(Картинка скопирована мной из Галереи "Расписной Грелки", в которой я принимала участие со своей Мелюзиной весной 2008-го года.)
Светлой памяти Марины Жуковой — преданного друга, красивой девчонки
«С первого по тринадцатое»
Сегодня четвертое января 2010-го. Почти месяц не могла написать ни строчки: две задумки дымятся среди благовоний и разногабаритных свечей: церковных прутиков, нарядных, присыпанных серебром и золотом рождественских шаров и стрелок, вишнёвых толстеньких — моих любимых... Одна задумка — почти готовая, а вторая — замершая на взлёте, но они обе подождут, потому что первая про японскую жемчужину, что во мне, а другая — про ту идиотку-идеалистку, что опять же во мне.
Так уж получилось. Прошлый Новый год был страшновато-смешным, горьким, а этот стал перетрясательным — ну, перетряс меня всю до основанья, а затем... А затем отправил по волнам воображения. Я плыву по обжигающим водам фантазий — своих и не своих, подныривая в нежащую прохладу глубины и кружась в смешанных — то ледянящих, то согревающих — потоках.
Пусть задумки додумываются себе дальше, а я тем временем... Мои герои предпочитают всё делать быстро, а некоторые — даже очень быстро, и только мне спешить не нравится. Я выбрала этих двух раздолбаек из своего мира, в котором мечты настолько тесно соседствуют с тем, что где-то было, происходит или может случиться, что и сами-то себя с трудом отличают, не говоря уж обо мне.
Они должны познакомиться летом, как и мы с Маринкой. «Снова будешь писать про себя?» — это не внутренний голос, это — снаружи. Подслушивают... У меня очень шумные и беспокойные мысли, им не сидится, не лежится внутри, они рвутся прочь, а иногда даже убегают, когда я зазёвываюсь слишком сладко.
Я всегда пишу только то, что пишется само по себе. Вот и сейчас — честно собралась писать что-нибудь новогоднее, а в голову лезут образы давней моей подружки и меня когда-тошней и сейчашней.
В те времена Марина казалась инопланетянкой, а сейчас, наверное, с лёгкостью вписалась бы в 2010-ый, так по-космически звучащий из восьмидесятых, год. Но моя подружка не дожила. А я так и запомнила её двадцатилетней, максимум, двадцатидвухлетней, а она меня двадцатичетырёхлетней.
Так. Поскольку ничего другого всё равно придумать не могу, а сочинять-то хочется, пусть вся новогоднесть проявится в том, что я волшебным посохом Мерлина-Мороза смешаю себя с Маринкой — и поделю на две чем-то похожие на нас обеих. А после возьму да и запущу их как два фейерверка — нет, две ракеты в какой-нибудь оголтелый экстрим. Маринке бы точно такая идея пришлась по душе. А что? И впервые в жизни попробую написать экшн — надо же всё попробовать на зуб.
I
Персик в голубом атласе
«Ну, что за дура!» — первая мысль, когда очерченная лазурью задница мелькнула перед лобовым стеклом автомобиля.
— Вот это кор-ррма! — взрычал Бодибоб, заглушая сигнал, а его нога вместо того, чтобы вдавить педаль тормоза, задёргалась и замерла синхронно с челюстью.
А Бодибоб нет чтобы затормозить хотя бы руками, плавно вильнул — и мы несильно ткнулись в соседей, которые — в свою очередь — от неожиданности тоже врезались в кого-то. Конечно, все тут же повыскакивали из своих машин, дружно заматерились, пиная и поглаживая поцарапанные и побитые бока... Кто полез за мобильным, кто за бумажником, кто ещё за чем... Но мне было скучно наблюдать за разборками автовладельцев — зато виновница кутерьмы, ничего не замечая, продолжала перебирать ножками, особо не удаляясь, но и не совсем чтобы на месте. Причиной столь малой скорости была атласная юбка цвета бледной лазури. Юбка не только позволяла делать шажки, достойные гейши, но и столь вызывающе преподносила достоинства своей обладательницы, что они грозили перейти в орудие массового поражения.
«Брюки превращаются, брюки превращаются...»
То ли я сама сглазила эту семенящую катастрофу, то ли — все остальные, но в процессе преодоления какого-то бордюра с юбкой случилось ожиданное: она лопнула по шву, преобразившись в нечто болтающееся наподобие передничка. А катастрофа всё теми же крошечными шажками грозила вот-вот закончиться в приоткрывшем свою зловонную пасть ближайшем подъезде. Улица в едином порыве сначала завибрировала — но тут же и замерла. А я больше не смогла.
