захоронение. На кладбище таких десятки тысяч. Ячейка арендуется на пять лет, в течение которых родные могут посещать могилу, а по истечении пяти лет ячейку освобождают и помещают туда новый прах. Это – экономия места. Имён нет: ячейки не именные, арендуются только на пять лет. Если вам надо кого-то найти, смотрите имя в базе данных, там указан корпус и номер ячейки.

Я открываю базу данных. Прах Алисы Регер находится в 28-ом корпусе, ячейка 711. Ищу 28-ой корпус, впереди меня неторопливо едет робот-снегоочиститель. А толку? Снег всё равно падает. Обхожу робота, прибавляю шаг: 19-ый, 20-ый, 21-ый. Уже близко. Сама не знаю, зачем я так спешу встретиться с ней.

Вот он, 28-ой корпус. Сворачиваю, иду вдоль него, скользя взглядом по номерам ячеек. На полочках – цветы, и живые, и искусственные. Места на полочке мало, она снабжена крохотной вазочкой для одного цветка, а я зачем-то купила целый ворох живых розово-жёлтых роз.

711-ая ячейка. В вазочке – засохшая белая роза. Я вынимаю её и вместо неё ставлю одну розу из букета. Куда деть остальные, не знаю. Стою с ними и смотрю на цифру 711. Сто граммов праха – всё, что осталось от Алисы Регер. Она умерла, не дождавшись переноса, и её тело досталось мне. Благодаря этому я и жива. Но какой мне смысл жить, если они считают, что мне лучше держаться подальше от моей Маши? Может, лучше стоило умереть от синдрома Кларка - Райнера? Зачем мне это красивое тело, если оно стало причиной нашей разлуки?

Я не одна рядом с ячейкой 711: у меня за спиной стоит бритоголовый мужчина в чёрном кожаном плаще и с одной красной гвоздикой, а за его руку держится девочка, ровесница Маши, голубоглазая и золотоволосая, очень хорошенькая. Бритый мужчина смотрит на меня, как на призрак, а девочка бросается ко мне с радостным криком:

– Мамочка, ты вернулась! Я знала, что ты вернёшься!

У меня язык не поворачивается сказать ей, что я не её мама, а её настоящая мама умерла, что она – в ячейке 711 и никогда не вернётся. Вместо этого я дарю ей розы, которые она обхватывает и бережно прижимает к себе, сияя мне огромными голубыми глазищами. Бритый мужчина всматривается в меня, зажмуривается и вновь открывает глаза.

– Алиса? – чуть слышно спрашивает он.

Я соображаю, что нужно поскорее всё объяснить, а то он ещё упадёт в обморок.

– Здравствуйте, меня зовут Натэлла Горчакова… Вы не пугайтесь. Я сейчас объясню.

Я рассказываю. Синдром Кларка - Райнера, «Феникс», спешка, скидка в 30 процентов, перенос. Бритый мужчина слушает, не отрывая взгляда от моего лица, потом протягивает руку в чёрной перчатке и касается моих волос.

– Извините, волосы я подстригла… Мне привычнее с короткими. Вот таким образом и получилось, что я выгляжу, как ваша жена. Я понимаю, какой для вас шок увидеть меня, но я приехала вовсе не с целью вас напугать. Мне бы хотелось узнать о том, каким человеком была Алиса. Это может помочь мне разобраться в себе самой.

Мы сидим на кладбищенской скамейке близ выхода. Бритого мужчину зовут Вадим Дорошев, а его дочку – Лизанька. Она стоит рядом, доверчиво прижимаясь к моим коленям, в её широко распахнутых, устремлённых на меня глазах – радостное ожидание. Как ей объяснить, что я не мама, а совсем другая тётя? Вообще-то, к встрече с ней я подготовилась: у меня с собой пакет со сладостями и игрушками.

Вадим сидит, облокотившись на колени, и поглаживает голову перчаткой.

– Алиса не дождалась буквально одну неделю. Готовое тело забирать я не стал: зачем оно было мне теперь? Я сказал им, чтобы они оставили его себе и делали с ним, что угодно. Но самое главное, мы пообещали Лизаньке чудо, а его не случилось.

Лиза забирается ко мне на колени.

– Лиза, ты куда? – хмурится Вадим.

– Ничего, – говорю я и шуршу пакетом. – А что у меня есть? Для такой хорошей девочки у меня кое-что найдётся.

Я достаю вафельный батончик в шоколаде.

На заднем сиденье машины Лиза пристраивается у меня под боком, ворошит пальчиком бутоны и хрустит вафлей.

– Папа, мама пришла насовсем? Она больше не умрёт?

– Лизанька, вот приедем домой, и я тебе всё объясню.

