Встреча в гостинице

Татьяна Алейникова
Мне на плечи кидается век-волкодав.
                О. Мандельштам
 
Мы встретились с ней в гостинице небольшого города, где мне часто доводилось бывать по служебным делам. После работы я любила бродить по старым улицам, с двухэтажными домами, построенными пленными немцами. На окраине небольшие одноэтажные домишки с покосившимися заборами утопали в сирени. Весной кружилась голова от черёмухового дурманящего аромата. В этом городке с обилием зелени, цветов во дворах, неспешным жизненным укладом было необъяснимое очарование. Любила бывать в нём зимой, тогда особенно радовало, что всё было сосредоточено в центре: гостиница, кафе, административные здания, школы, клубы. Автобусы ходили редко. Добираться приходилось пешком. Наверное, поэтому охотно ездила туда, до той встречи в гостинице.

В тот день я освободилась раньше обычного, чтобы подготовить материал по итогам проверки. По пути в гостиницу зашла в кафе. Свободным был столик у окна, я разделась, села в ожидании официантки и тут только заметила, что у посетителей за столами, составленными в ряд, совсем не праздничное мероприятие. По тёмной одежде, платкам на голове поняла, что попала на поминки. Смутившись, я поспешно встала, но знакомая официантка остановила меня:
– Нет-нет. Кафе работает, я сейчас вас обслужу.
Пришлось остаться. Я старалась не смотреть на сидящих за тем столом, но успела заметить, как много было молодёжи. Сердце сжалось. Есть мне уже не хотелось, уйти было неловко. Подошедшая с подносом официантка, заметив моё расстроенное лицо, сказала:
– Мы тут уже все наплакались. Мальчика этого знали, он из соседнего дома.
Учился на переводчика, погиб в Афганистане. Такой ужас! Ничего не сообщили заранее, привезли во двор оцинкованный гроб, и офицер с солдатами поднялись к родителям, в квартиру. А они его в отпуск ждали, писал, что служит в Средней Азии, приедет загорелым, не узнают. Приехал.

Она вытерла глаза и отошла, пожелав приятного аппетита. Я выпила чай, оставила деньги рядом с нетронутым обедом и вышла. В дверях столкнулась с моложавой, в элегантном чёрном пальто женщиной. Поняла, что приехала она издалека. Обратила внимание на чёрную ленту в пышных, необычного – орехового – цвета волосах и очень бледное, напрягшееся лицо. Я посторонилась, она замешкалась в дверях, будто не решаясь войти. Но всё-таки прошла в зал.

Я побродила по городу, идти в гостиницу не хотелось. Зашла в книжный магазин, полистала какие-то книги, пытаясь отвлечься, потом всё-таки вернулась в номер. Вечером в дверь постучали, вошли администратор и женщина, с которой столкнулась в дверях кафе. Я удивилась, номер был одноместным, но просторным, с диваном и креслами. Сотрудница гостиницы, извинившись, попросила разрешения поселить на ночь женщину, у которой сложились чрезвычайные обстоятельства. Свободных мест в гостинице, как обычно, не оказалось.

Я согласилась. Они облегчённо вздохнули. Женщина переоделась и легла на диван, глядя в потолок. Потом спохватилась, встала, попросила прощения, что не представилась. Поблагодарила ещё раз за то, что приютила. Я предложила вскипятить чай, она охотно согласилась. Достала печенье, конфеты. У меня были с собой бутерброды, купленные в заводской столовой. Она призналась, что сегодня маковой росинки во рту не держала. Я промолчала. Мне не хотелось признаваться, что была там же, где и она.

За чаем она как будто немного отошла и стала рассказывать. Приехала из Москвы на похороны сына её первого мужа. Ей позвонила сестра погибшего офицера. Пока добралась проходящим поездом до областного центра, потом на такси сюда, успела только к поминальному столу. Я что-то обронила некстати о сложных отношениях, смутилась, замолчала. Она примиряюще улыбнулась:
– В жизни всякое бывает. Мы познакомились на фронте. Я влюбилась в него с первого взгляда, а он, по-моему, никогда не любил. Но я была настойчива, неловко в этом признаваться даже себе, он не устоял. Довоевать мне не пришлось, комиссовали в связи с беременностью. Простились мы друг с другом сдержанно. Он с самого начала не скрывал, что ждёт его девушка, которую он всегда любил. Я была глупой, самонадеянной, думала, что ребёнок соединит нас. Писем не писал, но в 1946 приехал, когда сыну уже год исполнился. Мы расписались. Его направили учиться в Москву, в академию, я за ним.

Жили втроём на съёмной квартире. Старушка, что пустила нас, стала полноправным членом семьи. Да какая там старушка, я теперь в её возрасте. Просто подавлена была, поседела рано, сгорбилась. Жизнь придавила. Нянчила нашего ребёнка, готовила нам. Мы ведь оба учились. Муж заставил поступить в медицинский институт. Там же и работать осталась, в клинической больнице. Ида Самойловна, так звали хозяйку, все заботы по хозяйству взяла на себя. Пыталась отвлечься, наверное, потом только призналась, что сын её пропал без вести.

