Солнце нещадно пережигало морской воздух, плавило песок и тщетно пыталось вскипятить море. Жарко, невыносимо жарко. Ламина в неуместно-роскашном платье брела по кромке воды. Печально обвисший веер из павлиньих перьев метался в ее руках, не разгоняя духоты и давящего жара. Тонкие атласные туфельки не могли защитить ножки девушки от раскаленных песчинок, а миниатюрная шляпка и тонкая кружевная вуаль совсем не преграждали путь жалящим лучам солнца. Вокруг не было ни души. Жара гигантской медузой колыхалась в небе. Мир казался хлебом, засунутым в огненную печь. Усталость и апатия уже образовали на нем хрусткую корочку. Ламине невыносимо хотелось, наплевав на все приличия, сбросить одежду и окунуться в мягкие волны, тоже теплые, но ласковые и легкие, как материнские руки. К сожалению, это было невозможно... вульгарно... и девушка, вздыхая, понуро плелась дальше по бесконечно-пустынной косе золотого песка домой, в прохладу каменных стен замка. Ламине ужасно хотелось пить, но вокруг не было ни родников, ни людей, которые могли бы дать ей воды. Один раз девушка попробовала попить морской воды, но та была столь соленой, что Ламина не смогла проглотить ни капли. От соли, будто въевшейся в губы и язык, жажда стала еще нестерпимее. Увидев невдалеке пальмовую рощицу, Ламина ускорила шаг, и глаза ее наполнились робкой надеждой. К сожалению, родника там не оказалось. Ламина сорвала лист с пальмы и подержала его в ладонях, чтобы хоть немного остудить. Потом оторвала край листа и немного пожевала его. Лист был горьким. Девушка раздраженно сплюнула едкий сок и поплелась дальше. Спустя пару часов ее терпению и хорошим манерам пришел конец. Грязно ругнувшись, девушка кое-как выпуталась из замысловатого и вычурного графского одеяния, швырнула его себе под ноги и, подняв тучу ленивых радужных брызг, вбежала в море. Ах, какое блаженство - качаться на зеленоватых теплых вонах, не чувствуя жара. Сколько времени прошло - секунды ли, часы ли, Ламина не знала. Но когда девушка вышла на берег, жара с утроенной силой навалилась на ее юное тело. В очередной раз выругавшись (как это, оказывается, приятно - употреблять выражения, подслушанные на конюшне), Ламина безуспешно попыталась одеться. Поняв, что ей это вряд ли удастся, девушка разразилась такой тирадой, какая не снилась ни одному конюху. Успокоившись, Ламина кое-как натянула панталоны и приспособила нижнюю юбку вместо лифа. Обожженная солнцем и изъеденная морской солью кожа нещадно зудела и чесалсь, но Ламина старалась не замечать этого. Интересно, что бы сказала сейчас мама, истинная леди, рафинированно-вежливая и скромная во всех жизненных ситуациях? Ах мама, мама... Хорошо, что ты не видишь сейчас свою Ламину... Рассудив, что в таком виде называться леди она явно не может, Ламина скинула неудобные панталоны. Юбка, натянутая на грудь, не доходила до колен почти на три ладони. Да уж... Даже продажные девки в таком виде не ходят.
- Хэй, неужели это та самая неприступная графская дочь из каменного замка? - донесся до девушки насмешливый голос, - Ламина, дорогуша, чудесно выглядишь!
Ламина беспомощно оглянулась.
- Кто ты? Где ты находишься? Откуда ты меня знаешь?
Из-за спины Ламины послышался смех. Обернувшись, девушка увидела, наконец, кто наблюдал за ней. За старой рассохшейся лодкой (и откуда она здесь взялась?) лежал, приподнявшись на локтях, юный граф, живший на другом конце песчанной косы, известный своим дерзким нравом и длинным языком.
- Ох, Ториль, молю тебя, не говори ником о том, что видел... и слышал, - просительно взглянула на юного графа девушка.
В ответ на это Ториль усмехнулся и протянул руку к тесемкам юбки, обвязанным вокруг шеи Ламины. Та с визгом отпрянула.
