Хотя христиане пытались делать вид, будто нас не существует, а мы, видя, что они творят с инакомыслящими, старались избегать их, некоторые свидетельства о взаимных контактах в истории сохранились.
В связи с этим нелишне вспомнить знаменитый отрывок из жития святого Павла Фивейского, написанного в 5 веке святым Иеронимом. Тот самый Павел (которого не следует путать с крутонравным апостолом Павлом, казнённым в 60-х годах в Риме) стал первым отшельником, поселившимся в пустыне и посвятившим всю жизнь созерцанию и молитве. Умер он, как считается, в 341 году, прожив, как гласит предание, более ста лет.
А тем временем ещё один муж, искавший праведности, святой Антоний, ничего не зная о духовном подвижничестве Павла, так же удалился от мира и считал, что открыл новый способ приближения к своему Богу.
И вот что писал далее Иероним:
…«Когда Антоний подумал, что ни один монах прежде него не селился в пустыне, открылось ему ночью, что живет на свете другой, многократно превосходящий его своими заслугами, и он непременно должен отправиться повидаться с ним. Едва забрезжил рассвет, как достопочтенный старец, опираясь на посох своими больными членами, отправился в путь неведомо куда. Наступил полдень, солнце было в зените и припекало, и тут перед ним появилось нечто – помесь человека с лошадью, которому суждение поэтов даровало имя гиппокентавр. Он же поднес руку ко лбу в знак приветствия и сказал: "Послушай, в какой именно стороне обитает здесь слуга Божий?" При этом кентавр проскрежетал неведомо что, перемалывая, а не выговаривая слова своей ужасной пастью, и, протянув правую руку, указал искомое направление и с тем по открытой равнине ускакал как можно скорее прочь, долой от удивленного взгляда. Антоний, пораженный увиденным, встал, как вкопанный, погрузился в размышления и с тем отправился дальше».
http://kentauris.livejournal.com/348514.html
(Святой Павел, святой Антоний и кентавр; средневековая миниатюра)
Иеронима при той встрече, разумеется, не было и быть не могло, но истинность данного свидетельства я бы не подвергала сомнению. Вероятно, она произвела столь сильное впечатление на самого Антония, что стала предметом многих его бесед с окружающими. Только следует сделать поправки на односторонность человеческого восприятия, усугубленного религиозными предрассудками.
Займёмся же фактологическим анализом этого текста.
Из него можно извлечь несколько важных подробностей.
Однако, прежде чем перейти к делу, надлежит пояснить, что пустыня, в которой обитали отшельники, не была совсем уж бесплодна. Фиваида – это местность на восточном берегу Нила в районе современных Луксора и Карнака; там некогда находилась столица Верхнего Египта, а при ранних христианах, естественно, вокруг руин древних храмов царило запустение и одичание. Сам город Фивы в начале христианской эры ещё существовал, и Павел, собственно, ушёл в отшельники именно оттуда, поскольку очередной римский император затеял очередные гонения на сторонников новой религии. Насколько серьёзными были преследования, сказать не берусь. Уж театрализованных казней, как в Риме при Нероне, в египетской глуши явно не устраивали. Фивы, повторяю, превратились тогда в дремотную отсталую провинцию. Но пальмы вдоль Нила исправно росли, живность водилась, и умереть с голоду там не мог бы даже аскет.
(Деревня близ Луксора. Моё фото - см. заставку к главе)
Теперь – о том, что можно извлечь из приведённого текста.
Во-первых, сам факт присутствия под Фивами кентавра. Для истории нашего народа это свидетельство очень ценно, поскольку изображений кентавров египетского происхождения не так уж много; мне известны лишь считанные образцы, причём к христианской эпохе из них относится только рисунок на коптском ковре 7–8 веков, да и тот в силу своей нечёткости может быть трактован иначе. Так что рассказ, восходящий к первой половине 4 века, чрезвычайно важен. Я не берусь ничего предполагать о происхождении того пустынного кентавра – являлся ли он потомков исконных жителей тех мест или последним представителем какого-то рода, забредшего далеко на юг. Лично мне кажется более вероятным последнее, поскольку в противном случае в дохристианском Египте должна была бы существовать соответствующая иконографическая традиция, – а её, как мы знаем, нет.
