Глава 2. О работе

Олег Грачёв
Превратности моей судьбы и перегиб времен заставили работать не только геологом: грузчик, гардеробщик, уборщик, лесоруб, продавец в коммерческом ларьке и не только, коробейник (возил разные товары из одного места в другое), экспедитор, компьютерщик, картограф. Государственный служащий, наконец (это особенно противно для полевого геолога).

Но ничего не поделаешь, в любой работе бывают забавные эпизоды, о которых хочется поведать миру. Нужно ли это миру, задумываться не буду, просится все это на бумагу, пусть бумага терпит.

Поле

Один очень почтенный геолог, работавший в Красноярской геолого-съёмочной экспедиции, когда я уже жил в Питере и работал чиновником, на мои жалобы о невозможности в данный момент заниматься профессией и ездить в поле, сказал так: «Всё, Олег, ты заражен вирусом полевых работ, и это тебя будет сопровождать всю жизнь. Я в свои 65, при первых лучах тёплого весеннего солнца, начинаю жмуриться и потягиваться, как мартовский кот, предвкушающий ****ки, крылья начинают расти. Где-нибудь в середине июня меня замучивает вопрос: «Что я до сих пор делаю в этом сраном городе?» Не могу привыкнуть, что я уже не полевой геолог».

Если не учитывать зачётные «детскую практику» в Саблино  после первого курса и «юношескую» в Крыму*  после второго, то профессиональное поле у меня началось в августе 1984 после крымской практики, когда я поехал в Среднюю Азию коллектором с полевым отрядом кафедры исторической геологии на Алайский хребет Тянь-Шаня.

*Крым – полуостров, за каким-то хреном подаренный Н.С. Хрущевым Украине.

Анализируя ту ситуацию, понимаю, что судьба была благосклонна ко мне, когда перед Средней Азией предоставила возможность побывать в Крыму. Я научился не кидаться как пещерный человек на плодовую и ягодную растительность. Это трудно понять при нынешнем отсутствии дефицита человеку, не родившемуся в советское время в голодной и дикой Новгородской области. Я геологом стал из-за жажды путешествовать (Жюля Верна читали?) и любви к ягодам и фруктам. В Крыму у меня вызывали изумление свободно стоявшие на улице вишнёвые деревья со зрелыми ягодами, которые никого не интересовали.

Начиная с первых чисел июня, мы с моим другом Бахусом каждый день, проходя в маршруте мимо совхозных плантаций грушевых деревьев, пробовали растительную биомассу зарождающихся груш на предмет: а не созрели ли? Меня до сих пор удивляет наше упорство. Осознавая тщетность надежд, мы продолжали это жрать.

Свой абсолютно деревянный вкус они утратили только во второй половине июля, когда нами уже был отработан зачётный участок, где располагались эти плантации. Приходилось специально под покровом тьмы наведываться в знакомые, но уже охраняемые совхозными деятелями территории. Сейчас я представляю противоречивые чувства местных жителей, которые они испытывали перед приездом сотни ленинградских студентов-геологов. С одной стороны, обеспечен стопроцентный сбыт запасов всевозможного плодово-выгодного вина собственного производства по цене 3 рубля за три литра. С другой стороны, страдали не только совхозные плодово-ягодные посевы, но и священные частные владения: эта "саранча" сжирала всё на своём пути. Не помогало даже то, что растительность с конечным продуктом обильно обливалась медным купоросом. Подумаешь!!! Не отмывшаяся и не оттертая медь также в организме пригождалась.

По-первости наивные бабули и дедули наведывались в наш лагерь со стаканами вишни и черешни в надежде что-нибудь продать, самые стойкие продержались три дня. Менее наивные в первый же день появились с самодельными абрисами, где указывались места закупки того, что разливалось, с неизменными комментариями: «В любое время суток!!!». Наиболее посещаемым был дед Порфир, проведший самую масштабную рекламную компанию.
Чувство постоянного голода сопровождало все юношеские организмы вне зависимости от пола и материального состояния. На территории лагеря росла шикарная алыча, листвы не было видно из-за обилия зеленых плодов (в первый день нашего приезда). Моя мама подобное чудо природы называла забавным словом «огиревши». Всю жизнь думаю над происхождением этого понятия, пришел к выводу, что это от слова «гиря».

