очарование печалью вещей

Под Именем Ангел
nic_angel

Моно-но аварэ
(Очарование печалью вещей)


Короткие рассказы


"Красота возникает из мимолетности..."


Восприятие очарования и красоты, как выражение сущности мира...
Бренность вещей обостряет восприятие мира и наполняет его отенками...
Вещи которые мы держим в руках и вещи которые происходят, которые мы видим и слышим или до которых дотрагиваемся...


ФУТЕН

November 14th, 2009

Футен - один из семи богов востока,
который оберегает путника в дороге
и приносит ему удачу в пути.



Нэцкэ пришла ко мне несколько лет назад, в канун нового года...

Ее достали из мешка, удивленно подержали в пальцах, прочли надпись вслух и отдали с наилучшими пожеланиями. Я еще пренебрежительно хмыкнул про себя - вот ведь радость! Кому что, а мне игрушку... Повертел в руках. прочел название, поблагодарил недоуменно и убрал в карман...

Сейчас держу эту гипсовую фигурку в руке, поворачиваю, всматриваюсь в детали, в черты лица благожелательного бога... И словно возвращаюсь в тот момент, когда первый раз коснулся ее. Это оказывается немного болезненно - путешествия во времени...

...В прошлом - комната, полная людьми, тусклый свет из окон, чашки и блюдца расставлены по большому письменному столу... Накуренно и "немножко нервно". За маленькими запыленными окнами задворки Тверской, сквер с лавочками и клумбами, парковка ресторана кавказской кухни, улочка с односторонним движением, канун нового года, солнечный день... Солнце отражается в зеркале сталинской архитектуры - стена дома с аркой освещена так ярко, что выглядывая в окно приходится щуриться...

Люди в комнате пьют чай и решают свою фотографическую судьбу, а я сижу в стороне и наблюдаю. Время от времени подаю реплики, курю и тоже пью чай. Кажется, что здесь, словно в подводной лодке, идет автономное плавание в океане реальности.  Там, снаружи - мир по Екклесиасту, где восходит солнце и заходит, и спешит к своему месту, где снова взойдет, и нет ничего нового под ним, где не сможет человек пересказать всего, где не насытится око зрением, а ухо слушанием, где ветер возвращается на круги своя, где все - суета сует и томление духа... Но это там - снаружи... А здесь, внутри, словно и время идет по-другому и ощущение пространства иные. Кажется здесь можно жить вечно и лишь иногда выходя во внешний мир, чтобы пополнить запасы необходимых вещей, возвращаться удивленным - как же там все...

Но ничего не длится вечно...

- А теперь маленький новогодний ритуал! Вот вам в подарок от меня безделушки...

С этими словами рука скользит внутрь пластикого мешка. Пластик шуршит, проявляя двойственную природу ожидания-предвкушения... Я еще думаю - "Ну что за ... можно получить в подарок под новый год, да еще после слова "безделушки"?" И получаю путешествия... Достают, удивленно держа в пальцах, читают вслух название и отдают с наилучшими пожеланиями. Мне дают их прямо в руки ( - "Бери! Это тебе!"), глядя яркими восторженными глазами, вспыхивая в улыбке... Я еще пренебрежительно хмыкал про себя, вертел в руках, перечитывал название, и поблагодарив, недоуменно убирал в карман...


В том новом году попутные ветры подхватили меня и понесли по миру...

Я смотрю на фигурку футена, стоящую теперь на полке над столом... Что я чувствую?
Благодарность. И сомнение - "А что, если бы не было этого подарка? Как бы все повернулось? Или все и так случилось бы?" И еще что-то тонкое, но невыразимое в словах, словно прикосновение к собственной судьбе, словно неясное предвкушение...

"Дядюшка футен - бог с целым мешком легких попутных ветров.
Время от времени он развязывает свой мешок..."



БЕЗ НАЗВАНИЯ

November 18th, 200

"Погибшие действительно умерли зря,
если живые отказываются на них смотреть".
 
"Life"


20 января 2006 г., 18:50:48

Москва. Улица Ильинка. Кафе.

Сижу на высоком стуле за стеклянным столиком у витрины.
Смотрю наружу.
Там вечерний город и снегопад.
Пью черный чай Пу-эр.
Курю.
Молчу.
Нет слов.
Нет мыслей.
Нет переживаний.
Внутренний монолог смолк и я смотрю на мир без названий и объяснений.
Только ощущения... И смутные предчувствие...