— Постой! — прыжок. — A я всегда быстрее пули.
Обладательница побелевшего зада и голубенького передничка еле слышно хныкала возле ступеней этажом выше. Я поднялась, оценила ущерб, прикинула возможности его устранения и произнесла как можно более дружелюбно:
— Привет! Я — Быстрая смерть. Подожди минут пять, принесу тебе свой спортивный костюм. Переоденешься — и мы с Бодибобом подкинем тебя до центра, купишь себе что-нибудь подходящее. Как зовут-то?
— Лю-люся.
— Жди, Люлюся, и не страдай больше. Разве ж это горе? Горе — это когда тебе даже Быстрая смерть не поможет, — произнесла я коронную фразу Бодибоба и помчалась за штанами и курткой.
Бодибоб остаётся без боди, а я без Боба
Багажник не открывался.
Машина тоже.
Сквозь опущенное стекло я услышала песенку из «Стиляг» по кругу, под которую мы с Бодибобом тоже по кругу так... — закрыла глаза и поплыла.
На втором круге мне пригрезилась Люлюся, которая почему-то вместо всхлипываний придушенно верещала. Я встрепенулась и запустила руку в салон.
— Бобби, подъём! — мой вишнёвый ноготь требовательно и настойчиво поковырял ощетинившийся редкими волосками, ставший нечувствительным затылок Бодибоба.
— Бо... Оо-ооо!!!
Небо затанцевало — и я скорчилась на асфальте возле машины. Минута, ещё минута... «Люлюся!» Я вскочила и бросилась туда, где оставила Люлюсю. В этот миг сзади меня заревел мотор. Можно было не оборачиваться — под соло саксофона от меня на бешеной скорости увозили тело одного моего любовника и большие деньги другого.
Люлюся теряет голос и находит друзей
Вонючий подъезд без Люлюси вонял ещё гаже. А на втором этаже я заметила брызги крови на ступенях и лазурный лоскут. Брызги вели к одной двери, шумели явно за другой, кусок юбки голубел примерно посередке. Выбрала шум — и не ошиблась. Потому что когда я снесла замок и ворвалась в квартиру, то увидела, как Люлюся, стоя на коленях, отчаянно молотит каблуком лежащего ублюдка. Второй, с заплывшим кровью глазом, воет от боли рядом.
Мне стоило немало усилий отвлечь Люлюсю, выдав в общих чертах последние новости. В свою очередь, Люлюся, выбивая зубами латиноамериканские ритмы, больше знаками, чем словами — потому что совершенно охрипла от ора — поведала, что именно два урода успели сделали с ней, а она — с ними за примерно восемь минут.
Пока я соображала, как бы мне привести Люлюсю в такой вид, чтобы можно было вывести её наружу, зазвонил телефон. В поисках люлюсиной сумки, а в сумке — мобильника, я решилась сделать звонок жене Макса.
— Римма?
— .....
— Нет, не Вероника Волобуева!!!
Я заметила, как Люлюся вздрогнула на застывающую лаву моей интонации — и упрыгала на площадку.
Вскоре возле подъезда захрюкал лимузин Риммы — и два её охранника с огромным пакетом, в котором была одежда и необходимая всячина для Люлюси, поднялись на второй этаж. Они так и остались в квартире, а я отнесла Люлюсю в машину к Римме, которая разлила в три чайные кружки бутылку коньяка, выложила на тарелку разрезанный на три доли лимон и ломтики чёрного шоколада. А затем провозгласила, сверкнув фиолетовой линзой в мою сторону: «За дружбу!»
Женская солидарность как способ и средство
— Прекрати истерику и запоминай: деньги у того, кто угнал машину с телом Боба.
— Но ты же...
— Что? Соврала, что бабки со мной? Да. И ещё совру, когда надо будет.
— Сука!
— А что мне оставалось, по-твоему...
— Хитрая сука!
— Ну, я-то хотя бы хитрая.
— Полтора евролимона! Или ...два?!!
— Римма, отвянь.
— Так когда вы с Люськой уберетесь?
— А кто сказал, что мы собираемся уезжать?
— Сука!
— Денег дай.
— Сколько?
— Полсотни кусков пока хватит, а там посмотрим. Максу только не проболтайся, что в городе зависла Быстрая смерть. Найдёт ведь... Тебе же будет хуже.
— Сука!!!
Мужской шовинизм
— Привет, Макс.
— Быстрая смерть, ты?
— Я.
— Не такая уж ты и быстрая...
— А ты ждал?