Во-вторых, кентавр, встретившийся Антонию, прекрасно знал своего благочестивого соседа, Павла, и временами беседовал с ним. Отсюда следует два вывода: двусущностный и христианин смогли найти общий язык, невзирая на все физические, ментальные и ценностные различия. Ведь, чтобы понять вопрос Антония, кентавр должен был владеть речью своих двуногих соседей. Что это был за язык? Египетские христиане говорили на коптском, но многие знали и греческий, ставший разговорным в Египте ещё при Птолемеях. Если допустить, что братец был потомком переселенцев из Эллады, можно подумать, что основам греческого языка его обучили в семье, и тогда некоторые изъяны в произношении вполне объяснимы. Однако кентавр мог говорить и по-коптски, если, помимо Павла, он как-то общался и с другими местными людьми – землепашцами и пастухами. Но в любом случае кентавр представлял себе, кто такой Павел, где живёт и чем занимается. Не существуй между ними добрососедского доверия, никакого диалога между кентавром и Антонием вообще не могло бы состояться. Антоний, кстати, был по рождению коптом и несомненно знал оба языка.
А то, что показалось Антонию ужасным «скрежетанием», было обычной кентаврической манерой произносить человеческие слова. Нужно учитывать, что, как я уже говорила, взрослые мужчины-кентавры обычно несколько крупнее людей, связки у них толще, голоса ниже и раскатистее, – а тут, возможно, у кентавра просто пересохло в горле от горячего ветра, смешанного с песком (попробуйте побегать при сорокаградусной жаре). Кроме того, человеческий язык не был для кентавра родным. Но ведь не будем же мы считать дикарём человека, который, допустим, не знает иностранных языков вообще или говорит на них с ошибками или с акцентом?.. Греки ведь тоже именовали всех иностранцев «варварами», поскольку им казалось, будто те лопочут нечто грубо-нечленораздельное – «бар-бар-бар», хотя среди этих варваров могли встречаться люди недюжинного ума, блестящего образования и глубокой культуры.
В-третьих же, опять и опять: рассказ Иеронима подтверждает, что кентавры, если их не задирать и не оскорблять, существа вполне миролюбивые и способные ладить с людьми. Узнав в святом Павле такого же изгоя, каким был он сам, кентавр, наверное, по-своему опекал его, хотя вряд ли стремился к сближению.
Кроме того, христианское предание гласит, что Антоний оставался с Павлом вплоть до его тихой кончины, то есть провёл в той пустыне несколько лет. А стало быть, и Антоний – человек куда более пылкого темперамента и страстной души – преспокойно уживался с кентавром. Два соседа, двуногий и четвероногий, могли иметь совершенно разные взгляды на природу богов, однако вражды между ними не было. Добавлю, что святой Иероним, автор разбираемого текста, за неимением поблизости кентавров, делил свою отшельничью келью со львом, который лениво дремал под его монотонные молитвы…
Существует немало живописных версий свидания святого Антония с кентавром. Я уже приводила одну средневековую миниатюру, приведу и другую, в чём-то ещё более интересную. Правда, это уже 15 век (французский трактат «Тайны естественной истории», Secrets d'histoire naturelle), но стилистика изображения следует средневековым принципам: тут показан весь путь Антония из Фив в пустыню, и всё, что могло ему встретиться по дороге, от недобрых людей (на заднем плане то ли нубийцы гонят верблюдов, то ли разбойники напали на караван), до гоминоидов, говорящих птиц и даже дракона (возможно, на самом деле это был всего лишь обычный нильский крокодил). Кентавр тут, кстати, выглядит совсем не свирепым, и черты его ничуть не более грубы, чем лик святого Антония.
http://kentauris.livejournal.com/348887.html
Резко выделяется в этом ряду версия из другой французской рукописи 15 века – «Четвероякое зерцало, естественное, учёное, нравственное и историческое» монаха Винцентия Белловакенского с иллюстрациями Жеана де Винье (1473). Тут кентавр показан такой жуткой страхолюдиной, что можно лишь подивиться самообладанию обоих пустынников, не гнушавшихся обществом подобного чудища. Впрочем, поза Антония передаёт неподдельный испуг.
http://kentauris.livejournal.com/348269.html
Зато совершенно чудесна картина, созданная неизвестным итальянским мастером 1430-х годов (по некоторым предположениям, это мог быть Сассетта). Это типичный ранний Ренессанс, где ещё ощущается влияние Средневековья, но уже присутствует индивидуальное видение сюжета.