Все чувства противоположны друг другу и словно на какое-то время уравновешены.
Но от напряжения между ними вибрирует окружающее пространство...
Мои чувства настолько огромны, что не помещаются внутри меня...
Они где-то снаружи, вокруг... В ночной Москве, в ее улицах и площадях, в снегопаде, в людях, тенями проскальзывающими вдоль окон, в мутных, еле различимых за снегом фонарях, в ветках деревьев, в занесенном бульваре, в окнах и стенах домов, в проезжающих мимо машинах...

Шок. Трепет. "Глаз бури".

Мне не с чем сравнить это - все перестало существовать.
Распалось. Разрушилось. Исчезло, лишившись смыслов и значений...
Меня словно смыло волной, как рисунок на песке...

Молчание.
Чай.
Сигареты.
За стеклом город кутающийся в падающий снег...

... На меня обрушились мои отсроченные переживания, мысли, слова...
Так наверно чувствует себя горный склон под лавиной или прибрежный городок, который накрыло цунами...

Приблизительно через час я понял что могу говорить связно.
Меня перестало потряхивать и эмоции поутихли...
Я набрал номер и хрипло произнес в ответ на далекое - "Алло? Я слушаю..."

- Привет... Хочешь на выставку сходить?.. Уиткина в Москву привезли...
Ну как тебе объяснить?.. Фотограф такой... Угу, прикольный... Можно и так сказать...
Да здесь в одной галерее в центре... Когда? Да хоть завтра... А то последние дни...
Ладно... Где встретимся? Тут на Ильинке кафе есть в начале... А тебе как раз от офиса недалеко...
Ну будь!

Закуриваю. Допиваю свой чай.
Смотрю сквозь стекло витрины и отражение интерьера на улицу.
Мир неожиданно кажется слоистым и многозначным.
Я чувствую, что где-то около моих губ притаилась улыбка.

Из-за соседнего столика долетает фраза - "Да далось вам это просветление!"



ПАЧКА КУБИНСКИХ СИГАРЕТ

November 25th, 2009

Когда мы добрались до планерского, уже начинало темнеть.

...Море лениво лупит в берег волной. На землю спускаются быстрые южные сумерки.
Перед нами удивительно пустынный и совершенно безлюдный пляж. Не могу отделаться от впечатления, что мы вошли в огромную комнату... И хотя вокруг нет и намека на сказку, кажется почему-то, что именно в нее-то мы и попали.

Мы идем вдоль берега и под ногами хрустит крупная галька. Еще несколько минут и настанет ночь. Сказывается усталость долгой дороги... А еще нужно найти место для сна...

Море вздыхает в темноте, шипит и хлюпает... В ночном небе колышутся крупные южные звезды. Мой спутник уже засыпает, завернувшись в одеяло, а я курю и все никак не могу отделаться от ощущения, что мы в огромной комнате... Пристроились где-то возле плинтуса...
Июньская ночь. Колючее верблюжье одеяло. Запах побережья. Дыхание засыпающего...
Сладкий терпкий привкус тростникового сахара остающийся на губах после затяжки...


Из темноты приближается голос, глубокий, хорошо поставленный баритон. Мужчина читает детские стихи. Из-за шелеста прибоя долетают слова. Громче. Громче...

"...Этой книжечки слова
и рисуночков наброски
сделал
дядя
Маяковский."
"...Это книжечка моя про моря и про маяк!"

Все. Повисает тишина. Кажется, что даже море притихло. В тишине звуки приближающихся шагов. Два силуэта выделяются из общей темноты и останавливаются на некотором расстоянии.

Женский голос:
- Ой, смотри огонек!
Хорошо поставленный баритон, обращенный к женщине в ночи:
- Там человек курит... Давай туда не пойдем, а то вдруг наступим...

Голоса хорошо слышны на пустынном пляже.

Я, вступая в разговор:
- Не надо на меня наступать. Я этого не люблю... Могу обидиться...

После непродолжительного молчания.

- ...Извините, а у вас сигареты не найдется?
- Кубинские не слишком крепко для вас?
- Ой! это же мои любимые сигареты! - оживляется обладатель хорошо поставленного баритона.
- Тогда найдется... Идите сюда, а то мне вставать не хочется...

