Сессия сдана почти на отлично. Лето обалденное – пляж, девочки, тусовки. На все это Вадиму были оставлены приличные деньги. «Молодец, мол, заслужил, отдыхай!». Однако уже через месяц мать настойчиво начала названивать по вечерам с одной только просьбой – приехать к ним на дачу, дабы откормиться и отоспаться. «Ну, на одну неделю. Я тебя умоляю».
«Ма, да я тебе весь отдых испорчу, – грозился сын, – мне там скучно, а я же нытик».
После череды ласковых уговоров в трубке раздался голос отца. «Девочки твои пусть поскучают. И им, и тебе это только на пользу. Мать тут уже вся извелась. Чтобы через два дня был». Пошли короткие гудки. Это уже серьезно. Стариков надо уважить. Вадим мысленно поставил галочку в перечне своих добрых дел и отправился навстречу свежему воздуху и экологически чистым продуктам.
Двое суток ел и спал, а потом его все же потянуло выйти за ограду «родового имения».
Бесцельно бредя по дорожке вдоль соседских дач, Вадим рассматривал окрестности. Его взгляд остановился на качающейся в гамаке девушке. Он мог видеть ее только со спины. Легкое белоснежное платье, длинные вьющиеся волосы, изящно выпрямленная спина. Как только так можно сидеть в гамаке, куда, кажется, весь бы провалился. Собственно говоря, красоты неземной на свете много, а он сюда отдыхать приехал. Но на следующий день, совершая утренний моцион, Вадим заранее замедлил шаг у соседнего дома. Стоя к нему спиной, милое создание вроде как поливало розовый куст. Встав в тени дерева, Вадим наблюдал за тем, как это происходит. Может быть, он и ошибался, ведь расстояние между ними было довольно приличное, но ему казалось, что она медленно, смачивая руки в воде, протирает лепестки роз. Движения ее пальцев напоминали то ли поглаживание, то ли легкий массаж. Зрелище почти эротичное. Наука ботаника была от Вадима очень далека, и все же он был почти уверен, что это нечто новое в выращивании растений. О, Господи, если бы она хотя бы не оправила волосы, можно было бы шагать дальше, но этот жест, которым она отвела локон от лица, ясно дал Вадиму понять, как бы вопреки маминым ожиданиям и кулинарным изысканиям не пришлось усохнуть от любви.
Намучавшись за день, к вечеру он решил действовать. Уверенным шагом подошел к резному забору. Девушка сидела в беседке и мечтательно, едва зажав между губами стебелек ромашки быстро, быстро крутила его то в одну, то в другую сторону. Он облокотился на забор, пытаясь придерживаться равнодушно-вальяжного вида. Но в голосе должна быть уверенность и молниеносность.
«Собственно, что я хочу сказать. Вы привлекательны, я чертовски привлекателен. Меня зовут Вадим.
«Маргарита», – произнесла она ровным голосом, даже не открыв глаза и не повернув голову в его сторону. Ромашку, правда, крутить перестала.
«Красивое имя. Вам идет. А не прогуляться ли нам по берегу моря, как добрым соседям. Возможно, я смогу вам быть интересен, как интересны вы мне вот уже несколько дней, не вижу повода это скрывать».
«Возможно послезавтра, если захотите. Мы уезжаем сейчас в город», – пока Маргарита говорила эту фразу, она успела встать, повернувшись к нему спиной, и медленной грациозной походкой начала удаляться к дому.
«Хо-хо-хо, до чего ж мы оригинальны и неприступны, – хотел сказать Вадим, но во всем, как она себя повела, сквозила какая-то подкупающая естественность.
«Что за фрукт на этой грядке», – подумал он и поплелся домой.
«Мать, а ведь ты же так хотела, что бы я приехал».
«Ну».
«Ты же меня так старательно уговаривала».
«Да, сынок, а в чем дело».
«Мать, ну ты что не могла хоть намекнуть, что у нас такая красавица по соседству живет, что мне можно сказать, будет чем заняться».
Прекратив крутить мясорубку, мама посмотрела на Вадима взглядом каким-то сочувственно останавливающим. По меньшей мере, Вадим готов был услышать "У тебя нет никаких шансов. У Маргариты муж, любовник и трое детей». Но вместо этого она очень тихо произнесла «Сынок, она слепая... с самого рождения».
