Легенда есть живая традиция, и трижды из четырех случаев она вернее того, что мы называем Историей. Огюстен Тьерри. (Review des Mondes. 1886 г.)
Шло лето 7129 года от сотворения мира (1621 год). Собравшиеся на берегу Иртыша у городской пристани жители стольного града Тобольска (основан в 1587 г.) под несмолкающий колокольный звон встречали струги с прибывающим в город архиепископом Киприаном. В бытность архимандритом Хутынского монастыря в Великом Новгороде, находившемся в то время под властью шведов, он стяжал себе славу стойкого патриота. За поддержку своими гневными проповедями значительной части жителей города, добивавшихся возвращения «Новгородского государства» в состав Руси, Киприан неоднократно подвергался преследованию и даже некоторое время провел в шведском застенке. После заключения мира со шведами Киприан был вызван в Москву, а через 5 лет был направлен в Сибирь в высоком сане архиепископа. Пробыв в Тобольске некоторое время, Киприан вынужден был оценить факт исключительной популярности Ермака в Сибири. Ермак и его товарищи стали героями сказаний не только русских поселенцев, но и коренных жителей Сибири. Предания приписывали атаману возможные чудеса.
Для того чтобы прославить новую в составе государства Российского епархию и облегчить задачу распространения христианства в крае, Киприану пришла мысль о возможности канонизации местных подвижников. Архиепископ решил использовать эти предания в интересах церкви и в 1662 году приказал «кликати» Ермаку и его погибшим товарищам «вечную память» наряду с прочими пострадавшими за православие. При составлении записи имен для поминания по «убиенным» Киприан обратился к оставшимся в живых сподвижникам Ермака, искавшим успокоения в монастыре.
Бедственное положение ермаковцев не могло пройти мимо внимания архиепископа, и по его ходатайству местным воеводой было испрошено разрешение Москвы на открытие в городе богадельни для престарелых служилых людей, что « в боех ранены и за старость и за увечье от ...службы отставлены и волочатца меж двор, помирают голодной смертью».
Обрадованные царской милостью, ветераны добросовестно старались припомнить все, что произошло с ними в походе на Сибирскую землю, но многое к этому времени оказалось забытым. По временам казаки затевали шумный спор. Больше всего спорили о судьбе любимца Ермака, есаула Богдана Брязги, возглавлявшего в походе разведывательные отряды. Одни утверждали, что есаул вместе с товарищами Окулом и Карчигой погибли на Абалакском озере, в дни зимней рыбалки. Другие уверяли посланцев владыки в том, что Брязга пал в первом бою при взятии столицы Кучума. Были и другие версии его гибели.
Сколько архиепископские люди ни старались добиться истины, им не удалось примирить разноречивые свидетельства, и они дважды записали в синодик Брязгу и его сотоварищей. Казаки как бы дважды гибли за православие. За смерть в бою им пели «вечную память большую», а за повторную гибель на рыбалке — «память малую».
Мертвые живы, пока есть живые, чтобы о них вспоминать.
Эмиль Анрио
Дикая степь расстилалась на южном порубежье Русского государства. Все чаще отсюда беспокоили Русь набеги крымских и ногайских орд, первый удар которых на себя принимали волжская и донская казацкие вольницы. Еще до завоевания Руси татарами многие русичи в поисках лучшей жизненной доли, переселялись на ее окраины и образовали здесь особое сословие — бродников.
(Первое упоминание о казаках в русских летописях относится к временам правления Василия Темного (1444 год). Так назывались легковооруженные ратники Рязанского княжества, служившие на южной границе Руси в качестве пограничной стражи).
Это казачье население, состоя на службе государства, оказывало ему неоценимые услуги, неся пограничную службу. Но рядом с городовыми казаками существовало и вольное казачество, управлявшееся своими выборными атаманами и общинным кругом (род древнерусского веча). Произвол бояр и опричников изгонял людишек с насиженных мест. Голод и мор помогали грозному царю опустошать Русь. Холод и засуха губили жатву. Люди скитались как тени, умирали на улицах и дорогах. Каждый день рождал новых нищих и ненависть. Разоренные убегали в Дикое поле, на Дон и Волгу, где их охотно принимали ватаги. Вольные казацкие общины основывали свои лагеря либо на больших речных островах, либо на гористых берегах в районе Жигулей. Укреплялась и смелела вольница и чаще производила набеги на торговые обозы.
— На круг! На круг! — властно и весело перекликалась вольница, сзывая разбойничьим посвистом укрывавшихся в куренях и землянках русский люд. Казацкие струги выплывали из-за волжских утесов навстречу купеческим и даже посольским караванам. Конные казацкие отряды не оставляли без внимания богатые ногайские улусы, где, изнывая от непосильного труда, влачили жалкое существование русские пленники.
В 1568 году в Ногайскую орду прибыло турецкое посольство. В грамоте вступившего на трон сына Сулеймана Великолепного султана Селима к ногайскому хану Дин-Ахмету и его наследнику Урус-мирзе обещалось покровительство Оттоманской Порты в ответ на поддержку объединенного союза Османской Порты и Крыма в борьбе с увязшей в Ливонской войне Москвой.
Несмотря на тяжелые для Руси времена, царь продолжал развлекаться со своими любимцами. Наступивший июль принес на Русь теплые солнечные дни. В полночь, после одного из жарких летних дней князь Афанасий Вяземский, Малюта Скуратов, Василий Грязной с царской дружиною вломились в дома ко многим знатным людям, дьякам и купцам, взяли их жен, известных своей красотой, и вывезли из города. Вслед за ними на восходе солнца из Москвы выехал и сам Иоанн, окруженный тысячью опричников. На первом ночлеге ему предоставили возможность выбора. Царь удовольствовался лишь несколькими из них, других женщин разобрали его любимцы. Вся буйная компания, перепившись, ездила по подмосковным поместьям, где жгла усадьбы опальных бояр, казнила их верных слуг. Были сожжены коломенские села убитого царского конюшенного Федорова. По возвращении в Москву царь повелел развести женщин по домам, многие из которых от стыда покончили с собой.
А в это время выступившая из Азова турецкая армия и флот в союзе с крымскими татарами, не встретив на своем пути русских войск, быстро достигли Переволоки. Лишь две недели понадобилось армии султана, чтобы выйти на берега Волги, которую султанский наместник Касим-паша сразу же объявил оттоманским владением. В то время флот капудан-паши Мир-Серлета и часть османской армии продолжали оставаться на Дону: не удалось прорыть так легко и быстро волго-донской канал, на котором день и ночь, теряя последние силы под бичами надсмотрщиков, стучали кайлами и мотыгами три тысячи пленных рабов. Две недели наблюдая за трудом пленников на раскаленной солнцем степи, Мир-Серлет убедился в невозможности строительства канала и вернул суда с артиллерией в Азов.
Отборное султанское войско, насчитывающее около 17 тысяч воинов, с пятидесятитысячной татарской конницей Давлет-Гирея продолжало двигаться к Астрахани, в то время как часть турецкой армии и весь флот продолжали оставаться на Дону.
Вглядываясь в просторы Дикого поля, не всегда доверяя сообщениям лазутчиков, Касим-паша ожидал внезапного появления больших московских полков, которых в то время в Поволжье, несмотря на постоянную угрозу со стороны турок, ногаев и крымских татар, не было.
Грозный царь держал на этом, опасном для Руси направлении, два небольших по численности войск гарнизона под командованием подвергшихся его опале князей, чьи имена были известны далеко за пределами Руси. В Нижнем Новгороде стоял со своим полком самый опасный для царя его двоюродный брат князь Владимир Старицкий. Мещерским полком, в котором служили не имевшие возможности купить тяжелое вооружение обедневшие дворяне, казаки, мордвины и степные перебежчики, командовал князь Петр Серебряный-Оболенский, прославившийся в битвах с Казанским ханством, Ливонским орденом и Великим княжеством Литовским.
Извещенный о продвижении османского войска по Русской земле, князь Оболенский устремился к Переволоке, где в состоявшемся кровопролитнейшем сражении турецкое воинство уменьшилось ровно наполовину. Флот Мир-Серлета спешно снялся с якорей и преследуемый быстроходными легкими казацкими чайками, потеряв значительное число галер, укрылся в Азове.
Подступившие 16 сентября (все даты приведены по старому стилю) к Астрахани Касим-паша, Дав-лет-Гирей и дружественные им ногаи долго ждали открытия городских ворот, но, узнав о разгроме, учиненном 15-тысячному корпусу и флоту, о подходе русских полков во главе с Владимиром Старицким, Касим-паша принял решение отступить к Азову. В Стамбул вернулась только четвертая часть войска. Касим-паша и Давлет-Гирей получили приказ султана Селима принять яд. Смерть постигла не только побежденных, но и победителей.
Князь Владимир Старицкий, его супруга Евдокия, происходившая из рода князей Одоевских, и сыновья приняли по приказу царя чашу с ядом и скончались на его глазах. Мать Владимира, инокиня Евфросиния, была утоплена в Шексне. Князю Петру Семеновичу Оболенскому-Серебряному отсекли голову.
Лишь сумма преодоленных препятствий является действительно правильным мерилом подвига и человека, совершившего этот подвиг.
Стефан Цвейг
...Извиваясь, тянется к реке огромная большая балка (овраг). Заросли степными травами ее склоны. Весной серебрятся ковыли, а к осени густеет седина полыни. В откосах ее берегов глубоко уходят в землю многометровые ходы степных сурков. От главных входов торные тропки протоптаны. Безнадежно сухо ее русло. А если в каком месте сочится родничок, то недалеко течет его вода.
Высоко в небе над ее раскаленными степным солнцем склонами поднявшийся с соседнего кургана неторопливо, без рывков парит степной орел. Его широкие крылья используют для подъема мельчайший поток восходящего воздуха. Зоркие глаза голодной птицы, осматривая дно балки, ищут покинувших норы молодых сурков.
Весь предыдущий день здесь гремел бой. Схватывались в рукопашной схватке кричавшие всадники, поднимались дымки от пищальных выстрелов. Но теперь здесь тихо. Стихли выстрелы, площадная брань, стенания и крики. Замерли по краям балки и на дне ее неподвижно лежащие люди, над которыми летала стая воронья. Онемевшие пальцы убитых судорожно сжимали траву.
Орел замечает, как по дну балки, вызывая тревогу в сурчиных семьях, к маленькой заполненной водой рытвине, извиваясь, ползет человеческая фигура, держа на себе неподвижное тело. Истекающий от земли горячий воздух поднимает орла все выше и выше, и птице открывается вид, как по степи, направляясь к балке, передвигается небольшой конный отряд из низкорослых кривоногих всадников.
Остановившие бег своих коней у обрывистого края балки всадники также обращают внимание на находившихся на ее дне двух человек в изодранной русской одежде. Так и не успели искалеченные боем люди утолить жажду, как на них навалилось сразу несколько врагов. Русичей прижали к земле, завернули с головой в пропахшие конским потом попоны и туго свернули арканом. Пленников разлучили, понесли, потом положили на спины коней.
Лежать было неудобно, их головы оказались внизу, попона не давала дышать всей грудью, они стали задыхаться, в рот набивались куски шерсти. Везли долго. Русичи уже отчаялись дождаться конца своим мучениям. Наконец лошади остановились, и пленников бросили на что-то твердое. Запахло сыростью. По тому, как стал раскачиваться под ними твердый настил и долго скрипели уключины весел, пленники поняли, что их переправляют через большую реку. Потом их опять везли. Задыхаясь от тяжелого запаха конского пота, теряя сознание, Брязга даже не сразу почувствовал, как остановились кони.
Не доносилось ни звука. И первая была мысль: их выбросили в безлюдной степи. Но послышались голоса, и пленников развязали. Вытирая рубахой лицо, Брязга приподнялся и сел на землю. Русичей окружала толпа кочевников, в основном пожилых, с узкоглазыми лицами, заросшими редкой растительностью. Темные войлочные юрты с большой белой юртой посредине, поставленные по монгольскому обычаю входом на южную сторону, расположились длинной чередой вдоль полувысохшей речонки, а вокруг стелилась бескрайняя, высушенная знойным солнцем степь.
Толпа расступилась и пропустила вперед седобородого. На нем был праздничный халат с поясом, на котором висела украшенная серебряными накладками сабля. Старик кивнул головой, и ближайший к пленнику кочевник рывком поднял того с земли.
Старик прокричал. Протиснувшийся через толпу однорукий толмач из пленников — бухарских торговых людей, с трудом подбирая русские слова, перевел:
— Сэрдэнги-нойон спрашивает, кто вы такие?
Сквозь прищур старческих век на пленника был направлен настороженный взгляд.
Перед нойоном стоял молодой человек выше среднего роста, широкоплечий. Волнистые волосы густой шапкой покрывали его голову и в беспорядке падали на большой лоб, рассеченный несколькими шрамами. Пробивавшиеся темным пухом усы и борода резко оттеняли бледное от потери крови лицо.
Пленник, терпеливо ожидая, пока толмач переводит его слова, рассказал о себе и лежащем на земле без признаков жизни его товарище все, что интересовало нойона. О том, как при появлении у берегов Волги вражеских полчищ по решению казачьего круга сотня, в которой находился он, Богдан Брязга, примкнула к полку князя Старицкого. Преследуя отступающих от Астрахани янычар Касим-паши в ночной схватке, пытаясь вынести из боя тяжело раненного воинского начальника — родственника нижегородского воеводы князя Ростовского, он был ранен.
Нойон покачал головой, дивясь рассказу русича, который, будучи сам ранен, пытался спасти человека, в изголовье которого уже стояла смерть.
— Мы тебя и твоего князя вылечим от ран, но за это нужно платить большой выкуп. Русская земля далеко. При встрече с ногаями вас продадим. И пока не заживут глубокие раны у князя Ростовского, ты будешь наравне с моими рабами пасти стада овец.
К лежащему на земле русичу из толпы вышел с выбритой наголо головой, одетый в легкую желтую с оранжевой накидкой одежду преклонного возраста человек, резко отличавшийся по внешности от стоявших толпой кочевников. Он поднял веки раненого, подул на глаза и что-то крикнул. По его команде появились двое так же одетых молодых людей, которые подняли лежащего с земли и понесли под навес. Брязгу отвели к крайней юрте и там надели на него колодку. Наутро его отвезли на пастбище, где по присмотром рабов нагуливали мясо, шерсть и молоко для сырных лепешек отары овец.
Наступила осень, дождливая, холодная, с порывистыми ветрами. Житье для рабов сделалось совсем плохое, они постоянно голодали, мерзли в своих жалких лохмотьях, в складках которых ползали кучи жирных вшей. Брязга, несмотря на свое отменное ранее здоровье, стал хворать. Тело покрылось волдырями и нарывами. Босые ноги стерлись в кровь. Нужно было только набраться терпения и ждать, когда рано или поздно какой-нибудь казачий отряд не наткнется на это кочевье.
Начались холода, ударили морозы, выпал снег, задули порывистые студеные ветры. Время от времени кочевье меняло место стоянки в поисках топорщившейся из-под снега, как щетина, бурой травы.
Весной, когда отары овец возвратились на свои прежние пастбища, к Брязге привезли оправившегося от тяжелых ран князя Константина. Повсюду зеленели обильные сочные травы, распустились первые степные цветы, отовсюду доносилось гудение невидимых насекомых, пение птиц. Растревоженные муравьи за несколько часов полностью очистили пришедшую в лохмотья одежду от вредных насекомых. Стоя под летним дождем можно было натереться травой, сок которой напоминал мыльную пену, и смыть надоевшую грязь.
Теперь куда ни посмотришь — волнующаяся необозримая степь. Кони и овцы, утопая в траве, оставляли за собой длинный неширокий след. Теплый, прозрачный, как капля росы, воздух под порывами легкого ветерка колыхался и дрожал, заставляя склоняться траву. Тускнеющее к вечеру солнце садилось за длинную гряду небольших холмов. Еще некоторое время его красные лучи все слабее и слабее продолжают освещать все вокруг. Затем на какой-то миг мелькает ярко-желтая полоска, и на степь падает глубокая прохладная тень.
Каково было их удивление, когда однажды увидели приближавшихся к ним воинов, сопровождающих молодую женщину поразительной красоты. Никогда они не встречали здесь такой красавицы. На ее луноликом лице влажно поблескивали черные, как угольки, широко раставленные раскосые глаза. Пленники услышали от стоящих рядом согнувшихся в поклоне пастухов, что эта женщина — дочь их хозяина, нойона, с таким красивым именем Алтаной.