Что-то начинает происходить, в чем никто из нас не отдает себе отчет... У нас как-то совершенно незаметно возникает общность... И вот мы уже разговариваем, словно уже знакомы...
Мы сегодня вместе приехали к морю - они сегодня случайно встретились утром...
У нас циничная романтика странствий - у них острая любовь курортного романа...
У нас позади двое суток дороги - у них впереди, кажется, вечность...
Они... - Мы...

- А вы хорошо читали... - пытаюсь я сделать комплемент.
- Вам понравилось? Вобще-то я профессиональный чтец в филармонии...

И он как поэму рассказывает историю их сегодняшних приключений. Как увидели друг друга. Как познакомились. Как вспыхнула между ними какая-то "химия"... Как они опоздали на катер и сами плыли через бухту в заповедник... Как, словно Адам и Ева, бродили там без одежды. Как снова плыли назад... И теперь идут в санаторий. Голодные, усталые, влюбленные и счастливые...

- ... И курить нечего... - окончание поэмы печально.

Я, переглянувшись с приятелем, вздыхаю и лезу в сумку - достаю и протягиваю влюбленному чтецу пачку "партагас".

- Вот - возьми...

Отчего не сделать людей еще чуть счастливие?

- Спасибо! Но я просто так не могу... А давайте я вам почитаю!

Поднимается на ноги и начинает читать...
Он с ощутимым удовольствием выпускает на волю слова, лепит из них образы, рисует интонациями пространство... Движениями делает их почти зримыми... Берег моря внезапно превращается в концертный зал. Море и ветер словно акомпонемент голосу человека...

- Что еще вам почитать? Я очень люблю По "Ворон" на английском...

И вот уже звучитит музыка "Неверморе..."
Потом Артюр Рэмбо "Пьяный Корабль"...
Шарль Бодлер...
Франсуа Вийон...

Словно прикосновение к сокровенному смыслу который живет внутри слов, к мелодике эмоций и образов...

Последними звучит хоку - гортанные звуки, мелодия интонаций...

- Все... Устал... - и чтец опускается рядом...

Мы молчим, словно прислушиваясь к переживаниям... И чудо длится...
Я вздыхаю и лезу за следующей пачкой, тем более что предыдущая почти закончилась...
Закончились стихи, но что-то все еще не отпускает. Наша общность хранит нас... Для чего?

Светлеет небо над горизонтом... Скоро рассвет. Море тихо-тихо лижет камни.

- Тут же рядом - могила Волошина! Можем сходить... Я даже дорогу помню - чтец поднимается на ноги...
- Сходим?
- Пошли.

Вещи оставлены под большим камнем. Мы уходим. Чуть заметно сереет небо и ярче светлая полоска над морем. Стоило нам уйти с пляжа, как откуда-то появилась поскуливая маленькая собачка. Она, вернее он крутился возле, то отбегая то возвращаясь. Внимательно заглядывал в глаза. Вилял хвостом. На наше:

- У нас ничего нет... Нам даже угостить тебя нечем...

Никак не реагировал. Прыгал вокруг, потом забегал вперед и ждал, когда мы до него дойдем, чтобы самому подняться еще выше по склону.

- Слушайте! А ведь, похоже, он нас ведет...
- Ну, похоже он знает дорогу...

Пес привел нас на могилу поэта и теперь свесив язык и виляя хвостом смотрел то на нас, то на море внизу... Небо над горизонтом стало совсем светлым, а ночь заметно посерела.
Мы стояли у могилы и смотрели на коктебельскую бухту, ища медведя, хамелеона и профиль поэта... Маленький наш проводник, словно понимая, о чем идет речь, следил за нашими руками, рисующим пальцами в воздухе абрисы гор. Наклонял голову на бок, словно соглашаясь или прислушиваясь...

Из-за горизонта выглянул край солнца и мир из серого превратился в розово-красный...

- Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос...

И пока нас не стал слепить свет восходящего над морем солнца мы хранили молчание и с ним длилась общность пяти живых существ, стоящих возле могилы поэта на склоне горы и самого поэта, этого места мира и этого неба, этого моря, и солнца над ним...

А потом чувство общности ушло и чудо закончилось. Навалилась усталость...
Пес незаметно исчез... Мы вчетвером спустились по склону, а потом попрощались и разошлись, каждый в свою сторону...  Сами по себе...