— Я тебя всегда жду. Ты где?
— На вашей даче.
— Щас буду.
— Римма тут.
— Тогда буду не прямо щас. Короче... позвони, как уедет.
— Хорошо. А почему ты не спросишь про деньги?
— Хорошо. Где деньги?
— Там же, где и труп Боба.
— Кто его?
— Когда я узнаю, кто это сделал...
— ...ты скажешь мне...
— ...что он мёртв.
Меня лишает свободы шовинист, а Люлюсю — Римма
Макс заявился через четверть часа — плевал он на Римму, да и на всех вообще. Хотя на меня он всегда плевал чуточку меньше, чем на остальных. Наверное, всё-таки опасается немного, а может, и не только опасается... Но я стараюсь об этом не думать, потому что такие, как Макс, женщин могут только... или вовсе, или до смерти.
Римма сразу засобиралась в город и, чтобы угодить Максу, предложила захватить с собой бессловесную Люсю — бутики обозреть. Люлюся, которую от Риммы, как и меня, одновременно тошнит и трясёт, понятное дело, пыталась отвертеться — мол, здоровья, голоса и настроя нет, ну, и типа того... Но когда Римма уже вознамерилась сделать доброе дело, она сметет на своём пути не одну депрессивную немую, а хоть целую депрессивную капеллу немых.
Ну, я чего-то запереживала за Люлюсю, но вырвать её из когтей Риммы не удалось, потому что Макс тут же поволок меня на свою половину. За три часа он меня чуть не загрыз, а потом запер в своём кабинете, приставил коммандос — и, по его словам, отправился мстить за Боба и защищать своих баб. Как же, баб — бабки поехал свои выручать... Хотя там где бабки, там нередко и бабы.
Не смотрите на ночь русское телевидение!
Первые полчаса я, переругиваясь с охраной, без успеха пыталась вышибить дверь и высадить окна. Когда стемнело, с отчаянья полезла в холодильник за водкой — достала чёрную икру, масло, лимоны, авокадо, копчёное сало, венецианское мороженое и включила телевизор.
Лучше б я разбила об него бутылку до включения. Во весь 2-метровый экран на меня таращилась размалёванная, как индеец, Люлюся, которую засняли камеры слежения казино, а голос телеведущей информировал, что два часа назад в игровой зал для VIP-персон ворвалась неизвестная — и молча открыла шквальный огонь. Ранены три охранника и два посетителя. К моменту прибытия милиции нападавшей удалось скрыться.
«Ааа-а!!! Аа-аах...»
Охранник Костя — я сама в прошлом году его учила неподвижной мудрости, духу искренности, а также бегать на одной ноге — свалился справа, а охранник Владя — перелетел за порог и покатился по ступеням. Владю я ещё ничему не успела обучить. Пусть хотя бы падать поучится. Остальные сами приладили мне сюрекены и табиюми. Ну, а четыре моих какуте всегда на мне.
— Лёнь, подкинешь до «Лестницы в небо», но так, чтобы никто...
— Я могу подъехать на фирменном фургончике ресторана «Весёлая устрица». Нужно взять кого-нибудь для прикрытия? Можем переодеться кем хочешь: МЧС, скорой, ментами, ВВС США...
— Что ты, Лёнчик, там же на каждый квадратный метр двухметровый терминатор с нунчаками. Мне бы в казино шёлковой нитью... Уж иглу-то я им на месте организую.
— А возьми тогда шарики от Ши Тцу. Там какой-то наркотик-парализатор с запахом ландыша — ни тебе дыма-огня, ни тебе шума-треска, а часов восемь все ничего не могут и только подёргиваются в экстазе. Очень прикольно — на нас же испытывали... гы-гы-ыы...
— А давай.
«Кто шляпку спёр, тот и тётку...» далеко не всегда
— Машину отгоню, а сам буду на крыше со стороны бюро. Ты, главное, говори хоть что-нибудь, когда возможно — где находишься, что делаешь... И микрофон не потеряй.
— Спасибо, Лёнь.
— Чин Гоу.
— Гоу Чин.
«Первый этаж чист... Второй этаж чист... Ай да Ши Тцу, ай да... Лан-ды-ши... Лан-дыши... Лан...»
— Дыши, дыши!
Ххрр-рр...
— Молодец, Быстрая смерть.
— Ррр-ххх... рр-рхоберт! Роберт, это что — ад такой?
Точно, ад — в рай-то ни мне, ни Бодибобу не светило же. Это что, кого при жизни, того и в аду, что ли? Пока другой любимый не помрет, наверное.