Следующий день для Вадима тянулся мучительно долго. Он хотел увидеть Маргариту. Он влюблялся не однажды, но на этот раз не было сопутствующих этому чувств. Не хотелось покорить девушку своим атлетическим телосложением, греческим профилем и острословием, что так свойственно юношам его возраста.
Может, это любовь. Да кто из нас знает, что такое любовь. Это ведь просто слово, а вмещает оно совершенно разное и для каждого свое.
Впрочем, он не думал сейчас об этом. Он хотел одного – идти с ней рядом, любоваться ею, и рассказывать ей о том, что этот мир прекрасен так же, как она. Хотя бы несколько дней быть ее глазами. Что будет потом, он не знал. Ему очень нравилось высказывание – «нет ничего более постоянного, чем временное».
Они шли по залитой солнцем лесной дороге. «Ветер слабый, – вдруг сказал он, – и дубовые листья даже не шелохнутся, а вот на осине дрожат. Они все чистые-чистые после вчерашнего дождя и блестят на солнце».
Маргарита безошибочно подошла к дубу и провела рукой по стволу. «Они потому не дрожат, что собрали все свои силы, чтобы остановить ветер».
Он: «Муравейник огромный, а эти маленькие существа такие настойчивые. Два из них тащат веточку. Видно, что она для них слишком большая, а они не бросают ее, хоть и идут еле-еле».
Она: «Они очень устали. Но обязательно донесут до самого верха. Ты же знаешь, они всегда доносят».
Вадим набрал горсть спелой земляники и, нежно взяв руку девушки, высыпал ягоды ей на ладонь. Она грустно улыбнулась, поднося их к губам. «Они ждут, что я их поцелую, а ты, наверное, хочешь, чтобы я их съела. Давай вместе», – и они по очереди стали брать по ягодке с ее ладони, – «а вот вкус мы с тобой чувствуем совершенно одинаково».
«Абсолютно», – сказал юноша и поцеловал ее земляничные губы.
На следующий день они сидели на берегу моря. «Волны с пенящимися гребешками набегают одна на другую», – рассказывал Вадим. «А ты видишь, как каждая морская капелька старается обогнать всех остальных и первой удариться о берег?» – спросила Маргарита. Вадим задумался, но промолчал. «Слышишь, как солнце опускается за горизонт, – вновь спросила она. Он молчал. – «Меня пугает, когда я чего-то не понимаю, неужели ты правда не слышишь?». Он закрыл глаза и увидел нечто непохожее на огненный шар. Оно не было красным, не было оформлено круглым, но он точно знал – это нечто, что он представил себе впервые – именно это и было солнце, и оно удалялось все больше и больше. Удалялось, но обещало вернуться.
За эти три дня проведенные вместе с Маргаритой, все смешалось в голове Вадима. Вопреки его планам и намерениям, это она всегда говорила ему «Посмотри, какое небо. Оно притягивает к себе птиц. Посмотри, какой ветер, его ловишь в ладони, а он не боится, а только хохочет, будто его щекочут. Посмотри, море. Оно облизывает тебя и причмокивает при этом».
Взявшись за руки, они бежали по лесу. «Все, что здесь есть, оно смотрит на нас, а мы давай сделаем вид, что не видим их, – сказала Маргарита и, обняв Вадима, спрятала лицо у него на груди.
Наступил их последний вечер.
Утром отец Маргариты навсегда увозил дочь за границу.
«Не хмурь брови, – говорила она, – тебе это не идет».
«Я не хмурю».
«Ты что хочешь сказать, что я не вижу».
Господи, у него язык бы не повернулся это сказать. Она смеялась. И он знал – она смеется оттого, что не в силах что-либо изменить. Она от него уезжала.
Всю ночь Вадим пролежал в одной позе, ни на секунду не сомкнув глаза. Как ни пытался, он не мог никогда потом вспомнить, о чем же тогда думал.
Когда рассвело, он машинально поднялся с постели и отправился к морю купаться. Он вспоминал каждый ее жест и каждое ее слово.
Пошел дождь.
От охватившего его ужаса, Вадим остановился.
Маргарита ни разу, ничего не сказала о дожде. И он понял, что не видит дождя... Чувствует. Но не видит.