Увидев русичей в оборванной одежде, женщина невольно рассмеялась чистым, как звон колокольчика, смехом. Те, несмотря на свое положение, не могли не улыбнуться в ответ. Повернувшись к всадникам, она, кивнув головой на пленников, что-то произнесла. Русичи, только начинающие понимать язык своих похитителей, не уловили сказанного. Один из выехавших вперед воинов бросил к их ногам две круглые желтые монеты. Всадники развернулись, кони взяли в галоп и вскоре исчезли в степи.
Утром пленникам привезли поношенные, но еще крепкие халаты, высокие монгольские шапки и старые, но пришедшиеся как раз впору сапоги.
Прошло около месяца, зеленый покров степи заметно поблек, а местами подернулся серебристой сединой ковылей. Ранним утром, когда солнечный круг постепенно выкатывался из-за горизонта, их пастбище вновь посетила дочь хозяина. Только теперь ее сопровождало лишь два всадника, за которыми бежал оседланный вороной конь.
Всадники подъехали к стоящему по краю пасущейся отары овец Константину. Женщина попросила оставить ее наедине с пленником. На ней был надет легкий из синего атласа, перехваченный в талии широким с серебряными украшениями поясом чапан, ее маленькую луноликую головку венчала отороченная серебристым мехом шапочка. Сойдя с седла, она долго, внимательно, как бы прицениваясь, разглядывала склонившегося в поклоне своего раба, возвращенного к жизни трудом тибетского знахаря. Константин за лето еще больше окреп и вновь выглядел крепким здоровым мужчиной. Алтаной коснулась рукой его головы, ласково провела по седеющим густым волосам, а затем, точно испугавшись своей невольной нежности, отдернула руку.
Она была еще очень молодой женщиной, тайно соскучившейся по мужской ласке, которую так и не познала от своего мужа, выбранного ей отцом против ее воли. И теперь после его гибели, вновь находясь у своего отца, она в мечтах ласкала своего еще неродишегося сына.
После полудня, когда поднявшееся солнце стало припекать раскинувшуюся бескрайнюю степь, Алтаной попросила Константина подняться в седло и сопроводить ее по пастбищу. Их кони шли рядом, подминая начинающую буреть высокую траву, из-под копыт вспархивали маленькие птички. Черные скворцы, неожиданно поднявшиеся из травы, целой стаей полетели к темнеющим на горизонте редким холмам, за которыми на расстоянии двух-трех конных переходов лежала его родная земля.
В голову лихорадочно вкралась мысль: «Может быть, воспользоваться таким случаем и бежать на Русь. Только лишь повернуть коня на запад, в сторону родной Волги, и тот вынесет его из рабства».
Но конь, что находился под ним, был не такой уж резвый и явно не вынес бы длительного пути, да и если внимательно приглядеться, то вдалеке можно было нет-нет да и заметить мохнатые шапки находящихся на страже ойратских воинов.
Но его спутница не замечала, что творилось у мужчины в душе. Она смеялась, ее черные глаза мерцали задорным блеском, здоровый румянец освежил ее скуластое лицо, и она цвела красотой. Наконец кони, словно угадав желание хозяев, перешли на шаг и остановились, мотая головой и позванивая уздечками.
Константин первый спешился и помог сойти своей спутнице. Потом он расседлал коней, положил седла на землю и расстелил попоны. Спутав ноги коням, он отпустил их пастись. Женщина присела на попону. Глаза ее как-то странно и лихорадочно заблестели, и ее волнение передалось мужчине.
Утром он проснулся первым. Алтаной безмятежно спала, и губы ее слегка шевелила улыбка. Прошло немного времени, как она тоже открыла глаза. Внимательно посмотрев на князя-пленника, она сказала:
— Если у меня будет сын, он станет таким же сильным, как его отец. Я полюбила тебя с того дня, как увидела. Ночами, когда твоя душа пыталась покинуть израненное тело, я поила тебя отварами трав, и ты теперь у меня весь здесь.
Она показала рукой на свою маленькую грудь, в которой стучало любовью ее сердце.
К вечеру они возвратились к отаре. Алтаной не стала оставаться на пастбище, на котором ей была уже поставлена юрта, и в сопровождении своих верных слуг уехала к отцу.
Вновь прошла еще одна холодная малоснежная зима. Алтаной больше не появлялась у пастухов. Узнавший о беременности дочери обрадованный отец отправил ее, не спрашивая согласия, в верховья Черного Иртыша, где находилась ставка мужа его сестры Саин-хя с четырьмя тысячами воинами.
Нет, не напрасно он, Сэрдэнгэ-нойон, воспринявший всем своим существом Дхарму, учение Будды, совершил паломничество в Лхасу, где верховный лама предсказал ему, что от встречи его дочери с чужеземным князем родится сын-богатырь, которого нарекут Хо-Урлюком. Это будет очередное перерождение Ван-хана Кереитского, от которого ведут род все торгутские нойоны. Как сказано в учении, что будущий Будда, перерождаясь, посещал этот мир в качестве монаха, царя, торговца, обезьяны, слона, гуся, курицы, рыбы, лягушки, зайца и многих других живых существ 550 раз, пока боги не решили, что пришло ему время, родившись в облике человека, спасти мир, погрязший в мраке неведения. И как только гонец доставит ему весть о рождении внука, он повелит заковать в колодки его отца и продать ногаям. Дхарма не разрешает казнить пленных...
(Во второй половине шестнадцатого столетия ойратские феодалы стали принимать буддийское религиозное учение. Первым приверженцем буддизма стал ордосский правитель Хутуктай Цэцэн-хунтайджи (1566 год). В 1578 году в ставке Алтан-хана состоялся съезд ойратских вождей и духовенства, на котором верховный лама Тибета Содном Джамцо был провозглашен Далай-ламой.)
Торговые караваны, что шли по Волге, часто подвергались нападению лихих людей из донских казаков, число которых постоянно увеличивалось за счет бежавших от голодной смерти, от государевых податей и помещичьих поборов. Власти, пытаясь прекратить поток беженцев из центральных районов Руси, посылали на Волгу правительственные войска.
Только между Царицыном и Астраханью располагалось пять укрепленных царских гарнизонов. Воеводы вешали казаков, повинных в нападении на царские и торговые караваны, посылали большую рать. Получив известие о выступлении царских войск, казачьи ватаги отходили в бескрайние заволжские степи, где невозможно было их отыскать.
Значительная часть казачьей ватаги во главе с известными своим удальством и дерзостью атаманами Ермаком, Иваном Кольцо, Яковом Михайловым, Никитой Паном, Матвеем Мещеряком, Саввой Волдырем, узнав о предстоящем походе на Волгу царского войска, 28 августа, в день поминания праведной Анны-пророчицы, дщери Фануилевой, встретившей Господа Иисуса Христа в храме Иерусалимском, приняли решение уклониться от встречи с ними и опять укрыться в заволжской степи.
Узнав о приближении многочисленных казачьих ватаг, откочевывали со своих мест торгутские и ногайские улусы.
Лето стояло жаркое, и люди довольствовались тем, что наспех соорудили себе навесы и шалаши. Лагерь рос со дня на день, озаряясь ночью светом от множества костров. В поисках продовольствия небольшой отряд казаков столкнулся в степи с кочевавшими там ойратами. В стычке был убит нойон торгутов. Весть о дерзком нападении казаков распространилась по ойратским улусам. Один за другим к кочевью, потерявшему в схватке нойона, подходили конные отряды ойратов. Есаул приказал казачьему отряду, теснимому врагом, укрыться в глубокой балке. Тем временем небо потемнело, задул ветер. С востока поднялась и закрыла полнеба грозовая туча. Пыльные столбы летели по степным шляхам. Временами тучу прорезали огненные зигзаги молний, и грохотал гром. Вслед за тем полил сильный ливень. Поток воды, обрушившийся на ойратских всадников, промочил их до нитки. Как только ливень стих, кочевники, стянув с себя доспехи, стали сушить одежду. Казаки дождались своего часа. Выскочив, из укрывавшей его балки, они набросились на неуспевших взять в руки оружие кочевников. Схватка была быстротечной. Значительная часть ойратских воинов осталась неподвижно лежать под горячим солнцем. В спешно оставленном воинами кочевье казаки обнаружили обессилевшего от голода, закованного в самую страшную колодку, — когда в трех отверстиях скрепленных меж собой деревянных брусьев помещались руки заключенного и его шея, — русского пленника Богдана Брязгу.
Сильно обрадовался такому событию Ермак, когда юноша, которого он когда-то подобрал в степи ослабевшего от голода и воспалившихся ран, выходил и посвятил во все тонкости походной жизни и не смог смириться с известием о его смерти, был доставлен в казачий лагерь.
Думу думать,
Думу крепкую.
Да кому из нас, ребятушки,
атаманом быть?
Атаманом быть, есаулом слыть?
Атаманом быть Ермаку-казаку.
Еще в 1566 году Иоанн Четвертый оказал милость Анике Строганову, приняв в опричнину его прикамскую вотчину, а в 1668 году выдал жалованную грамоту на еще неосвоенные земли по реке Чусовой. В качестве опричных слуг Строгановы еще в 1572 году наняли к себе на службу около 1000 казаков с пищалями, отряды которых за несколько лет понесли большие потери в боях на западных границах.
В 1574 г. на день Святого Духа (30 мая), начинающий собой на земле Русской Всесвятскую неделю, когда посельская Русь встречает своих убогих гостей наособицу приветливо, пришла к Строгановым от Иоанна Четвертого грамота, в которой было сказано, что Яков и Григорий Строгановы могут укрепиться на берегах Тобола и вести войну с изменником Кучумом для освобождения коренных жителей Югры, данников Русского государства, имели законное право идти с огнем и мечом за Камень.
«А на Сибирского хана Якову и Григорию, збирая охочих людей, остяков и вогуличь, и югричь и само-едь, со своими наемными казаками и нарядом своим посылати воевати, и в полон сибирцев имати...»
Минуло пять лет. Яков и Григорий умерли, оставь; свое богатство в наследие младшему брату Семену, который со своими племянниками Максимом Яковлевым и Никитой Григорьевым исполнили их завещание.
Семен и Максим Строгановы вновь обратились к царю за разрешением провести набор казаков, чтобы положить конец набегам на свои владения отрядов из местных вогульских племен, во главе которых стал «безбожный мурза» Бегбелий Агтаков.
В 1581 году на день мироносицы равноапостольской Марии Магдалины (22 июля) строгановскими людьми был разбит наголову отряд мурзы, дерзнувшего с семьюстами вогуличей и остяков грабить селения на Сылве и Чусовой. Сам мурза был захвачен в плен.
На Игнатия-богоносца (20 декабря) в 1581 году пришла от царя грамота, с которой дьяк из Разрядного приказа добирался из Москвы более месяца. Царь позволял Строгановым провести сбор «охочих людей» из своих поселений, «которые будет охочие люди похотят идти в Оникеевы слободы в Чусовую и в Сылву и Яйву на их наем, и те б люди в Оникеевы слободы шли».
В 1582 году на день святого Евтихия, архиепископа Константинопольского (6 апреля) Строгановы направили скрывающимся от царской кары атаманам грамоту с дарами, где убеждали их отвергнуть ремесло, недостойное христианских витязей. Быть не разбойниками, а воинами царя белого, примириться с Богом и Россией, идти к ним оборонять Великую Пермь и восточный край государства.
Получив такую возможность свергнуть с себя опалу государеву делами честными, заслугой государственной, Ермак с товарищами прослезились от умиления и известили о ней всех жителей лагеря.
Собравшиеся на войсковом круге, что был собран на крутом волжском берегу у впадения Самары-реки, казаки выбрали своим большим атаманом Ермака.
(К величайшему сожалению, сведения о его прошлом чрезвычайно скудны. По преданию, его дед был приписан к посадскому сословию города Суздаля и занимался извозом, а затем удалился из родной земли. Ставший легендарной личностью его внук родился где-то в Прикамье и получил при крещении имя Василий, а по другим сведениям, Герман или Ермолай, откуда произошло сокращенное прозвище — Ермак. Другие утверждали, что прозвище Ермак тот получил в молодости, занимая довольно скромную должность кашевара в казачьей вольнице, молол муку на «ермаке» — ручной мельнице. Жители станицы Качалинской (Волгоградская область) также считают Ермака своим земляком. Здесь и в Паньшине-городке собрал он ватагу из донских казаков, большая часть которых прошла с ним через Уральские горы в Сибирь).
После избрания Ермак в своей речи, обращенной к дружине, поклялся радеть обо всех своих «братьях» и положить жизнь ради «товарства».
— «О, есте, братцы, атаманы и казаки донские, яицкие, волжские и терские, думайте думу, братцы, чтобы нам не продуматься: на Волге нам жить — ворами слыть, а на Дону нам жить — казаками слыть, а на Яик идти — переход велик, а здесь добычи нет. Да мы недобрую шутку нашутили: разбили мы лодку-коломенку и громили казну государеву... если мы ныне не пойдем на помощь таким честным людям, государь — царь и великий князь Иоанн Васильевич на нас разгневается, велит нас перехватить, и по городам разослать, и по темницам рассажать. А меня, Ермака, царь велит повесить, потому что большому человеку большая и честь бывает. А если мы к таким честным людям на помощь придем, то царь над нами смилуется и простит нам нашу великую вину».
Избрав верховного атамана, казачий круг с его согласия назначил ему помощников.
В звании атаманов утвердили Ивана Кольцо, Ивана Грозу, Матвея Мещеряка, Якова Михайлова, Черкаса Александрова, Никиту Пана и Савку Волдыря. Богдан Брязга был назначен пятидесятником. За ними следовали выбранные на сходе из рядовых казаков четыре есаула, за ними шли сотники. Каждая сотня имела двух пятидесятников и одного знаменщика, каждые десять человек возглавлял десятник.
Богдан Барбоша, которого поддержали есаулы Нечай Шацкой, Якбулат Чембулатов, Якуня Павлов, Никита Ус, Первуша Зея, Иван Дуда, с частью казаков отказался присоединиться к Ермаку. И придя на реку Яик, на острове, что прозывался Медвежий, выстроили укрепленный острог.
И в том же году на 28-й день июня месяца, когда на Руси поминали преподобных Сергия и Германа, валаамских чудотворцев, казачья дружина во главе с Ермаком прибыла на Каму в принадлежащий Строгановым выстроенный незадолго до этого события городок Орел.
«...с радостью и на радость, чего хотели одни, что обещали другие, исполнилось: атаманы стали грудью за область христианскую. Неверные трепетали, где показывались, там гибли». Сын Якова Аникиеви-ча Строганова Максим радушно принял Ермака с его ватагой, снабдил их всем необходимым.
Орел напоминал укрепленную господскую усадьбу. В центре городка стояла церковь с колокольней и хоромы солепромышленников с поварнями, погребами и клетями, с баней и хлевами. Усадьбу окружали прочные деревянные стены в тридцать сажен высотой, построенные в виде срубов. Срубы были покрыты глиной, а на открытых участках — камнем. По углам высились глухие рубленые башни, на которых день и ночь несли сторожевую службу. С деревянных стен в сторону противника были размещены пушки, чье производство было освоено в городке.
(В коллекции старинного оружия во дворце Строгановых историк В.В. Голубцов видел «затинную пищаль» с надписью на стволе: «В граде Гергедане (Орле) на реце Каме дарю я Максим Яковлев сын Строганов атаману Ермаку лета 7090 (1582)»)
В то время, когда Ермак жил у Строганова, от местных жителей-зырян, ходивших на звериный промысел по всем окрестным землям, он получил сведения о сибирских землях и об удобном пути туда по реке Чусовой, надеясь произведенными набегами приобрести себе много богатств. Приняв предложение Максима Строганова, казаки взялись за изготовление стругов для дальнего похода. Будучи неплохими плотниками, начинали работу с того, что присматривали неподалеку от воды большое дерево, чаще всего липу. Дерево валили и обтесывали. Затем ствол долбили и изготовляли колоду, служащую остовом струга. Струг имел с каждой стороны от 10 до 15 весел и поднимал до 20 человек с полным вооружением, боеприпасом и продовольствием.
Каждый казак брал с собой в поход саблю, две пищали, свинец и порох. Экипировка была несложной: рубаха, двое шаровар, кафтан из толстого сукна и шапка. Перед походом запасались сухарями, которые хранили в бочках, уложенных на дно судна. Сухари извлекали из отверстия, затыкавшегося втулкой. Сверх того казаки брали ячмень, из которого варили кашу и кисловатый квас, который с разведенным тестом считался лакомым кушаньем.