ЦИКАДА

December 4th, 2009

"Самое важное в жизни - судить обо всем предвзято".

Борис Виан. "Пена дней"






...Я стою на лестничной площадке. Курю и смотрю в окно у себя под ногами. В окно видна только серая полоса проспекта и большие белые стрелы разметки на ней. Туда и обратно.
Выходной день, поэтому движение не слишком оживленное... Машины проезжают редко. Вдоль стрелок. Туда и обратно... Иногда дорогу перебегают люди. Поперек... И почему-то только в одну сторону...

Мой взгляд скользит мимо окна, по стене, задерживается на несчастном пластиковом фикусе в углу. Искусственное растение под слоем вполне реальной пыли. Сигарета кончается. Пора уходить... Я поворачиваюсь на каблуке. Раздается звук, удивительно похожий на оклик. Словно меня позвала женщина. Будто издали, но громко и пронзительно...

- Эй!

Я даже вздрагиваю от неожиданности. Кручу головой, заглядываю в лестничный пролет... А потом мне, даже не очень понятно почему, становится весело. На губы наползает улыбка. Я пытаюсь повторить движение еще раз, еще. Звук возникает, но получается неживой и фальшивый... Делаю шаг вниз по ступенькам...

У кого же это было, про внезапный звук такой точной тональности, что с него можно начать пассаж из оперы?.. У Виана или у Кортасара? Не помню... Звук. Вот откуда эта улыбка...


...Я сижу на теплых каменных ступенях, курю и щурясь смотрю на море. За моей спиной дом. За домом поднимается склон в жестких пучках травы. На вершине беленый обелиск погибшим здесь во время последней войны. По другую сторону старое кладбище, раскопки древнего городища, пост пограничного наблюдения...
Яркое слепящее солнце в высоком пронзительном небе отражается бликами в мелкой волне. Серебристые лисья дрожжат и оливы словно текут под ветром. Пахнет водрослями, морской водой и горячей пылью... Люблю это место. Здесь Вечность почти ощутима...

Здесь можно нагнуться и поднять из пыли полную пригоршню металла. Железо, медь, свинец... Пули, осколки, гильзы... Посмотреть, покачать головой, вздохнуть про себя - Эхо войны... Сдуть пыль и ссыпать находки в карман...
А потом, дома на досуге разбирая трофеи глянуть в справочник и вдруг понять, что поднял в пригоршни тысячи лет... Вот гильза от "ТТ", рядом пуля от немецкого пулемета, пуля от трехлинейки, осколок гранаты с ромбами насечки, английская пуля, гильза начала века, смятый шар, похоже еще из кремневого ружья... И в довершении всего два причудливых куска металла окажутся наконечниками скифских стрел...

Здесь на мысе, в бухте под осыпающимся склоном, можно набрать гипсовых роз, осколков древней керамики и всяких костей... Некоторые кости могут оказаться человеческими... Море точит берег и старое кладбище сползает вниз. Волны перемывают кости и время от времени выкидывают их обратно на берег. Там их подбирают люди...


...Я поворачиваю голову и с удивлением обнаруживаю рядом с собой на теплом камне огромную, чуть ли не с палец, странную муху. Насекомое сидит неподвижно и как-то отстраненно, словно тоже глядит на море... Некоторое время с недоверием рассматриваю это удивительное создание. Потом повинуясь невнятному импульсу медленно протягиваю к ней палец. Вот сейчас она улетит... Муха продолжает сидеть на ступеньке как ни в чем не бывало. Я уже почти дотрагиваюсь до ее больших прозрачных крыльев... Насекомое издает неожиданно громкий звук. Что-то вроде возмущенного:

- М-м-м!

И отодвигается немного в сторону. Я замираю, несколько ошарашенный, а потом продолжаю медленное движение руки.

- М-м-м-м-м-м!!!

Громче и еще возмущенней. Точь в точь девушка, которую вторично пытается обнять неприятный незнакомец. Насекомое остается на ступени, но на этот раз отодвигается чуть дальше... То ли азарт мной двигает, то ли желание завершить начатое. Вскрик мухи на этот раз не вызвает во мне такой реакции, как первый...

(Надо же?! Крик мухи! Брачный рев ежа...)

Тяну руку. Мой палец все ближе к прозрачным переливчатым крыльям. Муха не двигается. И вот я уже почти дотрагиваюсь... Касание...

