Сowards bend the knee, or, the blue hands 2003
Данным переводом я начинаю список фильмов из Списка топ 10 самого 366weirdmoves.com. На сайте http://366weirdmoves.com есть несколько таких списков, представленных разными людьми, верней, режиссерами.
http://366weirdmoves.com
"Избранные статьи 366weirdmovies, переведенные на русский, выкладывается по соглашению с автором. Все права на тексты принадлежат 366weirdmovies и должны цитироваться с ссылкой на автора. Перевод мой.
"Трусы сгибают колени, или синие руки" (2003)
29 октября 2009 г. В разделе Weird Movies
Автор: 366weirdmovies
«В свои повествования я включаю только те вещи, которые психологически оправданы, независимо от того, какими эксцентричными, тупыми, придурковатыми или бессмысленными эпизоды могут показаться… Я могу только надеяться, что зрелище, которым я пытаюсь ударить по труднодостижимым точкам на моем собственном теле, позабавит некоторых людей.» - Ги Мадден
Режиссер: Ги Мадден
Исполнители: Дарси Фер, Мелисса Дионисио, Эми Стюарт
Сюжет: Хоккеист-любитель Ги Мадден влюбляется в дочь хозяина парикмахерского салона, на самом деле, абортария, куда он приходит со своей подружкой. Дочь, которую зовут Мета, не позволяет себе связи ни с кем из-за смерти отца от рук мужчины, она жаждет отмщения. В довершение всего, она желает трансплантировать руки своего отца Ги, чтобы именно руками отца задушить убийцу.
Предпосылка создания фильма:
• Фильм был заказан художественной галереей Power Plant в Торонто.
• Во время дебютного показа на Международном фестивале в Роттердами зрители смотрели 10 глав фильма «Трусы сгибают колени» через десять смотровых отверстий в стене. Зрителям пришлось становиться на колени, чтобы они могли смотреть этот фильм.
• Мэддин выпустил книгу по фильму «Трусы сгибают колени» (сегодня это раритет для коллекционеров), в которой подан детальный сценарий фильма и интервью с Мадденом, в котором он рассказывает об автобиографических деталях фильма и подает его собственную интерпретацию фильма.
• Автобиографические элементы, представленные в «Трусы сгибают колени». Тетушка Ги Маддена, Лил была хозяйкой салона красоты, подобного тому, что мы видим в фильме. Отец Маддена был тренером Виннипегской профессиональной хоккейной команды Winnipeg Maroons, национальной хоккейной лиги Канады. В фильме появляется настоящий чемпионский кубок Allan Cup, который завоевала команда его отца.
• Мать Маддена, Хердис, непрофессиональная актриса, исполняла в фильме роль бабушки.
Запоминающийся кадр: Вероника ложится на операционный стол, ей делают нелегальный аборт, и кровь, вытекающая на операционный стол между ее ног, принимает форму канадского кленового листа.
Что делает его странным:
«Трусы» представляют торговый знак Маддена в стиле in-your-face (смесь артефактов, немого кино и гиперсовременного «несовершенного» технически редактирования); безумный, сомнамбулический нарратив (включающий хоккейные матчи, салоны красоты, убийство, измену, привидения и трансплантацию рук); неистовый, и все же, связный тон фильма, лавирующий между мелодрамой, комедией и старинной абсурдной порнографией, вплоть до, в нескольких кадрах, греческой трагедии. И если этого вам покажется недостаточным, то, пожалуйста, вся разыгрываемая история рассматривается глазами ученого через линзу микроскопа на предметном стекле в капельке спермы. Как, достаточно странно для Вас?
Комментарий: Фильм Маддена «Трусы сгибают колени» это сон, и как все сны, он, одновременно, неисповедимо личностен и фантастически универсален. «Трусы сгибают колени» источают вину и уводит в сторону чего-то возбуждающего, мистического, подобного сексуальному подавлению, убийству, трусости и измене. Эти центральные сюжеты мелодрамы и являются основным яством. Мадден разнообразит ароматы блюд своей особенной приправой, помещая действие фильма в ландшафт детства, ограниченный, с одной стороны, хоккейным полем, с другой стороны, салоном красоты его тетушки, и подает его под флером, типичным для него, - эстетика немого кино с насыщенно быстро изменяющимися кадрами как результат особого метода редактирования.
