Это ты...

Елена Спиглазова
- Мне ничего не надо, - монотонно повторила женщина, не очень понимая, что ей говорят. Она не отрывала взгляд от закрытой крышки гроба, как будто хотела увидеть лицо. Она не могла поверить, что больше не увидит Его лица.
- Ну как не надо, - Охотник, чаще всех в отряде отзывавшийся на Его звонки, пытался объяснить Ей что-то со своей обычной обстоятельностью, но увидел, что Она все равно не поймет, махнул рукой и отошел. А больше никто из отряда к Ней и не подходил. В отряде всегда считали, что это жены во всем виноваты. А Она даже не была официальной женой. Она просто жила с ним целых восемь лет, когда Его выгнала первая жена, когда от Него отказались все, когда Он, умеющий только воевать, не знал, куда деваться на развалинах исчезнувшей страны. Был отряд. Пока еще был отряд, Он жил, а потом…
Рядом стояла Сашка, психолог отряда, но от нее толку не было. Сашка рыдала и никак не могла остановиться. Данилов обнимал ее, и на глазах его тоже были слезы. Ее было кому обнимать.
- Если бы я поехала, - невнятно сказала Сашка, давясь слезами.
- Ну поехала бы, - тихо ответил Данилов, – и взорвалась бы вместе с ним…
Стук молотков, громкий треск холостых выстрелов, звуки гимна.
Все? – Подумала женщина. – Вот и все. Я никогда больше Его не увижу…
Машины выруливали на центральную аллею, выстраиваясь в колонну, и Охотник взял Ее за руку и повел к своей машине. Он тоже думал, что мог бы приехать. Как обычно, как всегда, как раньше…

- Ты будешь что-то делать с квартирой? – Спрашивали Ее, и Она отвечала одно и то же: мне ничего не надо.
Первая жена, выгонявшая его с помощью ОМОНа, тем временем, вывезла из квартиры всю мебель, всю посуду, все вещи, которые они покупали вместе, а Она забрала с собой только стопку оставшихся писем. Они писали друг другу каждый день, когда Он был в командировках, и целый мешок писем лежал в шкафу. А потом Он сжег почти все письма, и то, что осталось, уместилось в один файл, который Она забрала с собой.

Он хотел, чтобы Она бросила работу, и Она бросила. Теперь надо было искать работу, надо было устраиваться в брошенной несколько лет назад квартирке, надо было заниматься сыном, который заканчивал техникум, и вообще надо было жить. Но не было ни денег, ни сил, ни желания. Тогда Она приходила к Даниловым, он наливал водки, и они пили, и Сашка молчала, хотя всегда злобно косилась на пьющих с Даниловым гостей.
Через пару месяцев Ей стала приходить странная мысль. Сначала эта мысль являлась в алкогольном тумане, или похмельном пробуждении, а потом стала возникать среди рабочего дня. Она уже нашла работу, и приходящая в стрекотании швейного цеха мысль казалась солнечным лучом, который наконец-то выглянул из-за туч. Она поняла, что Он жив. Ведь Она не видела Его мертвым, а те, кто был в квартире, говорили только о стенах, потолке, граммах тротила, случайности, или замысле, но ведь Она не видела Его мертвым!
Она боялась говорить об этом с кем-то, и не потому что Ее приняли бы за сумасшедшую, это Ее не волновало. Но Она боялась, сама не зная чего. Просто ждала, когда Он появится. Это понятно, Он обижен Ее уходом, обижен на систему, которой отдал все, и которая вышвырнула Его, как использованную тряпку, на друзей, которые все реже и реже откликались на его звонки. Вот Он и устроил это… Эту инсценировку. Он же разведчик, Он и не такое умел устраивать…
Однажды Она не выдержала и поделилась этой мыслью с Сашкой. Непьющая Сашка молча опрокинула бутылку над стаканом, и, не моргнув, выпила грамм сто.
- Я тоже вижу его в городе, - отдышавшись, сказала она, - то есть, не его… Мне кажется. Но я была в морге, вот в чем дело.
Она испуганно притихла, Ее пугали все эти подробности, о которых Сашка говорила с такой легкостью.
- И… что? – робко спросила Она.
- Голова, - невнятно проговорила Сашка, - можно было… узнать. И знаешь, - Сашка смотрела прямо перед собой, в какое-то неведомое пространство, она отсутствовала здесь, и это было особенно страшно. - Лицо было такое… - Взгляд ее совсем замер, и она тихо договорила:
- Обиженное…
Они громко заплакали, и Данилов, сняв наушники и оторвавшись от монитора, притащил еще бутылку, но это не помогло.