— И кто ж меня, интересно? Вроде, только я всех, насколько помню...
Пытаюсь сфокусироваться на Бобе, но плыву, плыву... Говорят, когда человек умирает, он с трудом адаптируется.
— Правильно помнишь. Ты всех. И себя тоже.
— Ах-хрр... ты ржёшь. Почему?
— Потому что ты дурында, Быстрая смерть. Даже глупее своей Люськи.
— А где Люлюська, Хррр... Ххрр-Роберт?
— А чего так официально?
— Неудобно теперь тебя Бодибобом — вроде, и боди-то уже никакого...
— Не, пока ещё можешь.
— Боб, ээ-эй, куда?
— За Люськой.
Ничего не видно, очень плохо слышно и мало что понятно
«Думай, Быстрая смерть, думай... Боб жив? Боб меня откачал. Нет, раньше! А вот, что важно — зачем меня заманили сюда? Чтобы нейтрализовать, это — ясно. Но зачем я нужна, и я ли — неясно.»
— Только не ор...
— Аа-аа!!!
— Прекрати орать. Чин Гоу.
— Ххр-рГоу Чинххх-рр. Лёнь?
— Не ори, пожалуйста. У нас сорок секунд, чтобы... Пять!!!
Не, ну это — нормально? Лёнчик заткнул мне рот колючей белой розой — лан-дыши... тьфу, мерзость, ненавижу теперь! — бумажными салфетками, завернул в портьеру и куда-то тащит. Или не тащит? Нет, он не тащит! Он сбросил меня куда-то с высоты — и я лечуу-уууу. Прилетела. Долго же я... хрр-р... Или не-хр-долго?
Надо же делать что-то срочно, но я никак не вспомню, что... А рот забит бумагой так, что я скоро не смогу даже думать... Точно! Я же как раз и начала думать, когда ко мне подкрался Лёнчик. А дальше? Он меня выкинул из окна — второй этаж — однако и место подготовил. Знал, что выкинет? Или ему помог Тимур с коммандос? Плохо, когда ни черта не соображаешь. Боб почему-то знал, что я тут, Лёнчик готовился выкинуть меня из окна... А я тут распласталась, спелёнутая — ни лягнуться, ни подавиться, и гадаю, кто Люську завлёк в казино, и кто — а главное, кому? — меня сейчас подставил. Точнее, подложил... Ххр-хахр-ррр, ха-харрр-р... Щас сдохнухрр... отх-р смех-хра...
Люлюська как оружие массового поражения
Постепенно до меня доходит, почему примчался Лёнчик. Когда рот забит бумагой, я думаю внутри, а когда рот свободен, автоматически бормочу в микрофончик, который в пуговице воротника моей блузки. Ну, а поскольку Лёня слушал мои бормотушки, он и был в курсе всего — и когда Боб отправился за Люлюськой... Хоть это прояснилось.
Но если Боб — жив, значит, он меня просто-напросто кинул, притворился мёртвым — а как ещё от меня можно отделаться? — и сбежал с деньгами. Так за два миллиона Макс просто-напросто убьёт Бодибоба — и скажет, что так и было. Тем более, что так ведь и было — ну все думают, что так было. Я же сама всем об этом и раззвенела: мол, кто убил Боба, тот и угнал машину с трупом и деньгами. Это что же такое получается? Бодибоб мало того, что бросил, мало того, что обокрал — денежки-то мы вместе у Макса выцарапали — так он ещё и Люську под монастырь подвёл — теперь она у всех ментов главная террористка планетарного масштаба. А я-то... Ах, Бобби, ах, зверхр-ррь...
«Пусть всё будет так, как ты захочешь... Пусть твои глаза, как прежде горят... Я с тобой опять сегодня этой ночью...» Ой, а кто это меня ...разматывает? Не, только лицо, вроде... Ой, волосы мои, больно же!
— Быстрая смерть, это — я. Только не кричи...
— Ххр-рр...
— А, поняла. Ты не можешь кричать, потому что у тебя во рту что-то. И это отлично. Щас-щас, погоди, Люська тебе кляп отковыряет, но попозже, твоя гадина Люська теперь всё может, кроме говорить. Поэтому не брыкайся, пожалуйста. Мы с Люськой тебя щас перекатим в подвал соседнего дома.
— Ххр-рр!!!
— Да, не шуми ты, не шуми. Уже почти на месте же. Всё, заворачиваю голову обратно — и вперёд!