Максим Строганов соглашался выдать казакам некоторое количество продовольствия, но не иначе, как взаймы под проценты, «прося у них кабалы».
«Егда возвратитеся, на ком те припасы по цене взяти, и кто отдас, точно или с лихвой?» — спрашивал купец у казаков.
Угрозы со стороны Ермака заставили Максима Строганова вступить с ним в соглашение. Ермак письменно обязался при возвращении из Сибирской земли с хорошей добычей возместить тому всю стоимость выданного.
«А обещашася вси Максиму, — пишет летописец. — Аще Бог управит путь нам в добыче и здравии имамы быти, заплатим и наградим по возвращении нашем; аще ли избиени будем, да помянет нас любовь твоя в вечном успении..»
По договору Ермак получил три пушки, безоружным казакам были выданы пищали. Каждый участник похода получил по три фунта пороха, по три фунта свинца, по три пуда ржаной муки, по два пуда крупы и толокна (специально приготовленная овсяная мука), по пуду сухарей, по пуду соли, по безмену (два с половиной фунта) масла коровьего на двоих и по половине соленой свиной туши. Для сотенных были изготовлены знамена, украшенные изображением святых (Кунгурская летопись).
Чтобы перевешать все выделенное и перевезти к судам из амбаров, потребовалось несколько дней и ночей. Не предназначенные для такого груза суда стали тонуть еще при загрузке, что привело к значительной задержке. Было решено нарастить борта судов, что тоже не увеличило значительно его вместимость. Из-за отсутствия судов Ермак решил оставить часть запасов и взять только то, что поместилось. Для того чтобы поднять настроение у казаков, в поход были взяты барабаны, литавры и трубы. Впереди развивалось знамя, с которым казаки пришли с Яика. Знамя было синим с широкой кумачовой каймой. Кумач был расшит затейливым узором, по углам знамени — розетки наподобие цветов. В самом центре вшиты на синем поле фигуры «инрога» в виде лошади с длинным и острым рогом на лбу и льва, стоявших на задних лапах друг напротив друга, из белой холстины, расцвеченной чернилами.
Наконец все было готово к отплытию. Сорок стругов, нагруженных запасами и снарядами, легкими пушками и семипядными пищалями, ласкала речная волна. Из-за предосторожности Ермак взял с собой из числа живших у Строганова зырян опытных проводников, чтобы не сбиться с пути. После завершения молебна, выслушав последний наказ: «Идти с миром, очистить землю Сибирскую и выгнать безбожного салтана Кучума», — с обетом доблести и целомудрия, при звуке труб воинских и на день преподобного Симеона Столпника и матери его Марфы (1 сентября) весь люд разноплеменный из русских, татар, плененных немцев и литвы, именуемый в преданиях и летописи казаками, под предводительством Ермака выступил на сорока стругах вверх по Чусовой.
В то время слухи о бегстве Ермака и помощи, оказанной ему Строгановым в подготовке похода в Сибирь, дошли до Москвы.
(Казаки ушли в поход на глазах чердынского воеводы Василия Пелепелицына 1 сентября 1582 года, о чем он сразу донес царю, что 1 сентября его крепость подверглась нападению сибирских людей и пелымс-кого князца Аблыгерима, а Строгановы не помогли ему в беде, но в самый день штурма послали Ермака «воевать сибирские места». Получив донос Пелепелицына, царь пригрозил Строгановым опалой и повелел немедленно вернуть казаков из похода.)
При дворе опасались, что поход может причинить большие затруднения Российскому государству в его отношениях с сибирскими народами. Иоанн Васильевич повелевает направить Максиму Строганову грамоту, в которой указывает на его дерзость и грозит своим гневом при неблагоприятном исходе похода.
Царь писал: «...1 сентября от тебя из острогов Ермак с товарищами пошли воевать Вогуличей, а Перми не пособили. Все это сделалось вашим воровством и изменою; если бы вы нам служили, то вы бы казаков в это время на войну не посылали, а послали бы их и своих людей из острогов Пермскую Землю оберегать... Непримерно, по этой нашей грамоте, отошлите в Чердынь всех казаков, как только они к вам с войны воротятся, у себя их не держите... А не вышлите из острогов своих в Пермь Волжских казаков, атамана Ермака Тимофеева с товарищами, станете держать их у себя, то мы за то на вас опалу свою положим большую, атаманов же и казаков, которые слушали вас и вам служили, а нашу Землю выдали, велим перевешать».
В походе Ермака сопровождали три священника и один беглый монах. Среди приглашенных в поход священников, для распространения Слова Божьего среди погрязших в грехах язычников, был настоятель городской церкви протоирей Евфимий. Атаману понравилась его проповедь, произнесенная при большом стечении прихожан в храме Божьем. Известив присутствующих о славном явлении иконы Казанской Божей Матери десятилетней девочке Матрене в июле 1579 года. Являвшаяся к ней во сне Матерь Божья в течение трех раз указывала девочке на местонахождение иконы с ее образом. В связи с тем, что власти города не приняли всерьез сбивчивый рассказ девочки, мать Матрены с соседями сами принялись за поиски образа Божьей Матери в указанном девочкой месте, и вдруг перед глазами пораженных присутствующих, среди которых был священник (будущий патриарх Гермоген), явилась дивная икона, сияющая особым несказанным светом.
Восславив имя Божье и воздав молитву Пресвятой Богородице, протоирей с гневом обрушился на горожан, взывая их к благочестивости, обличая бесовские игры на святые праздники:
«Еще мнози от неразумия простая чадь православных христиан во градех и в селех творят еллинские бесования, различные игры и плясание, против праздника Рождества Христова, великого Иоанна Предтечи и в нощи на самый праздник, весь день и до нощи, мужи, и жены, и дети, в домех и по улицам обходят и по водам глумлы творят всякими плясаниями и игрании гусльми и иными многими виды, сиречь играми и скаредными образованиями и тем Бога прогневляют. Еще же и пьянством подобие ж сему творят во днех и навечерии Рождества Христова, и в навечерии Василия Великого, и навечерии Богоявления.
Вместо того беснования отныне и впредь подобает православным христианам за таковые святые и честные праздники по святым церквам Божиим на молитве упражняться и пением Божественным услаждатися, и святого почитания Божественнаго со вниманием слушати, и на божественных литургиях со страхом стояти».
Молитвой и добрыми делами Ермак надеялся снискать для себя и своих товарищей по оружию милость Божию. Тех, кто нарушал Божьи заповеди, подвергали всеобщему осуждению и заковывали в цепи на три дня.
В пути следования река Чусовая и особенно последующая Межевая Утка из-за своего мелководья сдерживали ход тяжело нагруженных судов. Особенно сильное течение пришлось преодолевать судам в верховьях реки Чусовой. Посредине быстрого потока там и тут торчали огромные скалы, которые наряду с многочисленными перекатами и мелями представляли большую опасность для плывущих по реке судов. Чем дальше поднимались струги вверх по Чусовой, тем больше сил тратили гребцы, чтобы преодолеть течение реки. По временам суда приходилось тащить бечевой. Уровень в реке поднимали за счет растянутых поперек течения парусов, благодаря чему суда могли проходить по реке некоторое расстояние. Весла тяжело резали темную толщу речной воды. Устали казаки. Язвами покрывались ладони: намокшая в воде бечева рвала на руках кожу. От холодной воды пухли ноги. Появились первые, не выдержавшие трудного похода, беглецы. Все чаще стали оспариваться приказы есаулов.
Считая такое положение тревожным, Ермак собрал казачий круг, на котором было принято решение: лица, ослушавшиеся есаулов, будут на ночь помещаться в мешки с камнями и погружаться в речную воду по шею. Смертной казнью будет караться попытка побега.
Сумерки в горах всегда наступают рано. На западе через густую хвою стоящего по берегам реки леса еще виднелись кое-где клочки бледного неба, а внизу, по земле уже скользили ночные тени. Густела ночь, летела навстречу река в каменных берегах, струги причаливали к берегу, сошедшие ощущали под ногами твердую землю. Загорались костры, булькала, вылезая из котлов, кипящая каша. По мере того как разгорались костры, ярче освещались выступающие из темноты кусты и стволы деревьев. Лес наваливался с трех сторон зловещей темнотой. Только с одной стороны, где чернели струги, поблескивала в темноте узкая полоска реки. В стороне от лагеря под надежной охраной есаулов сидели закованные в кандалы трое пытавшихся бежать под покровом ночи казаков. Недолог оказался для них обратный путь по реке. Быстрый поток подхватил их наспех сделанный плот и ударил об каменный берег. От удара плот развалился на отдельные бревна. Вода еще какое-то время несла полузадохнувшихся беглецов, бросая на острие торчавших скал. Здесь их чуть живых, дрожавших от холода, пытавшихся развести костер на небольшой отмели и обнаружила направленная атаманом поисковая группа во главе с Брязгой.
Первые солнечные лучи, прорвавшиеся через густые ветви деревьев, осветили собравшихся участников похода. На краю высокого каменного берега реки виднелись из мешков бледные лица ожидающих казни казаков, около которых с наперсным крестом в руке ходил отец Евфимий, поднося его к губам осужденных. Осужденные, словно желая отсрочить казнь, долго прижимались к кресту губами. Томительно тянулись минуты. Есаулы, закрыв головы осужденных, завязали мешки. Приговоренные и палачи ждали команду атамана. Какое-то время установилась такая тишина, что были слышны лишь шум текущей внизу воды и легкое дуновение ветерка. Многие считали, что Ермак помилует осужденных, и все приготовления к казни товарищей считались хорошо разыгранным спектаклем. Все взоры были устремлены на Ермака. Чувствовалось, что человеческая жалость к осужденным и тревога за судьбу похода боролись в его сознании. Неожиданно атаман, взмахнул рукой, и через мгновение тела осужденных приняла вода.
Считая невозможным дальнейшее продвижение каравана вверх по Межевой Утке из-за ее мелководья, Ермак принял решение возвратиться назад на Чусовую и искать путь по другой реке. Проводники указали на реку Серебрянку, получившую свое название от необыкновенной прозрачности ее воды. Берега реки порой сужались до 10-12 метров, течение оставалось столь же стремительным, как и на Чусовой. Река оказалась вполне пригодной для прохода судов, за исключением встреченных перекатов, где опять пришлось сооружать плотины из парусов.
В пути казаков застали осенние дожди. В начале только вершины гор были окутаны не то туманом, не то дождевой пылью. Затем начал накрапывать дождь, а вслед за тем к шуму дождя стал примешиваться шум ветра. Не теряя времени, казаки стали ставить пологи у подножия высокой скалы, которая могла защитить от порывов ветра. Дождь перешел в ливень, сверкали яркие молнии, сопровождаемые резкими раскатами грома. Дождь хлестал по лицу, не позволяя открыть глаза. Ближайшие горы и лес скрылись за пеленой дождя. Перед сумерками стало заметно, как стал повышаться уровень воды в реке. Словно разъяренный зверь, река стала метаться в своих высоких каменных берегах. Так прошла бурная ночь. Утром ветер переменился. Около полудня небо как будто просветлело, дождь утратил постоянство и шел с перерывами, переходя то в ливень, то в изморось. Люди оживились, поднялись на ноги. Через разорвавшуюся завесу дождя совершенно явственно обозначилось движение облаков. Воспользовавшись резким подъемом воды в реке, Ермак приказал продолжить путь. Все очень скоро вымокли до последней нитки. Падающая с неба вода уже не являлась помехой к продолжению плавания. Все были в бодром настроении, гребцы, постоянно меняясь, усердно налегали на весла. Дождь принес казакам облегчение. За счет подъема воды в реке казакам удалось подвести глубоко сидящие струги почти к самому перевалу.
В верховьях Серебрянки, в устье небольшой речки Кокуя, там, где виднелись высочайшие вершины Урала, казаков застала зима. Опасаясь внезапного набега отрядов татар и вогуличей, Ермак повелел разбить зимний лагерь на длинном, в полверсты, лесистом острове, укрепив его деревянным частоколом. Величавая тишина девственного леса сразу взорвалась звуками топоров и голосами людей. Предвидя холодную снежную зиму, казаки строили жилье, способное защитить их от морозов. Работа шла споро. Построив и утеплив жилища, участники похода срубили небольшую церковь-обыденку, где священники, развернув походный алтарь, освятили ее во имя Покрова Пресвятой Богородицы и отслужили панихиду по всем умершим от ран и от болезней участникам похода. Отдохнувшие и просветленные, расходились казаки. Впереди их ждала неспокойная зима. В один из солнечных морозных дней, обращая внимание собравшихся у большого костра на блестевшие под солнечными лучами на юге далекие шапки высоких гор, общий любимец всех участников похода, хороший кашевар, беглый монах Микешка поведал:
— Сказывал мне старец из Печорской лавры, что хранилась в Новгородском княжестве у Ярослава Мудрого рукопись, кою писали новгородские волхвы еще в шестом-восьмом веке от рождения Христа. Есть в этих древних книгах сказания про сии места, там, где расположена одна из высочайших вершин Урала — гора Ямантау (1640 м), как считают наши пращуры, зародился славянский народ.
Сказывал он, что более пяти тысяч лет минуло с тех пор. В те времена и расположение звезд было иное. И люди были иные — были среди них народы много выше и крепче нынешних. И тогда здесь, в этих горах, родился сын бога Весны и Солнца — Тарха Дажьбога и богини Зимы и смерти — Марены Свароговны — Богумир. При рождении ребенка мать и отец наделили его тайной двойного бессмертия — духовного и телесного. Дажьбог дал сыну выпить млеко — абриту, что истекала из сосцов небесной Коровы Амелфы, прабабки Богумира. Марена дала сыну телесное бессмертие. С тех пор часто к Богуми-ру приползал Змей Ладон, принося яблоки из Ирийского сада, вкушая которые Богумир освобождался от всех болезней, приобретая новые жизненные силы. Вырос Богумир и взял себе в жены Славуню, дочь патриарха Мана, став прародителем славянского народа. Покинув Ирийскую гору, семейство Богумира, а к тому времени имели они со Славуней трех дочерей и двух сыновей, пришло сюда, в священную Медвежью долину вблизи Медведь-горы.
Здесь, заложив по велению бога Велеса священный город Аркаим, (проведенные археологами в 1987 году раскопки близ города Магнитогорска обнаружили остатки древнейшей обсерватории на Земле, города-храма Аркаима, построенного в виде зодиакальной карты неба). Богумир поднялся на гору Ямантау, что находилась рядом с Медвежьей долиной. И тут ему явился бог Квасутра, посланный богиней Ладой и драконом Ладоном. Квасутра передал Богумиру тайну приготовления священного медового и солнечного напитка — сурины, полученную от богини Лады. И Богумир сделал первое жертвоприношение божественной сурьей. Сие жертвоприношение наделило его великой силой. И он получил от богов божественный знак, а вокруг главы его образовалось сияние.
От дочерей Богумира произошло три славянских рода. Отсюда идут древляне, кривичи, поляне, ибо первая дочь звалася Древой, вторая — Скревой, а третья — Полева. Сыновья же имели имена Сева и Рус. От них пошли северяне и русы.
Старший в роду становился вождем, и так было, пока сыны Греции не извели его и не настал этому конец. А после был Арий с сынами. А когда пришли сюда орды гуннов, все ушли на Русь. И брали гунны наши земли и жгли наши нивы. Они брали нас на работы собирать для себя чужие снопы.
Кий, старший сын Ария, заложил на Руси город Киев антский. Род Щека ушел на Карпаты. И через 300 лет после рождения Христа приходил на Русь Сын Божий Бус Белояр. И рождался Бус как Иисус Христос. При его рождении также явилась новая звезда (комета Галлея 20 апреля 295 года), по которой звездочеты предсказали его великое будущее.
Ибо гласят евангельские тексты, Иисус говорил не о двух, а не менее чем о трех своих воплощениях. Ибо сказано в откровении Иоанна:
«Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Дух Истины. Не оставлю вас сиротами, приду к вам». (Иоанн 14;16)
Много лет правил Русью этот князь. В годы его правления появились на Руси первые христиане. Женой Белояра стала христианка, и на памятнике, который был воздвигнут ему на Руси, был выбит крест и дата его гибели по христианскому летоисчислению.