Дом у Вадима с Лизой прекрасный, ещё больше нашего, с бассейном, детской площадкой и гаражом. Лиза сразу бежит к качелям:

– Мамочка, покачай меня!

Вадим протягивает ей руку:

– Пойдём в дом, Лиза.

– Ничего, я покачаю, – говорю я.

Я качаю её, а Вадим задумчиво смотрит. У него большая голова правильной округлой формы, выбрита гладко, на висках голубые жилки.

На кухне на столе – пакеты с продуктами. Вадим надевает поверх чёрных брюк и чёрной рубашки белый фартук, закатывает рукава.

– Папа, хочу блинчики! – просит Лиза.

– Ну, блинчики так блинчики.

Алиса, говорит он, не любила готовить, да и не очень умела. У неё не было на это времени: вечные съёмки, фотосессии, работа. Да, в рекламе она тоже снималась. Она хорошо зарабатывала, от предложений не было отбоя. Но потом она заболела.

Вадим печёт блинчики ловко и быстро: сразу видно, что готовить он умеет. Он говорит, что Алисы почти всё время не было дома, и Лизанька по ней всегда скучала. И возвращение мамы домой всегда было праздником: Алиса умела устроить веселье.

Он переворачивает блинчик, а я смотрю на ямочку на его затылке.

Вадим – художник-фотограф. Он показывает мне свою студию и работы, среди которых немало снимков Алисы. Я смотрю на настоящую Алису Регер и поражаюсь: оказывается, мы с ней не так уж и похожи. Нет, черты лица те же, да и фигура точь-в-точь такая же, но чем-то она от меня всё-таки отличается – выражением глаз, складом губ, поворотом головы. В ней есть что-то, чего нет у меня, и на первый взгляд даже трудно понять, в чём именно заключается эта разница. Она – пульсирующий, трепещущий, живой огонь.

Мы рассматриваем семейные фотографии. Оказывается, Вадим не всегда был побрит наголо: везде на снимках он с волосами.

– Кажется, вы тоже сменили причёску, – замечаю я. – Мне кажется, с волосами вам лучше.

Он проводит рукой по голове и усмехается. Причёску он сменил после смерти Алисы. С тех пор новых фотографий не делалось.

В гараже стоит машина. Вадим снимает чехол. Это «Феррари» красного цвета.

– Любимая машина Алисы. Она обожала гонять на ней. Вообще, она любила быструю езду и водила очень лихо. Пару раз она попадала в аварию, но каким-то чудом не получила серьёзных травм. Она не раз говорила, что умрёт не своей смертью, не в постели, но судьба решила иначе…

Я обхожу «Феррари» кругом, скользя по нему рукой. Мне нравится эта машина, я чувствую с ней родство. Я бы не отказалась прокатиться на ней. Вадим не сводит с меня взгляда.

– Наверно, вам тяжело видеть меня, – говорю я.

Он говорит:

– Так странно слышать «вы»… Режет слух. Я отдаю себе отчёт, что это всего лишь тело, и борюсь с соблазном поверить в чудо.

– Наверно, мне не стоило появляться, – вздыхаю я. – Даже не знаю, о чём я думала… Простите, что разбередила вашу рану и напомнила о вашем горе.

– Прощу, – говорит Вадим. – Если останетесь сегодня с нами на ужин. Я приготовлю что-нибудь вкусненькое.

– Я и сама могу приготовить, – говорю я. – Если позволите, конечно.

– Что ж, попробуйте, – сдержанно улыбается он.

Я впервые демонстрирую свои кулинарные способности мужчине, смыслящему в готовке, и чувствую себя так, будто сдаю экзамен по домоводству. Если Эдик принимал «на веру» мою стряпню, то Вадим и сам мог бы меня кое-чему поучить. Однако он проявляет вежливость и уважение, не вмешиваясь в процесс и предоставляя мне полную свободу действий. Лишь только раз он оказывает мне помощь, когда я вытаскиваю тяжёлый и горячий пирог из духовки. Я смазываю его маслом, а Вадим пристально и задумчиво наблюдает.

– Алисе очень пошёл бы фартук, – говорит он. – Но она его никогда не надевала. Так странно…

– Что странно?

– Видеть, что было бы, если бы Алиса умела готовить.

Я спрашиваю:

– Мне расценивать это как комплимент?

– Если хотите, – отвечает он с чуть приметной улыбкой.

Я накрываю стол. Лиза следит за мной взглядом, и сейчас у неё в глазах тревога и боль. Она говорит:

– Папа сказал, что ты не мама. Это правда?

Вадим, чуть склонившись к дочери, говорит:

– Ты вспомни, Лизанька: разве мама умела готовить? Смотри, какой ужин нам приготовила тётя Натэлла. Она всё это приготовила сама. Мама так не сумела бы.

