У Пантюхина была женщина. Они находились в тех отношениях, про которые раньше говорили “встречаются”, а теперь не только говорили, но и писали, и показывали по всем каналам телевидения. Однако, у Пантюхина язык не поворачивался сказать “любовница”. Пару раз он употребил термин “партнерша”, но Анна Сергеевна сурово заметила, что парт-неры бывают только в бизнесе.
- Точно, - думал Пантюхин, - какой уж тут бизнес - одни расходы.
Пантюхин был холостяком, Анна Сергеевна - не замужем. Поэтому, борясь за свой со-циальный статус, Пантюхин повторял:
- Я адепт свободной любви!
Услыхав эту терминологию впервые, Анна Сергеевна внеурочно сбегала к своему вра-чу, а адепта вытолкала за порог и не пускала назад до тех пор, пока в дверной глазок не был предъявлена справка из кожного диспансера. После этого Пантюхин снизил интеллектуаль-ный уровень своего оборонительного девиза, слегка переведя фразу на русский:
- Я сторонник либеральной любви!
Про либеральную партию Анна Сергеевна слыхала, про либеральную любовь - нет, по-этому полагала что жениться Пантюхину не позволяет партийная дисциплина.
- Коммунисты в этом смысле были человечнее,- вздыхала она.
- Вот, пусть коммунисты и женятся! - отзывался Пантюхин, делая все, чтобы случайно не заронить в женскую душу семя надежды.
- Любить и заниматься любовью - не одно и то же,- замечала Анна Сергеевна.- Я и от-даюсь-то тебе умом, а не сердцем.
- Было бы чем, - сострил когда-то Пантюхин, и, заметив, как помрачнела “партнерша”, смягчил аргумент:
- Когда отдаются умом, так не повизгивают!
- Это не я,- смутилась Анна Сергеевна. - Это щенок... Я его на кухне запираю... Не-удобно, как-то, при животном...
С тех пор щенок вырос в огромного ньюфаундленда, и повизгивания, придававшие ми-нутам близости определенную пикантность, превратились в мощное рычание.
- Уняла бы своего Джульбарса! - беспокойно оглядывался Пантюхин.
- Зачем? - кокетничала Анна Сергеевна, раскрепостившаяся в ходе многолетней либе-ральной любви. - Открою дверь - и вам будет о чем поговорить: оба, ведь, кобели!..
- Я, по крайней мере, не кусаюсь! - обижался Пантюхин.
- Мог бы, иногда, и куснуть! - щеголяла знанием передовой сексуальной технологии Анна Сергеевна.
И вот, когда, однажды, разгоряченный Пантюхин сомкнул челюсти где-то в районе ок-руглого плеча, Анна Сергеевна необычайно искренне вскрикнула... Раздался шум, грохот, и вся многоэтажка вздрогнула от пантюхинского воя, к которому эпизодически добавлялся женский фальцет:
- Фу, Джульбарс, фу!..
Потом все покрыло членораздельное мужское:
- Скорую! Скорую!
Заверещали сирены...
В экстренной хирургии Пантюхина штопали под местным наркозом с таким размахом, с каким жена безработного латает носки любимого супруга. Прооперированный Пантюхин рычал и срывал повязки.
- Анна! - орал он. - Я больше не кобель!
- Кобель, кобель, - пыталась приласкать буйную голову Анна Сергеевна. - Тебя же опе-рировали с противоположной стороны... Просто, заморозили с запасом!
- Мне не нужна сосулька в штанах! - бесновался Пантюхин.
- Все пройдет,- настаивала Анна Сергеевна, - все уляжется... В случае чего, я тебя усы-новлю...
- Чтоб он сдох, твой Джульбарс!
- Собака ни в чем не виновата! Просто, дверь открылась, и Джулик подумал, будто на меня напали... А защита хозяйки у него - инстинкт.
- А моим инстинктам, кажется, хана...- всхлипывал Пантюхин.
Потом, пройдя курс лечения против бешенства, Пантюхин затих. И даже дал объявле-ние “ Мужчина средних лет и возможностей желает познакомиться с дамой, обожающей со-бак, кошек, птичек и прочую домашнюю живность”. Ему стали приходить письма, пухлые от чувств, испытываемых корреспондентками к своим питомцам... И Пантюхин в упоительном экстазе рвал их, рвал и рвал на мелкие кусочки.
- Это меня заводит, - говорил он.
А уничтожив последнее послание, Пантюхин купил роскошный намордник и скромный букет фиалок...
Он ехал к Анне Сергеевне. На языке вертелась фраза:
- Анна, я приехал кончать со свободной любовью!
Рисунок челябинского карикатуриста А. Кибальника