Гитлер капут!
Расскажу вам новую историю про Митьку. Хотя сразу оговорюсь, читать надо с первого рассказа, ибо они связаны друг с другом. Да и говорят мои герои с деревенским акцентом, так что не взыщите, ребята…Ну да ладно. Случилась эта история на днях, в декабре этого года.
Оксанина дочка, Наташа, уже училась в Минске, в институте. Я даже не знаю как он правильно называется, ибо все они стали то Универами, то Академиями…Училась хорошо, прилежно, что вызывало гордость Оксаны перед односельчанами. Но в недалёкие девяностые, после Чернобыльской катастрофы, страны старой Европы приглашали детей из заражённых мест на лечение и отдых за границу. Вот так, тогда еще маленькая и хрупкая Наталка, попала в Германию, в семью какого то профессора математика. Ездила дважды, что вызывало зависть у местного населения. Но я считаю правильно. Оксане одной было тяжко материально и подлечит доню, тем более за границей Так что местные власти сделали правильно. И вот, по воле судьбы, в Минск из Германии для осваивания нано-технологий в новой белорусской так называемой Силиконовой долине, приехал этот профессор с представителем какого-то германского нано-концерна. Он нашёл Наталку и она, по своей славянской доброй открытой детской душе, пригласила немцев к маме в деревню Мишневичи… Ну, мама есть мама, тем более, что принять дорогих заморских гостей в славянской крестьянской семье считается за честь. Наталка объяснила маме, что они предут в пятницу вечером, и в воскресенье после обеда их заберёт микроавтобус. Она сама не сможет приехать, ибо надо сдавать какие-то зачёты. Что оставалось делать маме? Достала из загашника деньги, отложенные на чёрный день и пошла затариваться в местный магазин-мавзолей.
В пятницу весь день валил снег. Немцев привезли вечером, вся деревня знала, что они приедут, но видеть их в этот день не пришлось. Они сразу вошли в дом и, по славянскому обычаю, с дорожки, сразу за стол. Митька, живший по соседству, слышал, как громко разговаривали на непонятном заморском языки и роготали немцы, стоя у деревенского туалета. Ничего не поделаешь, удобства, как говорится, во дворе. Утром Митька с бабкой вышли их хаты. Снег завалил за ночь все дорожки и искрился, отражая холодные косые солнечные лучи. Шапки снега опустили ветки яблонь до земли, как будто в осень были обвешаны гирляндами яблок. Полюбовавшись красотой, ведь такого красивого дня уже больше не будет, будет другой, может лучше, а может хуже, Митька сбегал справить нужду, схватил широченную лопату и стал расчищать дорожки от снега. Бабка топала чуть позади, заметая веником оставшийся снег и командовала, то ей пошире чисти, то дальше бросай… Ну что поделать, женщина! Митька не слушал её, просто по мужицки размерено бросал снег за изгородь. И тут, из Оксаниного дома вышли немцы…Один был тостый-толстый, в чёрном дорогом пальто и в какой то мудрёной меховой шапке. Второй был тощий, маленький, в какой-то куртёнке, растрёпанные длинные волосы венчала шляпа без полей, но с козырьком. И очки, маленькие, круглые, похожие на пенсне. Он чем то был похож на Энштейна. Оба были в валенках и вязанных добрыми трудолюбивыми Оксаниными руками рукавицах-варешках. Немцы тоже любовались красотой русской зимы, охая и восхищенно болбоча на своём языке.Маленький всё рассматривал маленькие белоснежные снежинки , которые падали на чёрное пальто толстяка.
- Здоровый на нашего Торбу-Сёрбу похож,- сказала бабка,- а маленький- какой-то шибздик…Видать толстый прохфессор.
Митька даже внимания не обратил на бабкины слова. Что он, немцев не видел? Подумаешь, невидаль!
- А чёй-то шибздик обирает на пальто у прохфессора?,- спросила бабка.
-Мабуть блох обирае!,- съязвил Митька.
- Так у Оксаны отродясь блох не было,- отпарировала бабка.
- С сабой привезли, - добил бабку неоспоримыми фактами Митка.
