Лежу я как-то на сеновале, слегка пьяный от душистого запаха сена, и сквозь открытую дверцу дряхлого сарая вижу небо, усеянное звёздами, которые блестят так трепетно, что кажутся живыми существами, вот-вот залетят ко мне вместе с жёлтой луной. Меня это зачаровывает и невольно напоминает тот случай, который шибко просится на бумагу в такую летнюю, тёплую ночь.
История эта правдива во всех своих подробностях, какой бы невероятной она ни казалась, и произошла она в самый разгар бабьего лета.
В тот год природа щедро наградила надымскую землю белыми грибами, морошкой, голубикой, брусникой и особенно черникой. Последняя мне нравится своим вкусом и благотворно влияет на зрение. Я решил малость пособирать черники и заодно подышать лесным воздухом. Взяв ведро, рюкзак, компас, спички и любимый перочинный нож, с великой радостью погрузился в лес.
Высокие сосны, в соседстве плодовитых кедров и хиленьких берёз, величественно покачивали своими кронами. Мягко пружинил под ногами зелёный мох. Разлитая повсюду тишина усиливала ощущение покоя.
Резиновые сапоги тут же отправил в рюкзак и босиком медленно шёл под сенью хвойных деревьев, вдыхая сладостное благоухание зелени и древесной смолы. Тёплый ветерок, пропитанный этим изумительным запахом, от которого кружится и слабеет голова, ласкал лицо, проникал в лёгкие и, казалось, молодил сердце, веселил дух и будоражил кровь.
Мимо метнулся необыкновенный, бурый с белыми полосками вдоль всего тела бурундук и вскарабкался на высокий кедр, где на ветках густо висели ненаглядные шишки; рядом по смолистым стволам лохматых кедров с визгом проносились белки, виляя пушистым хвостом. Короткий мех на них жирно блестел, временами они спускались так низко, останавливались на уровне моих глаз и таращили на меня свои малюсенькие изумрудные глазки, словно приглашая в свою весёлую игру: подойти ближе и нежно погладить по спинке.
Белки чувствуют добро. Одним словом, воздух, трава, деревья и эти бесподобные зверюшки были так родственно смешаны между собой, что они в одинаковой степени казались необычайно чистыми, здоровыми и свежими.
Мне хорошо известны многие тайны природы, которые ещё в раннем возрасте открыл для себя благодаря любопытству и частым походам в одиночку по глухому древнему лесу вокруг деревни Бреняши, где проживает моя старшая сестра. С девятилетнего возраста я начал углубляться в дремучий лес один-одинёшенек на целый день в поисках чудных орехов лещины.
Но Божья милость всегда сохраняла меня целым и невредимым, ибо я относился к лесным обитателям с совершенным почтением. И вот теперь, вдоволь находившись босиком и надышавшись лесным целебным воздухом, я не заметил, как наполнилось ведро черникой.
Смотрю на солнце, уже где-то около пяти часов вечера, надо поворачивать назад, в сторону города, так как шагать мне не меньше десяти вёрст по сопкам, по болотистым местам. Поворачиваюсь на 180 градусов и медленно поднимаюсь на сопку.
На душе приятно и тепло. И как легко я чувствовал себя вдали от пыльных улиц; от разбросанных в беспорядке домов, слишком плотно приставленных друг к другу; груды металла, битого стекла и мусора; неумолчного грохота машин с их отравляющими выхлопными газами; разных цветов красок и лака, слегка прикрывающего варварство городской жизни. Здесь не было завода крупнопанельного домостроения, как в Надыме прямо в центре города! Как приветливо расступились передо мной уходящие вдаль колоннады леса…
Вдруг ни с того ни с сего мне стало жутко среди этого величавого безмолвия, в котором так отчётливо и дерзко раздавались мои шаги, но в то же время в сердце разливалась какая-то щекочущая, достойная храбрость. На всякий пожарный случай подобрал себе подходящую дубинку и, опираясь на неё, спокойно тащусь по лесу, по черничнику, перешагивая поваленные деревья.
Колючие еловые ветви то и дело бьют по голове, старые сухие ветки больно колют ноги, паутинки бабьего лета назойливо цепляются за голову и невесомо садятся на лицо, щекочут кожу, вызывая неодолимое желание громко чихнуть. Я сильно надавливаю в определённую точку на голове, и чих проходит.
В низинах места болотистые, и упругий белый ягель приятно массирует подошвы ног (а мне это шибко нравится!), процеживая сквозь пальцы коричневую воду, после чего ноги медленно утопают во мху по самое колено; пахнет сыростью и прелыми листьями. Над лесом сгустились белые пушистые облака и стояли неподвижно, словно зацепились за верхушки высоких кедров, елей и лиственниц. Я шёл строго по направлению красной стрелки компаса – на север.
Неожиданно передо мной, на расстоянии в 15–20 метров, появляется славная морда с поднятыми ушами, с длинным носом и высоким лбом. В светлых, желтоватого оттенка, глазах беспредельная отвага и решимость. Серая, местами с белой полоской, шуба, с прямым, как бы струящимся по воздуху хвостом, не сворачивая с курса, рысцой движется прямо на меня. Мною овладело мрачное отчаяние. Что делать? Что за чудо-юдо?
«Да это же волк, крупный самец килограммов под семьдесят!» – в ту же секунду определил я. День был безветренным, в неподвижности воздуха запах человека не долетал до волчьих ноздрей, и потому зверь не чуял меня.