Маддена можно обвинить (и, конечно, уже это сделали) в увлечении стилем более, чем сущностью материала. Но правда заключается в том, что этот убеждающий, суггестивный стиль предназначается непосредственно для тех историй, которые он так желает рассказать. Не следует смешивать его любовь к немому кино Мурнау* и Эйзенштейна с пустым постмодернистским манерничаньем: это искреннее почтение. Только посмотрите, как намеренно он перенасыщает сцены светом и перепроявляет пленку, чтобы создать образы шокирующей, забытой теперь красоты: повязка на голове хоккеиста начинает светиться неземным светом, меланхолическое лицо женщины, с любовью обрамленное радужкой, расплывчато в движении и тени. Ненавидя спецэффекты, режиссер создает свой собственный мир, единственно играя с основными элементами визуализации: светом, тенью и движением. Эта манера имитирует нарративную стратегию сна, где язык и логика становятся малопонятными, невнятными, а примитивные образы выступают на передний план. Это гармонизирует его психологические повествования, которые относятся к эмоциям, и темы, которые столь же неотчетливы, невнятны и прекрасны, как и картины, которые он рисует.
Но подвинутость Маддена на примитивной стилистике фильма ничто в сравнении с уникальным, дезориентирующим методом редактирования света с использованием эффекта молнии, который он стал применять после успеха его фильма «Архангел или Сердце Мира» в 2000 г. Быстрые, скачкообразные нарезки в «Трусах» дезориентируют как быстрые повороты на американской горке; но подобно падениям на горках, они умышленны и жестко контролируемы. Ваше сердце проваливается, когда вы думаете, что фильм вот-вот «слетит с катушек», но с ним никогда этого не происходит. Удары клавиш повторяются быстрыми последовательностями; сцены запинаются и катятся туда-сюда. На какое-то время фильм идет в нормальном темпе либо перескакивает вперед в виде длинного повествовательного эллипса, оставляя зрителю возможность самому заполнить разрывы, и вдруг внезапно обычный удар по лицу может повторяться пять или шесть раз один за другим, показанным под различным углом зрения, в замедленном темпе. Эффект этот дезориентирует, но вы никогда не почувствуете, что то, что происходит как бессвязное. Стиль напоминает нам, если нам это необходимо, что мы находимся не в реальном мире, но существует какой-то иной смысл, какая-то иная цель у всего. Мадден полагает, что этот метод ухватывает ритм нашего бессознательного и наших воспоминаний, когда определенные моменты вспоминаются, на них делается ударение, проигрываются и повторяются нашим сознанием, за которыми следуют длинные очереди забытых деталей или спокойные рассказы, которые служат только для того, чтобы связать эти пиковые моменты в единое целое.
Маддену удается примирить противоположные эмоции при помощи использования юмористических образов. У фильма очень странная интонация; он затягивает нас в безнадегу грязных человеческих отношений, но он обладает всепобеждающим, жизнеутверждающим, пошловатым чувством юмора, который извлекает нас из ощущения несчастья. Шокирующие психосексуальные образы расцветают буйным цветом: сцена женской мастурбации, предположительный садомазохизм, аборт, без применений анестезии и жуткая операция, сцена с проституткой, обслуживающей клиента и одновременно ухватившейся за коленку ее малыша. Мадден особенно любит дергать за веревочки гомофобной гадливости своих зрителей мужского пола: он показывает огромное количество обнаженных мужчин в полный рост и фас, отец, которому приходится расстегивать ширинку сына, чтобы тот помочился и умопомрачительно вульгарная тишина от «падения мыла в душе». При том, что эти сцены выводят из равновесия сами по себе, кадры эти находят свой путь в души зрителя в таких абсурдных и лукавых контекстах, что они вызывают скорей виноватую улыбку, чем отвращение. Вместо почесывания зрителем носа от отвращения, вызванного этими кадрами, Мадден пронизывает их целомудрием разума спящего, который просто бродит по хранилищу своей памяти в поисках чего-то смыслообразуещего, чтобы зацепиться за него.
Яркий пример такой техники противопоставления болезненного и смешного возникает уже в первой сцене аборта, которую только можно себе представить в самом расхожем сценарии. Беременная Вероника приходит в нелегальный абортарий, который работает под прикрытием салона красоты – днем, и борделем – ночью. Ее укладывают на стол, без анестезии, радом с двойным зеркалом, в которое смотрят женщины, когда им делают укладки. На голову ей кладут кусочек пирога. Фоном звучит известное аллегретто Бетховена из Седьмой симфонии, которое проигрывается на маленьком моно проигрывателе. Доктор переодевается, надевает хирургический халат, зажигает сигарету на тонком длинном мундштуке, вынимает свой венчик (!) для взбития сливок или белка и с силой раздвигает ноги барышни, пока ее любовник уверенно держит ее за руки. В этот момент входит шикарная девушка, дочь хозяина борделя, соблазнительно окуная свой пальчик в сахарницу, облизывает его, и глаза Ги останавливаются на ней. Его рука освобождается от руки любовницы и начинает искать руку его новой любви. Они пожимают руки прямо перед глазами страдающей молодой женщины пока ей делают аборт. Кровь, что вытекает из нее, принимает форму канадского кленового листа. В менее уверенных руках это сюрреалистичное отклонение, должно быть, смотрелось бы как попытка избежать эмоционального влияния материала. Но в этом полусне Маддену удается одновременно заставить нас чувствовать психологический ужас гротескного предательства и смеяться над абсурдностью сцены, магическим образом не предавая ни одно из наших чувств.