-Тише ты, глупышка. Я лишь хочу помочь. Я ведь вовсе не такой мерзкий, как рассказывают слуги. Неужели ты веришь им, а не мне?
Ламина вспыхнула до корней волос.
- Ну не расстраивайся. Хочешь, я помогу тебе? Пойдем в мой замок, там тебя оденут и накормят.
- Я... я устала идти, - девушка виновато опустила взгляд.
- Я понесу тебя на руках. Ну же, не бойся! Обещаю, я не буду к тебе приставать, - со смехом добавил юноша, заметив недоверие в ее глазах.
"Наверное, можно согласиться. Раз уж я все равно не могу называться леди. А отцу в таком виде показаться нельзя". Эта мысль странным образом успокоила Ламину. Девушка покорно кивнула и принялась натягивать панталоны. Стыда и смущения перед Торилем она почему-то не испытывала. Впрочем, он тактично отвернулся, пока она одевалась. Она же, в свою очередь, старалась не думать о том, чего и сколько он успел увидеть, пока она купалась.
- Можешь повернуться. Я одела все, что могла.
Ториль обернулся и не сдержал усмешки.
- Боже, Ламина... - он поднял с песка ее платье, - Скажи, оно тебе очень дорого?
- Нет. Совсем нет.
Тогда юноша одним движением отодрал лиф от платья, выпустил ленту из корсета и подал "останки"платья девушке.
- Надень, как юбку, а лентой обвяжись, как поясом.
Ламина послушно выполнила его указания. Получилось странно, но, по крайней мере, прилично.
- Спасибо. И как я сама до этого не додумалась? Хотя... так тоже жарко.
- Ну не могу же я нести тебя обнаженной, как бы нам этого не хотелось, - фривольно подмигнул Ториль девушке.
- Нахал! - воскликнула Ламина и, что есть сил, залепила ему пощечину.
- Ну да. Заслужил, - смущенно пробормотал юноша, потирая щеку и морщась, - Простите, миледи. Держитесь крепче, - с этими словами Ториль взял ее на руки и понес в свой замок.
Когда они подошли к воротам, во двор выбежала взволнованная старая служанка, быстро заговорила о чем-то по-французски, Ториль что-то ответил, она кивнула и убежала обратно в замок.
Юноша принес Ламину в одну из гостевых комнат, усадил на диван и ушел отдавать приказания. Спустя несколько минут старая служанка принесла девушке чистое платье, таз и кувшин с прохладной водой для умывания. Она помогла ей умыться, смазала чем-то обожженную кожу, помогла одеться и, не проронив ни слова, вышла. Еще через четверть часа к Ламине явилась графская чета, благосклонно поприветствовавшая девушку и сообщившая, что в замок Банлотт, который принадлежал отцу Ламины, отправлен гонец с сообщением о том, что она останется в замке Банльерт до выздоровления (если она, конечно, не возражает), и волноваться о дочери старому графу не стоит. Ламина поблагодарила графа и графиню, и засим они откланялись. Потом пришел Ториль и пригласил девушку поужинать в саду, на что уставшая и проголодавшаяся Ламина с великой радостью согласилась.
Под сенью кипарисов, в беседке, был накрыт стол на двоих. Три лакея прислуживали молодым людям во время трапезы, а Ториль развлекал Ламину непринужденной беседой.
- Знаешь, Ториль а ты и вправду не такой, как о тебе говорят. Ты очень мил. Спасибо, что помог мне. Я даже не представляю, что бы я без тебя делала! - улыбнулась Ламина.
- Прелестная графиня, поведайте мне свой секрет - как же Вас угораздило оказаться одной так далеко от своего замка?
- Я... - девушка замялась, - я проверяла себя на стойкость.
- В таком случае, храбрая крошка Ламина, ты заслужила маленький приз, - подмигнул ей юноша.
- Какой же? - Ламина недоверчиво прищурилась.
- Пойдем, - Ториль встал из-за стола и подал ей руку, - я покажу тебе главное сокровище замка Бантльерт.
