__*посвящается Инне Винник*__
Почта для меня - странное место.
Портал где вдруг возникают вещдоки существования тех, кому ты зачем-то нужен -
"зачем, для чего" - не думать, не отстаивать осадок смысла - суспензию из мыслей и чувств лучше постоянно взбалтывать, трясти как игрушечный прозрачный шар со "снегом" и смотреть как плывут в вязком глицерине белые крупинки...
На почте - шариковые ручки на длинной привязи шпагата, белые бланки тощей стопочкой, электронные весы... а я еще помню те времена, когда эти бланки были шершавы, а ручками были деревянные палочки со стальными перьями...
...и чернильницы там же на столах, в застывших потеках черного перламутра - в углублении поблескивает жидкость - в ней может случиться ворс от шпагата, и если не уследить, на бланке выйдет клякса, а тебе всего девять лет, и заполнять строчки заново - такая несправедливость и мука, и пальцы в чернилах - "неаккуратная девочка какая" - думает, наверное, продавщица газировки, когда я беру стакан - а я аккуратная, просто мусор в чернильнице...
А теперь вот - шариковые ручки, удобно и не марко, чистота - главное обретение прогресса, что ни говори.
В очереди на получение передо мной всего пара человек, за мной - две женщины. Разговаривают. Мне слышно.
- ...почему тебе больно-то? Это точно от него больно, или может быть просто больно?
- Даже не знаю... я всегда думала, что от него, но, возможно, дело во мне самой...но, впрочем, какая разница, если с ним больно и плохо, а не хорошо и радостно, какая разница?!
- Ты права. Никакой.
- Или разница есть. Он не виноват в том что мне с ним больно и плохо - вот в чем разница.
- Никто не виноват. Но почему с ним плохо, можешь рассказать?
- Трудно слова даются, почему-то.
- Он же тебя любит?
- Да.
- А ты?
- Не знаю. То есть я чувствую такую... тотальную нежность к нему. К каждому сантиметру кожи. Вот даже, когда всего лишь за руки беремся при встрече я мгновенно чувствую: что-то раз и замкнулось. Такое ощущение...целостность. Когда с ним. Только с ним.
- А как любовник он что-то может?
- Тсс. Люди же.
- А люди что, не трахаются?
- Давай потом.
- Ну давай потом.
- Слушай, я не знаю кому это сказать...то есть про-го-во-рить...мне некому...ну то есть не потому что некому, а потому что я не знаю что получится из этого. Я боюсь, что как только превращу мысли в слова, то в ужас приду, и мне некуда будет деваться от этого - от своих слов, собственных.
- Не бойся. Пошли отсюда. Попьем кофе-пива, и поговорим.
Я обернулась - будто бы для того, чтобы взглянуть на табло электронных часов, но на самом деле, чтобы посмотреть на этих двоих. Одну из них я знала!
Вернее, я ее немедленно узнала, потому что на днях видела в метро - и видела так, что запомнила.
*...двое сидели в самом углу вагона - взрослые уже, под сорок - и не видели никого кроме друг друга.
женщина и мужчина.
она что-то говорила, а он явно не слушал, а смотрел как двигаются губы, смотрел, смотрел...потом не выдерживал, делал такой "нырок" головой, и быстро-быстро целовал ее лицо - глаза, щеки, подбородок - и снова отстранялся, чтобы смотреть на нее.
она тихонько смеялась, краснела, опускала голову.
он что-то говорил, прикасаясь к ее переносице, и легонько вёл пальцем до кончика носа...
потом я вышла.
поднималась на эскалаторе и думала, что для того, чтобы двое чужих взрослых человека прошли весь путь от обособленности к принятию друг друга требуется всё-таки чудо...
подпустить один другого достаточно близко, чтобы учуять запах, потянуться попробовать на вкус... и чтобы этот самый вкус пришелся опять же по вкусу... и чтобы разность характеров не перевесила "химию" объединения, и чтобы социально ничто не спугнуло, и ...мало ли еще препятствий, господибожемой...
...чтобы потом вот так в метро, никого вокруг не замечая, пить запах и подставляться облучению друг друга ...*
Я дождалась, пока за теми двумя женщинами закроется дверь почты, и тут же вышла следом.