Кому — «лестница в небо», кому — «дорога в ад», а кому и — «благие намерения»
Меня размотали, как и обещали, в подвале дома напротив казино. Подвал оказался вполне приличным. Нас было трое: Люська, Римма и я. Жена Макса сначала показалась мне лишней, но по ходу я пожалела, что в нашей группе только одна Римма, а не хотя бы пяток.
Кляп доставил хлопот, потому что успел, вступив в реакцию с моей ядовитой слюной, стать твёрже камня. Люлюська непрестанно вилась возле меня, размачивая его газировкой, которую выхватила на улице прямо из рук какого-то зазевавшегося прохожего Римма.
Когда же, наконец, я, отплевываясь белыми бумажными комочками, мерзко напоминавшими запах парализатора, дослушала рассказ Риммы, сопровождаемый шипением Люськи — всё не то чтобы стало на свои места, но, по крайней мере, к этому устремилось.
Итак, не время умничать и предаваться сантиментам. Но несколько минут точно есть.
Ты привыкла полагаться на себя, Быстрая смерть, но с первым мужчиной, который заставил петь от восторга твою душу, а тело истекать нежностью, ты потеряла скорость и чутьё. А со вторым — пусть он и не был вторым в твоей жизни, как и первый — первым... ты потеряла силу и разум. И теперь тебе нужно просто спасать всё, что осталось от себя самой, а также Люську с Риммой из этой типично мужской заварушки, когда на кону, с их стороны, как всегда, самость и собственность, а с твоей — только две насмерть перепуганные бесконечно отважные дурные бабы и ты, которая никогда ничего не боится, кроме как потерять тех, кто дорог.
— А теперь постараемся собраться. Люлюська, перестань шипеть — так никогда не заговоришь. Римма, а ты прекрати метаться и просто покачайся немножко с закрытыми глазами, вот так. Садись к нам с Люськой рядом на портьеру — и тепло, и удобно.
— Не могу я так, мне юбка мешает!
— Люлюсь, объясни Римме, что происходит с юбками, когда они мешают содержимому... Хр-рр. А вот ещё... ххр-рр. Где та штучка, из которой ты «вела шквальный огонь»?
— Я её где-то потеряла, — со слезами на глазах прошептала Люлюся под мой хохот. — Но забыла, как...
«Пусть всё будет так, как ты захочешь...»
Изменить Римме внешность не составило труда. Моя блузка поверх её топа преобразили фигуру, «египетская земля», обильно напылённая на её белые прядки — цвет волос и форму причёски, смытый газировкой макияж — лицо. Без фиолетовых линз сероглазую Римму даже Макс с десяти сантиметров не узнает, как, впрочем, и она его. Но без линз она вообще-то никого не узнает, кроме своей машины, а нам только это и надо.
Люська с её западающей в мужские души задницей и растиражированной по телику физиономией должна была до последнего не показывать из подвала носа.
Я решила для начала срочно убраться куда подальше, потому что пока совершенная загадка, кто, кого и зачем... Осмотреться, разведать, что и как без нас, а уж потом... Что «потом» я пока себе представляла очень смутно, но то, что смываться необходимо прямо сейчас, яснее ясного.
Римма вернулась из автоэкспедиции подозрительно быстро и ещё более подозрительно величественная. Обычно на неё нападал никак не вяжущийся с её скромной внешностью — а тут ещё сведенной до предельного минимализма отсутствием косметики — монументализм только при наличии обезумевшего поклонника.
Так и есть — машина не её, за рулём какой-то тип, но, вроде, не очень отвратительный. Снисходительно кивнул, а глаза серьёзные и вдумчивые, как у шахматиста на футбольном матче.
— Римма, кто это?
— Ты хотела поскорее, так давай же! Мы специально покружили несколько раз — давай тащи Люську!
— А вдруг он нас...
— А вдруг мы его...
— Ну, ладно, едем.
Мы сбежали от Бодибоба, Макса, Лёнчика с Тимуром и коммандос. Правда, надолго ли...
II
Шах и Маты. Расстановка
Пока Римма исходила очарованием на переднем сиденье, Люлюська сопела у меня на плече на заднем. А мы с шахматистом молча пятнали друг друга взглядами в зеркале обзора. Надо отдать должное, гнал он умело. И подозрительно предусмотрительно запасся дизелем.
Когда отключилась и Римма, шахматист, не поворачивая головы, подал голос.
— Девушки, вероятно, скоро захотят попить, поесть и в туалет...
— Не факт, что скоро. И не факт, что в этой последовательности.
— Через километров двадцать справа мотель и заправка, заедем?
— Ночью поведу я.
— Права с собой?
— Да.