Но вот загривок угрожающе вздыбился, уши прижались к голове, быстрым, безошибочно точным взглядом зверь окинул меня, и, по-видимому, моя кедровая палка не произвела на него особого впечатления, и чтобы доказать мне и самому себе бесстрашие, он продолжал идти, не сбавляя темпа и не меняя взятого им курса.
От него веяло монументальным спокойствием и уверенностью. Видимо, волк тоже не ожидал такого гостя в этом безлюдном месте. Он устремил на меня быстрый взгляд, его желтоватые глаза широко раскрылись, в них блеснул алчный огонёк.
Лесная жизнь приучила меня не пугаться неожиданностей и внезапных встреч, но чтобы столкнуться с волком вот так, нос к носу – этого я предвидеть не мог. Несколько секунд волк и я смотрели друг на друга изучающе, после чего мне стало беспокойно и смутно, точно я заблудился в дурном сне. Волнение, как весенний ветер, врывается в мою грудь и обдаёт тревожным холодком растревоженное сердце.
Величественный вид, чинная поступь, изящество форм, только вот морда его почему-то выглядела скрытной и равнодушной. Но я-то знал, что за внешней холодностью в его душе бурлит вулкан безумной ярости. Я понял, что волк умеет излучать энергию, которая парализует у безоружного человека волю, к тому же он инстинктивно приоткрыл пасть, и его огромные клыки блеснули грозно, как молния.
Я отчётливо услышал щёлканье зубов, похожее на лязг железа. Тут я с трудом проглотил воздух, словно лепёшку из лебеды. Какое, однако, у жизни отвратительное чувство юмора! Блеск его мощных клыков словно сузил простор лесного массива, хотя в радиусе нескольких километров я и волк были одни в глубокой тишине, нарушаемой лишь потрескиванием хвороста под ногами и моим прерывистым дыханием.
Незнакомый запах, видно, подействовал на волка. Сознание наверняка подсказало ему, что владыка этих просторов не кто-нибудь, а он, волк, и появление здесь какого бы то ни было непонятного ему запаха, а вслед за ним и человека – вещь просто недопустимая. По всей видимости, волку не приходилось встречаться с «двуногими», и ещё ничто не могло ожесточить его.
От увиденного холодок студёным лезвием полоснул по моему сердцу, мысли переполнили голову, словно смертоносный свинец, который ранит и разрывает тело, в душу стремительно ворвалась жестокая мысль: «Буду биться до конца, мы с ним в одной весовой категории!»
Я остановился, поставил ведро рядом, широко расставил свои босые ноги, упёрся о землю и устремил на хищника такой яростный взгляд с небывалым зарядом внутренней силы, крепко держась за кедровую дубинку правой рукой, что, если бы взгляды обладали разрушительной силой, то от волка, похоже, ничего бы не осталось, так пристально смотрел я на него и изо всех сил, громовым голосом, крикнул ему в морду: «У-у-у-х-х!!!»
В ответ огненные глаза волка зло вспыхнули в мою сторону с откровенной враждой, в них чувствовалась грубая, неугомонная жизненная энергия, невиданная смелость. И буквально через секунду в звере заговорил инстинкт, который выработался у волков с незапамятных времен.
Ведь человек с дубиной или с ружьём – на протяжении веков был для них самым страшным врагом. Сама природа внушила это им через сотни, тысячи поколений предков. И теперь впервые в его жизни этот дремавший в нём инстинкт проснулся, предостерегая и настораживая, и, услышав из уст непрошеного гостя предупреждение, не желая окончательно потерять в глухом лесу своё превосходство, намеренно, будто не замечая меня, лениво повернул влево. Теперь я наблюдал за ним сбоку, буквально метрах в четырёх от себя.
Огромное туловище с лохматым хвостом и длинные ноги, обвитые жилками, придавали ему редкое выражение недюжинной силы и гордости. Во всей его грузноватой фигуре, напряжённой и мощной, в повадке держаться, в движениях, неторопливых и властных, ощущалась грация хищного зверя, знающего цену, как себе, так и своим сородичам. В то же время чувствовалась злая насмешка в ухватках зверя, искоса поглядывая на меня своими прищуренными зрачками, казалось, он уже обдумывал коварный план нападения.
Но, к счастью, опасения не оправдались, волк уходил, уходил в полной уверенности, что он не покорён, не унижен и не сломлен, а просто уступил дорогу, как джентльмен; волк хорошо знал, что человек, вооружённый дубиной, так же опасен, как человек с ружьём. Врождённая звериная хитрость помогла ему сдержать свои страсти. К тому же он был матёрый и не склонен к стремительным и опрометчивым действиям.
Мне стало понятно, как силён и неумолим этот зверь, и чтобы победить его, заставить свернуть с пути, человеку нужна немалая душевная сила и крепкая, крепкая воля. Его огромный живот, набитый до отказа, живо напомнил мне о волчьих повадках из рассказов одного бывалого охотника. Оказывается, волки любят чернику ничуть не меньше, чем мы, и собирают эту ягоду там, где её много, набивая кишечник до отказа, потом приходят в логово, и извергают из желудка отрыжкой. Волчице и маленьким волчатам такое лакомство по душе.
Волк исчез. Сердце моё успокоилось, и сразу же охватил необузданный восторг, как приговорённого к смерти при известии о помиловании. Я ощутил в ногах, вплоть до самых ступней, приятное, тёплое покалывание. А вокруг ветер вовсю шуршал листопадом...
Верендеев Дмитрий Петрович.