Немцы, тем временем, подошли к заснеженному дереву и стали рассматривать заснеженные деревья. Вдруг шибздик подпрыгнул, схватил ветку и с силой дёрнул за неё…Через секунду оба стояли по шею в снегу и как кони роготали от полученного удовольствия после попадания снега за шиворот, да на голое тело…Это развеселило и Митьку с бабкой. Они заулыбались, что разрядило напряжённую мировую обстановку и немцы двинулись к ним , так сказать, наладить дипломатический контакт.
-Гутен таг! Гутен таг!,- лепетали немцы.
Тах-тах,- ответил им Митька, который по немецки знал только Гитлер капут!
Бабка дипломатически промолчала, но для приличия заулыбалась…Маленький немец показал на Митькину лопату, тыкнул себя в грудь и показал как будто бросает ею снег.
- Дык ради бога, поработай, кали хочешь,-сказал Митька.
Немец с радость начал бросать лопатой пушистый снег. Он кряхтел и улыбался. Видимо такая работа ему нравилась. А немецкая Торба-Сёрба стала что то рассказывать Митьке на немецком языке. Он показывал на себя и говорил Хельмут ист бизнес, показывал на шибздика говорил Ульрих. Потом обратно показывал на себя и бабку, говорил - майне фрау ист Херда, показывая маленькие размеры. Потом картина повторялась, но показывал он на шибздика, говорил гроссман раводил широко руки и говорил –фрау Марта. Если бы Митька хоть немного знал язык, он бы понял, что Толстого зовут Хельмут, что он женат и его жену зовут Херда. А шибздик, на самом деле, большой человек! И жену его зовут Марта…Но Митька только кивал головой, мол мели Емеля, твоя неделя…
- Чё то он болмочет?,- спросила бабка у Митьки.
-Да не нравтися ему тута, говорит, что похер. А маленький, видать до марта тут будет,- пояснил Митька.
-Ну и добра,- сказала бабка,- Этого толстого попробуй до марта прокорми! А маленький работящий, подмога Оксане на зиму будет.
Митька постоял, облокотившись на покосившийся забор, достал из кармана самодельный кисет и стал крутить самокрутку, так называемую козью ножку. Денег на курево у Митьки отродясь не было. Бабка сажала в огороде табак, сушила, а Митька курил. От чего его пальцы всё время были коричневыми. Митько ловко скрутил самокрутку, обильно заслюнявив край бумаги. Немец посмотрел на ЭТО…
-Гавана сигарет?,- съязвил немец.
- Ну чаго сразу говняно? – удивился Митька,- хош-попробуй!
-Я.! Я.!- закивал головой немец.
Митька достал бумажку и протянул немцу. Газет у Митьки тоже отрадясь не было. Обвёрткой служили старые Наталкины учебники, которые добродушная Оксана отдавала Митьке. На этот раз книга называлась Алгебра. Увидев знакомые математические символы на бумажке, немец оживился.
- Их бин МАТЭМАТЫК!, - гордо сказал немец, и увидев вопрос на Митькином лице стал палочкой рисовать на снегу- Х+У=Z
-Ты бы, бабка , шла до дому. Штой то немец грозится бить втык , да матерится начал…И закройся на крюк!, -сказал бабке Митька, а немцу ответил,- Ты только попробуй , недобиток не русский!
Но махорки на бумажку насыпал, не пожалел. Кое как свернув цигарку, немец прикурил…затянулся…и закашлял.
_Карашо! Гавана!- восторженно сказал немец.
- Ну ни хрена вас не не поймёшь! То карасё, то говняно!,- пробурчал Митька.
К этому времени маленький немец расчистил дорожки, подошёл к мужикам и что то стал говорить своему соотечественнику. Тот махнул головой, в знак согласия и спросил у Митьки:
-Шнапс? Водка? Ресторан?,- и увидев впервые вытаращенные глаза понявшего всё в первый раз Митьки добавил,- ми угощайт!