Изо дня в день на указанном объекте все больше и больше появлялось листвы, я тоже принимал участие в каждодневном дегустировании упрямого дерева, не желавшего быстро созревать. Мне все-таки удалось в середине июля в верхней кроне обнаружить один вполне созревший плод. Все остальные были поглощены зелеными. Наши старания не прошли даром.
Населенный пункт, которому приходится принимать летнюю практику геологического факультета ЛГУ, по правде называется Трудолюбовка. В нашей среде название трансформировалось в Толстолобовку, Тупобрюховку и Талашмановку (в честь замдекана факультета Ю.А. Талашманова). Единственный продуктовый магазин поселения был самым посещаемым предметом окрестностей после деда Порфира. Благословенный 1984 год, ещё не подозревавший о надвигающемся псевдо-трезвом 1985, когда объявят, что советскому народу пить не нужно (это - правда, но поддерживать не хочется). В магазине свободно продавалось то, что местное население не употребляло из-за наличия своего. За два месяца практики нашим курсом было выпито все спиртное, завозимое в заведение, и уничтожены все шикарные болгарские консервы под названием «Перец» (имени «Улитки на склоне»*), по словам продавщицы, томившиеся на складе три года.

(*Культовая повесть А. и Б. Стругацких)

Было забавно видеть по утрам после выходных одну и ту же картину: на разводе в 9-00 толпа студентов стояла напротив группы преподавателей. В первых рядах, и там и там, располагались женщины, те, что наоборот, потупив взор, и упорно дыша в сторону, во втором ряду мечтали о том, где бы прилечь. Некоторые надевали очки и пытались спать стоя.
На тот момент я числился легендой курса, так как абсолютно ничего спиртного не пил, вплоть до пива. Первый курс это сильно всех удивляло, во втором на меня махнули рукой, на третьем начали мной гордиться. Это позволило наблюдать за своими друзьями- однокурсниками в их расслабленном состоянии.

Все началось ещё в поезде Ленинград – Севастополь, где 2,5 вагона нашей братии около двух суток весело проводили время. Я подсел на станции Бологое, за 4 часа пути основное количество мужского населения потребило основное количество взятых напитков.
На следующий путевой день ребята из моей группы решили пополнить стратегические запасы и разработали план операции по снабжению. Ближайшей крупной остановкой на 15 минут был город Брянск. Жребий выпал на Соловья  и Ганса , которые, не дожидаясь остановки поезда, рванули за водкой. Вид у них был колоритный: домашние тапки, спортивные штаны советского производства с отвисшими коленками, рубашки с остатками пуговиц и больше ячеистая сетка-авоська. Брянск им понравился, и они решили там остаться. Так мы решили после отхода поезда. Нужно докладывать старшему преподавателю. Он нашелся в вагоне-ресторане:
- Девушка, будьте любезны, две бутылочки пива.
- Олег Николаевич, у нас двое от поезда в Брянске отстали.
- Двое от поезда отстали? Девушка, ещё две бутылочки пива.
Догнали они нас уже в Трудолюбовке всего часа через два после нашего приезда. К уже описанному колориту добавились три бутылки водки, завёрнутые в носовой платок, но упорно торчащие горлышками из авоськи.

Лагерь состоял из «бамовских» палаток, где были установлены 10 классических железных сеточных кроватей. В нашей палатке разместились: ребята группы гидрогеология (мы, то бишь), кристаллограф Бахус, два геофизика и один минералог (это не ругательства, а специализация по кафедрам).

На Крымской практике, по объективным причинам, я немного отдалился от своей общежитской компании, которая к тому времени окончательно разбилась на влюбленные пары. Они плодотворно проводили свободное время, путешествуя по историческим местам.
Всё рабочее время и выходные я проводил с мужским коллективом нашей группы, который всем путешествиям предпочитал застольные беседы, заумные споры и неизменную дегустацию чего-нибудь градусного. Интересно было участвовать в начальных стадиях разговоров и наблюдать конечный результат этого действа.