Кентавр здесь изображён весьма целомудренно – он наполовину скрыт деревцами густой рощи. Ну, и конечно, для художника-христианина главным моментом была встреча двух святых, а не святого с двусущностным. Однако картина чрезвычайно красива и поэтична, и даже кентавр представлен в ней очень приветливым и благообразным – вопреки тексту Иеронима, где он рисуется как полузверь. Впрочем, и в приведённом отрывке кентавр описан совершенно не агрессивным, а лишь, с человеческой точки зрения, несколько диковатым. На картине же 15 века кентавр держит в руке не обычную сучковатую дрыну, а пальмовую ветвь, что свидетельствует о его совершенно мирных намерениях. Во всяком случае, лупить ею святого Антония он явно не собирается. Какой предмет двусущностный держит в другой руке, мне понять не удалось. Но это в любом случае не оружие.
http://kentauris.livejournal.com/46850.html
Встреча Антония и кентавра изображена и на рисунке ученика Леонардо да Винчи – Бернардино Луини (1480-1532). Сам Леонардо кентаврами почему-то не интересовался, что для меня несколько странно (если он считал для себя эту тему запретной, то встаёт вопрос – почему?). Зато у Бернардино облик двусущностного выполнен в лучших традициях его учителя. Это существо прекрасное, могучее и по-своему мудрое.
http://kentauris.livejournal.com/285048.html
Великого испанца Диего Веласкеса кентавр в этой истории занимал меньше всего, однако на его полотне «Святой Антоний и святой Павел» (1634) присутствует весь сюжет жития, включая встречу Антония с двусущностными (там, если приглядеться, помимо кентавра, имеется и сатир), беседу святых и кончину Павла.
http://kentauris.livejournal.com/272687.html
Сюжет про Павла, Антония и кентавра иногда вдохновлял и художников более позднего времени, вплоть до наших дней. Хотя этот сюжет нельзя назвать очень известным, совсем редким он тоже не является.
Одна детская английская книжка 1912 года, популярно излагавшая христианские легенды, была проиллюстрирована следующим рисунком, где, помимо кентавра, мы видим в отдалении и двух любознательных сатиров. Братцы держатся в стороне, прячась среди каких-то древних руин (возможно, развалин Луксорского или Карнакского храма?). Понятно, что ни Антоний, ни Павел к сатирам бы обращаться не стали – во-первых, в силу невежества христиан они бы просто приняли их за чертей, а во-вторых, сатиры, как правило, не отличались ни интеллектуальными, ни лингвистическими способностями.
http://kentauris.livejournal.com/147755.html
На картине художницы наших дней, Гислен Ховард (англичанки, живущей во Франции), изображена собственно встреча святых, а кентавр на заднем плане не спеша удаляется -- с должной деликатностью и с сознанием исполненного долга (он же не сатир какой-нибудь, чтобы подглядывать и шкодливо хихикать на объятия двух немолодых мужиков)…
http://kentauris.livejournal.com/147565.html
(Гислен Ховард, 2002)
Святой Антоний, позднее наречённый Великим (был ещё Антоний Падуанский), умер в 356 году. Прожил он тоже изрядно – примерно 105 лет, и ещё незадолго до кончины дедушка рьяно боролся с ересью арианства в Александрии. Очень темпераментный был человек (ныне сказали бы, пассионарный)! О том, какие жуткие страсти бушевали в его душе на ранних порах затворничества, ещё до встречи со святым Павлом, свидетельствует известный эпизод его жития, говорящий об искушениях, которые, якобы, на праведника насылал сам дьявол. Почему-то на кроткого Павла никаких подобных напастей не обрушивалось, а на жившего в той же местности Антония они просто валились одно за другим, так что художникам последующих веков было на чём тренировать свою дерзкую фантазию.
Кентавры, насколько мне ведомо, в этом сюжете ни разу не фигурируют. Я, кстати, допускаю, что отчасти кошмарные галлюцинации пустынника могли быть вызваны не только психической болезнью (религиозно одарённые люди часто склонны к паранойе и шизофрении), но и издевательскими шуточками обитавших возле его кельи сатиров и нимф. Козлоногие, которые нравом сродни гиперактивным подросткам, нарочно принимались скакать, улюлюкать и совершать всякие непотребства прямо на глазах целомудренного отшельника, а нимфы, хохоча, дефилировали перед ним в непристойном, с людской точки зрения, виде, или даже напоказ любезничали со своими приятелями. Но зрелище, совершенно нормальное в глазах какого-нибудь древнего грека или вольнодумного художника Нового времени, надломило психику христианского подвижника, который везде и во всём видел происки Сатаны. А может, братцы и сестрицы просто решили всласть поиздеваться над чудаком, который при их приближении начинал вытворять боги ведают что – рисовать в воздухе кресты, выкрикивать греческие и коптские бранные слова, истерически вопить или падать в обморок.
Но не кентавры же в том были виноваты!
Они в этой вакханалии участия не принимали.
Так что тут наша совесть чиста.