- А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!!

Вопль насекомого оглушает меня. Даже люди на берегу поворачивают головы. Муха, продолжая орать как резанная, улетает по странной причудливой траектории. А я остаюсь сидеть, как громом пораженный ее воплем. Невероятно, чтобы такое маленькое существо могло орать так громко. Все конкурсы на крик для фильма ужасов - детский лепет.
Отдыхающие, проходя мимо подозрительно оглядываются на меня. Пытаюсь представить выражение собственного лица...

И губы плывут в улыбку.



Случай 

February 10th, 2010

Я вошел в квартиру, в которой не был больше месяца... Вошел и остановился на пороге прислушиваясь, принюхиваясь к замысловатому запаху родной коммуналки, ища взглядом следы перемен.
Тихо. Пусто. Да и что разглядишь в темном коридоре? 

Я вернулся... Усталый, невыспавшийся и мягко говоря, не пахнущий свежестью. А пахнущий как раз совсем наоборот - бензином, дорожной пылью, одеялом водителей, которым меня одарили на время  и в которое я, не смотря на запах, завернулся с головой, только бы защититься от ветра, бьющего наотмашь через разбитое лобовое стекло грузовика...   

Из ванной я вышел чистым, расслабленным, полным планов... Которым, как тут же выяснилось, не суждено было осуществиться. На нашем столе в коммунальной  кухне лежали стопкой коричневато-серые казенные  бумажки, в каждой из которых значилось, что я должен явиться тогда-то и  во столько-то, туда-то... Но подразумевалось в них, что я должен гораздо больше. Повесток двадцать, видимо. И на верхней, перечеркнутой красной чертой как знак окончания населенного пункта, сегодняшнее число. Родина, мать, зовет...

Настроение стало мрачным и циничным, поскольку ни выспаться, ни привести  в порядок себя и вещи, ни отметить возвращение, ни...  Умеет все-таки родина, мать!   



Когда я появился в военкомате, московское время было уже почти час... А внутри здания было тихо и пусто... От этого мне стало как-то не по себе и я, стараясь не шуметь, пошел искать...      

Первым живым человеком, которого я нашел, был капитан, сидящий за столом, в маленькой  комнате, куда местные милитаристы  стащили всю свою картотеку. Насколько  мне помнилось раньше здесь хранили  шанцевый инструмент...

- Драсьте... 

Капитан, заполнявший какие-то бумажки за столом в тесной комнатке, поднял на меня взгляд, потом опустил было голову обратно, но снова поднял ее и начал, несколько ошалело, меня разглядывать...   

По моим представлениям я выглядел вполне себе нормально - длинные и поэтому все еще  влажные волосы собранны в хвост  на затылке, серьга в ухе, черный платок на шее, рубаха из плотной ткани цвета  неспелой ржи, неясного, но явно  милитаристического происхождения, с закатанными до локтей рукавами, руки, какая-то стремная сумка на плече, джинсы, с заплатами  на шнурках и хакинг американских морских пехотинцев, времен войны  в Корее... Да, еще моя мрачная  негодяйская рожа...

(А чего? Вроде нормально все? Не знаю уж чего ему не понравилось.)

- Вот... Вы тут  повестку прислали... - я протянул  капитану повестку и он ее  взял. 

       Теперь он по очереди изучал то повестку, то снова меня.

- Вот я пришел.
- ...А чего не  вовремя? - как-то невпопад спросил  капитан глядя в повестку.
- А меня в городе  не было. Я только сегодня вернулся...   

Помолчали. Потом капитан вздохнул, поглядел на стол, убрал повестку. Вздохнул.

- А все остальные-то  где? Или вы меня одного вызвали?
- Ну они, это... Помогают... Работают... 

Работать мне не хотелось.

- А-а! А мне, че? Тоже помогать?
- ...Да не... Не надо... Ты сядь там в холле посиди. Они уже закончат скоро...
- Ну да... А покурить  можно?
- Только ты выйди... А потом обратно...
- М-гы... Я там сумку на стуле оставлю... 

Я повернулся и пошел к выходу. Сумку, естественно, по дороге бросил на стул и случайно пару раз скрежетнул подошвой по кафелю. После второго обернулся. Голова капитана, высунувшаяся из дверей комнатки, втянулась обратно... 