«Ибо откроется Сын мой Иисус с теми, которые с ним, и оставшиеся будут наслаждаться 400 лет». (Библия Ш, книга Ездры гл.1)
При его княжестве пришли готы во главе с Вендом из рода Амалов, и Русь была повержена, а Буса и семьдесят князей русских распяли на крестах. В ночь, когда был распят Бус, тень полностью закрыла на долгое время луну, земля страшно заколебалась, и разрушения достигли Никеи и Константинополя. Это произошло в ночь с четверга на пятницу. Бус воскрес на третий день в воскресенье. И на сороковой день вошел на Фар-гору (гора Эльбрус) и стал Побудом Руси Божией, восседая у трона Всевышнего. Поэтому и ныне слывет наш русский народ народом-богоносцем.
И смута была великая на Руси. В прах превратились древние храмы Пятигорья. Двинулись роды белогоров, белояров, новояров к Днепру, которые вел преемник Буса князь Кий, и был заложен град Киев на Днепре. Это произошло 460 лет со дня рождения Христа. Сей Кий жил через четыре тысячелетия после Кия, сына Яруна, и после две тысячи лет после Кия, сына Ария. А потом был Словен — князь новгородский, что собрал Русь и повел ее на врагов и разбил их, оградив от их набегов Русскую землю...
Долго еще слыша еле доносившиеся до него слова Микешки, Богдан вспоминал, как, выслушав рассказ об отце, растерзанном собаками на монастырском подворье, которого не укрыли от мести царских слуг даже толстые монастырские стены, на его вопрос: «Микешка! Ты много повидал на свете, ответь мне, есть ли правда, на земле?» — бывший монах тяжело вздохнул: «Что можно сказать, казаче. Лучше я расскажу тебе притчу о правде и кривде».
И поведал царь персидский притчу во все страны:
— Стоит щит, на щите сидит заяц, прилетел сокол и взял зайца; прилетела сова на щит и села вместо зайца.
Если отгадаете, люди, мою притчу, дам вам три кади сребра и злата. А не отгадаете сию притчу, не оставлю от вас ни единого человека.
Задумались люди, не могут отгадать эту притчу. Пришел к ним одноглазый бес и предложил всем сущим на земле:
— Поведаю притчу вам, людие, за кадь сребра и злата.
И приступили люди к бесу. И глаголил им бес о едином оке:
— Щит бо есть земля; на щите сидит заяц, то правда на земле; прилетел сокол и взял зайца — то взята правда с земли на небо; прилетела сова вмес
то зайца на щит — то села на земле кривда.
И отправились люди к Дарию глаголя:
— Сие ответ наш!
И прислал Дарий людям три кади злата и сребра. Но обманули люди кривого беса, подсунули при дележе ему перевернутые пустые кади, прикрыв сребром и златом их дно. Видя людскую хитрость, бес возопил:
— Кривду деете, людие!
И отвечали люди:
— Кривой бес! Сам рек еси ты, что взята бысть, правда на небо, а зде кривда остаса.
Наконец все понемногу стали устраиваться, после ужина каждый занимался своим делом: кто чистил пищаль, кто починял свою разорванную одежду. Многие делились с друзьями воспоминаниями о своей прежней жизни. Долгие зимние вечера приглашенный в атаманское жилище вел повествование о своих злоключениях в ойратском плену Богдан Брязга, о происхождении этого народа, так внезапно появившегося на восточных границах Русского государства:
— Кочевники, захватившие нас в плен, называли себя ойратами. Этот народ представлен четырьмя поколениями, которые на их языке означают «дорбон-элют» (четыре народа).
В империи Чингис-хана ойраты составляли барун-гар (западное, правое крыло). В свою очередь, ойратский барун-гар делился на правое, левое крыло и центр. Ойраты — чоросы, составляющие левое крыло, стали называться джунгарами. Чоросы — принадлежали к ойратской аристократии. К этому роду принадлежали все ойратские правители начиная с Хара-Кулы. Ойраты-дербеты вели свою родословную от древнемонгольского племени дурбенов. Хошутские нойоны вели свою родословную от брата Чингис-хана Хабуту — Хасара. Термин «хошун» означал авангард войска. Торгуты связывали свое происхождение с торгаут-кешигтенами, составляющими собой гвардию Чингис-хана.
Среди элютов джунгарские ойраты назывались от родового имени правящего рода Джунгар. Второе поколение составляли буряты. По сохранившемуся преданию, Элют и Бурят были родными братьями. В результате произошедшей между ними ссоры Бурят со своими людьми вынужден был откочевать к берегам Байкала. Третье поколение — хошуты частично подчинились джунгарам и жили среди них, часть из них обитала среди тангутов. Четвертое поколение ойратов — торгуты (тергеты) кочевали в казахских степях, достигая междуречья рек Яика (Урала) и Эмбы. Мы были пленены отрядом торгутов, возвращавшимся в свои кочевья после неудачной попытки отбить скот у ногаев.
У этого народа, исповедующего ламайскую веру (ламаистскую — тибетская разновидность буддизма), женитьба детей совершается по воле родителей. Часто сговаривают детей не только младенцами, но даже тогда, когда жены их беременны, если только родятся у одного сын, а у второго — дочь. Сочетаются браком по исполнении четырнадцати лет. За два года до свадьбы позволяется жениху ходить играть с невестой. Но если она до свадьбы забеременеет, то жених или его отец должны задабривать родителей невесты подарками, несмотря на то, что последовало обручение.
Договоренность с невестиным отцом и матерью насчет выкупа за нее производится до свадьбы. Со своей стороны ее родители готовят в приданое платье, разные домашние вещи, постель и кибитку. Перед браком справляются у гелюна, ихнего жреца, объявляют ему имена жениха и невесты, год и месяц рождения каждого из них, и гелюн справляется в книге судар (судеб), а потом объявляет им соизволение их богов, бурханов. Если боги против, то брак никогда не состоится. Разве только дадут богатые подарки гелюну, чтобы он постарался задобрить богов.
Гелюн совершает брак во время нового месяца. Вначале приводит жениха и невесту к присяге перед богами во взаимной верности, потом, выведя их из кибитки, приказывает им смотреть на солнце, а сам читает молитву; невесте по его приказу расплетают косы и заплетают только две. Затем гелюн берет шапки у жениха и невесты, отходит в поле, окуривая их ладаном с чтением известных ему молитв, при этом жених и невеста кладут земные поклоны.
Наконец, гелюн, возвратясь, отдает дружке шапку жениха, а свахе — невестину шапку и приказывает одеть на молодых, тем и заканчивается вся брачная церемония. Невесту ведут в кибитку, где она сидит отгороженная занавесом, а жених садится впереди, не дозволяя входить в кибитку никому, кроме ее матери и сестер. После этого начинается пир, на который мяса жертвует отец невесты.
Многоженство и развод у них не допускается, хотя бывали примеры нарушения этих правил, в последнем случае — развод по неудовольствию того или другого супруга у знатных ойратов. Рассказывали, что встречалось очень редко, были случаи, когда желание развода следовало со стороны жены, тогда муж, раздев ее донага, гнал ее со двора плетью...
В завершение своего повествования Брязга сказал:
— Только одно могу сказать тебе, атаман. Правду говорили старые люди, что раб — это живой убитый. Жизнь наша прекратилась еще там, на дне балки, когда на нас набросили арканы. И если душа еще до сих пор не рассталась с телом, то только потому, что мы верили в свое освобождение. Это помогало нам вынести все муки плена и не сломаться. Я не знаю, жив ли молодой князь. Незадолго до моего освобождения нас разлучили. Радуясь рождению внука, не стал нойон продавать Константина в рабство ногаям и предоставил ему возможность возвратиться на Русь. Сюда, в далекий от Руси улус, от бухарских купцов донеслись вести о массовых казнях, совершаемых на нашей родине, чинимых по повелению грозного царя. Узнав о трагической гибели князя Ростовского, казненного по облыжному обвинению Малюты Скуратова в мае 1566 года, Константин не стал возвращаться на Русь и по совету ламы с караваном паломников ушел в Тибет. Я, пользуясь благосклонностью нойона, мог свободно перемещаться по улусу, до тех пор пока не навел на себя гнев управителя. Пытаясь проучить меня за какое-то нарушение, он замахнулся плетью. Нервы мои были столь напряжены, что я, перехватив плеть, ударил управителя, после чего на меня надели колодку на руки и на шею и перестали кормить.
— Ты действительно постоянно оправдываешь свою кличку, — вздохнув, произнес атаман.
(Прозвища казаков указывали на их различное происхождение. Черкас и Пан были выходцами из украинских и польских земель, Мещеряк с Мещеры. Казак Гришка Ясырь прошел ногайский плен. Слово «брязга» употреблялось на нижнем Поволжье в смысле «бить», «хлестать», «давать оплеуху». Карчига в новгородской земле означало «хрипун». Слово «окул» употреблялось в значении «продувной».)
Недалеко от зимовья жило много вогулов. Отдельные отряды казаков, посылавшиеся в течение зимовки к вогулам, возвращались с большими запасами из сушеной рыбы и мяса зверей, оставляя последних без всякого продовольствия.
Поэтому слух об их приходе быстро распространялся до самых отдаленных мест, заставляя местных жителей объединяться с татарами для отпора непрошеным гостям. Посланный Ермаком на разведку казачий отряд был полностью разбит на реке Нейве объединенным отрядом из вогуличей и татар.
Для выяснения обстоятельств гибели отряда и о судьбе, возможно, оставшихся в живых пленных Ермак направил Брязгу, выделив для него добровольцев и проводника. Шагая друг за другом по еле заметной тропе, казаки добрались до вершины перевала. Кругом виднелись снежные шапки гор, среди которых лежало большое заснеженное озеро, темнеющий по склонам лес и узкая полоска реки. Где-то там, внизу, погибли их товарищи. Осторожно, держа наготове оружие, отряд стал спускаться к озеру. Достигнув кромки леса, Брязга приказал десятнику Гавриле Ильину до сигнала затаиться с большей частью отряда, а сам отправился вперед с дозорными. Недолго пришлось ждать нападения. Спустившись к руслу реки, Брязга услышал какой-то шелест, и тут же стрела, содрав кожу на его лице, впилась в ствол дерева. Первые выстрелы из пищалей громом прокатились по ущелью. На звук выстрелов подошла остальная часть отряда. Нападавшие отступили, унося с собой часть раненых и убитых. Устремившиеся в погоню, казаки захватили одного из тяжелораненых вогулов и принесли его к Брязге. Пленник был невысокого роста с темным лицом. Из-под рысьей татарской шапки на лоб падали черные жесткие волосы, сзади выбивалась жидкая короткая косичка. Заряд, выпущенный из пищали, разворотил его грудь, из которой скатывалась на меховую одежду дымящаяся кровь.
Раненый знаками попросил перенести и прислонить его к стволу стоявшего невдалеке старого кедра. Было очень тихо, только слышно было, как шумит налетающий ветер в кронах деревьев и журчат воды реки, обтекая камни на не замерзшем перекате. Но неожиданно для всех пленник запел, чуть покачивая обнаженной головой с черными спутанными волосами. Он пел ослабевшим от потери крови голосом, и проводнику пришлось склониться к его лицу, вслушиваясь в слова песни. Постепенно голос певца стал ослабевать, и только по шевелению губ было видно, что он продолжает петь. Вдруг тело его дрогнуло и стало клониться набок. Казаки стояли потрясенные виденным. По примеру Брязги, глядя на умершего, все сняли шапки.
— Хошь и нехристь, но умер как герой, — говорили, осеняя себя крестным знамением, казаки.
А вечером на привале проводник рассказал собравшимся у костра казакам, о чем пел умирающий вогульский воин.
Давным-давно поселился здесь род вогулов, что имел тамгу с изображением филина. Славился этот род сильными и смелыми воинами, охотниками, мудрыми старейшинами и красивыми девушками. Но краше всех была дочь старого охотника Тошема — красавица Нейва. Тонкая и стройная, как тростинка, радовала она глаза всем — старым и молодым.
Много охотников желали ввести ее в свое жилище, предлагая за нее большой выкуп. Но качал головой старый Тошем и отсылал их к дочери — пусть сама выбирает. А Нейва в ответ молодым людям покачивала головой и смеялась, подобно журчанию лесного ручья, словно оправдывая свое имя.
Только один молодой охотник, смелый и отважный Таватуй, видя в красавице девушке подругу детских игр, не замечал, как выросла и расцвела, она. Как и в детстве, при встрече с ней дарил ей разноцветные камешки для бус или выпавшего из гнезда вороненка, чтобы скрасить ее одиночество, не замечая при таких встречах, как внезапно ярким цветом вспыхивали смуглые щеки девушки.
Шло время. Ничто не нарушало мирной жизни народа до поры, пока не стали приходить тревожные вести. Пришли с востока в долину чужие люди. Верхом на быстроногих конях они сметали со своего пути легкие жилища вогулов, разбивали головы младенцев о камни, насиловали женщин, вспарывали им животы, убивали стариков, молодых угоняли в неволю.
Страх и тревога овладели людьми. День и ночь думали старейшины и шаман рода, как избежать надвигавшейся беды, и приняли решение уходить в горы, где высокие скалы и непроходимый лес укроют людей от пришельцев.
Но тут возмутился Таватуй. С гневом ударил он палицей по костру так, что брызнули в сторону огненные стрелы, и, вскочив на ноги, стал убеждать старейшин, что лучше погибнуть в бою, чем жить в неволе. Хитрый враг, используя перешедших на его сторону продажных людей нашего племени, проникнет в горы, а дальше уходить будет некуда.
По душе пришлись людям слова храброго Таватуя. Все как один стали готовить оружие к предстоящему сражению, чтобы достойно встретить незваных гостей. Занятый подготовкой к бою, Таватуй даже не услышал, как, легко ступая по траве, к нему подошла Нейва, протягивая крепкий лук старого Тошема.
С восхода до заката солнца продолжалась битва. Храбро сражались вогулы. Как подкошенные валились враги под могучими ударами Таватуя. С бешенством, потрясая копьями и кривыми саблями, лезли на него пришельцы и с проклятиями падали под его ударами. Горы вражеских трупов преграждали путь нападавшим. Но и осажденные несли большие потери. То один, то другой падали друзья Таватуя. Вражеские стрелы и копья также кромсали тело Таватуя. И только тогда, когда дрогнули и обратились в бегство жалкие остатки вражеской орды, зашатался молодой охотник и рухнул, поливая своей кровью истоптанную врагами родную землю.
Подбежала Нейва к лежащему на земле Таватую, вырвала наконечник торчащей из груди стрелы, подняла и посадила, прислонив к заросшей мхом скале, пыталась согреть остывающее мертвое тело юноши своим дыханием. С ужасом смотрела Нейва на любимого, видя, как смерть окутывала своим покрывалом Таватуя. Слезы наполнили ее красивые карие глаза и потекли так сильно, что ими наполнилась вся долина, образовав в том месте озеро, что скрыло на дне храброго юношу.
А молодая девушка бросилась со скалы и, ударившись об острые камни, превратилась в прекрасную речку. С тихим журчанием потекла она по земле, рассказывая о героической смерти своего возлюбленного.
Как рассказал пленник, вогулы не оставили в живых ни одного казака. Захваченных в плен в качестве жертвы спустили под лед озера, где по преданию спал глубоким сном Таватуй.
Подошел конец показавшейся так необычно долгой зиме. Март позимье кончает, еще с самого Алексея — человека Божия (17 марта) апрелю — пролетному месяцу путь-дорожку кажет. Пришел Федул (5 апреля — день памяти мученика Феодула) — теплый ветер надул. Яркое весеннее солнце стало топить снега, появились первые перелетные птицы. Еще в лесу и на его опушке лежал снег, а на лугах над разливами талой воды кувыркались, сверкая белыми подкрыльями, крикливые чибисы, возвратившиеся с далекого юга. Наступила пора продолжить поход.
Близ перевала брали начало ручьи, впадавшие в речку Баранчу, что несла свои воды в 10 верстах от их зимовья в реку Тагил. По одному из таких ручьев казаки продолжили свой путь. Ермак хотел волоком перетащить все суда, чтобы не строить новые, но такой труд был не под силу, поэтому было решено бросить даже небольшие суда.
«И дошел до Серебренки, идоша и тяжелые суды покиннуша на Серебренки, и легкие суды таскали через волок на Тагил реку... И те старые (суда), где лежат, сквозь их дна деревья проросли» (Сибирская летопись).