У припаркованной красной машины они остановились, Одна из них открыла водительскую дверь. Я опустила голову. Сейчас они уедут, и я не узнаю чего-то необходимого, и в снах моих прибавится вязкости и тумана, а в груди - томительного нытья.
Мелкая лужица у входа застыла, мороз. Лед взялся трубочками, хрумкими под носом ботинка.
Хлопнула дверца. Я подняла голову посмотреть вслед уезжающей машине, но та стояла на месте, а те две женщины уже входили в Кофе-Хаус. Мне нужен был повод оказаться там же. "Ты хочешь мокко, большую чашку. Немедленно".
...Кожаные диваны здесь неудобны, но высокая спинка скрывает меня. Отделяет от тех двоих. Чувствую себя детективом. Это помогает отбиваться от слабокрылых мыслей вроде "подслушивать нехорошо". Да и пока нечего подслушивать - та, что открывала дверь машины, ушла в туалет, а та, кого я видела в метро листает меню, а мне уже принесли большой мокко со взбитыми сливками, и я сразу же заплатила, чтобы уйти, когда захочется, не ерзая в ожидании счета.
На почте меня осталась ждать не полученная посылка - мне представился ребенок в детском саду, за кем всё не идет мама. Когда-то давно, я замещала воспитателя в группе, и одного мальчика всё не забирали - сторож сказал мне "я присмотрю, иди домой", но я осталась - и мы сидели на качелях с этим шестилетним Олегом - он был серьезен, и я ощутила как он взросл - примерно как мой старший брат. Или муж. Такой независимый, терпеливый маленький мужчина.
Потом за ним пришел отец - просвистел от ворот, махнул рукой, даже не стал подходить ко мне - Олег вопросительно двинул подбородком - я сказала "иди, да" - кажется, я тогда на несколько дней влюбилась в этого мальчика, взрослая дура.
Неполученная посылка подождет. Побудет несбывшейся радостью. Пока. Радость посылки так легко изничтожить.
Однажды, давно, я послала подруге - милой, милой - духи. "Черная магия", роскошь, доставшаяся мне случайно, чудом. Так бывает, что денег нет, и не предвидится, и вдруг откуда-то сваливается такой подарок, что думаешь "лучше бы деньгами", и не можешь его вместить, некуда, нет ему места, вот так и с духами - и я не стала держать их у себя, послала подруге, что мечтала о настоящих французских духах, имея на руках четверых детей и религиозного мужа.
Такого религиозного, что всякий раз переспав с ней, каялся "Прости Господи, согрешил ныне".
Привыкший и не к такому "Господи", безмолвствовал, наверное, как обычно делал в таких делах, как впрочем, и в тот день, когда подруга, получив бандерольку и распечатав, протянула флакон мужу со словами "ну разве не чудо, смотри, я мечтала о настоящих французских духах, и вот в подарок - самые лучшие, "Черная магия"...
"Что-о-о?- задохнулся муж, - ккка-а-а-а-ак называются? Магия? Черная? Это же мерзость! Богопротивная мерзость! Надо разбить флакон, вдребезги, уничтожить, чтобы не осквернить себя и дом!"
...во дворе пахло долго. Пластмассовая часть корпуса сразу не разбилась, расправу довершили молотком.
"Эти люди..." наверное привычно вздохнул Господи.
"Разлитое миро, что ж, хотя бы стильно", - утешала я по телефону безутешную подругу.
И посылка была полученная, и радость - сбывшаяся . Но ...
*
- Так всё-таки, какой он любовник?
Вот оно, продолжение. Я тихо опустила на стол чашку с недопитым мокко, стараясь не звякнуть ложкой.
- Спроси как-то иначе, я не выношу это слово.
- Ладно, спрошу так: он внимательный?