Такой халявы Митька не ожидал. Лопата тут же полетела через забор и компания двинулась к местному сельмагу, как ранее я писал – к мавзолею. По дороге Митька объяснял немцам, что лучше всего пить чернило( вино), по местному жаргону-толочынку. У нас, в Витебской области, есть райцентр Толочин. В этом городишке есть винзавод. С давних советских времён на нём производят вино, чернило, типа солнцедара или плодово-выгодного(ягодного). Старшее поколение должно помнить эти божественные напитки.Так вот, несмотря на перестройку, этот завод до сих пор шпарит чернило, толочинку. Но подойдя к сельмагу, Митьку ждало разочарование. На магазине висел замок и было приклеено скотчем объявление. СЁННЯ МАГАЗИН ЗАКРЫТ,САНИТАРНЫЙ ДЕНЬ,КУПЛЯЙТЕ У КЗМИНИЧНЫ. Кузьминична была продавцом в старом сельмаге, на другом конце большого села. Она была толстая, добрая, и …любила выпить. Но до неё около двух км. Митька погрустнел, но вдруг увидел местного бригадира-Лукича. Он ехал на лошади, запряжённой в сани, видимо на планёрку в контору.
-Лукич!,- взмолился Митька, - помоги! Дай коня немцев свозить к Кузьминичне! Помирають, толочинки просят!
- Я!.Я!,Толочынки, толочынки!- запричитали немцы, услышав знакомое слово.
У Лукича проснулось чувство братской солидарности к дружественному немецкому народу.
-Ну, дык!... Сами такие…Трубы гарать часто,- сбивчиво сказал Лукич и протянул вожжи Митьке.
Немцы попрыгали в солому, заулыбались от экзотического оргазма, Митька влез на облучок… Через три минуты они были уже в магазине. Дорогих гостей Кузминична встретила крепким винным перегаром. После недолгих традиционных речей по случаю приезда гостей в наши края, Кузминична наотрез отказалась брать евро. Сказав, что басурманскую валюту она не берёт, и по доброте душевной и русской традиции всех угощает. И поставила на прилавок четыре бутылки толочынки.
- Кредит?,- переглянулись немцы, явно не понимая, почему в глухой белорусской деревне не берут всемирно известную валюту…
-Кузьминична никогда не трындит,- сказал Митька, скручивая пробку с бутылки,- учись, немчура!
Он раскрутил пузырь с вином и залил его в рот… Немцы обалдели! Они захлопали в ладоши .
-Гут! Зеер гут!, - запричитали они.
-Теперь ты давай, зеер!,- сказал Митька маленькому Ульриху.
Кузьминична свернула пробку с бутылки и протянула её Ульриху. Он медленно снял очки, шапку, взял бутылку, раскрутил её как Митька и…засандалил третью часть без остановки. Глаза его горели счастьем, что смог хоть немного, но повторить местный рекорд. За ним последовал Хельмут. Он оказался лучшим учеником и выпил остальное содержимое бутылки. Кузьминична повторила рекорд Митьки, все закусили конфетой и ….Кузьминична вытащила из-под прилавка ещё две бутылки чернила. Немцы повеселели, толи толочынка подействовала, толи обрадовались халяве- не знаю. Но дело пошло на лад. Все стали разговаривать друг с другом, хотя никто друг друга не понимал. Кузьминична стала обниматься с немцами и называть их Уля и Хеля, ибо ей трудно выговаривать такие сложные имена. После третьего тоста Уля уже мог выпить пол бутылки с горла, чем очень гордился и просил Хелю снять процесс на камеру мобильника, что бы показать Марте. После десятой бутылки толочынки, Кузьминична вспомнила, что корова не доена, пора домой. Она выдала, на дорожку, ещё две бутылки и компания пошла усаживаться в сани. Последней в сани села толстая Кузьминична, развалившись в санях, как боярыня Морозова, придавив своим пышным телом тощего Улю. Когда подъехали к её дому, выбравшийся из под неё Уля, галантно предложил даме руку, был остановлен Митькой!
- Стой! Там собака! Ахтунг! Гав-гав! Собакирен за яйца клац-клац!И муж! Тоже зубен зи дойч!- предупредил нового друга Митька, успевший нахвататься заморских слов.
