Сидоровна накинула на голову шерстяной платок, привычным движением подтянула его и замерла:
-Что ж творится-то, а? За столько лет одну путёвку дали, да и ту мужику. Бабы вкалывают, как лошади, а отдыхать на Новый год в заграницу мужика посылают!
Правой рукой Сидоровна обмотала длинный конец платка вокруг шеи, подоткнула его у подбородка,сердито хмыкнула и толкнула ладонью дверь.
Утренний морозец пощипывал и бодрил, Сидоровна похрустывала валеночками по свежему снежку к правлению.
-Учителю нельзя… начальникам нельзя… дедов не отправишь … Остаются «эти» и Колька с лесопилки. «Эти» и тверёзые с пьяными глазами… значит, - Колька…- Сидоровна засеменила по крутой тропинке вниз к мосточку, что перекинулся через овраг.
За оврагом притих перелесок.
Ёлочки, будто девчонки на танцах, выстроились в плотный рядок. Застыли скромницы, кутаются в снежные шубейки, поглядывают украдкой на редких гостей: красногрудого, будто спелое яблоко, снегирька, суетливую сороку, приблудившегося беляка.
Каждый раз, пробегая мимо ёлочек, Сидоровна вздыхает украдкой, радуясь ненаглядной их красоте. Словами сказать не умеет, а только, улыбается тихонечко - «девоньки-подруженьки мои…» - и вдруг, спохватившись, хмурится и торопится прочь.
Сидоровна ступила на крыльцо, наклонилась, чтобы взять в руки голик да обмахнуть от снега валенки и застыла: на неё смотрели черные глаза Цыгана. Морда собачонки покрылась инеем, бровки вздёрнулись домиком, уши повисли тряпицами.
-Чё ты здесь? А Колька …где Колька-то? Не запил ли и этот?
2.
Баба она честная. За неё вся контора голосовала, когда выбирали профсоюзного начальника. Вот и про путёвку Сидоровна сказала так: «Мужик должОн уметь с конём управляться. Все успехи посчитаем, а потом проверку вам устроим. Который ещё не забыл где морда, где хвост у коня – того путёвкой и отметим. Всё!»
Ясное дело - Коля выиграл! Мужики маленько поспорили, но потом решили, что пусть едет в эту Венгрию, пока молодой.
- Но чтоб пустым не возвращался. Чего там у них главное: маски, может, какие? Тогда в клубе повесим, или, может, к примеру, табак хороший… Водка-то слабая, а табак – это да… Вези, Колька, табак.
Сидоровна путёвку Коле вручила, молча костяшками пальцев по столу своему пару раз стукнула – лучше бы ругнула – и только потом сказала:
- Смотри у меня, Колька! Опозоришь – шкуру спущу! Иди к Игнат Петровичу учить карту. И одЁжу проверь, а вечером - ко мне… покажешь, как собрался в люди. Понял? Эх, горемычный, нет у тебя баб в доме!
Кольку сильно смущали ботинки, потому что из-за них вышел спор. Девчонки говорили, что там все ходят в кроссовках, а Сидоровна с Игнатом пошептались и сунули Кольке чёрные, свадебные, лакированные с острыми носами полуботиночки Игнатова сына.
Каждый ботинок Колька обернул в газету, чтоб не поцарапать блестящую кожу, потом устроил в угол клетчатого чемоданчика. Две бутылки водки тоже обернул в газету, проложив между ними майку с трусами, и всё это вместе завернул в белый праздничный свитер для мягкости. Пакет фабричный с плавками распечатывать не стал, а так сверху и сунул: а кто его знает, может, и не сгодятся там плавки-то? Верну Нинке в магазин… обещала взять. Ну, рубашки, книга библиотечная в дорогу, то, сё… тапки – собрался.
Сидоровна сказала, что от района Колька будет один, что встреча с группой и руководителем в десять утра в городском центре. Что, мол, смотри, парень, подведёшь – тебе этого не простят.
- И на кой мне эта заграница… - струхнул Колька, - мужики на зимнюю рыбалку собираются, а мне в ботинках остроносых спотыкаться по музеям ихним.
3.
Галина Никаноровна, старшая группы, растянула и без того тонкие губы в ниточку, посмотрела на собравшихся поверх очков и, прижав ладошкой непослушную завитушку у виска, спросила, как выстрелила:
-Все?
-А кто его знает, - хохотнул Колька.
-Фамилия?
-Петров…
-…раз! Считаемся парами, запомнить фамилию соседа, об отлучках докладывать мне или ему, - старшая указала на старичка в отутюженных брючках. – Сувениры взяли? Сложить ему в пакет. Водку не пить до места. А там - оставить на Новый год по бутылке… может, тоже пойдёт на подарки, расходов будет много.
- Ёшкин кот... влип! Пару хоть бы успеть себе взять, а то опять сосчитают, - Коля глянул по сторонам.
Коле досталась тётка с красными губами.
-Николай, Вы не против, если я сяду у окна?