- Да. Он внимательный. Он ...изыскательный. Он слушает мое тело, понимаешь? Он запоминает. Придумывает. Однажды у меня случился такой сильный оргазм - я сказала "это совершенно негритянский оргазм", ну в том смысле как джаз негритянский такой насыщенный...он все мгновенно понял, и всякий раз старался, чтобы было не хуже, чтобы лучше было, и ему это удавалось, знаешь почему? Только не смейся. Потому что у него руки дрожали от любви, едва мы оказывались в номере отеля, и эта дрожь немедленно передавалась мне, и всё - остальное было уже неважно. Я поняла знаешь что? Что истово влюбленный в твое тело мужчина - лучший афродизиак... И, если честно, не знаю насколько он умелый, ну, если судить объективно, потому что у меня был только муж, и вот он. Но, мне кажется, никакая техника секса не сделала бы того, что получалось у него наитием, импровизацией.
- Ясно. А теперь снова спрошу: почему же, при всем том. что ты сейчас рассказала, ты испытываешь постоянную боль в связи с ним. И в связи с ним ли.
- Понимаешь...я пошла на эту связь, исходя из того, что нужна ему, очень сильно нужна, что без меня он пропадет. Я верила в то, что это так и есть: пропадет. И я старалась ему помочь обойтись без меня. Ну... помочь ему развиться, сделаться сильнее, чтобы он превозмог эту свою тягу ко мне. Ну и, в общем, всё вышло не так как я думала. Да и вообще я дура, конечно, я совсем не знаю мужчин, как выяснилось. Но то, что он без меня пропадет - это да.
- А муж, если ты его бросишь - он не пропадет без тебя?
- Не спрашивай. Он не отпустит. Я ему нужна. Я им обоим нужна, и так, что не понять кому нужнее...
- Это очень странный подход, знаешь. Если бы у меня сложилась такая ситуация, я бы исходила из того, кто из них мне для чего нужен. Один для одного, другой - для другого. Один дает то, что не может дать другой.
- Надо же...почему я никогда не думала об этом... хотя. неважно, даже если бы думала, я бы не смогла сочетать, нет. Я не заточена под двоих мужчин, я женщина - одного мужчины, это уже точно понято.
- Тогда выбери того, кто тебе нужней, а не кому ты.
- Выбери...я бы выбрала того, кому я нужней.
- Лишь бы не выбирать, словом, пусть не я, пусть за меня сделают эту чертову работу эти чертовы мужчины, - женщина засмеялась, - ну не плаааачь, ну чего ты...не надо, не плачь.
- Знаешь, почему я плачу, знаешь почему? Потому что я вру. Вру себе, тебе, мужу.
- Ну себе - это мы все горазды, мужу врать - равно беречь, а мне-то зачем?
- Ни за чем, так выясняется просто. Ты говоришь бери того, кто мне нужнее, я возражаю, и понимаю, что вру ведь, вру! Себе и тебе. И мужу.
- То есть на самом деле ты не хочешь исходить из своей нужности?
- Не хочу, да. Больше не хочу. Я устала, Господи, как я устала - так, словно мне дали еще одно тело, и велели жить еще и в нем тоже...
- Ну тогда всё понятно про "мне с ним больно". А ничего в него не вкладывать, ничего не ждать, пробовала?
- Да, я так и жила последние пару месяцев, просто смотрела на него в его "натуральном виде". Никакими своими "энзимами" его не сдабривала - ну для для легкого переваривания. И поняла страшное. Что никогда бы и близко такого не подпустила к себе. Что он - мудаковатый алкоголик, лузер, обвиняющий в своих неудачах весь мир, что он малодушный, недалекий. Как ему удалось взять меня в оборот, заморочить голову на несколько лет...
- Как, как...вероятно, притворялся податливой глиной - "лепи из меня что хочешь милая, лишь бы только своими ручками".
- Так и говорил... "Каким ты хочешь чтобы я стал? Я стану. Я хочу быть только для тебя."
- Очень правильные и приятные слова, молодец мужик, знает как надо. Действует же. А потом, наверное, вдруг делался упрямым, хамил, нарушал обещания, договоренности, исчезал, вдруг возвращался, плакал "не могу без тебя", "люблю больше жизни", "прости, говори что делать, я всё сделаю". И был такой лапочка-лапочка, что и трудно было вспомнить как он умеет иначе.