Когда было все готово к отправлению, Ермак произвел смотр своему отряду, в котором оставалось всего 436 человек. За минувшую зиму часть людей пропала без вести в походах, часть погибла, часть умерла от болезней.
На Еремея-запрягальника (1 мая) отряд покинул свою зимнюю стоянку. Мелководные речки не были пригодны для спуска на воду новых стругов. В устье небольшой речки Жаравля при впадении ее в Баранчу пришлось наскоро рубить деревья и мастерить небольшие плоты. Путь по Баранче до впадения ее в реку Тагил, протяженностью немногим более 60 верст, прошли за неделю. На Тагил-реке, под Медведь-камнем, строили опять струги, отчего пробыли несколько недель.
(В 1945 году экспедиция О.Бадера обнаружила это Ермаково городище. Четырехугольная площадка на берегу реки защищена рвом).
Шире и глубже была эта река, и можно было отдохнуть гребцам от тяжелых весел. У самого берега, в тонкой длинной траве, настороженно замирали серо-синие щуки, подстерегающие проплывающую добычу. Струги подхватило более быстрое течение, да и поднявшийся вдруг сильный, ровный ветер надул паруса. Струги неслись все дальше и дальше на восток.
Зауральская тайга удивила казаков своей молчаливостью. Густые, дремучие, порой непроходимые из-за бурелома леса, состоящие из деревьев с темной хвоей, сквозь которые не проникают лучи солнца. В таком лесу нет подлеска, лишь ветки хрустят под ногами. В тайге много лиственницы, осины, березы, ивы, черемухи, в особенности по берегам рек. Зеленые сосняки, белые березняки и черные ельники подступали к берегам реки. Великое множество зверей и птиц нашло приют и убежище в этих лесных чащобах.
Окружающие места казались совсем глухими и «лешими». Густой лес стоял стеной по обоим берегам. Замерли в неподвижности огромные сосны, застыла зеленая дымка на березах. Тишина в майском бору такая, что даже заливистые песни лесных коньков и зябликов, раскатистая дробь дятлов не заглушали гудения порхающих над весенними цветками медуницы шмелей. В темной лениво текущей воде отражаются деревья и кустарники. На песке, перебегая с камня на камень, покачивают хвостами трясогузки. Кулички стайками перепархивают с прибрежных камней на песок. Над рекой парит белоснежная чайка, высматривая рыбу. Вода темнеет за бортами стругов. Волны от рассекающих воду весел скользят к берегу. Над рекой плывет аромат черемухи. Желтеют в траве купальницы, оазисы голубых незабудок чередуются с зарослями левкоя, дикого лука и желтого лютика.
Садится солнце, улетают шмели, поблекла заря, затихают птицы. И, казалось, засыпающую чащу леса в зачарованной тишине вновь будит песня дрозда. Последние лучи заходящего солнца золотят верхушки деревьев. Темнеет лес, тихо плещется река, в неподвижном зеркале воды отражаются деревья противоположного берега. То и дело на воде, прижимаясь к берегу при виде плывущих стругов, встречаются утиные выводки, дружно следующие за матерью- уткой.
Наступил июль-месяц, грозовая пора, что именовался на стародавней Руси грозником-сенозорником. Летние дни входили в самую силу. Жгло солнце. Душно. Тучи жалящих оводов сопровождали сидящих в стругах людей. Густели тучи над рекой и лесом, гребцы обливались горячим соленым потом. Вдруг налетевший с берега сильный ветер упруго ударил по речной воде, вызвав на ней большие волны. Неожиданно спряталось, словно провалилось в толщу туч солнце, и тревожный полумрак спустился на реку и прибрежный лес. Глухо ударил далекий гром. Красные стрелы молний прошили тяжелую толщу туч. Казалось, стальные мечи скрестились на небесах и огненные искры летят во все стороны. Река забурлила. Огромные волны, неся на себе смытый с берегов плавник, подхватили струги, прижимая их к берегу. И сразу по реке ударил плотный, шипящий дождь. В одно мгновение гребцы направили свои судна к берегу на ближайшую отмель. Между тем дождь перешел в настоящий ливень, лес стонал и содрогался под яростным напором падающей с небес воды. Дождь закончился так же быстро, как и налетел на путников. Небо расчистилось, глянула светлая промытая синева, степь оживилась, засверкав множеством не успевших испариться хрустальных капель. Воздух посвежел, напитался цветочным и травяным духом и был необычно вкусен. Вымокшие насквозь люди весело улыбались. Громко переговаривались, все были необычно возбуждены. Говорили, что Илья-пророк своими стрелами разогнал всю нечистую силу, поселившуюся в зверей и гадов. Пролившаяся дождевая вода на Ильин день, избавлявшая людей от всякой вражьей силы, смыла с них грязь и усталость, наступившая прохлада вернула бодрость, ощущение отдыха от надоевших оводов, комаров и гнуса. Уже был собран хворост и кусочки бересты для первого костра. Старый казак опустился на колени, выбил кресалом из кремня на трут искру. И, наконец, тонкая ниточка огня, увеличиваясь, заплясала, закручивая бересту, и маленькие языки пламени начали лизать мелкие сучья костра. Все разделись и стали сушить белье. От поднесенной к костру намокшей одежды клубами повалил пар.
Сошла удручающая июльская жара. «На Илью до обеда лето, а после обеда осень». На поникшей траве собирались крикливые утиные стаи, предвещая скорый отлет. Горячее лето отходило с обильными в тот год дождями. Шедшие впереди передовые отряды добывали пропитание, охотясь на зверей и дичь. Наскоро свежевали туши лосей, неводили озера, добывая рыбу.
По берегам рек встречались редкие поселения (по-вогульски — паул) из своеобразной пирамидальной формы строений, засыпанных землей и заросших травой. «Мын-кат» — земляной дом. Размеры полуземлянки около 20-50 квадратных метров, высота — до 1,5 метра. Очаг-костер в центре. Вдоль стен расположены земляные нары на высоте около 40-50 см от пола, на которых лежали сплетенные из осоки циновки, покрытые вытертыми оленьими шкурами. Четыре угловых столба укреплены наклонно к центру. Они соединены и скреплены рамой из четырех планок. Это основа, на которую наложены жерди, береста, а сверху дерн, земля.
Внутри темно и сыро. Свет проникает через крохотное отверстие и открытый полог двери. Характерная особенность — дымокуры около жилья. Это костры, в которых тлеет гнилое дерево, зеленые ветки деревьев и мох, были разбросаны по берегам рек на огромном расстоянии. Совсем, по мнению казаков, «невоисты» жители селений смотрели на пришельцев с детским любопытством. Казаки забыли об осторожности, что едва не довело до беды. Прошло лето. Осеннее ненастье налетело низкими тучами, холодным ветром и дождем. По берегам темнел лес. Местами к самой реке подступала степь, покрытая жухлой травой. К ночи суда приставали к берегу, где вспыхивали костры. На заре караван из судов вновь отправлялся в путь, выслав вперед ертауль-ный (сторожевой) струг во главе с Брязгой.
Однажды ертаульный струг опередил флотилию на версту. В наступивших сумерках Брязга приказал кормчему бросить якорь. Кругом было пустынно и дико. Не было видно неба над черной водой. Ни отблеска зари на низких тучах. Дремучий лес спускался прямо к берегу. Казаки и не подозревали, что за ними давно следят вражеские глаза вогульских воинов, следовавших за ними вдоль берега.
Враги появились из лесной чащи так неожиданно, что казаки не успели схватиться за оружие. Струг был захвачен мгновенно. К счастью для казаков, вогулы не были готовы к такому исходу и долго решали, как им поступить с пленниками. Они не знали, что за одиночным стругом движется целый караван судов, с которых была открыта стрельба из пищалей. Напуганные выстрелами, враги разбежались, оставив на берегу незадачливых пленников.
Стремительно проплыв по Тагилу, спустились до Туры, по которой предстояло проплыть несколько сот верст. Открытые и плоские берега реки то сужались до 80 метров, то внезапно расходились до 200 метров, светлая речная вода, через которую виднелось плоское песчаное дно, темнела над глубокими, до 6 метров, омутами.
Месяцы плавания по реке превратились для казаков в одну нескончаемую муку. Смерть была всегда рядом. Она стерегла их из прибрежных камышей и тальника, из-за лесов и с высоких утесов, откуда вырывалась внезапно свистом вогульских и татарских стрел и копий. Смерть поджидала казаков даже ночью, когда они, вытащив струги на берег, отдыхали после трудного дневного перехода. Брязга осунулся и похудел. Ночами обходил сторожевые посты, до боли в глазах всматриваясь в темноту ночи, подсвеченную блуждающими огоньками с болот, где бродят души утонувших там людей, прислушиваясь к каждому шороху и крикам ночных птиц.
На Туре казаки были вынуждены принять первое сражение. В этом месте, получив известие о движении русской рати, татарский князец Епанча собрал большое количество воинов, чтобы не пропустить казаков к Тоболу. Первое нападение произошло в месте, где река делает большой изгиб к северу. Осыпав идущих на стругах людей стрелами, Епанча вынужден был отступить при нескольких произведенных казаками выстрелах из пищалей. В наказание за это нападение Ермак велел остановиться у городка Епанчи (город Туринск, «турин», по-татарски — переднее место) и, разграбив его, повелел сжечь. Разоряя расположенные по берегам Туры татарские поселения на первый Спас (1 августа), Ермак подошел к городку Чимги (Тюмени) и взял его без особого затруднения, так как испуганные ружейными выстрелами татары отступили.
Город Чимги-Тура состоял из двух сотен приземистых, обмазанных потрескавшейся глиной домишек, вместо дверей у которых во входных проемах висели ветхие грязные кошмы, рыночной площади, глинобитного караван-сарая, мечети с покосившимся минаретом и нескольких постоялых дворов. Его покрытые толстым слоем пыли и гниющими повсюду отбросами узкие и кривые улицы в дождливую пору были почти непроходимы из-за вязкой грязи. Единственный во всем городе большой, выстроенный из камня дом принадлежал татарскому князю, который владел окрестными землями и представлял собой высшую власть в этом крае.
Наличие в окружающих городок Чимги татарских поселениях больших запасов продовольствия позволило Ермаку дать отдых отряду и зазимовать здесь, посылая казачьи отряды собирать не только продовольствие, но и брать дань мехами.
Один из отрядов вышел в Тарханский городок, располагавшийся недалеко от устья Туры, на юго-восточной стороне Тобола.
(Слово «тархан» означает «вольный господин». Обладатель такого титула освобождается от уплаты дани в казну государства).
Здесь произошла тяжелейшая многодневная битва с тремя татарскими князьями. И вновь не выдержали татары отчаянного натиска казаков и смертоносного огня из пушек и пищалей и разбежались по полю. Крик ужаса разнесся из крепости, когда казаки пошли на приступ. Две турецкие пушки, смотревшие из бойниц, не стали им преградой, ибо молчали они — не было у татар ни умельцев-пушкарей, ни «огневого зелья» — пороха. Забухали тяжелые боевые топоры в бревенчатые стены крепости, делая в них проломы.
Среди взятых в плен оказался находившийся в гостях у тархана татарский мурза Котугай. Доставленный к Ермаку, он был окружен вниманием и почетом. Ермак высказывал о своем намерении нанести дружеский визит хану Кучуму перед возвращением весной в Россию. Перед тем как отпустить Кутугая с подарками хану, его женам и сыновьям, а также знатным царедворцам, Ермак приказал пяти своим лучшим стрелкам произвести выстрелы из пищалей, чем сильно удивил знатного пленника. (Ремезовская рукопись).
Несмотря на полученные подарки и рассказ прибывшего к хану в русском цветном, подаренном Ермаком, платье Котугая о стрельбе невидимыми стрелами, хан Кучум оказался не столь легковерным, чтобы поверить льстивым словам и уверениям человека, о котором молва сообщала столько ужасного. Хотя хан принял подарки с благодарностью, он не мог поверить, что Ермак просто так уйдет из его земель. Сообщения его подданных о военных приготовлениях русских к походу убедили Кучума в лживости слов Ермака.
Отслужив молебен в честь угодника Божьего Николая Чудотворца, (9 мая) в 1583 году Ермак покинул Чимги и отправился вниз по Туре, соблюдая все предосторожности. При впадении Туры в Тобол казаков ожидала засада. Шесть татарских князцов Каш-кара, Варвара, Майтмас и другие со своими отрядами вступили в бой, продолжавшийся несколько дней. Преимущества огнестрельного оружия были очевидны. Множество нападавших были убиты. Казакам досталась такая добыча, что все невозможно было разместить на стругах. Оставшуюся часть добычи Ермак приказал зарыть в землю.
(О судьбе князца Майтмаса. Майтмас Ачекматов при первом тюменском воеводе Василии Сукине перешел на службу русскому царю, участвовал в ряде экспедиций и сражений, ходил на Кучума, на калмыков, на царевича Али. В 1617 году был головой тюменских служивых татар. Его сыновья — Мургач, Надыш, Шугур и Кутайгул после смерти отца продолжали нести государеву службу).
После сражения в отряде осталось лишь 460 человек, с которыми Ермак продолжил путь по Тоболу, что петлял по болотистой и лесистой равнине. На Федора Стратилата (8 июня) вновь произошла стычка с татарами. В течение нескольких дней, заняв позиции на высоком, заросшем березняком берегу реки, татары непрерывно обстреливали из луков плывущих на стругах казаков. Но убойность татарских стрел была незначительна, и казаки, налегая на весла и используя попутный ветер, без особых потерь пробились через татарские отряды, нанеся им большой урон. Узнав об исходе сражения, Кучум повелел своим военачальникам принять все меры, чтобы не допустить чужеземцев в центральную часть его владений. Те, выполняя приказ повелителя, решили дать бой, заманив флотилию Ермака в засаду. Там, где берега реки подступают друг к другу, ускоряя ее течение, загородив реку цепями, плывущие струги ожидал направленный ханом большой отряд под командованием мурзы Алышая. На Кириллин день (9 июня) произошло сражение. Ермак, получив известие о возможной засаде, оставил на судах связки хвороста с натянутой на них казачьей одеждой с небольшим количеством управляющих стругами людей. Сойдя с судов в нескольких верстах от ждавших его татар, напал на них с тыла. Увидев большое количество плывущих на стругах людей и подвергшись нападению с тыла, татары бежали.
Эти постоянные стычки с татарами увеличивали число убитых и страдающих от ран казаков. Позади целый год изнурительного похода, а битвам с татарскими полчищами не видно конца. В казачьем стане поднялась смута, казаки роптали на атаманов и стали требовать возвращения на Русь. В устье реки Тавды состоялся казачий круг, где больше недели не могли прийти к решению: плыть дальше или вернуться назад. Лишь слова Ермака смогли утихомирить голодных и озлобленных людей. Пути домой нет. Всех их там ждет плаха за неудачный поход и прежние кровавые дела. Оглашенные на круге сведения о неудовлетворительном состоянии ханского войска, полученные от слуги Кучума Таусана, увеличили число желающих продолжить поход. На Прокопов день (8 июля) казачьи струги вновь, взрезая речные волны, двинулись вниз по Тоболу.
Напуганный постоянными поражениями татарских отрядов при встречах с русскими, хан Кучум поспешно собрал татар, остяков и вогулов и под командованием своего племянника Маметкула направил навстречу Ермаку. Кроме того, он повелел соорудить ров вокруг своей ставки, что находилась в городке Кашлык (Сибирь).
Пройдя от устья Тавды около тридцати верст, передовой разведывательный отряд во главе с Богданом Брязгой подвергся нападению татарской конницы под командованием Маметкула. Казаки вышли на берег и храбро защищались до тех пор, пока не подошли остальные суда. Пять дней продолжалась схватка. Татарская рать потерпела полное поражение. Трупы погибших мешали оставшимся в живых всадникам пробиться вперед на лошадях. Маметкул с остатками верных ему воинов бежал с поля боя.
Затем татары заняли крутой берег Тобола у урочища Долгий Яр. При виде бесчисленного множества неприятеля у многих появилось чувство страха, и Ермак повелел всем стругам пристать к острову на кратковременный совет. Затем, сотворив горячую молитву Святой Троице и Пречистой Богородице, они сели опять в струги и благополучно прошли мимо опасного места, осыпаемые градом стрел. По преданию, шедшее на переднем струге казацкое знамя с образом Всемилостивейшаго Спаса само пошло впереди всех по воде до тех пор, пока отряд не проплыл мимо врага.