Лиза смотрит на меня и ждёт, что я скажу. Я говорю:

– Я только похожа на твою маму, моя хорошая.

Она опускает голову. На её ресницах повисли крупные прозрачные капли. Вадим со сдержанной печалью склоняется над ней.

– Лизанька…

Лиза соскакивает со стула, но бежит не прочь, а ко мне. Она взбирается ко мне на колени, обнимает меня изо всех своих детских силёнок и всхлипывает:

– Ты всё равно моя мама…

Странно: Маше я доказывала, что я её мама, но она всё равно отталкивала меня, а сейчас всё с точностью до наоборот. Лизе мне приходится объяснять, что я ей не мама, но она упрямо желает считать меня таковой. И я не могу найти в себе силы её оттолкнуть.

В восемь я собираюсь уходить: мне нужно успеть устроиться в гостиницу, но Лиза меня не отпускает. Не в силах противиться чарам её больших доверчивых глаз, я соглашаюсь посидеть ещё, а она тёплым комочком прижимается ко мне. Она светлая, как солнечный лучик, и я не могу уйти от неё.

В итоге мне уже поздно ехать в гостиницу, и Вадим предлагает:

– Оставайтесь на ночь.

Я веду Лизу умываться и чистить зубы перед сном. Взяв её под мышки, я поднимаю и ставлю её на стульчик, и пока она чистит зубы, я расчёсываю её белокурые волосы. Потом она поворачивается ко мне и раскрывает объятия:

– Отнеси меня!

Моя шея попадает в тёплое кольцо её рук, а ногами она обхватывает мои бёдра, и я несу её в постель. Она и там не отпускает меня, и мне приходится прикорнуть рядом.

– Расскажи мне что-нибудь, – просит она.

А я говорю:

– Лучше ты мне расскажи, солнышко. Какую-нибудь сказку.

Она задумывается.

– Жили-были мама, папа и их дочка Лиза, – начинает она. – Мама была весёлая, красивая и добрая. Но она часто уезжала на съёмки. Когда она приезжала, они все играли и бегали, купались в бассейне, ели пирожные, и было очень весело. А потом мама заболела. Она лежала на кровати и не вставала. Она стала худая, как скелет. Они поехали в белый дом, в котором были люди в белой одежде. Они сказали, что мама не умрёт, ей сделают новое тело. Но мама умерла. Её отнесли на кладбище и положили в маленький шкафчик. Папа и дочка Лиза стали жить одни. Папа сбрил волосы и стал ходить во всём чёрном. А мама полежала, полежала в шкафчике и вылезла. Ей там было скучно, и она вылезла и вернулась домой, к дочке Лизе и к папе. И они снова стали жить вместе. Вот такая сказка.

– А теперь я расскажу сказку, – говорю я. – Жили-были мама, папа, дочка Маша и сын Ваня. Они жили очень хорошо. А потом, как и в твоей сказке, мама заболела. Её нельзя было вылечить, и ей оставалось жить очень мало. Тогда папа отвёз её в белый дом, где делают новые тела. Люди в белой одежде сказали, что не успеют сделать ей новое тело, но у них было тело, которое они сделали для одной тёти, а эта тётя не смогла дождаться, пока оно будет готово, и умерла. Они переселили маму в это тело. Мама вернулась домой к папе, дочке Маше и сыну Ване. Но что-то стало не так. Дочка Маша не узнавала маму, потому что у мамы было чужое тело. Она стала много плакать и заболела. А папа сказал, чтобы мама уходила, потому что он думал, что дочка Маша заболела из-за неё. И мама ушла. Она пошла искать семью той тёти, которая умерла раньше, чем ей успели сделать тело. Она её нашла. У той тёти была дочка Лиза, а ещё с ними жил папа, который после того как умерла тётя, сбрил волосы и стал ходить в чёрном. Мама пришла на кладбище, где в маленьком шкафчике лежала мама Лизы. А тут пришли папа с Лизой и увидели её. Девочка Лиза подумала, что это её мама вылезла из шкафчика. Они пошли домой, папа испёк вкусные блинчики, а потом мама приготовила ужин. Лиза не хотела, чтобы она уходила, и она тоже не смогла уйти, потому что ей очень понравилась Лиза. Она уложила Лизу в кроватку и они рассказали друг другу сказку. А потом Лиза крепко-крепко уснула.

Я завершаю сказку нажатием на носик Лизы.



2

Раннее утро, синие туманные сумерки. Над дверью дома горит уютный жёлтый свет. Лиза спит в своей кровати, за окном её комнаты – седые от инея ветки.

– Я слышал, какую вы сказку рассказали Лизе, – говорит Вадим. – Что у вас случилось, Натэлла? У вас в семье произошёл разлад?