— Тогда посмотрим.
Шахматист не представился. Вдобавок не поинтересовался, кто мы, куда едем и почему. Однако сразу просёк, кто в нашей троице за что отвечает, и обращался соответственно возможностям ходов и расположения. Римма — слон, Люська — конь, я — ко... правильно — ферзь. Мне же не давала покоя мысль, какого чёрта эта ладья нам помогает. Понимала, водила-шахматист мог назваться любым именем, хотя и его настоящее всё равно никому бы ничего не сказало.
Мотель «На кол»
Как и ожидалось, проснувшиеся тут же потребовали вразнобой всё из перечисленного и даже больше, едва мы свернули к мотелю. Шахматист припарковался и вышел из машины. Я, в отличие от слона и коня, оказалась снаружи чуть раньше, а потому свободно его разглядывала. Что уж там проверещала моя команда, пока шахматист открывал им двери и выводил из салона, оставалось только догадываться.
— Оригинально, — опасливо хихикнула Римма, покосившись на вывеску мотеля.
— Да просто несколько букв не светятся, — невозмутимо отозвался шахматист, одной левой приподняв моего слона на высоту забавной надписи.
— А-ах... и точно. Но и «на колёсах» — несколько двусмысленно, не находите?
Тем временем конь завистливо топтался возле ладьи с не занятой слоном стороны, а я не представляла, как вернуть их обеих в исходную реальность.
— Ой, там не «на колёсах»! «На колах», ты просто не заметила без своих линз. Может, и было когда на колёсах, но осталось точно – на колах. Жуть какая-то средневековая!
Люлюську шахматист вознёс на уровень Риммы правой рукой — правда, не столь легко, как Римму. Ещё бы — задница моего коня намного увесистей слоновьей попы ХS.
А пока ладья качнулась под двумя фигурами — я вытянула из кармана его джинсов бумажник. Пара секунд, не более. И почти вернув на место — скорей, почуяла, чем поняла: поздно.
Ага...
Бумажник — на земле, я склоняюсь за ним с фонариком под немигающим взглядом шахматиста.
Представление
— У меня что-то выпало из кармана?
— Что-то – да, но у кого и откуда... может, подруги растеряли на взлёте. Хорошо, фонарик захватила... а, вот!
Люське как самой фигуристой не повезло — не удержалась на копытцах, когда ладья технично осуществила рокировку, выхватив из моих рук свой бумажник.
Римма спрыгнула слева — и помогала подняться коню, тревожно поглядывая на шахматиста.
— Что ж, давайте знакомиться. Сведём же к минимуму дополнительные риски!
По смеющемуся взгляду было ясно, мои манёвры он оценил. А оценив, принял решение.
— Дмитрий Шахов. Это всё, что вам следует знать. Во всяком случае, пока. Подумал, что, выручив вас, облегчу и свою задачу. Мне продолжить?
— Не сейчас.
Представление продолжается
Я первой заметила несколько чужих фигур возле припаркованной на стоянке мотеля машины шахматиста — и кивнула остальным.
Наша четвёрка тут же скользнула в подъезд под вывеской. Наружу выбрались только я и Шахов. И стали приближаться к стоянке — я короткими перебежками за кустами, а он — ползком.
— Давай уже номер перепиши!
— Не нанимался заляпанные номера с левых тачек переписывать.
— Так сбегай за тряпкой, оботри – и перепиши!
Фигуры препирались возле багажника машины, а мы с Шаховым залегли в метре от них. Посмотрели друг на дружку — и устремились обратно.
— Пусть себе пишут, – шахматист, удачно оказавшийся Шаховым, почти улыбнулся. — Это не тачка левая, это номера на ней сменные.
— И что теперь? — улыбнулась и я совпадению фамилии и ассоциаций.
— Теперь зарегистрируемся, возьмём ключи, забросим свои вещи, поедим, и — до утра.
— А что с продолжением?
— Знакомиться — прямо сейчас, а вот разговор — после культурной программы. Документы есть?
— У меня — водительские права на чужое имя, а подруги свои паспорта оставили там, откуда сбежали.
— Понял. Берём два номера — на меня и на тебя. А я скажу, что снял себе двух девочек на ночь.
«Мерлезонский балет», акт первый
Шах соображал мгновенно, правда, не учёл, как отреагируют на «двойной съём» Римма и Люлюська.
— Да! — слон сделал свой ход.
И кто бы сомневался, Римма с утра считала Шаха своей добычей.
— Ни за что!! — бессловесная коняшка взбрыкнула не на шутку.