-Ничего я не против, - улыбнулся Коля.
-В первый раз едешь?
-…ну!
- Не тушуйся: главное, в ресторане ножей-вилок не бойся и не перекладывай по-своему, а бери с краю к каждому блюду – не ошибёшься… поешь – вилку в тарелке оставь, фужер с вином держи за ножку и не выпивай всё сразу… Ну, спросишь по ходу у меня.
-Хорошая баба, - подумал Николай и угостил её бабшуриным пирожком.
-Дурак-дураком, - подумала Маринка, - двенадцать дней отдыха коту под хвост! Надо что-то придумывать…
4.
-Ну что ты, Надюш… парень он хороший, весёлый, общительный… не пропадёт,- Игнат Петрович подвинул Сидоровне вазочку с малиновым вареньем, обнял свой стакан ладонями, будто согревал озябшие пальцы, и улыбнулся.
-Ох, Игнат… наш Колька - не твой городской сынок, дальше района нигде не бывал, боюсь, не в радость путёвка ему будет.
Игнат улыбнулся в усы:
-Помнишь, как ты ко мне приехала в город-то? Ведь не забоялась…
-Это я на Ирину твою обозлилась: я с молоком да яйцами к тебе, а она – на-ко! пританцевала на каблучках. И ты гривой своей трясёшь да радуешься: дурак-дураком.
Как ты там выплясывал-то? «ёлочка-иголочка, зелёненькая, девочка-красавица мудрёненькая…». Вот-те и мудрёненькая!
-…да, ёлки-иголки, сплясал я пляс под Новый год, кхе… надолго напел себе песенку, ёшкин кот, - кашлянул в кулак Игнат.
-Пойду я, Игнат, Цыган не кормлен. И, зараза такая, не идёт ко мне! Так у Кольки под крыльцом и сидит… ждёт, - Сидоровна наклонилась к окну. – Луна-то какая полная. Ох, что-то сердце у меня жмёт… не к добру.
Цыган ждал Сидоровну у крыльца, но, заслышав её шаги, потрусил навстречу, помахивая куцым хвостом. Потом, получив порцию прокорма, в минуту всё заглотил и опять скрылся.
Ночью Сидоровне снилось, как Колька вырубает её елочки. Она по сугробам рвётся к нему надрать уши, проваливается в снег, кричит, а голоса совсем не слышно. Зато слышно, как воет волк. Или не волк, а Цыган… А Колька смеётся и стучит и стучит топором «тук-тук», будто по голове кто Сидоровну бьёт.
Проснулась она от стука в окно, села на кровати, тряхнула головой и, ничего толком не поняв спросонья, сунула ноги в валенки и побрела отворять дверь.
На пороге стояли председатель с баб Шурой и суетился под ногами Цыган.
Игнат Петрович умер, видно, ночью. Утром к нему с молоком пришла баб Шура и - на тебе!
Сидоровна только и смогла сказать:
-Лапника нарубите побольше… любил Игнат ёлку… - а потом замолчала да так до самых похорон из дома и не вышла.
5.
Колька проспал.
Всю ночь он проворочался с боку на бок, даже вставал разок и курил в открытое окно. Тянуло морозцем, но на улице было черно: снег так и не выпал. На сизом небе перемигивались звёзды, и такая напала на Кольку тоска, что хоть вой:
-И небо одно, и звёзды одни, а чё-то не радуют они здесь – чужие. У нас-то, бывало, выйдешь из бани, да пока по тропочке бежишь к крыльцу, хоть разок, но глянешь на ту, что за трубой прячется. А здесь понатыканы, как в музее. Колька покрутил в руках окурок и засунул его в спичечный коробок.
Разбудил Кольку окрик Галины Никаноровны:
-Куда? Всё узнаешь после завтрака…
Маринкин голос возражал:
-…да не хочу я утром есть, лучше прогуляюсь по улице
-…дома прогуляешься.
Колька только успел натянуть брюки да сунуть ноги в тапки, как в дверь стукнули и тут же её толкнули. На пороге стояла Галина Никаноровна:
-Дома спать будешь… Пил?
-…нет
-…вниз… быстро!
Вся группа помещалась за длинным столом в конце зала. И только два столика стояли поодаль: за первым сидели водители автобуса, Галина Никаноровна и отутюженный, за вторым – Маринка с Колей и городская семейная пара.
Галина Никаноровна отодвинула пустую тарелку и вышла к длинному столу:
- Сюда!
- Wer ist das? – послышалось за Колиной спиной.
- Едем на Хевиз. Это тёплое озеро. Потом – магазины, потом ужин с музыкой: празднуем Новый год, а утром уезжаем на экскурсию. Куда – скажу потом. Через двадцать минут всех жду в автобусе. Ешьте быстро, - Галина Никаноровна промаршировала к выходу.
6.
