- Уже темнеет, а тебе еще запрягать в дровни необъезженного медведя, кляча то совсем плоха, до весны не доживет.
- Эка невидаль запрячь медведя, с этим легко справляется любой сибиряк! – Прокоп снимал тулуп.
- Ты чего, старый, только оделся...
- А ну, подай кочергу!
- А что я такого сказала?
- Кочергу подай, старая, силов нетути, как спина чешется.
- А-а, так бы и сказал. На вот, милой.
Евфросиния вытерла кочергу мокрой тряпкой и подала мужу с поклоном.
- Тьфу на вас, - опять взял слово Трифон. – Пока соберетесь, мишка совсем проснется!
Прокоп заскрипел по спине кочергой. Скрип, видимо, передался жильцу под полом и тот начал чесаться, да так, что изба зашаталась, как при землетрясении. Когда стены успокоились, Прокоп ответил:
- Не проснется. Под сенями тепло, да и хозяюшка моя сермягой из верблюжьей сермяжины лаз прикрыла, а отдушину хвоей подпаленной заделала.
- Знамо дело, - подтвердила старуха. – От хвойного духа спит косолапый, как в кататоническом состоянии и сны добрые видит. По ночам, едва ветер притихнет, слышно, как чмокает во сне, что дитё малое.
Трифон воззрился на старую:
- Как ты сказала, в каком катакатани…
На помощь старухе пришел Прокоп, который теперь мучился, вытаскивая из-за спины застрявшую кочергу:
- Енто значит, как косяка перебрал. Фроська по молодости лет у Павлова академика в помощницах была. Научные слова знает!
Заготовленные давеча поленья разгрузили, дровни заняли свое место под навесом, мишке смазали лапу медом и вскоре он зачмокал, аки дитя малое. За отгостившимся Трифоном прилетел вертолет и унёс Прокопова помощника в евонный кабинет.
Надвигались крещенские морозы.