Поскольку самые яркие мои годы – студенческие – прошли в Одессе, множество историй из моей жизни связано именно с этим удивительным городом. Когда-то я их собрала в голове, систематизировала и начала потихоньку записывать, дав общее название «Одесские истории»...
Я практически не могу выбрасывать ненужные бумажки. Рука не поднимается – а вдруг именно в этой старой газете написано что-то очень важное. Или на обороте этого календарного листка позабытый, но такой нужный телефон… Но иногда это всё-таки приходится делать, и процесс выбрасывания превращается в увлекательное изучение прошлого.
Разбирая бумаги в очередной раз, я наткнулась на обрывок газеты «Труд» за 1991 год с небольшой корреспонденцией на последней странице. Там рассказывалось о трагической смерти известного одесского коллекционера. Старого человека, а было ему уже за девяносто, грабители привязали к стулу в его собственной квартире и стали снимать со стен драгоценные картины и гравюры, забирать книги с полок – собрание всей его жизни. Старик от увиденного умер.
Вроде бы, где я, а где Одесса. Но дело в том, что на даче именно у этого самого коллекционера по имени, ну, скажем, Иван Александрович, я жила, когда училась на втором курсе университета.
Он, известный врач, тогда уже от дел отошёл и занимался исключительно коллекцией. Я, юная провинциальная девочка, именно в его квартире впервые увидела шедевры старых мастеров, первопечатные книги-инкунабулы, старинные гравюры и великолепный коллекционный фарфор. А строгая, прямо-таки торжественная мебель и гобелены меня просто сразили.
На роскошной пятикомнатной даче на седьмой станции Большого Фонтана меня поселили в… прихожей. Но это было только название - прихожая. На самом деле в ней стояло кресло-качалка старинной венской работы, комод с полутора дюжинами книг дореволюционного издания (там впервые я прочитала Гоголя в «подлиннике»), широкая металлическая кровать с шишечками и большая красивая русская печка, которую смогла топить даже я, городское дитя.
Даже сад был здесь коллекционный. Редкостные деревья и кустарники, среди которых встречались и реликтовые, посыпанные необычным – розовым – песком дорожки – всё меня удивляло. Даже гости приезжали к Ивану Александровичу необыкновенные! Он познакомил меня с Марией Капнист – внучкой известного русского баснописца времён Державина, известной киноактрисой (помните колдунью Наину в сказке «Руслан и Людмила»?). Она поразила меня (тогда!), что в возрасте шестидесяти лет свободно прыгала через скамейку, чего не умела я, и была резва, как белка. Она не таясь говорила о многих годах, проведённых в сталинских лагерях, была независима и по-юношески хулиганиста. Я услышала семейные истории известного армянского композитора Спендиарова из уст его дочери…
Это теперь я отношусь к этим рассказам, как к драгоценным искрам, рассыпавшимся в ночи, и страшно жалею, что почти ничего не запомнила. А тогда они мне казались обыденными и не всегда интересными.
Я жила на этой даче два или три месяца – потом мне дали общежитие. Иван Александрович расставался со мной неохотно – и дом как бы охраняла, и двадцать рублей платила ежемесячно. Тогда он мне показался скрягой, теперь я понимаю, что все его средства «съедала» огромная дорогая коллекция, которая стала через много лет причиной его такой ужасной смерти.
Так – чтением уголовной хроники – замкнулся круг моего короткого знакомства с одним из самых удивительных людей Одессы, человека, другом которого был Куприн, на диване которого отдыхал Бунин, которому читал свои произведения Юрий Олеша… такой странный круг жизни…