Учитывая все эти привидения, живые восковые фигуры и убийства, совершенные на глазах, которые, похоже, никто не заметил, можно простить того, кто придет к выводу о никчемности фильма. Но, несмотря на то, что отдельные эпизоды, из которых складывается сон, часто абсурдны или просто несбыточны, при тщательном рассмотрении можно увидеть, что фильм имеет серьезную повествовательную логику всего содержания. Каждое действие, предпринимаемое героями, имеют свое продолжение далее по ходу фильма, несходящиеся концы соединяются в развязке, и каждый главный исполнитель роли находит прямую связь с точкой в начале, середине или конце (обычно, трагичном). Краткое содержание фильма в начале данной статьи дает представление только о половине фильма, и оставляет вне нашего внимания все выверты и повороты. Просто было бы стыдно испортить неожиданность, которую припас для зрителя фильм «Трусы сгибают колени». Тем не менее, ничего не случится, если сказать, что сюжет – сочетание двух основных вдохновляющих составляющих. Первая, это The Hands of Orlac, немой немецкий экспрессионистский фильм 1925 г., который получает руки убийцы при экспериментальной трансплантации (ремейк Mad Love 1935 г. С Питером Лорре). Вторым был греческий миф об Электре, которая манипулировала мужчинами с целью убить мать и отомстить за отца, что и сыграла Мета, дочь хозяина борделя. Хоккейные матчи, всякие грязные экскурсы и т.н. Three Stooges routines (т.е. стандартные три марионетки, обычно, три героя в американском водевиле – прим. переводчика) – все намешано, но эти две переплетенные линии сюжета служат постоянным остовом, что придает форму тому, что, в противном случае, превратилось бы в аморфную массу. Это позволяет считать «Трусов» не просто фильмом-странным–опытом, но удовлетворительно странным! Фильм рассказывает нам все, что нам необходимо знать, но символы имеют мистическую аллюзию, намек, которые распространяются за пределы кадра. Невероятно то, как Маддену удается уважить требования повествования и воздействие в грандиозной схеме фильма и одновременно позволить разуму спящего играть деталями.
У данной истории есть даже некая мораль. Придуманный Ги Мадден – это герой с трагическим пороком. Это несовершенство или порок проявляют себя в неверности («радость, радость, радость встречи с кем-то новым!», «сладкая несвобода новой любви!») Но монография, которой заканчивается фильм, дает понять, что бегающие глаза Ги – это результат страха, страха быть верным одной женщине, страха перед обязательствами заботиться о жене, семье. Он убивает своего потомка из страха, и все его проблемы и его трагический конец являются результатом бесхребетности. В конце Ги Мадден увековечивается в виде восковой фигуры в музее старых инструментов, единственная фигура, стоящая на коленях. Он послушно опустился на колени перед своей слабостью, которая победила его.
Здесь следует отметить, что именно страх стать мужем и завести семью, был ужасающей мотивацией Дэвида Линча при создании «Головы-ластика», который тоже был похож на сон, но еще более кошмарный по интонации. Есть какое-то подсознательное сопротивление этому важнейшему изменению в жизни мужчины – переход от сексуального охотника в защитника – что питает мужское воображение. Нежелание мужчины потерять свою идентичность и подчинить свои желания семье слишком болезненны, примитивны и постыдны, с чем мужчины не в состоянии справиться, и об этом приходится рассказывать языком мифа и сновидения.
Ги Мадден профессиональный мечтатель, и мы чувствуем себя в безопасности, будучи погруженные в течение более часа в его сон и психику. Если бы все простые люди могли так прекрасно спать, нам бы никогда не хотелось проснуться!
• Фридрих Вильгельм Мурнау (нем. Friedrich Wilhelm Murnau, настоящее имя Фридрих Вильгельм Плумпе, нем. Friedrich Wilhelm Plumpe; 28 декабря 1888 — 11 марта 1931) — выдающийся немецкий кинорежиссёр эпохи немого кино.