Через полгода, озверев от безденежья, одиночества, постоянно возникающих неразрешимых проблем, Она решила судиться за эту злосчастную квартиру. Она не верила в успех, просто была нужна какая-то цель, и конкретные враги. Тогда можно было жить. Напиваясь и неотвратимо впадая в истерику, Она выкрикивала все это притихшим Даниловым, он молчал, стараясь не смотреть на Нее, а глаза Сашки все суживались, и снова смотрели куда-то в отсутствующее пространство.
Она замолчала, ожидая… чего? Совета, уговоров, сочувствия? Сашка сидела все с тем же неподвижным взглядом, и за прозрачной ледяной голубизной происходил напряженный процесс. Наконец, она медленно выдохнула сквозь сжатые зубы, и стало понятно, что компьютер у нее в голове завершил работу.
- Знаешь, - нейтрально сказала Сашка, - доказать, что ты гражданская жена, раз плюнуть. Лично я десяток свидетелей найду. И может быть, ты что-то выиграешь. Но тебе придется говорить, почему ты уходила от него. Как он напивался. Что он творил. Как принял тебя за снайпершу и чуть не выкинул с балкона. Во что он превращался. Ты будешь говорить это публично, и… - Сашка помедлила, подбирая слова, - что тогда останется от… - она запнулась, - от памяти? От легенды?
Она поняла, Сашка хотела сказать: от любви, и в последний момент прикусила язык.
- Значит, не надо? – растерянно спросила Она, и тогда Данилов, молчавший все это время, вдруг шумно выдохнул и ощутимо расслабился, и почему-то именно это, а не Сашкины слова, убедило Ее.
 
Прошло четыре года, и жизнь как-то наладилась. Денег катастрофически не хватало, но так Она жила всегда. Только после двух Его командировок появились какие-то деньги, и тогда они купили диван, ковер и машину, почти новую белую «шестерку». Она и не поинтересовалась, куда делась потом эта машина.
Женщины, работавшие с Ней, большей частью были одинокие, но это не мешало им собираться, отмечать праздники, шумно веселиться, ездить на природу. Придя к Даниловым, Она с громким смехом рассказывала, как заигрывали с ней в кафе молодые мальчики, и верили, наивные, что Ей всего тридцать пять, и Она тоже кокетничала с ними, и когда они пытались приступить к решительным действиям, уходила, посмеявшись на прощание.
- И зачем? – Лениво спрашивала Сашка.
- Ты не понимаешь! – Она снова могла смеяться, и это Ее радовало, - вы вот такие скучные, все сидите у компьютеров. Хоть я вас оживляю.
Ее синие глаза снова блестели, и ярко горели рыжие волосы.
- Ну а так? – тихо спрашивала Сашка, если они сидели вдвоем.
- Да есть… для здоровья, - неохотно отвечала Она, - но не то это все, не то! Все не так! И смотрит не так, и обнимает, и руку не так кладет, и вообще…
- Так уже не будет, - жестко повторяла Сашка, - все будет по-другому.

Со временем рассказ о морге стал казаться Ей фантазией, Сашка вообще была склонна к фантазиям. Она ощущала, что Он все время наблюдает за ней, и кокетничая с мужчинами, громко смеясь и надевая какую-нибудь новую шмотку, Она мысленно обращалась к Нему: ты видишь, я еще красива. Ты видишь, на меня обращают внимание. Ты видишь, меня позвали на губернаторский прием, и я пользуюсь успехом, и эти мужики в дорогих официальных костюмах наперебой зовут меня танцевать, а мне нужен только ты…
Конечно, - отвечал Он, - ты у меня самая красивая. Ты стала еще красивее, ведь я всегда хотел, чтобы ты поправилась.
Тогда где же ты?  Почему не приходишь? – спрашивала Она, но Он не отвечал. Наверное, Он опять воевал где-то, и не мог приехать.
Оставив в первый раз мужика в своей постели, Она вдруг отчетливо поняла, что Он видит Ее, несмотря на выключенный свет и задернутые шторы, ГРУ – есть ГРУ, ведь Он знает всякие шпионские штучки. И Она разрыдалась так горько и отчаянно, что мужик испугался и ушел прямо среди ночи.