Выходным днем на практике являлась среда, вторник – короткий день. Вечером короткого дня основная часть сознательных студентов разъезжалась по разным углам благословенного Крыма, наша компания предпочитала погудеть.

По окончанию первой трудовой недели большинство практикантов сразу после обеда рвануло в Севастополь, который через неделю грозили сделать закрытым городом*. А мои орлы решили задегустировать на природе брянскую водку, твёрдо уверив меня в том, что в Севастополь мы поедем утром следующего дня.

(*В Советском Союзе 1/3 территории имела статус пограничной зоны, куда, наряду с иностранцами, не пускали и своих граждан, на этих территориях не проживающих).

Лагерь опустел не полностью, предпочли выпивку путешествиям еще несколько несознательных элементов обоих полов. Кроме того, нашу базу посетили гости из Московского университета.
Из-за стола меня выгнали быстро: нечего изводить дефицитную закуску без поглощения божественного нектара. Посетив все компании, послушав, с каждым разом все более нестройное, пение под гитару, я пошёл спать. Дивные, тёмные южные ночи. И звёзды….
Заснуть не удалось. Законодательство СССР о поддержании тишины в ночное время на наш лагерь не распространялось. Пение, вопли, визг девчонок и тут же их смех.
В 2 часа ночи в палатку, пошатываясь, вошло тело. Миновав по общему проходу мою кровать, узкий проход, разделяющий мое ложе и соседнюю кровать, тело замерло у спинки кровати, пять секунд подумав, оно, путём ныряния, преодолело внезапно возникший барьер. Бедная сетка застонала под совсем расслабленным организмом, по удовлетворенному кряхтению, я идентифицировал качающуюся в кровати биомассу: это был Вовка Бахус. После такой встряски Вовкин организм через минуту не мог не поделиться всеми накопившимися за вечер эмоциями.
Через некоторое время в нашу обитель наведались еще три организма. Два уверенно проследовали к кроватям Игорюни и Ганса и тут же залегли. Третий организм меня озадачил: проследовал за Игорюней и уселся на его кровати. По романтичному разговору во тьме стало понятно, что Игорюня пришёл с барышней из не наших. Они мило, с заплетениями языков, беседовали о песнях Ю. Визбора, книгах, путешествиях. Потом Игорюня попросил: «Света, поцелуй меня!». Далее последовал совершенно потрясающий ответ: «Если я тебя поцелую – тебя вырвет!». В темноте приходилось только гадать о причинах такой заботы, я тогда подумал: «Неужели страшная такая и сама это осознает?». Минут через пять они удалились. Тело, располагавшееся на Гансовской кровати, оказалось Соловьем, это стало понятно, когда Леша решил не растрачивать свои эмоции в палатке, а успел выскочить за её пределы. Что они такое пили?

Точное время всеобщего успокоения я не установил, забылся нервным сном: боялся проспать последний автобус на Бахчисарай. Он уходил в 10 часов 40 минут. С большим трудом в 10-30 мне удалось возвести в вертикальное положение Вовку Бахуса и цвет кафедры гидрогеологии нашего курса, и нестройными рядами подогнать их к остановке. До Севастополя мы добрались благополучно. Город очень понравился, больше всего веселило то обстоятельство, что, будучи первый раз в жизни в Севастополе, я раскланивался и здоровался на каждом углу. Непрерывно попадались: то знакомая рожа однокурсника, то приветливое личико (за редким исключением (я про личико)) однокурсницы. Севастополь был наводнён нашими, все воспользовались последними днями открытого города.

За два месяца практики можно было излазать весь Крым, но… только Севастополь, Бахчисарай, Евпатория, Ялта и Симферополь. Ни в Феодосии, ни в Судаке, ни в Херсонесе и ещё в массе интересных мест мы с Володькой не побывали. Расточительность молодости.
На нашем факультете старшекурсники (начиная с 3-го курса) с важным видом вещали младшим: «После Крымской практики можно уходить с геологического факультета». Это  не так. Производственные практики после третьего и четвёртого курсов хороши по-своему: возможность съездить в места, где потом побывать никогда не удастся. В каких только уголках не побывали студенты факультета! Перечислять бессмысленно. Один Кунашир чего стоит.