      "Военно-полевые мыши,военно-морские свинки и военно-воздушные шарики..." * 

...За то время, пока остальные призывники заканчивали свой труд на благо родины я выходил курить еще раз пять или шесть. И столько же раз возвращался на определенное мне капитаном место. Только один раз за все время  моего изнывания, тоска цвета неспелой ржи была развеяна появлением старшего лейтенанта.
  Она прошествовала передо мной, как ярчайшая живая реклама вооруженных сил и еще чего-то не вполне приличного и пугающе-заманчивого. Трогательная и  вожделенная реклама советской  военной доктрины.
Рост примерно сто шестдесят - сто шестдесят пять, вместе с невероятной шпилькой. примерно половина роста приходилась на ее, вызывающие временное помрачение рассудка, ноги в белых чулках... Выше, в верхней четверти, проходила, плотно обхватывающая столь же умопомрачительные бедра, темнозеленая полоса мини-юбки, с клином бокового, до уровня тазобедренного сустава, рареза. Еще выше царила идеально подогнанная  к ее фигуре гимнастерка светлого бледно-зеленого цвета, облегающая узкую  талию и туго натянувшаяся на груди...
Все это вместе с форменным галстуком, погонами, ярким макияжем, светлыми волосами, близоруким взглядом из-за дымчатых стекол очков и детско-наивным выражением лица наводило на мысли о деторождении (по крайней мере о процессе, который ему предшествует), вызывая при этом жесточайший приступ  патриотизма, вплоть до желания отдать родине все... 

Она вышла откуда-то справа от меня, легко и грациозно ступая, покачивая, неся, нет, не соблазняя, жестко принуждая к... ... Да! Старший лейтенант точно умела себя правильно подать! 

      Я набрался наглости и заговорил с ней... Что-то не значащее... Но она ответила, чуть замедлив шаг. Я сказал кажется что-то остроумное, по крайней мере она приостановилась  и благосклонно взглянула на меня улыбнувшись. Я говорил еще какие-то слова - она отвечала и трогательно улыбалась, хлопая ресницами... Пожалуй, если бы она тогда сказала  мне - служи! я наверно  дослужился бы уже до полковника... Но нас грубо прервали. 

      Капитан, высунувшись наполовину из своей каморки, грохнул что-то военное, грубоватое и почти  скабрезное... Я увидел как она  улыбнулась в ответ, иначе, но улыбнулась... Потом она пошла дальше.
Я еще наблюдал, как она уходит куда-то влево через хол. Ел взглядом всю ее гидродинамику, даже успел сказать вслед что-то такое, на что она обернулась похлопав ресницами... Но становиться  полковником мне расхотелось и я ударился в черный цинизм, угрюмую лень и человеконенавистничество. 

      Выбрал свободный стул, поставил перед собой и закинул на него ноги. Так и сидел, изучая хакинг... Реальные американские армейские  ботинки 1956 года выпуска.  Бежево-коричневые, короткие, чуть выше щиколотки, на шнуровке, со стальной чашкой в мыске, стальной пластиной  по пятке и двумя стальными сменными накладками на подошву - одна на каблуке, вторая в передней части с выступом на рант. Тяжелые... Разновидность холодного оружия, разрешенная  к открытому ношению... Смотрел на ботинки и думал о их предыдущем существовании... 
 

Так я и сидел, пока в холле не появился майор, невысокого роста, со щеточкой усов, с  явной лысиной, которая не маскировалась  зачесаными сбоку волосенками  и глазами чуть на выкате. 
Двигался майор довольно живо и целеустремленно. Поравнявшись, бросил на меня взгляд, и, сделав еще шаг, затормозил, повернулся и секунд десять изучал открывшуюся  ему картину... Я упорно разглядывал  ботинки.

Что-то видимо решив для себя, майор развернулся и бодро двинувшись обратно скрылся из виду в правой стороне. Оттуда вскоре донесся какой-то шум, потом  грохот и наконец металлическое лязганье и скрежет. После всего этого в поле видимости вновь появился майор. В руке он гордо нес вешалку-стойку, сваренную  из водопроводной трубы и прутков  арматуры.
Остановившись напротив, майор с лязгом поставил вешалку  на кафель. И отряхнул ладони.
Тоном,  не предпологающим возражений, видимо, обращаясь ко мне  (поскольку в холле я был один, если конечно не считать самого майора), он произнес:

  - Призывник. Возьмите вешалку и отнесите ее в зал. 