- Не… не поверят, ёшкин кот! Бабы в дублёнках по берегу гуляют, а я в воде с Маринкой лилии нюхаю, - Колька покрутил головой по сторонам и вдруг, набрав побольше воздуха, нырнул под воду.
-…а-а-а! – завизжала через мгновение Маринка, а Колька, выпрыгнув из воды, насколько хватила сил, заорал, - … иго-го-о!
Дамы в дублёнках переглянулись и достали фотоаппараты.
В автобусе Колька глупо улыбался и молчал, а Маринка уговаривала его купить приличные штаны.
На праздничный ужин пообещали двух скрипачей, цыплёнка с табаком и вино.
-Ну, табак возьму с собой, и Маринка отдаст мне свой… она и хлеб мне отдаёт.
Обещал мужикам табак – будет им табак.
Маринка на ужин пришла в мохеровой кофте (неделю искала её в магазинах), а Галина Никаноровна в мохеровой шапке. Довольная Маринка смеялась в сторонке, а Никаноровна злилась и пересчитывала сувениры для музыкантов, двух официантов и для тётки за высоким столом в углу зала.
Коля пришёл в новых штанах. Маринка такие же хотела купить, но не было нужного размера. Коле они тоже были великоваты, но он всё-таки управился: перехватил офицерским ремнём (Нинкин ухажёр одолжил), новую футболку с иностранными буквами заправил в штаны, солпины подвернул, вспомнил добрым словом Сидоровну и Игната и натянул на ноги остроносые блестящие ботинки.
Скрипач крутился возле Маринки и пиликал на своей скрипочке весёлую музыку. Маринка держала тонкими пальчиками бокал с вином и улыбалась ему в ответ. Колька отчаянно пытался распилить цыплёнка, нож не слушался и гулял по тарелке куда хотел. А тут ещё второй скрипач со спины поддал громкость. Колька оглянулся, нож царапнул по тарелке, странный овощ выпрыгнул на скатерть. Маринка замерла, а Колька улыбнулся и попытался нанизать скользкую прыгучую штуковину на вилку.
Маринкин скрипач смотрел на войнушку за столом, не отрываясь. Колька, твёрдо усвоив, что руками брать ничего нельзя, елозил вилкой по столу. Скрипачи наяривали всё громче, и Колька запаниковал. Тут-то Маринка и выручила:
-Выпьем, Коля!
Уже потом, ночью, раскуривая вторую папироску у окна, Колька вздыхал:
-…хорошая баба, умная. Как Сидоровна. Нет… лучше. Ёлки-иголки… два дня и домой поедем: Маринка в город, я – к себе.
7.
Маринку встречал толстый дядька. Он подхватил её чемодан и поспешил к красным «Жигулям».
Колька купил несколько пачек сигарет для мужиков и поплёлся к автобусной остановке. Остроносые ботиночки скользили, цеплялись за ледяные наросты на дорожке, холодили ноги и злили своей блестящей красотой.
Через пару часов автобус припыхтел в деревню. Снегу там навалило до середины заборов, фонарь у правления бултыхался на ветру, зато привечал свет в домах.
Колька глянул на окна Игнат Петровича, подивился их черноте и решил, что с утречка отнесёт ему ботинки и книжку, что всем раздавали в музее.
Толкнул свою калитку, потрепал за ухом повизгивающего Цыгана и, бросив чемодан в нетопленной избе, решил отнести Сидоровне шоколадного зайца – пусть порадуется.
Сидоровны дома тоже не было. Колька повернулся на крыльце и увидал баб Шуру. Та сходу запричитала, кинулась ему на шею и, махнув рукой в сторону перелеска, пропела:
-Совсем с лица спала Надька-то после похорон. А здесь ещё какой-то городской дурак ёлку ейную срубил. Теперь вот, говорят, она там стоит, насупившись, и молчит. Беда, Колька, не тронулась бы умом Сидоровна-то.
Колька свистнул Цыгану и поспешил к мосточку. Сидоровна, будто ждала его, оглянулась и сказала:
- Ты подумай, Колька, мы ж под этой ёлкой с Игнатом прятались от пьяной его мамки. Сидели да жевали иголки. А, вкусные, Коль… попробуй. И не мёрзли. А щас, чуть что – холодно… Пошли, что ли… покормлю тебя.
Утром Колька, завернул ботинки в газету и пошёл к дому Игнат Петровича. Встал у забора, а ступить во двор не смог – там всюду лежали еловые ветки, припорошенные снегом.
Колька закрыл глаза и вспомнил белые-белые лилии, хохочущую Маринку, которая подхватывала ладошками воду и бросала её в холодное голубое небо.
Колька представил, как Игнат с Сидоровной сидят под ёлкой, жуют ёлкины иголки, как укрывает их чёрное небо в звёздочках и мохнатая тишина, поёжился и присел на корточки, прислонившись спиной к забору. Закурил. Цыган уткнулся ему в колени, и Колька, потянув сжимавший горло ворот свитера, глухо прошептал:
-Дома, брат, завсегда тепло… ёлки-иголки.