В августе 1984 я поехал работать в Среднюю Азию. Горы, настоящие азиатские базары, просто другая культура и масса впечатлений обрушились на мой неподготовленный организм. Горная система среднего Крыма – легкая прогулка по сравнению с Алайским хребтом Тянь-Шаня. Я работал коллектором, а это - маршрутный рабочий, сборщик всевозможных образцов и проб, короче, геологический чернорабочий. Было тяжело, видимо, поэтому забавные моменты того периода в памяти отложились не все. За месяц наш отряд сменил четыре лагеря, больше всего запомнился последний. Он был разбит на открытом высоком берегу высохшего горного ручья, состоял из четырех палаток: мужской, женской, смешанной и лабаза (склад продуктов). В отряде было две девушки, что создавало всем некоторые трудности по избавлению организма от ненужных составляющих. Ни деревьев, ни кустов не наблюдалось, разделить местность - женщины налево, мужчины направо - возможности не было. Это вынудило определить отхожим местом каменистое русло ручья, расположенное ниже лагеря метров на десять по вертикали. Если по нашему стойбищу кто-либо якобы просто прогуливался, было совершенно ясно, что проводятся исследования на наличие, либо отсутствие представителей противоположного пола. После положительных результатов можно было смело двигать к высохшему руслу, после отрицательных - лучше не рисковать.
В один из камеральных дней, убедившись, что смутить и испугать никого не удастся, я спустился вниз, чтобы глубоко задуматься над своим настоящим и будущим. Уже практически подготовившись к торжественному процессу избавления организма от ненужных кишечнику  вещей, я с ужасом увидел спускающуюся по склону барышню. Система аварийного торможения сработала успешно, не шевелясь и почти не дыша, я старался слиться с окружающим ландшафтом, сидя за небольшим кустиком типа репейник. Коллега присела напротив, метрах в семи. Мысли летели со скоростью звука. Как воспитанный мужчина, я должен был встать и уйти, чтобы уступить место женщине. Но застегивать штаны и делать вид, что ее не видно, было бы цинично. Спокойно продолжать свое дело так же бестактно из-за возможного звукового сопровождения известных процессов, да и у кого бы получилось в такой ситуации? У нее тоже явно не получалось. Меня начал душить смех, ибо, спускаясь из лагеря, с определенного места тропы засевшего человека быстрее увидишь, чем снизу. Представив себе ее изумление, когда она, уже заняв боевую стойку, обнаружила краем глаза меня, я просто трясся от беззвучного хохота. Удалось сдержаться. После трех минут бесплодных раздумий моя соседка покинула поле боя.

Из этого лагеря я ушел в свой первый многодневный маршрут. Геолог гордо восседал на лихом мерине, а мне доверили сопровождать под уздцы гужевую лошадь. В условиях тридцатипятиградусной жары и дорожной ситуации - спуск-подъём, к середине дня мозги начали плавиться, вода в редкие моменты форсирования рек помогала ненадолго. На середине подъёма к перевалу мы проходили мимо стоянки киргизов. Моя, видимо, крайне печальная фигура, разжалобила пожилую женщину, которая, сбегав в юрту, преподнесла мне что-то белое и жидкое в косушке (большая пиала). Пить хотелось настолько, что я, в полубессознательном состоянии отдувая кусочки  плавающего навоза*, залпом выдул половину посудины, вторую половину предложили спутнику, узнав, что это чал*, он решительно отказался.

(*Конечно, там плавало что-то другое, но вид этих кусочков вызывал именно такие ассоциации).
(*Чал – кисломолочный продукт из конского молока).