Он стоит у кухонного окна с кружкой какао и смотрит на выбеленные инеем клёны у дома, по-прежнему одетый в чёрные брюки и чёрную рубашку. На столе в тарелке дымится горка горячих оладий.

– Я не знаю, Вадим. Я не понимаю, что я сделала плохого, чем им не угодила. Эдик говорит, что я стала другая.

– Эдик – это ваш муж?

– Да… Мы с ним женаты уже почти двенадцать лет, у нас двое детей. Когда я узнала, что у меня синдром Кларка - Райнера, это был шок. Это значило, что дети останутся одни. Эдик умолял меня согласиться на эту операцию. Я согласилась только ради них. После операции я действительно почувствовала себя другим человеком, я родилась заново. Мне захотелось чего-то нового, чего-то, что я раньше не пробовала. Я не знаю, происходило ли это в силу того, что это тело наложило какие-то изменения на мой характер, или просто потому что я почувствовала вкус к жизни и захотела найти что-то своё. Моя дочь… Она почему-то считает, что я не её мама, а чужой человек. Она перестала со мной разговаривать. А недавно произошёл случай. Я хотела выбросить свои старые вещи и фотографии…

Вадим слушает молча, не перебивая, очень внимательно. Я ещё никогда не встречала человека, который бы так умел слушать.

– Странности действительно есть. Я стала левшой. Точнее, я теперь пользуюсь обеими руками. Скажите, Алиса была левшой?

Вадим кивает.

– Да.

– А у вас не сохранился образец её почерка?

Вадим приносит открытку – поздравление с Новым годом.

«Любимые мои Вадик и Лизанька! Мне ужасно жаль, что меня нет с вами в этот Новый год. Работе нет конца. Пожалуйста, не грустите, постарайтесь провести праздник весело. А я постараюсь на Рождество всё-таки выбраться домой. Очень вас люблю. С Новым годом тебя, Лизанька, моё родное солнышко. Если будешь хорошей девочкой, привезу тебе много подарков. Целую.

Мама».

– В тот Новый год она зажигала на какой-то частной вечеринке, – говорит Вадим. – Да, и такой работой она не гнушалась. А незадолго до этого она снялась в новогоднем шоу для взрослых. Ну, вы понимаете…

Я киваю. Я всматриваюсь в почерк Алисы. Да, мой почерк стал очень похож на него, особенно когда я пишу левой рукой.

– Лизке было тогда три года. Алиса действительно приехала седьмого, с кучей подарков… Ну, и с деньгами, разумеется. Часть из того, что она зарабатывала – а зарабатывала она хорошо – она откладывала для Лизаньки, чтобы обеспечить ей будущее. У Лизы счёт в банке, и она будет иметь право распоряжаться этими средствами с восемнадцати лет. Она может потратить их на образование.

На кухню приходит, зевая и потягиваясь, Лиза. Она виснет на мне сладким грузом, и я опять не могу её не обнять. Она тянется к оладьям, но Вадим строго говорит:

– А умываться?

– Я потом умоюсь, – обещает Лиза. – Мама, можно?

Я разрешаю ей. Она с аппетитом ест оладьи с джемом, спрашивает у отца:

– Папа, а можно, я сегодня пропущу школу?

– Нет, Лиза, нельзя, – отвечает Вадим, ополаскивая свою кружку.

Лиза оборачивается и смотрит на меня. Я говорю:

– Малыш, просто так школу прогуливать нельзя. Только если есть уважительная причина.

– А у меня уважительная! – говорит она с улыбкой до ушей.

Вадим подходит и, наклонившись, целует её в макушку.

– Лизанька, надо пойти в школу. Кушай быстрее и собирайся.

Лиза вздыхает. Я подмигиваю ей. Она улыбается и тоже подмигивает.

Потом Вадим собирается отвозить её в школу. Лиза притаскивает ему белый джемпер с серыми ромбиками.

– Папа, надень это!

– Нет, сладкая, я надену вот это. – Вадим достаёт чёрный пиджак.

Лиза пытается отобрать у него пиджак.

– Папа, мне надоело чёрное!

– Доченька, отдай. – Вадим всё-таки надевает пиджак.

Но Лиза не успокаивается. Она приносит отцу коричневые ботинки, серое пальто и белый шарф.

– Надевай!

– Лизанька, повесь всё обратно, – говорит Вадим.

Он надевает чёрные ботинки, чёрный кожаный плащ и чёрный шарф. Похлопывая о полу плаща сжатыми в руке чёрными перчатками, он идёт к двери.

– Пошли, Лиза, пора ехать в школу.

– А можно мне с вами? – спрашиваю я.

– Если хотите, – пожимает плечами Вадим.


продолжение: http://www.proza.ru/2009/11/08/1173