— Тогда придётся мне тебя на ночь снять, — ткнула я в бок Люську. — Небось, как из автоматов палить — в первых рядах, а как мужика порадовать — уже и слабо.
Но объясняться не понадобилось. Администраторша указала обгрызенным ногтем на прилепленный скотчем захватанный листок. Условия проживания в мотеле, стоимость, услуги… Не заглянув в водительские удостоверения, закинула их в ящичек стола и достала ключи.
— Платить сразу. Туалет и душ — в конце коридора. Еда и напитки — в кафе возле заправки или в баре. Сдать мне комнаты завтра не позднее девяти утра.
Шах достал бумажник, отсчитал нужную сумму, затем добавил ещё купюру — и обменял на два ржавых ключа с деревянными грушами.
Купюра сверху, казалось, несколько размягчила суровую тётку.
— В кафе кормят неважно, лучше прогуляйтесь до бара — до двадцати четырёх открыто. Тут неподалёку. Да я вам сейчас и схемку нарисую, чтоб не заплутали.
Акт второй
— Придётся каждой из вас открыть своё имя. Не могу же я всё время обращаться к вам косвенно.
Римма с Люлюськой уставились на меня — слон просительно, конь вопросительно.
— Знаешь, Дмитрий, у девчонок есть, конечно, имена — но мы ещё не настолько тебе доверяем. А выдумывать неохота. А вот у меня уже давно только прозвище. Так что выбери для нас какое-нибудь одно на всех, а мы втроём обязуемся на него откликаться.
— Нечто подобное я, в общем-то, и ожидал, — голос Шаха потеплел. — Что ж. Будете Матой — точней, тремя Матами семьи Хари. Харизматично, коротко, а главное — легко запоминается.
И тут нам припомнилось, как мы Дмитрия между собой называли, а в сочетании с тем, как он теперь станет кликать нас… короче, смех — да и только.
Акт третий
В баре было темно и пахло сладостями. Шах заказал всем жаркое по-домашнему и самовар. Помимо нас, пары-тройки спящих клиентов, Стивена Сигала, оказавшегося официантом, и Джеки Чана-бармена никого не было видно. Кухня — слева за дверью, неподалёку от барной стойки. Готовил Джеки Чан. А кормили и в самом деле вкусно. На самоваре подали заварной чайник, от заведения — сахар кубиками, лимоны, пряники и солёные сушки с маком. Шах плеснул из чайника и напрягся. Почуяв сильный аромат лакрицы, я мигом сбросила чайные ложки и, поднимая, шепнула каждому: «Ни в коем случае — опий!».
Шах продолжил разливать, опустошил чайник и потребовал два новых или один, но побольше. И пока официант с барменом хлопотали, аккуратно выплеснул содержимое стаканов в открытое окно за портьерой.
Возбуждённые опасностью Римма с Люлюськой с трудом подчинились таки моей мимике и нехотя развалились на креслах, закатив глаза. А мы с Шахом работали на телепатической связи. И когда Стивен Сигал принёс нам чайник, а Джеки Чан удалился с подносом на кухню, я, цепляясь за ножки столика, выбралась в проход и, заплетаясь языком, обратилась к официанту.
— Дм-дамская комната где?
И снова «Мерлезонский балет»
Стивен ни слова не успел ответить, как был выведен из строя Шахом. И пока тот рубил в капусту подоспевшего на выручку официанту охранника — Шварценеггера в молодости — я обварила Джеки из большого чайника, а затем отправила в нокаут. Из салфеток мы соорудили три кляпа и забили пленным рты до горла. Римма нервно грызла сушку, стаскивая скатёрки с соседних столов, а Люська споро скатывала их в жгуты.
— Надёжные путы, да, — одобрил Шах, связывая правую руку официанта с левой рукой бармена, а правую руку бармена с левой рукой официанта, затем то же самое Шах проделал с их ногами.
— Теперь главное, чтоб эти герои не померли до первого вопроса. От удушья или от нарушения кровообращения.
— Небось, не помрут злодеи.
— Только вот куда их в таком виде?
— Ну да, ни под один стол не затолкать, ни оттащить никуда...
— Можно попробовать перекатить их на портьеру — и на кухню.
Порубленного, заткнутого и повязанного Шварца Шах в одиночку вывалил за порогом бара.
Мы еле протиснули связанных в дверь кухни, затем оглядели бар. Всё чисто. Римма и Люлюська постарались максимально восстановить обстановку.