После такой доброты все три дня многодневки я аккуратно без перерыва каждые 30 минут метил пикеты вприсядку. Меня несло, несло всем. После отказа от пищи и даже воды, меня несло воздухом, которым я дышал. Ко времени возвращения в лагерь периодичность пикетирования увеличилась до 3 часов. Кульминация наступила после того, как руководство привезло к ужину два совершенно роскошных арбуза, и я не выдержал соблазна. Наевшийся от пуза арбузом постоянно дрищущий студент по звуковым характеристикам сравним с орудием массового поражения. А я еще спать лег. Проснулся от «распирающей радости» и ощущения, что сейчас взорвусь. Смесь остатков чала и сочной мякоти арбуза оказалась гремучей. Еле двигаясь и не делая резких движений, я определил безопасное расстояние от лагеря, где и засел в засаде. По мощности звуков и раскатов, издаваемых моим организмом, я понял, что надо было идти дальше от лагеря, возникла реальная угроза разбудить не только коллег, но и все местное население, проживавшее в кишлаке в 700-х метрах от нас.

Весь обратный путь из Средней Азии в отчий дом был сплошным кошмаром. Взлет, полет и посадку самолета Ош – Москва, время движения поезда Москва – Боровичи, я провел в известном заведении. Непередаваемые впечатления, особенно сидя в самолете не в пассажирском кресле.

Взглянув на свое младшее сокровище, мама сказала: «Сынок, может тебе сменить профессию? Тяжело ведь, исхудал весь!»

Тема туалетов, особенно в нашей стране, крайне плодотворна. Она не может обогатить всемирную литературу и вызывать положительные эмоции с эстетической точки зрения, но некоторыми зарисовками стоит поделиться. Если не стоит, то можно это не читать, соглашусь – не аппетитно.

Сотрудники Всесоюзного института разведочной геофизики, во избежание конфузов в полевых условиях, наладили систему флажкового оповещения. Перед огороженной брезентом ямой устанавливался красный флажок: если поднят – не суйся, опущен - свободно. Этот нехитрый крючок тоже не всегда срабатывал: научные деятели, впавшие в задумчивость, нередко забывали, как поднимать, так и опускать условное обозначение. К женскому роду это не относилось, но именно он чаще всего страдал, когда, смело двигая на опущенный флажок, обнаруживал за брезентом сидящего орла. Иногда, после часового наблюдения за поднятым сигналом, особо нуждающемуся сотруднику приходилось осуществлять ревизию личного состава.

Шедевром архитектурной мысли в области туалетостроения являлось сооружение на уже упомянутой речке Богунай. Этот вполне стандартный сортир «на одно очко» был оборудован дверью, у которой отсутствовала нижняя половина. Всё остальное, в том числе внутренний засов, присутствовало. Если вдуматься, то указанное инженерное решение имеет массу неоспоримых преимуществ:
1. Уже на подходах к сооружению понятно, что туалет не свободен, через технологическое отверстие видны как минимум ноги;
2. По характеру представленных на обозрение частей тела нетрудно прогнозировать временной интервал использования объекта до его освобождения.
3. Засевший внутри индивидуум не может обозревать окрестности и испытывать дискомфорт при встрече взглядом с претендентом на трон;
4. Улучшены вентиляционные характеристики, как сооружения, так и кормовой части организма.
Боюсь, что данное изобретение давно запатентовано в Австралии. Прилетевшие на базу потенциальные инвесторы радостно запечатлели шедевр со всех сторон на видеокамеру, воспользоваться им не рискнули, гадить предпочли в тайге.

Холодные ночи и просто лень вылезать из теплого спальника на свежий воздух для лицезрения звезд, подвигало некоторые умы на производство хитроумных и не очень изобретений. Володька Бахус рассказывал, что у них в отряде один студент соорудил с помощью гибкого шланга ночной мочепровод, проложенный из спальника за пределы палатки. Проработал он не долго, кто-то из завистников просто перекрыл шланг снаружи, и у бедного студента в спальнике произошла гуманитарная катастрофа. Дальше пользоваться изобретением он не рискнул.