Юный граф отвел заинтригованную девушку на другой конец сад, где располагались конюшни.
- Сюда, - прошептал он, - подводя Ламину к стоящему отдельно строению. - Альтамир, это я, Тиль, - окликнул он кого-то, отворив дверь.
- Я тебя узнал, - раздался из темноты печально-меланхоличный голос. - А кто это с тобой?
- Это Ламина. Графиня из замка Банлотт. Я... - Ториль потупился, - рассказывал тебе о ней. Ламина, это Амир, - добавил он, обращаясь к девушке.
Из темноты вышел прекрасный белый конь с золотой гривой и двумя ужасными ранами на бархатистой спине.
- Здравствуй, Ламина. Я очень рад тебя видеть.
- Он пегас, - благоговейно шепнул юноша ей на ухо.
- З... здравствуйте... Альтамир.
- Зови меня просто - Амир, - покровельственно кивнул конь, - а я буду звать тебя Линой, не возражаешь?
- Н... нет...
Пегас приблизился к ней и легко повел головой.
- Погладь его гриву, - подсказал Тиль.
Ламина робко протянула руку и коснулась пальцами шелковой гривы. В печальных кобальтовых глазах Амира засветилось удовольствие.
- Ты ему нравишься.
- Сядем? - предложил пегас и опустился на большую охапку сена. Тиль и Лина уселись подле него.
- Ну что ж, дети, - глубокий печальный голос Амира звучал ясно и добро, но очень устало, - чего вы хотите? Хотите, расскажу вам чудесные сказки? Хотите, покажу вам картинки вашего или Заоблачного мира? Хотите... - пегас выдержал паузу, - я дам вам какой-нибудь талант?
- Раньше он не предлагал мне этого, - сказал ториль изумленной девушке.
- Почему?
- Пегасы не творят чудеса для одного человека. Только парам. Только тем парам, которые еще юны и невинны, может он открыть вю силу волшебства. А мы... должны чувствовать друг друга, желать не за себя - за другого.
Альтамир кивал согласно и печально. Ламине очень хотелось спросить, что случилось с его крыльями, но она сочла свой вопрос нетактичным и спросила лишь:
- А почему именно я?
- Так предназначено судьбой, - ответил пегас.
Лина вздохнула.
- Что ж, Тиль, как ты думаешь, чего хочет Лина? - Амир повернулся к юноше.
- Она... - Ториль заглянул Ламине в глаза,- она хочет обрести мудрость.
- Правильно, - то ли поговорил, то ли пропел Амир, - Но многие знания - многие печали.
И в тот же миг девушка почувствовала невыносимое горе, разрывающее сердце в клочки, вселенское, всеобхемлющее и столь тесно переплетенное с радостью познания, что Ламине хотелось плакать и смеяться одновременно, и казалось что вот-вот она погибнет под лавиной переполняющих ее чувств.
Ламина вытерла слезы, против ее воли заструившиеся по щекам.
- Спасибо, Альтамир, - сказала она и поцеловала пегаса.
- Скажи мне, Лина, а что хочет Тиль? - конь тяжело дышал, а из ран на его спине сочилась золотистая кровь.
- Он хочет... счастья...
- Оно будет... оно будет.
И Ториль почувствовал, как что-то неуловимое переменилось в мире, а может, в нем самом, и сладкая светлая печаль, неразрывная спутница счастья, заняла место в его сердце.
- Замечательный выбор, дети, - Амир был весь золотой от его крови, а печальные глаза его закрывались от усталости. - Тиль, можешь идти. Лина останется со мной сегодня... если она не возражает, конечно.
Ламина отрешенно кивнула, и Ториль вышел. Девушка взяла полотенце, висевшее на двери, и принялась стирать с дрожащего пегаса кровь, шепча что-то успокаивающее.
- Как случилось, что у тебя больше нет крыльев, Амир? - задала она, наконец, вопрос, мучивший ее уже долгое время.