Времени до закрытия оставалось всего-ничего, спящие клиенты — живее живых, хоть и под кайфом. А Маты за нашим столиком дружно догрызали маковые сушки, запивая их прямо из бутылок захваченного бара. Шах достал мобильный телефон и вышел наружу. Он вернулся через несколько минут — присел рядом и отхлебнул моей газировки.
Предложение
— А с вами вполне успешно партизанить, дорогие Маты.
Римма и Люська аж залоснились от удовольствия, а я рассчитывала на продолжение, как и было обещано, «после культурной программы». Но и не стала сетовать, когда Шах протянул нам ключи.
— Отправляйтесь-ка в мотель и постарайтесь хорошо отдохнуть. Я разбужу вас утром — перекусим и продолжим путь. Согласны?
Ясно, что Шаху необходимо попытать и передать пленных, а нам — поспать перед дорогой и новыми приключениями.
Согласно «съёму», Римма легла в номере Шаха, а Люлюська завалилась на мою кровать. Я взглянула на часы — можно и в самом деле отключиться часа на четыре — и повернулась спиной к коню.
Как только проснулась, не раздвигая шторы, выглянула в окно. Машина Шаха стояла на месте. Я закрыла Люську на ключ и с помощью пилки для ногтей попала в комнату Дмитрия. Мой слон тревожно вздыхал и всхлипывал во сне.
«Ага, на душ — пять минут, а потом — в разведку...»
Приказ
Шах перехватил меня на выходе из душа.
— Теперь ты скажешь, куда вам надо?
— Подальше. Но пока не решили, куда. Мобильники — бросили, паспорта — тоже. Мои липовые права, фонарик, кое-какие вещички, косметички, немного налички — вот почти всё, что пока с собой.
— Знаешь, кто вас ищет?
— Предполагаю.
— Не хочешь рассказать, в чём дело?
— Хочу.
А ведь не хотела.
На войне-то проще: приказ — и точка. Или: план разработан, задачи поставлены — выполняй. А тут… И я выдала Шаху всё. Про себя, про девчонок, про мужчин, про лимоны, про засады, про живых и опасных, про мёртвых, ну и про того, кого считала мёртвым, а он оказался живым.
Шах слушал молча.
— Перепиши-ка вот сюда, — он отлепил и перевернул чистой стороной лист с условиями и правилами мотеля. — ФИО, даты рождения, места рождения, места проживания, места службы... и вообще всё, что вспомните. Иди в комнаты, поднимай подруг — и чтобы через пятнадцать минут было готово.
Согласна на жизнь
Ни конь, ни слон уже не спали, так что задание Шаха мы выполнили даже пораньше. Пока завтракали, он смотался куда-то и вернулся с новостями.
— К вечеру получите свои паспорта и водительские права. А пока собирайтесь с мыслями — кто желает что-либо изменить или уточнить, говорите сразу. Сначала едем корректировать имидж, после — фотографироваться.
Римме уточнять ничего не было нужно, Люлюська попросту отказалась от водительского удостоверения за неумением и неимением. Я же с трудом представляла, как смогу привыкнуть к собственному почти забытому имени. Претенциозное, чуждое. В детстве-то называли Веточкой.
— А давай тебя подсократим. Скажем, до Виты. И динамичнее, и обозначает «жизнь», — Шах умел уговаривать.
— Ну если жизнь — наверное, стоит согласиться.
— Даже не сомневайся, — растроганная Люська чуть не плакала, вспомнив, как я ошарашила её при знакомстве своим прозвищем.
— Соглашайся! Вита... Вот уж кого точно искать не станут, — и Римма поддержала меня.
— Искать — ну да, навряд ли.
А впрочем, кто ж себе не ищет счастливой жизни и быстрой смерти!
_____________________________________________
ШАХ, МАТЫ и другие фигуры. Вместо послесловия
http://artfiles.alphacoders.com/497/thumb-49741.jpg
Много лет назад меня одарила дружбой женщина-воин. Марина была юной и бесстрашной, по-земному прекрасной и сильной, как сказочный дракон. А я о ту пору — слабая, к тому же — трусиха, вызвала в ней потребность защищать, оберегать, учить стоять не столько за себя и свою шкурку, сколько за всех обижаемых, за всех слабых и малых, за всех ранимых и кротких.
Помню о ней, ищу её черты в ангелах и в людях, хотя она и была далеко не ангел, но мало кто из людей был способен на такую преданность и благородство. И каждый Новый Год, перебирая драгоценные дни, зажигая свечи, благодарю небеса. За всё, что было, есть и будет. За всех, кто навсегда со мною.
В каждом из нас столько силы — сколько веры, сколько любви.