Первое знакомство с «Салютом» состоялось у меня, когда я закончил 5 или 6 класс. Жил я тогда в Раковке и с началом летних каникул, как и любой Раковский пацан, почувствовал себя абсолютно вольным казаком. Родители работали, и мы целыми днями были предоставлены сами себе. До посинения купались в пруду, играли в войну и в футбол, а вечером и ночью жгли костры в оврагах лазили по садам или просто шлялись по ночным улицам и дразнили собак за заборами. Такая жизнь мне очень нравилась, а вот моим родителям не очень и однажды мать мне сказала: «Отправим тебя в июле в лагерь. Здесь ты лоботрясничаешь, а там ребята культурно отдыхают»
Скажу прямо, место, где я должен был культурно отдыхать целую смену я возненавидел с первых же дней. Всё меня здесь угнетало. Спальный корпус с кроватями тумбочками и полотенцами на спинках коек напоминал мне какую-то больничную палату. А чего стоили подъём и отбой по расписанию, хождение строем, все эти запеканки с киселями. Но кошмарнее всего был дневной сон. Хотя нет, не сон. Была ещё одна процедура для меня просто унизительная – это посещение пляжа и купание в Медведице. Дело в том, что дом, где я вырос в Раковке, стоит рядом с прудом. Не мудрено, что плавать я научился чуть позже того, как научился ходить и к началу моего культурного отдыха мог свободно переплыть Медведицу от берега до берега несколько раз, обожал нырять с обрыва берега у костровой площадки (там тогда было очень глубокое место). А нырнув, мог проплыть под водой метров тридцать. И вот представьте, что такого Ихтиандра приводят на пляж к лягушатнику, огороженному сеткой, да ещё строго предупреждают, что входить в воду и выходить из неё надо по команде.
Единственным лучиком света в лагере был футбол да еще, пожалуй, Мишка, парень с соседней койки, толстощёкий и очень добрый
увалень. Мишка сочувствовал моим страданиям и даже пробовал вместе со мной «тосковать в неволе», но судя по его аппетиту в столовой, и по тому, как он сладко засыпал днём пуская слюни на подушку, тоска его была не настоящей. Мишка из чувства сострадания просто хотел помочь мне и был, пожалуй, моим единственным другом в лагере.
Мой отец в те годы работал на Раковской нефтебазе водителем бензовоза и они с матерью приезжали навещать меня почти каждый вечер. Уплетая в кабине «уральца» домашние пирожки или просто помидоры с хлебом и солью, я пытался убедить родителей, что культурный отдых совершенно не идёт мне на пользу и даже может быть наоборот вреден, и что, если они заберут меня отсюда, я буду выполнять любую работу по дому. В ответ мне говорили, что я болтаю глупости, что делать мне в Раковке совершенно нечего «а тут вон как хорошо!» Через десять дней я не выдержал и не на шутку взбунтовался, заявив, что если мои требования не будут выполнены, я уйду из лагеря самовольно пешком и обязательно ночью. И пусть со мною потом что хотят, то и делают. Мои мольбы и угрозы были наконец, услышаны. Я настаивал на немедленном освобождении. Мать просила потерпеть ещё хоть недельку. Сторговались на трёх днях.
И в эти последние три дня со мной произошло нечто необъяснимое. Я вдруг увидел, что в лагере не так уж и плохо, что в нашем отряде кроме Мишки много хороших ребят с которыми я быстро сдружился, что ходить строем особенно по «пьяному» мосту очень прикольно, и что даже в купании в лягушатнике если вдуматься, есть что-то забавное. Единственное, чего я так и не смог понять и принять – это послеобеденный сон. Ну да Бог с ним!
Мишка провожал меня до самых ворот лагеря и когда мы стали прощаться неожиданно заплакал. Мальчишеские слёзы в этом возрасте редко вызывают сочувствие у сверстников. Над такими обычно смеются и немилосердно дразнят всякими обидными словами. А мне дразнить Мишку совсем не хотелось. У меня у самого вдруг защипало в носу и я, не зная, что сказать, крепко обнял его и во весь дух побежал к машине.
Май 2009.