На Кунашире я жил в каркасном двухэтажном домике, обитом толем, на второй этаж (мансарду) уже в сентябре поселили студентку Натали. Слышимость там была блестящая, и однажды ночью меня разбудил металлический звон. Спросонья, после некоторых раздумий, мне удалось идентифицировать этот звук: наверху под сильным напором струя какой-то жидкости подавалась в большую оцинкованную ёмкость. Утром мой сосед по жилищу озадаченно спросил: «Как ты думаешь, что это было?». После моих предположений, он был ещё больше озадачен: «Она что, дура? Это же питьевое ведро!». Когда на следующую ночь ситуация повторилась, сосед не выдержал и громко спросил: «Кто там ссыт як корова в питьевое ведро?». «…А в ответ тишина!». Больше звук не повторялся.

В поселке Ванавара Эвенкийского округа Красноярского края, который отнесен к районам Крайнего Севера, гений архитектора  решил продолжить традиции российской деревни, не обеспечив многоквартирные дома и общежития встроенными туалетами. Они стояли отдельно, были канализованы и даже обогревались, но ходить в них каждый раз, особенно ночью из теплой постели и в 50-ти градусные морозы решались не все. В общежитии девчата из соседней комнаты регулярно и аккуратно по утрам выносили двухлитровый кофейник. Обратил моё внимание на этот факт сосед по комнате, сказав, что посудина у них взамен ночного горшка. На мой вопрос «С чего ты взял?», пояснил, что один раз попросил кофейник взаймы сварить кофе, на что соседки рассмеялись, покраснели и жеманно сообщили, что он им самим нужен. Я ему в ответ посоветовал их отблагодарить чем-нибудь: могли не краснеть, а с ухмылками дать попользоваться этим кофейником.

Еще тяжелее приходилось на буровых, там обогрева и канализации не было в помине. В трескучие морозы (-55оС и ниже) к большому процессу готовились заранее, терпели до последней стадии, непосредственно на точке ноги устанавливались гораздо тщательнее, чем это делает штангист перед подъёмом снаряда, обязательно оценивалась высота органогенно-антропогенного столба, ледяным укором торчащего снизу, и затем за три секунды делались четыре движения. Иначе можно было отморозить всё самое ценное в хозяйстве.
Весьма плодотворной может быть идея по организации туров любителям экстремального туризма из цивилизованной Европы «По туалетам России». Впечатления будут незабываемы! Я много езжу по стране и иногда испытываю шок: в мужском туалете на автобусной станции города Шимска каждый кусочек пола от самого входа был «заминирован» экскрементами. Создалось впечатление, что посетители бомбили этим делом с воздуха, либо совсем не страдали брезгливостью.

За отдельные деньги заграничные гости могут поучаствовать в аттракционе «Отправление естественных надобностей в условиях сопровождения полевого транспорта геологов на открытых железнодорожных платформах». В Советском Союзе отправить по железной дороге машины без сопровождения было опасно – разграбят. Туалеты на платформах не предусмотрены, поэтому движущиеся товарные поезда периодически украшались живыми скульптурами «писающий мальчик» и «какающий мужик». Последняя композиция требовала от исполнителя определенных навыков, действо происходило на сцепке между вагонами. Приличная скорость поезда и неизменный люфт дополняли остроты ощущениям.

В конце тура иностранцам можно дарить справочник «Сортирная письменность» с максимально приближенным к оригиналу переводом, ибо по туалетным лозунгам и высказываниям можно даже изучать историю. Надпись в заведении Ленинградского Университета: «Доведём партию до оргазма!!!». Сейчас (пока) не актуально, а в 1987 было даже очень. Эпиграфом к этому справочнику можно предложить бессмертную фразу с внутренней стороны двери туалета: «Ничего хорошего из тебя не выйдет».

Заканчивая столь неаппетитную тему, следует отметить присущее русскому языку разнообразие синонимов применительно к банальной туалетной бумаге, которые использовали полевые персонажи в поисках оной:
Студентка: пипи-факс;
Студент: поп-литература (литература для попы);
Геолог: сортир-таймс;
Геофизик: туалетное чтиво;
Маршрутный рабочий: жопная бумага.