Собака, увидавшая хозяйку, медленно перебиравшуюся по забору к дому, не залаяла, а грустно заскулила…А компания весело продолжила свой путь. Стоявшие у магазина бабы с интересом смотрели как мимо магазина то туда, то сюда, мчались сани, из которых высовавались руки с бутылками и слышалась пестня, в три голоса: «Ах, маин либе Аугустин, Аугустин, Аугустин!». А ещё как пролетая мимо деревенских баб, Митька, сидя на облучке, с мобилой в руках, признавался в любви какой то Марте, с Линден штрассе..К вечеру компания подъехала к дому Оксаны. Она уже заждалась дорогих гостей, и стояла у открытой калитке.Картина, которую увидела Оксана, вызвала у неё истерический смех. На облучке сидел Митька, в Ульриховой шапке с козырьком, причём козырёк смотрел куда то в сторону. Из соломы торчала голова Ульриха, в Митькиной шапке ушанке, у которой одно ухо было заложено правильно, а второе висело, как ухо у кокер спаниеля. Очки Ульриха сидели на переносице у Хельмута. Причём они ему были узкие, и второй глаз прикрывали наполовину. Красивое чёрное пальто, хотя оно раньше было красивым, было застегнуто не ту пуговицу, причём не на одну…Но компания была счастливая, до безобразия. Оксана слепила снежок и бросила в счастливых немцев. Это вызвало бурю радости и восторга! Немцы падая то ли от обилия выпитого, то ли от счастья начали бросать снежки в ответ. Ну, Митька, конечно был за наших. Но мелочится на маленькие снежки не стал. Он стал катать большой снежок, но Оксана заметила и предложила слепит снежную бабу. Слепили быстро. Оксана принесла морковку, вместо носа, старую помятую консервную банку вставили вместо рта, из угольков сделали глаза, брови и волосы. Ведро на голову дать, Оксана категорически отказалась. Старую метлу всунули в бок, как будто снеговик приветствует своих создателей. Немцы были в восторге, и всё кричали: « Мен! Мен!» Митька побежал домой и припёр старую армейскую фуражку, со сломанным посередине козырьком.
- Ну, вот вам и мент!,- сказал он, водрузив фурагу на голову снеговика.
Немцы забалдели и стали показывать, что раз это МЕНТ, то надо приделать усы. Митька взял два оставшихся уголька и пристроил их под носом снеговика…И тут все замолчали…Тот, на кого стал похож снеговик, узнали все сразу. Только ульрих в гневе поднял свои маленькие замёрзшие кулачки и грозно сказал6 «Гитлер капут!». На том и порешили, все заскочили в повозку, отъехав метров на сто, развернулись и сходу, по Митькиной команде ПЛИ!, слали лупить со всех видов оружия по супостату. Митька зафурболил Ульриховой шапкой.Немцы Гитлера, видимо, недолюбливали больше и били тяжёлой артиллерией - валенками. После третьей атаки фашист пал. Все вышли , с чувством выполненного исторического долга, достали оставшееся чернило и выпили за победу. Не закусывая, по нашенски. В хату и на печь немцев еле затянули.
На завтра Митька с самого утра сидел на крылечке и ждал, когда проснутся немцы. Ему сегодня, первый раз в жизни, дали в магазине бутылку чернила в долг. И он не выжлуктил её сам, он сидел с ней, прижимая её к себе, и ждал, когда проснутся его новые друзья. В два часа дня, с неузнаваемыми в зеркале рожами, встали немцы. Они не сопротивлялись традиционным славянским средствам лечения перепоя. Им было всё равно.Они одинаково, автоматически , пили рассол и толочынку, закусывали квашеной капустой с солёными огурцами. Но славяне знали, что надо делать с такой болезнью. И немцы потиху очухались. Тем более, что их пригласили в настоящую деревенскую баню, топившуюся по чёрному. К Дриньке. Сборы были недолги и компания , потиху, по огородам на прямую, пошла в баню. Там, ко встрече, были готовы на все сто процентов. Банька дышала жаром, в тазиказ были замочены и дубовые, и берёзовые и можжевеловые веники. Дринька в помощь позвал соседа, участкового Ромку. Первый пар мужики приняли с пивным настоем. Немцы балдели от запаха свежеиспеченного хлеба, с примесью запаха Митькиных ног. После того, как смыли первый пот, на полок положили толстого