- Вот зачем ты такая умная, а. Да, эти американские горки постоянно, перегрузки, перезагрузки...потому я и говорю, что больно с ним, всё это самозабвенное вранье о желании перемен в себе...он в него верит и обижается, когда не верю я.
- Никто не хочет перемен в себе, и все хотят перемен вокруг. Теперь скажи мне такую вещь: зачем он тебе? Я так понимаю, что искушение переделать его больше не актуально - ты уже знаешь, что его не изменить. Так зачем он тебе?
- Да ведь ни зачем же! Я мечтаю чтобы он отстал от меня. Мне его уже не жалко, он сам - жалок. Это разное. Но он не отстанет, пока во мне не осталось хоть какая-то жилочки жалости к нему. Он уже почти весь клубок вымотал, почти, вот скоро выдернется последнее и тогда - всё.
- А если не всё?
- Ну я еще придумала для себя такой ход - не придумала даже, а на самом деле в это верю: если я его брошу, серьезно и ответственно, то это будет такая потеря для него, такая потеря,
что скомпенсируется чем-то другим. Например, удачей в денежных делах. Ну, знаешь как, если не везет в любви - везет в карты.
А мне все равно никогда не везло с любовью.
черт...это ведь первая нормальная взаимная любовь, которой я дала сбыться...но раз такая отливка, то смысл ей перечить, я фаталист в таких вещах.... пусть хотя бы будет при деньгах - купит себе потом много всякой любви...
- Тебе, похоже, без подвига и жертвы жизнь не в жизнь, - смех одной разрядил сумбурный пафос речи другой, и мне стало чуть легче, - люблю я тебя, вот что. А что ты хотела ему с почты отправить-то?
- Деньги. Он без работы второй месяц, а видится с ним я не хочу. Веришь, у меня все "тревожные клетки" в теле начинают вопить, как только я подумаю о том, чтобы с ним поговорить или встретиться. И вся это "сигнализация" унимается лишь когда я выдыхаю "да зачем мне это надо! не хочу!"
- Ну а деньги зачем ему отправлять?
- Но ведь он же тратился на меня. А теперь без работы столько, надо ж ему что-то есть. Он и так наголодался в детстве.
- Ну так он больше не ребенок, может на себя заработать, да и вообще, слушай, содержать любовника на деньги мужа - это что-то запредельное, вообще. Не надо. Не отправляй ничего ему, иначе он снова найдет за что потянуть, и всё растянется еще надолго.
Я больше не хотела ничего слушать. И жалела, что пошла за ними, что услышала всё это. Лучше бы я помнила ее по эпизоду в метро, где тот мужчина быстрыми поцелуями любил ее лицо.
На почте не было очереди, но девушка - "оператор почтовых отправлений", так это кажется называется - куда-то вышла и я стояла с заполненным бланком, ждала, и думала, что убийцами радости могут быть даже посылки, нечаянно, просто так выходит, не нарочно, как тогда в апреле, когда мне исполнилось одиннадцать.
В доме было тревожно, мама плакала ночью и утром, папа спал пьяный, исполнив накануне страшный концерт
Младшая сестра убежала в гости к подружке.
Я сидела у окна и смотрела на калитку, на почтовый ящик с отвалившимся "ртом", где не держались газеты и письма, падали в подставленное ведро без ручки - осенью в него набивали опавшие листья сливы и яблони, осенью не хватает тары для урожая листьев - их принимает медленно едущая по переулку мусорная машина, и страшный мусорщик идет следом и ржавой лопатой пропихивает заторы очисток и жужелицы вглубь своего механического монстра...
Но сейчас весна и дырявое ведро без ручки стоит под почтовым ящиком, и я вижу, как из него выпадает белый бланк - извещение!
Кто-то помнит про мой день рождения - первая мысль.
Паспорт мамин взять не забыть на почту - вторая.
До почты бегом несколько кварталов, мимо двух уличных собак - "я вас не боюсь, не боюсь", мимо дома мальчика, что мне нравится до обмирания, мимо дома подружки Наташки, чей дедушка недавно получил большую посылку из Америки - со старой обувью, одеждой и фотографиями сестры, что была угнана в войну в Германию, и только в семидесятых дала о себе знать уже из Америки строкой в завещании велев отдать ее личные вещи брату...старые вещи старой женщины...