Оставив вешалку и махнув рукой в направлении зала, он двинулся дальше.

- А зачем? - спросил  я. 

Мои слова подействовали на майора как выстрел. Он замер на полушаге, потом медленно и нарочито угрожающе (по крайней мере мне кажется, что ему так казалось) повернулся ко мне.

- Призывник?! Вы что, не поняли?! - видимо я должен  был испугаться, всех выдать и честно во всем признаться.
- Не понял... - честно  признался я. 

Я не то, чтобы действительно не понял самого вопроса... Я не понял - зачем... Зачем ее нужно было притаскивать сюда, а не сказать где я должен взять эту вешалку и куда отнести? Зачем было останавливаться на достигнутом, когда от того места, куда майор ее самолично припер, до зала было шагов  семь, а он при этом пер ее гораздо  дольше? А мне еще нужно было вставать, тащиться через холл к вешалке...
Я в принципе был даже не против отнести эту дуру в зал, но мне хотелось получить ответ на свой вопрос. Если бы мне  честно сказали, что хотят меня занять малоосмысленной деятельностью, чтобы  я не сидел тут с таким вызывающим видом - я бы понял и согласился бы... Но прямого ответа я не получил...

- Призывник! Возьмите эту вешалку и отнесите ее в зал!
- Зачем?
- Вы что, не поняли?!!
- Не понял. 

Эта содержательная беседа между нами продолжалась следующие минут десять или пятнадцать без каких бы то ни было изменений  текста. Менялись тон майора, цвет лица, выражение его глаз, нарастала угроза в голосе... По-моему пару раз  он даже пробовал заставить себя просить...
Майор чуть не плакал от злости и бессилия и явно сдерживался, чтобы не ударить наглеца... А  мне было очень жалко майора, но я решил идти до конца. Мне хотелось услышать, четко и внятно - что ломом я  должен подметать плац не для того, чтоб поддержать чистоту, а чтоб заебаться...

- Как его фамилия?!!!!! - взорвался наконец майор.
- А, его? - высунувшаяся голова капитана из коморки назвала мою фамилию.

Вот и все - подумал  я...  ("Орленок, орленок..."**)

Сначала майор произнес ее с каким-то особым чувством, выделяя  каждую букву...

- Возьмите вешалку  и отнесите ее в зал!!!!!!!      
- Зачем?
- Вы что!!!!!? Не поняли!!!!?
- Не понял...
- Где!!!!? Где его личное дело!!!!? (вот это действительно был взрыв)
- Вот. - ехидная голова капитана торчала из дверей каморки, а еще торчала рука, игриво помахивающая папкой... 

Майор вытянув руку, бросился вперед. Время не то чтобы растянулось, но пока майор делал эти четыре шага (именно четыре - я хорошо запомнил) до дверей, я успел очень детально и отчетливо подумать - "все, ****ец!" И в  этом коротком слове уложилась вся  тундра, которую мне предстоит очистить от снега, весь северный полюс и красный флаг, который мне прийдется там охранять, все глубокие ракетные шахты, которые мне предстоит  привести в порядок при помощи зубной щетки и бритвенного лезвия, и все подобное, в  том же роде... Так же радужно и оптимистично...

Когда майор схватил папку и, с остервенением погрозив мне ею, прошипел - Ну все! - у  меня все упало и внутри стало  тихо, пусто, и еще как-то гулко и одиноко...

- Ты понял?! Все!!! - он еще раз потряс в мою  сторону папкой и скрылся в дверях почти весь, только его задняя часть, оставшаяся в поле зрения, давала понять, что майор склонился над столом и размашисто, большими буквами  пишет... 

Когда майор выскочил обратно, на его лице сияла целая гамма чувств - презрение, смешанное  с демонстративной жалостью, удовлетворенная месть, социальная справедливость и торжество. От этого у меня внутри стало еще тише и пустынней...

- Все!!! Ты понял?  Все!!! - в голосе майора тоже  звучало торжество победителя. 

Он махал моим личном делом, словно на нем стояла виза - "Расстрелять".
И  вот-вот появится конвой...

- Все! Понял?!! Все!!! Ты у меня в армию не-пой-дешь!!!


*  - цитата из высказываний Е. Горина (известного мне так же как Е. Аксенов)
** - песня такая была, если кто не в курсе.