Хельмута. Сначала его обхаживали ласковыми дубовыми вениками, он кряхтел. Затем добавили парку и отходили берёзовыми, он уже орал. Затем, что бы сломить сопротивление, его просто скрутили и за руки-ноги выбросили в снег…Мужики хотели обтереть его снегом, но Хельмут с рёвом разъярённого животного разбросал мужиков и рванул на полок. Вот тут его лупили не жалея пару и можжевеловых веников. Пришёл Хельмут в себя в предбаннике, где Ромка ему делал массаж. Свой восторг немец выразил русским словом, которое я написать не могу. Ему налили стопочку знатного Дринькиного самогона, полирнули непастеризованным пивком и..такой бдагодати немец в жизни не испытывал никогда. Настала очередь Ульриха…Его долго не могли найти , забившегося в угол, С ним было легче. Он просто сдался, делайте мол, что хотите…Но после процедуры, да принятия на грудь он расцвёл. Они сидели довольные, до безобразия. И даже, к удивлению мужиков, немцы полезли в прорубь, после следующего захода в парилку. Распаренные, довольные или жизнью, или тем, что всё наконец закончилось, немцы сели за стол. Вот тут и началось. После третьей бутылки самогона исчез языковой барьер. Все стали понимать друг друга. Ромка приволок старую гармошку и все дружно спели Подмосковные вечера, Катюшу. Женщины научили немцев танцевать белорусскую польку, украинский гопак, русскую барыню… Так в присядку в этой деревне никто в жизни не танцевал. В полночь стали собираться домой, ну а на посошок?Для начала спели традиционную белорусскую песню:
Чарка на пасашок, на марозе кажушок,
А ёй чарговая, чарка аглаблёвая!
И всё по новой. Вспомнили про облаву, рассказывали взахлёб, с переодеванием в пододеяльник в ромашки, хохот не умолкал долго. Немцы кивали головами, хохотали взахлёб вместе со всеми…В половина четвёртого ночи немцы сдались. Хельмут уснул сидя, ему живот не дал упасть в салат, как Ульриху. Дринька пробовал предложить оставить ночевать немцев у него
- Мужик должен ночевать дома, на Родине!,-сказал резонно Ромка.
-На исторической? ,- спросил Дринька.
- Нет! На НОВОЙ!,- отпарировал Ромка.
Все в патриотическом порыве пожали друг другу руки и стали грузить немцев в сани. Положив немцев , стояли молча.
-Надо перевернуть ногами назад,- сказал Митька,- они ещё живые…
-Прально, - согласились все.
Перекатив немцев на 180 градусов, все разъехались по домам.
Назавтра, к 15-00, к Оксаниному дому подъехал микроавтобус. Провожать немцев пришли все. Молча стояли на улице и ждали…Сначала вышла Оксана с двумя тяжелыми авоськами гостинцев. Затем появились бледные немцы. Но на неузнаваемых опухших лицах светилась улыбка…Последней вышла переводчица. Она шла и нервно смеялась, сама себе. Когда немцы стали представлять ей провожающих, она стала хохотать открыто, а на Дриньке, вообще, расхохоталась до истерического хохота. Дринька не понял, посмотрел на себя, проверил замок в штанах, но хохот стал заражать всех. В конце концов все роготали до икоты. Когда этот дурной смех стал потихоньку стихать, переводчица сказала: « Мне Ульрих рассказал про облаву!».Теперь смех был осознанно истерическим. Наконец все стали прощаться друг с другом, все что то говорили, говорили. Переводчица пыталась что то перевести, но потом махнула рукой и пошла в автобус.Наконец немцы сели в микрик, прильнули своими бледными носами ко стеклу и что то говорили, говорили, махая руками. А провожающие стояли молча, только Оксана вытирала слёзы руковичкой-варешкой, а на дринькином кожухе замерзали слёзы Лёди. Митька стоял держа в руках свою шапку, с одним опущенным ухом и разводил руками. Ну как вот так, в жизни, только найдёшь настоящих друзей, и на тебе…А на обочине валялся побеждённый, и никому не нужный Гитлер…
Вот такая история.Да вообще, славянскую душу чужаку трудно понять. Вот взять этот случай. Приехали чужие люди,встретили, как дорогих гостей, а провожали как близких родственников...А мне вот интересно, что скажет Марта своему Ульриху при встрече?. И будет ли ответный визит? Поживём-увидим!....