Наташка тогда выпросила себе босоножки из посылки - черной матовой замши, с тонкими ремешками и нежным каблучком, от бока каблучка отслоилась подошва, что было мгновенно поправлено втрое скрученной аптечной резинкой - такой же пыльно черной, как старая замша...
Теперь вот и мне пришла посылка, в самый День рождения - ни раньше, ни позже - я не знаю что в ней, и могу мечтать, что там, к примеру, туфельки, или салатовая кофта с пуговичками в виде зайчат, или гольфы - диковинные прозрачные белые гольфы, я надену их завтра со школьной формой, и они не будут спадать как те унылые и толстые, со слабой резинкой, что нужно подтягивать ежеминутно.
А, может, там даже есть игрушка, ведь я еще ребенок, и мне положено играть в игрушки - я помню, когда мы играли в посылки с подружкой - другой, не той, что чинила каблук аптечной резинкой, а совсем другой девочкой из прежнего нашего дома - мы жили тогда в пятиэтажке, я - на третьем, а Ира-Омельченко - на пятом, и она придумала эту игру: совать друг другу в почтовые ящики маленькие посылочки - и, услав меня домой, велела через 15 минут идти и доставать из ящика нашей квартиры номер одиннадцать бандероль - она так и сказала "бандероль", а я тогда не знала этого слова, я знала похожее из мультфильма про Маугли - "бандерлоги" было это слово, серые обезьяны, корм страшного змея...
...бандероль оказалась белым свертком, перевязанным узкой вишневой ленточкой - внутри крошечная целлулоидная бутылочка для кормления куклы, соска на бутылке была красная, из шелковистой тончайшей резины, словно сделанная из лопнувшего воздушного шарика... Папа Иры-Омельченко работал заграницей, игрушка в "посылке" была оттуда...
И что мне было посылать в ответ, что мне было посылать, я спросила маму, и она из чудесной коробочки - тоже нездешней, от импортного лекарства - прозрачной, устланной белейшим поролоном - вынула две ампулы, завернула в вату и убрала, а коробочку протянула мне. Это было сокровище. В ней можно было хранить маленькие бусины и красивые пуговицы, и новые золотистые копеечки, и выпавшие из брошек камушки, и даже дешевые колечки из галантереи поместились бы - как два спичечных коробка была коробочка ... я завернула теплую, без единой царапины "шкатулку" в кальку и обвязала лиловым шнурочком из ниток мулине. И опустила в ящик квартиры семнадцать...
Вот, наконец, почта, и там - на полках ждет меня посылка, подарок на День рождения, пришедший день-в-день, какая удача.
Мне выдали мягкий сверток в коричневой бумаге. Две сургучные блямбы слегка обкрошились, лохматая колючая веревочка цвета собачьих какашек охватывала пакет вялым крест-накрестом. От бабушки. Что там, интересно - волнительно и томительно: что там. Домой, быстрее, у меня в руках - подарок. Мне. На День рождения. Бабушка так угадала с датой. На крыльце почты я подвернула ногу, упала, вскочила и понеслась домой, щиколотка чуть ныла, но всё было неважно, неважно...
...а в бандероли оказались ношенные детские колготки - красные, желтые и белые. Очень чистые, аккуратно зашитые. Детские колготки - да еще цветные - были в дефиците, и видно, бабушке кто-то отдал "для внуков", и она тут же переслала их нам. Эти колготки по размеру годились только моей младшей сестре. То, что посылка пришла на мой День рождения, было просто случайностью.
...я перестала плакать только к вечеру. Нос распух и не дышал. Сестра носилась по дому в майке и красных колготках, намотав желтые на шею, как кашне.
Мама была на работе, а папа - там где бывают папы.
Зато, все мои следующие Дни рождения были лучше этого.
***
...Дома я вскрыла белый пакет, полученный на почте сегодня. В посылке от подруги были колготки. Несколько пар, дизайнерские, разной плотности. Все черные, упоительно облегавшие ногу. В точности моего размера.
"Завершенный гештальт?" - подумала. Не извиняйся, Господи.