Теперь казакам никто не препятствовал плыть дальше до Иртыша. Разгромив на Спасов день, что, по народному преданию, «меда заламывает и бабьи грехи замаливает» (1 августа), Карачинский городок, что находился на правой стороне Тобола в 16 километрах от впадения его в Иртыш, Ермак получил в добычу большое количество золота, серебра и драгоценных камней. Отряд мог пополнить свои продовольственные запасы. Больше всего поразило казаков обилие хранящихся в кладовых запасов душистого меда, что был разделен на каждый струг. Сорок дней предоставил Ермак казакам для заслуженного отдыха в завоеванном городке.
«И того град Карачин взяша и в нем безчисленное богатство, злата и сребра и камения дорогаго и жем-чюгу и меду доволно и скота и седоша ту две недели Госпожина поста; пребываше велить в постах и молитвах со усердием моляще Богу, чтобы сохранил в живых рук и подал победу на вся бусурманы...» — писал летописец.
Успех окрылил казаков. Все были единодушны в своем решении продолжить поход на столицу Кучума, для защиты которой были собраны все ближайшие в округе татарские отряды.
На Воздвиженье, когда, по старинной примете, «осень зиме навстречу двигает» (14 сентября), Ермак продолжил путь по Иртышу. Узнав о выступлении казаков, татары устроили в устье Тобола засаду. Уничтожив во время короткого боя устроивших засаду татар, пройдя вверх по Иртышу около трех верст, казаки несколькими выстрелами разогнали практически не оказавшую сопротивления татарскую рать во главе с мурзой Атиком. Здесь казаки вновь стали на стоянку, перенеся на берег все, что находилось на стругах.
На Покров день (1 октября) состоялась первая схватка с татарской ратью, которой командовал сам Кучум. Обе стороны понимали, что в этом бою должна решиться их судьба раз и навсегда, поэтому дрались с жестокостью обреченных. В состоявшемся сражении татары вновь понесли большой урон, и хан принял решение отступить.
После этого сражения было принято окончательно единодушное решение не думать больше о возвращении в Россию, не поддаваться страху и в случае необходимости умирать друг за друга.
«Мы удовлетворили мести, — был голос тех, кто ослаб духом — время идти назад. Всякая битва для нас опасна: ибо скоро некому будет побеждать».
Но атаманы ответствовали: «Нет, братья: нам путь только вперед! Уже реки покрываются льдом: обратив тыл, замерзнем в глубоких снегах, а если достигнем Руси, то с пятном клятвопреступников, обещав смирить Кучума, или великодушной смертью загладить наши вины перед государем. Мы долго жили худой славою: умрем же с доброю! Бог дает победу, кому хочет: нередко слабым мимо сильных, да святится имя его!»
Атаманы и казаки единогласно постановили: «Вкупе готовы умирети за святые Божьи церкви и за истиную православную веру пострадати и благочистивому государю и великому князю Иоанну Васильевичу всеа Руси послужим и постоим против поганых твердо и до самыя смерти, и того, братие, не переменим обета своего и вси единодушно на том станем непоколебимыми».
Отсутствие запасов продовольствия на ожидаемую долгую зиму заставило казаков искать встречи с татарами. Такой случай представился на день апостола Иакова, брата Господня по плоти (23 октября), когда большой отряд татар во главе с царевичем Маметкулом и самим ханом появился вблизи городка.
Светало. Над Иртышом еще клубился туман, а по пожелтевшей от осенних заморозков траве протянулись длинные тени. Солнце выкатывалось из-за леса большим огненным шаром, лучи его коснулись вершин деревьев, заблестели в прибрежной осоке, посеребрили крутые гребешки речных волн. Сквозь плеск воды доносилось бряцание снаряжения и оружия, тихие голоса, треск ломаемых в перелеске ветвей.
Перед сражением Ермак обратился к дружине со словами: «О друзи и братия, помолимся Богу и пречистой Его Богоматери и всем небесным силам и угодникам Его, чтобы сохранены были от нечистивых и окаянных врагов нашествия».
Затем смело вывел своих храбрецов из крепости навстречу рати Кучума. Казаки с криками «С нами Бог!» бросились в наступление. Татары храбро защищались, стрелы осыпали казаков, в трех местах татарские воины вступили в невыгодный для немногочисленного отряда Ермака рукопашный бой. Люди падали с обеих сторон, но казаки стояли стеной. В это время стоявшие во второй шеренге успевали заряжать пищали и беглым огнем редили наступающих, гоня их к засекам. Время от времени из битвы вырывались облитые белой пеной татарские кони без седоков, выползали окровавленные воины и оставались лежать на берегу реки.
Почти слепой Кучум, стоя на горе с имамами, взывал к Аллаху о даровании победы правоверным. Маметкул пытался собрать вокруг себя конницу, чтобы опрокинуть казаков, втоптать их в землю. Но шальная пуля бросила его наземь. Бежавший впереди казак едва не захватил его в плен. Отбив царевича, татарские воины переправили его на другой берег Иртыша. Войско, оставшееся без предводителя, разбежалось.
Потерпев полный разгром, Маметкул и Кучум думали, как спасти свои жизни. В этом сражении погибли 107 казаков.
«У реки Иртыша на берегу под Човашевым бысть с татарами бой велик октября в 23 день... На том месте убиенным вечная память большая».
На следующий день после сражения все находившиеся в войске хана остяки в страхе бежали на свои угодья по Иртышу. По примеру остяков хана покинули и вогулы.
Подойдя на Дмитриев день (26 октября) к столице Сибирского ханства — Кашлыку, Ермак, к большому своему удовольствию, узнает, что хан, успев взять с собой лишь небольшую часть своей казны, покинул ставку.
В оставленной Кучумом без боя ханской ставке Ермак повелел устроить для оставшихся в живых своих товарищей большой пир. В большой ханской юрте был устроен стол с лавками.
Туда были доставлены братины с перебродившим медом, на столе появились блюда с мясом. Вошел Ермак и сел во главе стола. Всем присутствующим налили черпаками мед. Подняли кубки, выпили и помянули погибших, вспоминая их ратные подвиги. Богдан давно не сиживал за таким столом с изобильным угощением. Раскраснелись лица у пировавших. Громче стали разговоры за столом. Кто вспоминал свою оставленную на Руси хату с яблоневым садом, где у него росли: белый налив — если глядеть на солнышко, как фонарик, анисовое — монастырское, титовка, аркад, боровинка, коричневое, павловка.
— Вот прошел у нас на Руси яблошный Спас. А яблоки почему кропят? Вот и не знаете. А сколько у нас Спасов? Вот вы и не знаете. Три Спаса. Первый, — загибает свой темный от въевшейся под кожу грязи палец обрадованный всеобщим вниманием присутствующих, рассказчик, — медовый Спас. Крест выносят. Значит, лету конец, мед можно выламывать, пчела не обижается. Второй Спас, который вот яблошный, Спас-Преображение, яблоки кропят. А почему? А вот Адам и Ева согрешили, змей их яблоком обманул, а не велено было от греха. А Христос взошел на гору и освятил. С того и стали остерегаться. А который до окропления поест, у того в животе червь заведется, и холера бывает. А когда окроплено, то безо всякого вреда. А третий Спас называется орешный, орехи поспели после Успенья. В селах крестным ходом ходят, икону Спаса носят и все орехи грызут.
А на другом краю стола старый казак, делая вид, что грустит об отсутствии на столе всем надоевшего толокна, дразнил своих захмелевших соратников — выходцев из Вологды, что дежень (болтушка из толокна) в Волге варили, как те однажды собрались в дорогу и взяли с собой вместо хлеба — толокна.
Подходят к Волге, время было обеденное. Вот и расположились на берегу обедать. Кашевар вынул мешок с толокном и стал разводить дежень в Волге. Мешал, мешал ложкой и стал потчевать земляков. Взяли вологодцы дружно ложки, принагнулись и полезли в Волгу за деженем. Попробуют — вода водой. Где дежень? Никто не знает, никто не ведает. Пристали к кашевару. Заставили его опуститься в воду реки и отыскать толокно. Опустится кашевар на дно и вынырнет ни с чем. Земляки не пускают его на берег. Нырял, нырял кашевар, а потом землякам сказал: водяной съел. Погрустили немного вологодцы, что взять с водяного, и воротились обедать в свою деревню. Ведь не голодным же было идти в путь?
Дождавшись момента, когда услышавшие такой рассказ о вологодцах перестанут смеяться, испив поднесенную соседом чарку меда, замечает:
— А вы рязанцы — кособрюхие, что рты разину ли? Напомнить вам, куда толокно дели, когда меш ком солнышко ловили?
И, сметая крошки пищи с густой бороды, продолжал:
— В давние времена пошли рязанцы на войну с москвичами. Подступили к стенам города, а драться никому не хочется. Вот москвичи и догадались — пустить солнышко на рязанцев: ослепнут-де они. Тогда и без боя одолеем их. Засветило солнышко с утра, а москвичи и стали махать шапками на рязанскую сторону. Ровно в полдень солнце поворотило свой лик на рязанцев. Догадались и рязанцы: высыпали из мешков толокно и стали ловить солнышко. Поднимут мешки вверх, наведут на солнышко, да и тотчас завяжут. Посмотрят вверх, а солнышко все на небе стоит как вкопанное.
— Несдобровать нам, — решили рязанцы, — попросим миру у москвичей, пускай солнце возьмут назад. Удумали и сделали...
Словоохотливый казак еще что-то пытался рассказать смешное о пользе толокна, но его уже никто не слышал. Крепкий мед и обильная пища погрузили его соседей в глубокий сон. Закончился пир, и опять потянулись трудовые будни.
Вернувшиеся домой, остяки в таких страшных красках описали состоявшееся сражение, что уже на четвертый день у казаков появился остяцкий князь Бояр с сыновьями Оксеитом и Кармышаком, чьи земли располагались по реке Демьянке, с большим числом мехов, а также съестных припасов. Ермак приветливо встретил остяков и отпустил их с подарками.
После этого с приношениями к Ермаку пришли многие татарские семьи, покинувшие от страха перед казаками свои жилища. Ермак заверил всех, что если они добровольно подчинятся ему, то не будут подвергаться насилию от казаков, им будет оказываться всяческая помощь и защита от их врагов.
Когда казаки вошли в Кашлык, грянули первые морозы, выпал глубокий снег. Привычные зимовать в поле казаки устроили себе теплые землянки. Кругом расстилались девственные леса, что не стоило большого труда запастись на всю зиму дровами. Хорошая еда и отдых вернули людям хорошее настроение. Зажили на руках кровавые мозоли, оставленные рукоятью весел. Все чаще в разговорах между собой казаки стали вспоминать об оставленных в поволжских поселках женщинах. Молодежь с открытым от удивления ртом слушала старых казаков об их любовных похождениях в молодости, некоторые из них серьезно уверяли собравшихся в том, что жили с ведьмами.
Светит в избе огонек лучины, в печи догорают дрова, отсветы пламени рисуют на стене страшные фигуры, и все собравшиеся, затаив дыхание, слушают рассказ старого казака о встречах с ведьмами:
— Ведьмы бывают природные и невольные. Если от колдуна родится девка, а та потом родит дочь, то она в возрасте сделается природной ведьмой. А невольными становятся те женщины или молодые девицы, которые неосторожно приняли какую-то вещь из рук умирающей ведьмы или улеглись спать на ведьмину перину.
Ведьмам в день Светлого Христова Воскресенья дается от дьявола сила, при помощи которой они становятся невидимыми. На церковной службе они стоят спиной к царским воротам, но народ их не видит. Только когда священник выходит со святыми дарами из царских врат, он может увидеть этих ведьм.
Чтобы узнать, какая женщина ведьма, нужно в день заговенья взять в рот кусочек творогу и положить за щеку и таким образом лечь спать. На следующее утро этот кусочек творогу вытащить из-за щеки и прибрать. В день причастия Святых Тайн человек, у которого будет с собой кусочек творогу, увидит, кто из говеющих в церкви женщин ведьма. Причем природные прознают о заветном кусочке творогу, и их не удается узнать, а невольные ведьмы будут видны человеку как на ладони.
Трава-чернобыльник противна ведьмам и охраняет от них и двор, и дом. Ведьму можно приковать к месту, проткнув ее тень гвоздем...
Еще о многом вспоминали в долгие зимние вечера старые казаки. Так проходили дни. Морозы сменялись снежными метелями, оттепелями. Все ждали конца длинной зимы.
Успокоенные дружеским отношением жителей окружающих селений, казаки, считая себя в полной безопасности, забыли о необходимости принимать меры предосторожности на случай внезапного нападения несмирившихся со своим поражением татар.
Отправленный на рыбную ловлю на озеро Аба-лак, что находилось в 15 километрах от Кашлыка, на день преподобного Саввы (5 декабря), отряд из 20 казаков во главе с Богданом Брязгой, не выставив боевого охранения, беззаботно улегся спать. Незаметно следившие за ними татарские воины срочно известили об этом царевича. Маметкул не мог не воспользоваться таким случаем и перебил всех казаков во время сна. Только одному, притворившись убитым, удалось спастись и в ту же ночь сообщить Ермаку обо всем случившимся.
«Безо опасенья шли они на рыбную ловлю под Обалак декабря пятый день, и внезапно напали на них нечестивые воины и убили в том бою Окула, Сергея, Ивана, Тимофея, Андрея, Карчигу, Богдана Брязгу и с их дружиной» (Тобольская летопись).
А он очнулся. Открыл глаза. Над заснеженной гладью озера плыл рассвет. В ушах шумело, как будто речные волны бьют в каменные берега реки. Хотел поднять руку — не поднимается. И голову невозможно повернуть. Все тело онемело и застыло. Только жгучая боль в левой стороне груди. Хотел позвать кого-нибудь, но не услышал своего голоса. Скосил глаза и увидел лежащих около него товарищей, в открытых глазницах которых лежали снежинки. Хотел повернуться, но сознание вновь оставило его.
Получив такое сообщение, Ермак с большим отрядом поспешно выступил в поход. Не ожидающий быстрого преследования Маметкул был застигнут на берегу Иртыша. Множество татар было перебито. Только немногим во главе с царевичем удалось бежать. На обратном пути Ермак повелел подобрать тела убитых казаков. Среди мертвых тел своих товарищей посланные Ермаком казаки обнаружили лежащего без сознания тяжелораненого Брязгу. Убиенных похоронили на татарском кладбище, что располагалось высоком восточном берегу Иртыша, где ханы хоронили членов своих семей, а Брязгу, уже не надеясь на его выздоровление, передали в руки казака-знахаря, кто по окончании стычек с врагом врачевал колотые и резаные раны.
(Татарское кладбище на Саускане продолжало существовать до начала XX века. В 1662 году в Тобольске были биты кнутом татарин Канайко Бачиев и русский служилый человек Левка Хворов за то, что ходили на татарское кладбище грабить могилы).
Для Брязги настала одна сплошная ночь с кошмарами, рвущимся наружу стоном, ознобом и жаром. Смутные видения возникали перед его глазами, наплывая одно на другое. Красавица вогулка Нейва, стоя на высоком утесе, смеясь, протягивала к нему свои руки. Он пытался подняться к ней, но срывался с отвесной скалы, и Нейва, обратясь в реку, обрушивала на него потоки воды. То появлялись оскаленные лица янычар Касим-паши, взмахивающих кривыми клинками, несущаяся на него вражья конница. Он терял последние силы. Лишь на короткий период, придя в себя, он прошептал:
— Отхожу... позовите батюшку. Кто-то, наклонившись над ним, просил:
— Терпи, казак, терпи. Вытерпишь, будешь жить. Деревянная чашка ударилась о его зубы, в рот
полилось густое горькое питье. Брязга пытался отвернуться, часть травяного настоя вылилась на отросшую густую бороду. Его просили пить. И он, отвечая на эту просьбу, стал пить, чувствуя, как эта горечь проникает вовнутрь его тела, как затихает звон в ушах и куда-то уходит терзающая его тело боль. Затем наступил глубокий сон, в котором уже не было кошмаров. Он видел себя пареньком в отцовской небогатой усадьбе, где среди раскрывшегося яркого многоцветия лугов, смеясь белозубой улыбкой, протягивала к нему руки его первая любовь. Как остановившись у открытой двери, когда спасаясь от боярских слуг, пришел проститься с ней, услышал он сбивчивый шепот девушки:
— Ложилась спать я, раба Настенька, в темную вечернюю зорю, поздно-поздно; вставала я в красную утреннюю зорю, раным-рано; умывалась ключевою водою из загорного студенца; утиралась белым платом, родительским. Пошла я из дверей в двери, из ворот в вороты, и вышла в чистое поле. В чистом поле охорошилась, на все четыре стороны поклонилась, на горюч камень Алатырь становилась, крепким словом заговорилась, чистыми звездами обтыкалась, темным облаком покрывалась.
