(ранние мемуары)
... - Помню, учился во ВГИКе - скорей всего на втором
или третьем курсе.
Однажды по институту, бурлящему переменой, разнеслось:
"Лиля Брик приехала, Лиля Брик..." Весть пронзила все четыре этажа,
прошелестела в библиотеке, торкнулась в столовую.
Студенты припали к окнам.
Внизу было видно, как подъехала легковушка и из ее нутра
выкорчевали себя две пожилых дамы.
Одна - высокая, с рыжей прической, напоминавшей спутанный
моток медно-сияющей проволоки. Она походила на вопросительный знак.
Вторая - небольшого роста, с кроваво-крашеными губами на сером лице;
чем-то она напоминала точку с запятой.
Александра Хохлова и Лиля Брик.
Отвергнув помощь сопровождающих и держась только друг
за друга, они медленно, но верно поднимались на второй этаж.
У Хохловой под юбкой прыгали лошадиные коленки, Лиля Брик
ступала по-японски мелкими шашками.
Студенты - некоторые специально - спускаясь по их лестнице,
церемонно раскланивались, демонстративно уступали дорогу и пожирали
глазами бывшую возлюбленную Маяковского.
Женщины пересекли бесконечно длинную диагональ фойе второго
этажа и достигли маленького просмотрового зала - мест на двадцать.
Лиля Брик скрылась за его портьерами, студенты, уже
находившиеся там (избранники судьбы на тот момент), шумно поднялись,
приветствуя гран-даму.
И тут я с поспешностью подкатываю к заветному залу, словно
к дверям лифта, которые вот-вот закроются:
- Александра Сергеевна, позвольте присутствовать на вашем
просмотре...
Она с высоты своего положения и роста смерила меня
взыскующим взглядом и вопросила:
- А вы знаете, что мы будем смотреть?
- Нет, - с наглой искренностью признался я. - Наверняка
что-то интересное...
- Что-то... - чуть фыркнула моим местоимением Хохлова и
смилостивилась: - Хорошо, проходите. Но передайте вашему мастеру,
что я ставлю вам двойку...
- Передам, - смиренно отвечал я.
Начался просмотр документального фильма "Эффект Кулешова".
Легендарные зрительницы сидели у пульта, под оконцами киноаппаратной.
Оттуда паровозною фарой пронзал "пространство и время" обманный кино-луч.
Он являл нам тридцатилетнего Льва Кулешова, а с ним -
молодых, сияющих любовью и счастьем Александру Хохлову, Лилю Брик и
великого пролетарского поэта.
Фильм набирал обороты, а я невольно прислушивался к тому,
что творится на последнем ряду - в спасительной темноте старушки
шмыгали носами и что-то иногда бормотали, словно сквозь дрему.
Никто не смел оглянуться.
Но мне и сейчас кажется, что я видел, как от мерцающего
экрана на их лица падали тени прошлого, дробясь и отблескивая
в стекающих по щекам слезах...