Беспокоилась, узнав, что мы переедем. Муж учился в академии, тогда всего боялись. Александр успокоил её, сказал, что жить будем у неё, что бы ни случилось. Он с характером, многое повидал, на всё имел собственное мнение. Взяла нас Ида Самойловна на квартиру по нужде, а потом привязалась, как к родным. Господи, как она сына своего ждала! Слышала ночами, как плачет, но слёз никогда не видела. Ко мне относилась по-матерински, баловала, не давала ни к чему прикоснуться на кухне. А готовила, казалось, из ничего. Какие тогда разносолы были!.. Карточки только отменили. Я такого нигде не пробовала. Вечерами она умудрялась подрабатывать переводами. Из института, где преподавала, вынудили уйти. Вам, наверное, не доводилось слышать о борьбе с так называемыми космополитами?.. Это уже после войны было.

– Доводилось, – ответила я, – читала мемуары «Люди, годы, жизнь» И Эренбурга.

– Да, я тоже читала, только в книге немного об этом, а нам довелось услышать из первых уст и увидеть, к сожалению. С мужем у меня так и не сложилось. Сына любил безумно, ко мне был равнодушен, да и я после рождения Саньки к нему остыла. Говорят, бывает такое, но нет. Наверное, просто не любовь это была, да уж не знаю, что. Может быть, война, желание опереться на сильного и мужественного человека. Короче, сама я решилась сказать, что жить вместе смысла нет, на развод подала тоже сама, чтобы ему не навредить. Расстались спокойно. Спустя год он женился на Алёне, той, первой своей любви. Она дождалась его.

Первенец у них родился в 1955, когда им по 35 исполнилось, а следом и девочка появилась. Мариной назвали. Алёна сказала, что Саша так захотел. В мою честь. Благодарен был, что отпустила. Я тоже благодарна. Не случись этого, наверное, не узнала бы, какая она – любовь.

– А вы как же? Трудно было остаться одной с ребёнком?
– Нелегко. Подработки брала, Ида Семёновна за ребёнком смотрела. Александр помогал, на лето Саньку забирал к себе. Дети очень подружились. Мой cтарший сейчас за границей служит, не знаю, как сообщить ему о гибели брата. Они так любили друг друга, а младший получил распределение на Север, он у меня моряк, в отца.

– Вы тоже второй раз вышли замуж? – Должна заметить, что хорошим воспитанием я и тогда не отличалась, могла спросить слишком прямолинейно, потом переживала.

– Да, за сына Иды Самойловны. Он в 1955 вернулся из лагеря. Под Севастополем попал в плен, а в 1945 уже в свой лагерь отправили. На перевоспитание. Отца его - капитана первого ранга, начинавшего служить на корабле ещё при царе  – расстреляли как врага народа перед войной. Алёша оканчивал училище, когда его арестовали. Тут война началась, не до репрессий. Друга отца, посаженного позже, встретил на фронте. Тому повезло больше.

Первым чувством, когда увидела Алексея Георгиевича – седого и изможденного – была жалость. Выхаживать нам его долго пришлось с матерью. А потом поняла, что жить без него уже не смогу. Когда любовь пришла, даже и не знаю.
Она помолчала, потом заговорила снова:

– Муж собрался со мной ехать, да маме стало плохо, когда о гибели Серёженьки узнала. Он ведь частенько гостил, увольнительные у нас проводил. Алёша любил с детьми заниматься, мой младший в пятьдесят седьмом родился, ровесник Марины.

Я  не выдержала, спросила:
– Почему же вы у них не остались?
– Там родственников много, все, кто мог, съехались, не хотелось стеснять. И Алёшка всё еще ревнует к Александру, хоть и не признаётся. Завтра утром увижусь с ними, а вечером уеду, за маму беспокоюсь. Я ведь сирота, материнское тепло только в её доме и почувствовала. Бог ты мой, уже полночи проговорили. Спасибо, что выслушали. Такое только в гостинице и в вагоне расскажешь, наверное.

До утра я так и не уснула, соседке тоже не спалось, вздыхала, ворочалась.
Утром мы простились. Больше встретиться не довелось. А рассказ её помню до мельчайших подробностей. Что-то не даёт мне покоя. Наверное, не так гладко всё складывалось в жизни этих людей, если оба не порывали связей друг с другом.

Потрясла меня эта история трагическим переплетением судеб и обстоятельств, из которых достойные люди нашли единственно возможный выход. Но судьба послала Александру и его семье новые испытания, когда казалось, что жизнь наладилась. Обиды забыты, нелюбимая женщина нашла своё счастье. Всё хорошо. И вдруг этот звонок в дверь…
А, может быть, ничего не проходит бесследно, не бывает случайным. И где-то там уже отмерено предназначенное каждому. По делам нашим. Не знаю.