Заговариваю я, раба Настенька, своего полюбовного молодца о сбережении в дороге: крепко-накрепко, навек, на всю жизнь.
Далее юноша почти не слышал. Голос Настеньки стал срываться почти перешел на шепот, мешали слезы. Но, по-видиму настолько крепко заговорила она его от злых людей, что даже смерть, обдав его холодом, не смогла победить.
Так продолжалось много дней и ночей. Когда он окончательно пришел в себя, то почувствовал, каким легким и сухим стало его тело и первый приступ голода, когда к его губам поднесли чашку с испускающим пар бульоном из разваренной лосятины.
На Николу зимнего (6 декабря) к Ермаку явились два князца — Ишбердей и Суклем, привезшие в качестве подарков много мехов и продовольствия. Таким образом, принимая от изъявивших покорность местных князцов шерть (обещание покорности), Ермак налагал на них дань (ясак), который те должны платить ежегодно. Ясак состоял из мехов ценных зверей, но большей частью соболей.
(Слово «ясак» (яса) означает «уложение, устав, закон». Ясак как обязательная дань рассматривался, как признак подданства и отличался от поминков, фиктивно-добровольных отношений. Русские унаследовали взимание ясака от татарских завоевателей. При сборе ясака мехами первоначальные размеры определялись количеством соболиных шкурок, по мере истребления соболя шкурки заменялись мехами других зверей. Кроме ясака, туземцы платили «государевы поминки», дополнительные якобы добровольные приношения).
На состоявшемся круге, подводя итоги похода, было принято решение известить Иоанна 1У о завоевании Сибирского царства и передаче под его высокую руку, надеясь получить помощь в качестве присылки дополнительного вооружения и служивых людей, а также прощения своей вины.
Для выполнения этого намерения на день памяти святой Анастасии-узорорешительницы (22 декабря) в Москву с 50 казаками был направлен года атаман Иван Кольцо, ранее приговоренный к смертной казни за разбой на Волге, и Черкас Александров, которые везли с собой все собранные меха и челобитную Ермака царю, в которой он просил о милостивом прощении своих прежних вин и ссылался на необходимость послать в Сибирь воеводу, который бы управлял ей от имени его царского величества и защищал бы ее от врагов. Проводником через Камень служил князец Ишбердей, который провел казаков через Тавду в Чердынь, передвигающихся большей частью на запряженных в нарты собаках, отчасти на лыжах или оленях.
Через несколько месяцев пути на вечерней зорьке увидели казаки могучие белые стены Московского Кремля. Радость, что закончился путь, была великая. Люди крестились, глядя на кремлевские звонницы, обнимались друг с другом. Трудная дорога оказалась позади.
Грозный царь, озабоченный неудачами в Ливонской войне на западных границах, страшно обрадовался известию о падении Сибирского царства и о расширении восточных границ государства. Ликование в городе было неслыханное. Царь назначил торжественный прием посланцу Ермака Ивану Кольцо.
В большой кремлевской палате, окруженный всем блеском царского величия, Иоанн сидел на престоле в Мономаховой шапке, в золотой рясе, украшенной образами и дорогими каменьями. По его правую руку стоял царевич Федор, по левую — Борис Годунов. Вокруг престола и дверей стояли рынды в белых атласных, шитых серебром, кафтанах с узорными топориками на плечах. Вся палата была наполнена князьями и боярами. Под звук колоколов в палату вошли сопровождаемые шестью стольниками посланцы Ермака, а за ними Максим и Никита Строгановы с дядей Семеном. Позади несли дорогие меха, множество утвари и оружия.
Во время приема была принята и прочитана челобитная Ермака. Все казаки получили просимое ими прощение за все свои прежние преступления. Посольство было окружено при дворе многими знаками царской милости, получая казенный корм. И каждый получил от царя в подарок деньги и по куску сукна. Царь повелел служить в главном соборе благодарственный молебен и раздать милостыню нищим. При обратном отправлении казаков им была вручена похвальная царская грамота Ермаку, в которой перечислялись все его заслуги и уверения в царской милости. Вместе с тем в подарок Ермаку царь послал два драгоценных панциря, серебряный ковш, шубу с собственного плеча и кусок сукна.
На Агафонов день (20 февраля) Ермак получает известие от преданного ему татарского мурзы Сен-бахты Тагина, что царевич Маметкул с немногими оставшимися преданными ему людьми кочует по реке Вагае, приблизительно в ста верстах от городка Сибирь. Чувствуя, что сложились благоприятные обстоятельства, чтобы изловить Маметкула, Ермак направил 60 лучших казаков с тем, чтобы они пленили царевича. Посланный Ермаком отряд ночью, когда все спали, неожиданно напал на татар. При этом значительная часть так и не прибегнувших к оружию татар была перебита, а сам царевич был взят в плен. На день святого Василия Исповедника (28 февраля) Маметкул был торжественно встречен Ермаком в Сибири.
В то время, когда казацкое посольство находилось в Москве, Ермак заканчивает обложение данью поселений вогулов, входивших в состав Сибирского царства. При штурме городка Казым погибает один из пяти казацких атаманов — Никита Пан.
В наступившую весну 1584 года Ермак направляет отряд из пятидесяти казаков во главе с оправившимся от тяжелых ран Богданом Брязгой ( Кунгурская летопись). Отправившись в путь на Евдокею-плющиху (1 марта), отряд спокойно двигался к низовью Иртыша по реке Аримдзянке. Но в устье этой речки казаки натолкнулись на сильное сопротивление со стороны засевших в небольшом городище татар. Казаки пошли на приступ. Брязга приказал примерно наказать тех, кто руководил обороной городка, призывал всех его жителей к сопротивлению. Главные зачинщики были повешены за ноги, другие были расстреляны на глазах оставшихся в живых жителей. Устрашенные свершившимся наказанием, последние принесли присягу в верности, целуя обагренную кровью их соотечественников казачью саблю, приносили казакам меха разных зверей. Весь собранный таким образом ясак с большим запасом хлеба и рыбы Брязга отослал в ставку Ермака.
Услышав страшную весть о наказании аримдзянских татар, их соседи объявили себя данниками русского царя. Но когда Брязга подошел к устью реки Туртас, живущие там уватские татары оказали казакам сильное сопротивление, закончившееся, как и прежде, сильным поражением, в результате которого на оставшихся в живых была наложена дань. Это были последние селения, где жили татары. Далее начинались остякские городища.
Перед казаками открылся неведомый мир, переносивший их в другую историческую эпоху. Здесь люди не обрабатывали земли и кормились рыбной ловлей и охотой. Оружием им служил лук. Это были приземистые ростом, со скуластыми лицами люди, с длинными, жесткими черными волосами, в беспорядке рассыпанными по плечам. Носили они одежду, сшитую из «рыбьей кожи», которая была прочной и непромокаемой, для этого кожу с налима или стерляди сдирали и обрабатывали остатками ухи, печенью животных, очищали скребком, мяли руками, либо из звериных беличьих или оленьих шкур.
Зимним путем по льду рек и по суше конный отряд Брязги добрался до реки Демьянки. Там располагалось стойбище союзника Ермака князца Бояра, первого перешедшего на службу к русским. Выше земель Бояра располагались земли «большого княжца» Нимньюяна, враждебно относившегося к русским.
Князек заблаговременно приготовился к встрече русских. В городке, расположенном на высоком берегу реки, он собрал около 200 воинов из остяков и вогулов, значительная часть которых во главе с князцом Романом пришла с реки Конды. Укрывшись в укрепленном городке, соединенный отряд в течение трех дней держал оборону. Наступившая распутица приковала казаков к месту. Наступила трудная пора. У казаков закончилось продовольствие, и Брязга стал раздумывать о снятии осады с городка и возвращении назад в ставку Ермака.
Направленный под видом перебежчика в осажденный городок служивший у казаков подводчиком Чувашии, что ранее вывезен был ханскими воинами из Казани, сообщил о разброде среди находящихся в большом страхе осажденных и о том, что многие из них пришли к убеждению о необходимости прекратить сопротивление.
Получив такое сообщение, Брязга вновь повел казаков на приступ, испуганные выстрелами большинство вогулов и остяков, в том числе и князец Роман, бежали из осажденного городка. «Князьки мнози разбегошася с роды в домы своя».
К этому времени солнце растопило снега, и казаки вынуждены были остаться в городке до конца ледохода. Ледоход на Иртыше приходился на конец апреля. У Демьянки береговая полоса поросла густыми лесами. Казаки нашли здесь обилие материала для строительства судов.
За это время они построили небольшие суда, чтобы плыть дальше. Подойдя к Рачеву городищу, казаки нашли только остатки жертвы, которую остяки принесли своему идолу Рачу. Жители городища укрылись в густом лесу.
Не дождавшись их возвращения, Брязга принял решение двигаться дальше. На пути казаков попадались остякские городища. Испуганные слухами жители приносили присягу, платили дань шкурами, мясом и рыбой.
Мелкие стычки с остяками, разбегавшимися в разные стороны лишь после одного выстрела из пищали, не мешали казачьему отряду продолжить свой путь. Войдя в оставленный мужчинами Нарымский городок, казаки стали на отдых. Женщины и дети бегали по опустевшему урочищу с криками и плачем. К вечеру, боясь мести по отношению к оставленным в городке женщинам и детям, остяки поодиночке стали приходить в городок. Брязга своим приветливым обращением с ними рассеял все страхи, что привело к полному возвращению всех воинов-мужчин, которые принесли присягу и изъявили готовность добровольно платить ясак.
Незначительное сопротивление встретили казаки в Колпуховом городке, куда подошли на Николу-вешнего (9 мая). В городке проживали тарханские остяки, предки которых, как они полагали, были татарами. После трехчасового боя, во время которого полегло много защитников городка, оставшиеся в живых сдались казакам и уплатили требуемый ясак.
Ранним утром на день святых Филиппа и Фалалея (20 мая) казачьи суда по небольшой протоке, которая заполняется только вешними водами, подошли к городку князца Самара. Спящий караул из остякских воинов был перебит. Самар с восемью пришедшими ему на помощь князцами проснулся от шума и хотел со своими людьми оказать сопротивление, но в тот же час был убит. Это напугало остальных так, что они обратились в бегство, оставшиеся в живых обещали покорность и обязались платить ясак. Здесь Брязга задержался с отрядом на неделю, поставив одного из богатых остякских князцов Алачу во главе всех остяков вместо погибшего Самара. Казаки впервые увидели устроенные в честь гостей «медвежьи пляски», которые, являясь периодическим праздником у остяков, проводились в течение семи лет, затем наступал семилетний перерыв, или после удачной охоты на медведя, пользовавшегося большим почитанием у этого народа. В обрядах, посвященных этому зверю, отразились древние представления остяков как о своем предке. Его боялись как грозного хищника и верили, что медведю нельзя показывать не только свое лицо, но и руки, так как после смерти он может возродиться, узнать человека и отомстить за убийство. Праздник длился несколько ночей. Женщины показывали свою игру на тумране, представляющем собой узкую костяную пластинку с прорезанным в ней язычком. Одним концом пластинку музыкант вставляет в рот, поддерживая за веревочку, привязанную к другому концу инструмента, и подергивает за нее. Инструмент вибрирует от движения воздуха и издает своеобразные звуки. Мужчины пели песню, подыгрывая себе на струнном инструменте в виде полого ящика, формой напоминающего журавля или лебедя. Он так и назывался «тор»-журавль, «хотанг»-лебедь или «тороп юх» журавль-дерево. От шеи птицы к ее спине были протянуты от девяти до двенадцати струн из оленьих жил.
Проводник торопливо переводил:
— Давным-давно жила в низовьях реки Оби Вут-Ими, дочь большого духа Уен-Торма. Только очень своенравной была она, уничтожая в гневе все живое, что жило рядом с ней и встречалось на ее пути. Однажды ей пришла в голову мысль о том, что плохо она поступает. Обратилась она в селезня и взлетела к отцу за советом, как ей быть.
Ответил ей Уен-Торум: «Зачем ты так сделала? Раз ты такая сильная, раз так сделала, иди к людям, живи там, сделай там, чтобы все хорошо было.
Прислушалась своенравная дочь к словам отца и сделала, как он ей посоветовал. На семи нартах, запряженных белыми быками — оленями, приехала Вут-Ими к людям и теперь живет рядом с ними, покровительствуя в охоте и рыбной ловле.
В последнюю ночь гостей угощали медвежьим мясом, которое по традиции ели деревянными палочками, и сидевшие хозяева каркали, как вороны; пусть медведь думает, что его едят не люди, а вороны.
Закончились воды Иртыша, и казацкие струги приняла и понесла на себе обская вода. Брязга решил продолжить путь и провести разведку по ее берегам. Он дошел только до Белогорья, получившего свое название от кажущихся белыми гористых берегов Оби, которые тянутся по восточной ее стороне от устья Иртыша вниз по течению. Там в те времена белогорские остяки поклонялись своему идолу, от имени которого делал предсказания приставленный к нему шаман. Он, по всей вероятности, укрыл свою святыню и посоветовал своим родичам также спрятаться от казаков.
Ввиду отсутствия в этих местах людей, не потеряв во время похода ни одного человека из отряда, Брязга принял решение на день Федосьи-колосяницы (29 мая) возвращаться в ставку Ермака.
Бывшая ханская столица Кашлык оказалась непригодной для проживания пяти казачьих сотен, поэтому в дальнейшем Ермак перенес лагерь на Кара-чин-остров на реке Тобол, обезопасив себя от внезапных нападений. Туда они «провадше в зимовье» свои струги с хлебом и прочими «припасами».
Теперь при их возвращении никто на Иртыше уже не оказывал сопротивления, не угрожал внезапными нападениями. Где бы ни приставали суда, остяки и татары принимали их с почестями и добровольно приносили ясак. Казаки со своей стороны держали себя подобающим образом, внушая уважение к себе и русскому народу.
Летом 1583 года Ермак отправляет второе посольство в Москву из 25 человек, с взятым в полон царевичем Маметкулом. На двух стругах погрузили собранный к тому времени ясак — пушнину. Во главе посольства стоял атаман Иван Гроза, который вместе с атаманом Иваном Кольцо совершил свое первое путешествие в Москву. Гонцы Ермака прибыли в Москву, когда все считали, что дни жизни все еще грозного царя сочтены. В свои пятьдесят три года Иоанн Четвертый казался преждевременно одряхлевшим человеком. Его все более одолевали болезни. Всех занимал один вопрос: кто наследует царскую корону.
Когда Иоанна известили о прибывших из Сибири гонцов от Ермака, он отдал приказ о подготовке «зимнего похода» в Сибирь, но потом лишь только после беседы с казаками, убедившими царя о непроходимости горных перевалов в зимнее время, экспедиция была отложена на весну.
Вскоре царь Иоанн Четвертый умер. Весной 1584 года он в очередной раз почувствовал себя очень плохо. В это время над Русью явилась комета. Царь вызвал астрологов, спросил, нельзя ли определить по комете день его смерти. Астрологи назвали день 18 марта. Получив такое известие, царь стал готовиться к смерти. Велел составить списки им убиенных и отпевать в церквах, сознавая в душе, что только за одно убийство митрополита Филиппа и трех тысяч монахов ему нет дороги в рай, куда он очень хотел попасть.
(Царь Иоанн Грозный при всей своей жестокости был крайне набожен. Он постоянно молился о спасении душ людей, умерщвленных по его приказу.
Для поминовения погибших в монастырях в 1567-1571 годах по его повелению был составлен «Синодик опальных», который содержал более трех тысяч имен казненных).
Поэтому он повелел заново себя окрестить, чтобы в гроб положить новые документы, с которыми его душа должна была предстать перед апостолом Петром. Утром в день поминания святого Кирилла архиепископа Иерусалимского (18 марта) царь почувствовал себя лучше, встал и ходил по палатам. Затем вызвал к себе астрологов, предсказавших его кончину, и повелел казнить их. Те просили перенести казнь на вечер этого дня. Царь согласился подождать день. Около трех часов пополудни царь пошел в баню, где мылся, тешился песнями до семи часов. Сел играть в шахматы с дворянином Родионом Биркеном и, расставляя шахматные фигуры, вдруг упал навзничь. Над умирающим царем быстро совершили обряд пострижения в схиму и нарекли его Ионой.