- Это зависть, Лина. Людская зависть и ненависть. Они забрали мои крылья, чтобы я не покидал их и исполнял их желания, малейшие прихоти. Но я смог убежать, а Тиль выходил меня... - пегас устало смежил веки.
- Но разве нет способа вернуть тебе крылья? - испуганно прошептала Ламина.
- Есть... создать новые... думай, Лина, мудрая девочка. Что можно противопоставить ненависти?
- Л... любовь?
- Да, любовь. Любовь юной девушки, чистой, как утренняя заря, яркой и дерзкой, как радуга после дождя...
Пегас замолчал. Девушка гладила края страшных ран, не говоря ни слова.
- Спокойной ночи, маленькая Лина, - вздохнул Амир. Он улегся поудобнее и тотчас заснул. А Ламина долго еще лежала рядом, не смыкая глаз.
В полночь, когда светлячки начинают кружить свой хоровод, а чайки перестают кружить над морем, крича о своих бедах, пегас вдруг проснулся.
Это было страшно. Альтамир метался по домику, бросался на стены, тени и отсветы луны, кричал ужасным голосом - не животного и не человека, бил копытами землю, судорожно вскидывал голову, падал, подламывая передние ноги, вскакивал, вставал на дыбы, катался по земле, грыз солому, отчаянно выгибал спину в бесплодных попытках взлететь, прядал ушами, всем туловищем бился о стены и землю, шипел, хрипел, пускался рысью, аллюром и галопом, врезался в стены и балки, падал... Глаза его бешенно горели, а кровь потоками золота хлестала из ран. Потом он замер и стих. В наступившей тишине слышны были лишь рыдания Ламины, в страхе забившейся в угол, да пение цикад. Альтамир спал сном больного ребенка, тревожным и болезненным.
В предрассветные часы пегас проснулся вновь, усталый и печальный, но спокойный. Ламина недвижно лежала на спине, уставясь в потолок. Лицо ее, будто помертвевшее от слез, было столь печально и прекрасно, что никто, увидев ее, не предположил бы, что перед ним живая девушка, а не безразличная мраморная статуя.
- Лина, маленькая Лина, я не ранил тебя? - обеспокоенно спросил Амир.
- Нет, - апатично ответила Ламина, - но здорово напугал. Что это было? Что произошло?
- Зов, - вздохнул пегас с облегчением и неизменной неизбывной печалью, - зов неба, зов ночи...
Девушка метнулась к коню и обняла его могучую шею, горячие слезы заструились по шелковой гриве пегаса.
- Выйдем, Лина? - предложил пегас, - выйдем встречать рассвет?
- Конечно, - Ламина, пошатнувшись, поднялась на ноги и отворила дверь.
Горизонт отливал лиловым, и кипарисы стояли в предутреннем тумане бледно-серыми, нереальными, фантастичными тенями.
- Красиво, правда, маленькая мудрая девочка?
Вместо ответа Ламина прижалась к пегасу и улыбнулась с той же печалью, какой было пронизано все существо Альтамира.
- Как я хотел бы улететь в зарю... - прошептал он.
- Как я хотела бы лететь вместе с тобой...
Тонкий звон пронзил рассветную дымку. Что-то легкое и почти неосязаемое конулось щеки девушки... перо?
Глубокие, как океан, глаза пегаса лучились радостью. Из светло-карих глаз девушки струились слезы счастья и любви...
И они взмыли в уже начавше розоветь лиловое небо. Печальный Альтамир. Мудрая Лина. Они оба знали - ничто не сравнится с сияющей зарей и утренним бризом. Счастье и небо неразделимы. Никогда.
А когда юный граф Банльерт, проснувшись, открыл окно и обнаружил на подоконнике широкое белое перо и тонкий локон золотых волос, он тоже думал о счастье. Счастье в семье, счастье в творчестве...
Но только осознав, что он навсегда потерял оба своих сокровища, Ториль понял Истинное Счастье, следующее рука об руку с Разочарованием и Одиночеством, но, несмотря на это, Величайшее - Счастье Свободы. Свободы от привязанностей и лжи...
Ведь это счастье одно для всех - и для людей... и для пегасов...