Голый

Роман Самойлов
        Жена Станислава Юрьевича имела привычку начинать скандал именно тогда, когда видела мужа голым. Вот и в этот раз при отходе ко сну она завелась, как только он снял трусы - не любил  Станислав Юрьевич спать в нижнем белье, дискомфорт испытывал. Чем жена и пользовалась.

        - Ты молчишь целый день - что-то не так? - начала издалека, заранее с дрожью в голосе Антонина Викторовна.

        Голый Станислав Юрьевич застыл в нерешительности, комкая трусы в кулаке.
 
        - Всё так, - промямлил он, чуя беду, - ничего такого...

        - Ничего?! - начала закипать Антонина Викторовна, - Та-ак... И что ж ты мне тогда весь вечер нервы мотаешь?

        Станислав Юрьевич хотел, было, скользнуть под одеяло, но сумел только ногу просунуть да срам слегка прикрыть - дальше жена его не пустила.

        - Тонь, ну не надо, а?

        - Что не надо?! - вскинулась наконец Антонина Викторовна, - Ты же знаешь, что мучаешь меня своим молчанием! Тебе нравится меня мучить!

        Притулившись на краешке брачного ложа, Станислав Юрьевич дернул на себя одеяло и вяло огрызнулся:

        - Мученица...

        Разметая постель, взбешенная, гневная, она вскочила на четвереньки - тоже голая:

        - У тебя кто-то есть? И ты ищешь повод! Уйти хочешь? Дверь засовом не заложена! И незачем устраивать спектакли!

        Он приподнялся на локте, свободной рукой крепко дернул одеяло снова на себя.

        Она откинулась на подушку и сделала свой фирменный жим глазами лежа, благодаря которому слезы, как обычно, брызнули фонтаном - на метр, не меньше! По ведру с глаза!

        Станислав Юрьевич встал и пошел одеваться - у жены такое горе, а он без трусов...

        Антонина Викторовна кинулась за ним:

        - Куда! Не пущу!

        - Да я...

        - Не пущу! - Антонина Викторовна бросилась на колени и прижалась к его ляжке щекой.

        - Если ты уйдешь, я прыгну с балкона! На мостовую, в лужи, и пусть все смеются!

        "С балкона - голая? - мелькнуло у Станислава Юрьевича, - этого никак нельзя!"

        - Тоня, встань, пожалуйста! Дай одеться, я не могу так!

        - Как?!

        - Голышом, вот как!

        - Стас, мы женаты уже семнадцать лет...

        - И что? Я не могу с тобой спорить, размахивая хоботом!

        - И не размахивай! И не спорь! С голой женщиной глупо спорить!

        - Вот и я о том...

        - Стас, выслушай меня хоть раз в жизни!

        - Я только и делаю, что выслушиваю тебя, с утра до ночи! Да что до ночи - ты и во сне не перестаешь меня воспитывать, все буробишь и буробишь, уснуть не даешь!

        - Я люблю тебя, Стас! А ты весь в броне, ты как сейф!

        - Люди обнажаются для любви! А не для поучений и скандалов!

        Она вдруг остыла:

        - Ну, прости меня, Стас... Я не этого всего хотела, я просто извелась пока ты со мной не разговаривал!

        Станислав Юрьевич прильнул к жене, обнял ее и что-то тихо шепнул на ухо.

        Слезы высохли. А он все шептал, еще и еще. Она захихикала:

        - Ну, подожди! Дай я хоть пеньюар с чулочками достану!

        - Зачем?

        - Стас, мы семнадцать лет женаты...

        - Ну и что?

        - Я уже далеко не персик, целлюлит на заднице, грудь висит... Ну, не надо!

        Станислав Юрьевич, как бы заскучав, отстранил жену. В глазах опять лед.

        Антонина Викторовна, опомнившись, вновь прильнула к нему:

        - Ну, давай хоть свет погасим, если такая уж нетерпячка!

        Станислав Юрьевич зевнул:

        - Как скандалить, так у нас темперамент! Обнаженные нервы, пожар в душе... А как, пардон, потрахаться... Да что там потрахаться - слово нежное сказать! Ни разу! За все семнадцать лет!

        - Да ты же сам во всем и виноват! Ты же просто не в состоянии разбудить во мне женщину!

        - Да и пусть спит. Ну ее к черту!

        Очередной жим глазами, снова двухведерный всплеск обиды... И Станислав Юрьевич опять голый.

        - Тонь, ну чего ты от меня хочешь!

        - Любви, Стас! Любви!

        И он внял ее мольбе и дал ей этой самой любви - сколько мог и как мог. А потом они лежали рядом - усталые, взмокшие, бесстыдно голые, разнеженные...

       "И вот ведь ерунда какая, - думал, почти уже сомлев, Станислав Юрьевич, - у нее и без одежды все попрятано, все внутри... Только слезы наружу. И целлюлит. А я - во что бы ни рядился, все равно перед ней - голый! Сейф, у которого вечно ключ из замка торчит..."