Поглощенные своими распрями, советники царя не потрудились составить точное представление о положении дел в Сибири. После долгого совета бояре и дьяки Разрядного приказа решили отправить в Сибирь князя Семена Волховского, служившего вторым воеводой в небольшом городке Курмыш на Волге по особому списку, как «литва дворовая». Вместе с Волховским в поход направлялись Иван Киреев и Иван Глухов.
Отряд Волховского оказался плохо подготовленным к походу. Запасы провианта оказались недостаточны. Стрельцы затратили значительно больше времени на преодоление Рифейских гор, чем казаки Ермака. Обессилев, они бросали суда на склонах перевала вместе с припасами. Отряд, еще не подозревая об этом, двигался навстречу своей гибели. С приходом воинских людей в Сибирь голод усилился. Стрельцы снаряжались в поход на весеннее время, не позаботясь о зимней одежде. Воевода рассчитывал дать отдых ратным людям в Кашлыке. Пришла зима, с которой грянули сильные морозы. Ледяные ветры мешали людям покидать жилые помещения. Глубокие снега сделали невозможным охоту на диких зверей.
Испуганные постоянными набегами казачьих отрядов, изымающих все продовольственные запасы, жители окрестных стойбищ, спасая свои семьи от голодной смерти, ушли в верховья рек, где можно было восполнить запас рыбы. Еле дождавшись ослабления морозов, Ермак поручает Брязге с отрядом из тридцати человек пройти вверх по Тоболу до устья реки Тавды, чтобы получить продовольствие в зачет ясака у жителей татарских селений.
Голодная зима тянулась бесконечно долго. Смерть безжалостно стала косить стрельцов. Священники не успевали исповедовать и причащать умирающих. Не выдержав сурового испытания, на Сретенье Господне (2 февраля) умирает князь Семен Волховский. Стрелецкий отряд перестал существовать.
«Которые люди присланы были с воеводой со князем Семеном Болховским и с головами казанские да свияжские стрельцы да пермичи и вятчяня, а запасу у них не было никакого, и те все присылные люди ...померли в Старой Сибири з голоду».
Чтобы сберечь остатки отряда, Ермак старался избегать любых столкновений с татарами. Разгромленный ранее и теперь числящийся в друзьях у русских, главный визирь Кучума Карача прислал в Кашлык посольство с просьбой оградить его кочевья на Таре от недругов в лице владетеля Казахской орды. Казаки созвали круг и после обсуждения постановили помочь Караче и направить к нему 40 человек во главе с атаманом Иваном Кольцо.
На пиру, устроенном Карачей в честь прибытия союзника, воины Карачи предательски напали на казаков и перебили всех до единого. Весть о победе Карачи облетела все сибирские улусы. Муллы и шаманы были единодушны в том, что час мщения русским наступил. Татары выслеживали казаков и беспощадно убивали их везде, где бы те ни появлялись. Встревоженный отсутствием вестей от Ивана Кольцо, Ермак выслал на разведку атамана Якова Михайлова, но разведка сгинула без вести.
На Власьев день (11 февраля), пройдя значительное расстояние и выдержав не одну схватку с татарскими отрядами, потеряв только двух человек, умерших в пути от тяжелых ран, Брязга доставил в казачий лагерь обоз с рыбой, дичью и кониной. На каждого там уцелевшего приходилось по 4-5 мертвецов. Смерть не пощадила и священников. На глазах возвратившегося в лагерь Брязги скончался отец Евфимий, отказавшийся принимать скудную пищу, в пользу умирающих от голода стрельцов.
Люди еще не пришли в себя от голода, не было сил в ожидании ледохода убрать лежащие на берегу струги. Отряды Карачи окружили казачий лагерь, зорко следя за тем, чтобы остяки не подвезли продовольствие. Страшась казацких пуль, враги терпеливо выжидали, пока у тех не закончится продовольствие.
Наступил март. В годы наших пращуров звался этот месяц на Руси березозолом; первый его день именовался «новичком», потому что с него до начала пятнадцатого века велся счет новому году. (По указу великого князя Василия П. Темного, сына Дмитрия Донского, новолетие было перенесено на сентябрь). Пара воронов перестала чертить в голубом поднебесье свой брачный полет над опустевшим лагерем. Еще будут крепки холода, а в гнезде ворониха начнет согревать 5-6 яиц. С каждым днем в полдень солнце поднималось все выше и выше, начиная одолевать зиму. С деревьев стали обрушиваться снежные шляпы, верхушки берез окрасились в лиловые тона. Первой почувствовала приход весны верба, на ее длинных гибких, с красноватым оттенком, прутьях появились первые «барашки». В конце марта приходит на землю Русскую великий праздник Благовещение (25 марта), в канун которого сжигаются старые, слежавшиеся за зиму соломенные постели, окуривают дымом зимнюю одежду, отгоняя этим всякую нечисть, порожденную темными силами Зимы-Мораны. С незапамятных дней на Руси согласно доброму обычаю выпускали в этот день птиц на волю.
Весна окончательно вступила в свои права. Пришла Мария Египетская (1 апреля), что слыла в народе за «Марью — заиграй овражки» или за «Марью — зажги снега». Теплое весеннее солнышко растопило снега. На проталинках зазеленела трава. Лесные рощи огласились птичьим перезвоном.
Все весенние месяцы просидели казаки в осаде, терпеливо выжидая момент, когда можно нанести решающий удар. Время от времени лазутчики покидали осажденный лагерь и, прячась за деревьями, пробирались поближе к местам, где светились татарские костры. Теперь Ермак знал, где находятся главные силы врага, и время, когда меняется ночная стража. В июне закончились все приготовления. Отобрав самых крепких казаков, среди которых был Богдан Брязга, Ермак поручил Матвею Мещеряку покинуть Кашлык и скрытно спуститься на берег реки. Искусно обойдя татарские заставы и караулы, казаки под покровом ночной темноты обрушились на главную ставку татар. Сеча с каждой минутой становилась ожесточеннее. Перед Брязгой возникали из темноты чужие, наполненные злобой лица татар, он слышал нервный смех и резкие крики опьяненных от крови врагов. В этой схватке, не успев перезарядить пищаль, он свалил саблей двух или трех нападавших на него татар, но сам, получив жестокий удар копьем в левый бок, выпустил из рук оружие, закрыл ими горячую рану. Земля поплыла перед глазами, и слабеющими от потери крови руками Брязга вырвал конец торчащего из раны копья. Он уже не видел ни врагов, ни реки, ни деревьев на ее берегу. Тело стало удивительно легким и непослушным. Покачиваясь, оно оседало вниз к земле. Исчезли звуки, горечь и страх, боль и страдание. И поднималась его душа над горами и лесами, где встречается на пути река огненная. Там ожидал ее святой Михаил-архангел, что перевозил через эту реку души праведных погибших за землю Русскую. Грешники же, не оставившие на земле добрых дел, оглашали берега напрасными стонами-воплями. Много их тонуло в волнах огненных, погружаясь на дно в муки вечные.
Мещеряк остановился над умирающим другом, растерянно махая окровавленной саблей. Казаки бежали на помощь. Бой вспыхнул с новой силой, сметая все, что попадалось на их пути. Карача чудом избежал гибели, преданные слуги успели переправить его за озеро. В этом бою погибли двое сыновей Карачи и почти вся стража.
Заслышав пальбу, Ермак открыл огонь по татарам, остававшимся около стен Кашлыка. Лишившись предводителя, татарские отряды к полудню толпами стали покидать место боя. Защитники города, выйдя на земляной вал, приветствовали радостными криками Матвея Мещеряка и его людей. Славная победа была омрачена гибелью в ночном бою Богдана Брязги. Но не долго пережил гибель своего любимца атаман Ермак.
После отражения неприятеля первой заботой казаков стала починка стругов. Проведя ремонт, законопатив и просмолив борта, казаки спустили струги на воду. Отряд был готов к новому походу. Весть о задержке Кучумом бухарских купцов лишь ускорила начало похода. Появление казачьих стругов в верховьях Иртыша стало полной неожиданностью для татар. Престарелый хан Кучум никак не предполагал, что оставшиеся в живых казаки вновь бросят ему вызов. Чтобы задержать казаков, татары расставили на пути следования Ермака своих людей, которые в один голос уверяли, что видели бухарских купцов в верховьях Вагая. Хитрость вполне удалась. Отряд повернул с Иртыша на Вагай. Там Ермак на иртышском берегу, в устье Вагая, на острове за Перекопью разбил свой последний лагерь. На Иртыше казакам легче было ускользнуть от врага, чем на мелководном Вагае.
Здесь им пришлось идти на веслах против течения. К вечеру люди устали до изнеможения. К полуночи разразилась буря. Шум ливня заглушал любые звуки. Жалея уставших людей, Ермак не выставил ночные караулы. А враг находился уже в нескольких верстах от спавших людей.
«И подсмотреша нечистивые и нападоша на станы их нощию, и ужаснушася от нечестивых и в бегство приложишася, а иным на станах побитым и кровь свою пролиша Яков, Роман, Петра два, Михаил, Иван и Ермак».
В последнем походе с Ермаком было сто человек. После ночного боя осталось в живых девяносто. Нападавшие на лагерь мало что успели разглядеть в темноте, но они определенно знали, что раненый Ермак утонул в Иртыше, а не остался среди убитых на берегу. Жизнь, полная риска и опасностей, приучила казаков к осторожности. Свои «пологи» казаки ставили подле борта струга. У каждого там было свое место. Едва начался ночной переполох, казаки в мгновение ока оказались на своих судах. Татарские воины не смогли ничего поделать, видя, как в темноте исчезают казачьи струги. Командирский струг отчаливал от берега последним. Прикрывая отступление отряда, Ермак отбивался от наседающих от него врагов и, будучи тяжело раненным, свалился в воду. Смерть Ермака означала конец похода.
После небольшого отдыха в Кашлыке атаман Матвей Мещеряк собрал последний круг и задал казакам всего один вопрос: что делать дальше? Круг решил немедленно возвращаться на Русь. Голова Иван Глухое и несколько чудом уцелевших стрельцов присоединились к решению казаков. На Русь вернулось девяносто человек. Вести, привезенные казаками в Москву, были самые неутешительные. Двор отказал ермаковцам в торжественной встрече. Но хорошо было и то, что царь Федор «на них не опечалился».
ОДА БОГДАНУ БРЯЗГЕ.
О Ермаке, его походе в Сибирь написано немало. И фильмы сняты, Тема русской старины интересна, богата на события и личности. Именитые писатели захвачены прошлым и далеким России, историки копья ломают. И всякий раз, читая повествования о историческом пути многострадальной матушке Росси, нахожу интерес, открывая неизведанные страницы. Так вот проглотил «Сказание о дважды убиенном», принадлежащем перу В. Устюжанинова.
С Владимиром Андреевичем знаком не первый год. Пересекались наши пути-дороги на нефтяных промыслах, в геологических партиях: по образованию он горный инженер-геофизик. А четыре года назад узнал Владимира Андреевича с другой стороны: оказывается он публицист, очеркист. С интересом читал в журнале «Югра» его с болью написанные очерки: «В те годы в Нарымском крае», «Мой отец-партизан» и первые главы документальной повести «Хождение за Камень». Почувствовал неподдельный интерес автора к истории всегда загадочной и вечно красивой Сибири. Потом с автографом получил его первую, надеюсь, не последнюю, уже объемную книгу «Сказания о земле Русской»: раздумие-повествование о трагических днях в жизни Родины, о судьбах людей, которые за честь и свободу страны отдавали свои жизни.
И вот в моих руках рукопись «Сказание о дважды убиенном». Замечал, как многие произведения, рассказывающие о походе Ермака за Камень, мало показывают его боевых соратников; выпукло- атаман, Иван Кольцо, Матвей Мещеряк, Никита Пан, Иван Гроза – маленькими фрагментиками, штрихами. Как и Богдан Брязга, пятитдесятник, одна из интереснейших личностей отряда Ермака.
Трудно судить, откуда родом и как попал на южное порубежье Руси Брязга, влившись в вольное казачество. Их общины основывали свои лагеря на больших речных островах на Волге и частенько совершали набеги на торговые караваны. А когда полчища крымских и ногайских татар вторгались на Русь, вольные казаки выступали на стороне русских князей. В одной из таких кровопролитных схваток Брязга попал в плен.
Это был «молодой человек выше среднего роста, широкоплечий. Волнистые волосы густой шапкой покрывали его голову и в беспорядке падали на его широкий лоб с несколькими рассеченными шрамами. Пробивавшиеся темным пухом усы и борода резко оттеняли бледное от потери крови лицо».
На него одели колодки и отвели на пастбище присматривать за отарами овец. С наступлением осени, с дождливой, холодной погодой житье для рабов стало невыносимым. Тело Брязги покрылось волдырями, ноги стерлись в кровь, ранее отменное здоровье покидало казака. Как знать, может, на пастбище и скончался Богдан, если бы не казачья ватага с известным своим удалью и дерзостью атаманом Ермаком не наскочила на воинственных кочевников. Схватка была скоротечной. Ойратские воины бежали. В спешке бросили кочевье, где казаки и обнаружили еле живого Брязгу. С того дня он неразлучен с атаманом, Ермак в сибирском походе доверил Брязге передовой разведывательный отряд. Смелый, бесстрашный, решительный, хитрый и умный – таков он был от природы, и автор полюбил своего героя.
Брязга всегда был на острие похода. «Пройдя от устья Тавды около тридцати верст, передовой разведывательный отряд во главе с Богданом брязгой подвергся нападению татарской конницы под командованием Маметкула. Казаки вышли на берег и храбро защищались. Пять дней продолжалась схватка, Татарская рать потерпела полное поражение…»
«Зимним путем по льду рек и суше конный отряд Брязги добрался до реки Демьянки. Там располагалось стойбище союзника Ермака, князца Бояра, а выше его земли большого князца Нимьюяна, враждебно относившегося к русским. Князек заблаговременно подготовился к встрече русских. В городке, расположенном на высоком берегу, он собрал около 200 воинов из остяков и вогулов. Укрывшись за укреплениями, князек три дня держал оборону. У казаков закончилось продовольствие. Снять осаду или… Брязга вновь повел казаков на приступ. Испуганные выстрелами, вогулы и остяки бежали…»
И погибает Брязга как истинный воин. «Искусно обойдя татарские заставы и караулы, казаки под покровом ночной темноты обрушились на главную ставку татар. Сеча с каждой минутой становилась ожесточеннее. Перед Брязгой возникали из темноты чужие, наполненные злобой лица татар, он слышал нервный смех и резкие крики опьяненных от крови врвгов. В этой схватке, не успев перезаредить пищаль, он свалил саблей двух или трех нападавших не него татар, но сам, получив удар копьем в левый бок, выпустил из рук оружие, закрыв ими горячую рану…Исчезли звуки, горечь и страх, боль и страдания. И поднималась его душа над горами и лесами, где встречается на пути река огненная. Там ожтдает ее святой Михаил – Архангел, что перевозил души праведных, погибших за землю Русскую. Грешники же, не оставившие на земле добрых дел, оглашали берега стонами-воплями…»
Воин и человек, мудрый и честный, добрый и свободолюбивец – таков Богдан Брязга в повествовании, как истинный русич. Они были с Александром Невским и Дмитрием Донским, Александром Суворовым, Михаилом Кутузовым и Георгием Жуковым. Приятно, что автор, не в пример маститым писателям, не допускает в повести вольных толкований, домыслов и предположений, а строит свой рассказ на архивных документах, народных сказаниях, летописных сведениях. А все остальное – мастерство писателя. И язык, и стиль, и манера изложения.
Анатолий Зубарев,
Председатель правления Сургутской
городской организации журналистов.
О КНИГЕ
С большим интересом прочел новую рукопись В.Устюжанинова, являющуюся если не прямым продолжением уже изданной его книги «Сказания о земле Русской», то на мой взгляд, одной из ее сюжетных ответвлений. «Сибирские легенды» написаны живо, увлекательно, хорошим литературным языком, со знанием материала. Они, бесспорно, заинтересуют любознательного читателя, хотя, думаю, в чем-то вызовут и несогласие с авторской трактовкой событий.
В целом рукопись достойна того, чтобы быть изданной отдельной книгой.
Н.И. Коняев,
Ответственный секретарь
Ханты-Мансийской окружной организации
Союза писателей России.