Сын начал встречаться с девочкой, все чаще оставаясь у нее, и одиночество становилось еще более отчетливым и неотвратимым.
- Прекращай пить, - однажды сказала Сашка, и Она не то что послушалась, просто попыталась найти другие интересы. Надо было добывать деньги на предстоящую свадьбу сына, потом брать следующий кредит на ремонт квартиры, можно было ездить в дешевые туристические поездки, придумывать и шить какие-то необыкновенные вещи, Его всегда восхищала Ее способность придать уют любым развалинам, и Она старалась. И возвращаясь поздно вечером с новогодней корпоративной вечеринки, Она думала о новых шторах и дешевой разноцветной посуде, которую удалось купить по случаю.
Денег на такси не было, и скользя по обледеневшему тротуару на высокой шпильке, Она пожалела, что не поехала с кем-нибудь из сотрудников. Редкие машины медленно ползли вдоль заснеженной бровки тротуара, и вдруг к сугробу притерлась светлая «шестерка» и дверца приглашающее открылась. Не задумываясь, Она шагнула в глубокий снег и почти упала на сиденье, восприняв это как должное. Ведь Она до сих пор провожала взглядом каждые белые «Жигули».
Машина медленно тронулась, и Она повернулась к водителю, даже не удивившись знакомому силуэту. Рука в камуфляжном рукаве привычно лежала на ручке скорости, и Он так знакомо откинулся на сиденье, когда машина сдвинулась с места.
- Это ты… - с облегчением проговорила Она, тоже откинувшись на спинку сиденья и ощущая легкие, радостные слезы. Она была права, пришел день, вернее, ночь, и Он приехал за Ней именно на той машине, которая была связана с самыми радостными днями Его возвращения из командировки.
Мужчина молчал, Он не спрашивал, куда ехать, Ему это было не нужно, ведь Он точно знал, Он всегда знал, куда нужно двигаться.
- Почему ты так долго не приходил? – Жалобно спросила Она, слизывая с губ соленые капли, - я ведь знала, что ты жив. Никто не верил, а я знала.
Она подумала, что надо бы поправить прическу и подкрасить губы, вдруг Он заметит, что Она все-таки постарела за эти годы, увидев Ее при свете. Ведь ехать совсем недалеко, и сейчас они окажутся в квартире, и в ней наконец-то появится тепло и свет, и наконец-то приобретут смысл и шторы, и новая посуда, и новый диван с ярким постельным бельем. Вспомнив о постели, Она ощутила внутри поднимающийся жар, и непроизвольно качнулась в Его сторону.
Машина остановилась. Мужчина знакомым, каким-то нерешительным движением протянул руку и обнял Ее, прижимая к себе. Движение было нерешительным, но рука властно легла на плечо, привычно обхватив шею и притягивая к себе. Она так же привычно откинула голову на его руку и закрыла глаза, вдыхая знакомый запах влажного зимнего камуфляжа.
- Это ты, - то ли подумала, то ли произнесла Она, ощущая необыкновенный, давно забытый покой внутри, - наконец-то!

Отставной подполковник ФСБ возвращался с корпоративной вечеринки. Он дождался, пока отзвонились подчиненные, доставившие по домам охраняемых лиц, убедился, что все женщины и перепившие сотрудники отправлены на вовремя прибывших такси, поблагодарил работников кафе, и теперь ехал домой, в маленькую однокомнатную квартирку, доставшуюся ему после развода с женой. Иномарку, купленную во времена заграничных командировок, он отдал сыну, и пока ездил на «шестерке», собираясь к весне взять что-нибудь получше. Он ощущал легкую усталость, и с удовольствием представлял, как сейчас примет душ, достанет что-нибудь из холодильника, и, выпив, наконец, грамм сто коньячку, расслабленно посидит перед сном у телевизора.
Ему вовсе не хотелось никаких приключений, и он остановился просто потому, что не мог проехать мимо одинокой, приличного вида, женщины , идущей по скользкой ночной улице не самого благополучного района. Было видно, что она устала, и еще ему показалось, что она слегка пьяна. Сейчас он довезет ее домой, и отправится к себе.

Он мгновенно понял, что произошло. И обнял ее, когда она заплакала, потому что ощутил привычную ответственность за того, кого взялся охранять и защищать. Женщина лежала на его руке, тихонько всхлипывая и неразборчиво говоря что-то, и он не знал, что будет делать, когда она поймет, что ее муж так и не вернулся…