В апреле 1985 года Стасик, однокурсник и сосед по комнате в общежитии, предложил мне поехать на производственную практику вместо него на Дальний Восток с А.К. Лебедевым. Самого Стасика попросили съездить с А.Б. Лобановой. Так в мою жизнь вошли и, в последствии, её не раз круто меняли, эти два человека, Шеф и Шефиня.
Практика оказалась потрясающей: Сахалин, Кунашир, берег Охотского моря и Тихого океана. Мечты о дальних путешествиях становились явью.

В Южно-Курильск мы прибыли группой из шести человек (геолог Андрей, его брат-школьник, геологиня-минералог Галина, техник-геолог Сергей, студентка Вика и студент (я), до выдвижения на базу Прасоловской партии оставались еще сутки. Местные коллеги нам  организовали культурную программу: выезд на радоновый источник «Чайка» и посещение концерта чудом заманенной в такую даль эстрадной певицы Валентины Толкуновой*. Организованный для приобретения билетов рабочий принес их два комплекта на 16-00 и на 18-00: «Если концерт понравится – сходите еще раз!»*. Развлечений явно был дефицит, поэтому достаточно убогий в музыкальном отношении концерт (певица, раздолбанное пианино, баян и гитара) был встречен массовым энтузиазмом. В зале небольшого дома культуры полный аншлаг и неподдельный восторг неизбалованных вниманием курильчан, похоже, что многие ходили на него по несколько раз.

(*Валентина Толкунова – звезда официальной эстрады того времени).
(*Советские артисты на гастролях для приличного пропитания  выдавали по три концерта в день)

Я тогда не понимал артистов (и сейчас тоже), которые имели возможность не только посетить этот удивительный край, а еще и заработать, но дальше Южно-Сахалинска никто не ехал. Напрасно. Тихий океан, вулкан Тятя, водопады, фумаролы, горячие родники. Меня потряс источник «Чайка», при выходе на поверхность он имел температуру около 100; С, мы набирали бидон воды и тут же заваривали чай. Рядом с источником находилась лохань 5 х 5 м., поделенная на три части, это позволяло принимать горячие ванны разного температурного режима, а потом двигать в воды Тихого океана (6; С). С тех пор не люблю парилку без холодного бассейна или снега.

Из любопытства мы посетили все южно-курильские магазинчики. При подходе к одному из них я распространялся ребятам, что впервые на Дальнем Востоке и как мне тут нравиться. Перед входом в магазин стояла детская коляска, где восседал карапуз (года 2), при виде меня он заулыбался, потянул руки и сказал «папа». Вся наша компания начала смеяться: «Ну вот, а нам заливал, что впервые на Дальнем Востоке».

На момент выдвижения из Южно-Курильска на базу нас стало семеро, присоединился рабочий Паша, невысокий, очень крепкий и еще более флегматичный (до медленного). Говорили, что он бывший чемпион Сахалинской области по тяжелой атлетике, а на базу возвращается после больницы… .

По тихоокеанскому побережью нас довезли на машине, а дальше начинался пеший путь по проселочной дороге до пограничной заставы на Охотском море и валунно-глыбовый пляж. На заставе проверили документы, напоили чаем и спросили о наличии плавательных средств (капиталистическая Япония в прямой видимости). Студентка с готовностью подтвердила это наличие, оживившийся было пограничник, тут же скис при виде купальника, но заметил, что по инструкции в море, дальше, чем по колено, заходить нельзя.

И мы двинули по побережью на базу Прасоловской партии. Техник-геолог тут же рванул с места в карьер, я пытался за ним не отставать, не понимая, зачем нужна такая скорость. Оказалось все очень просто: в стране победившего дефицита (напомню, что это 1985 год – СССР) побережье островов Курильской гряды являлось бесплатным складом колониальных товаров «из-за бугра». Море, выкидывало на берег кучу всего интересного, и народ, стараясь опередить конкурентов, после каждого шторма прочесывал узкую полоску берега. А здесь 20 километров «нехоженых земель». Сегодня смешно об этом говорить, но владельцев приплывших с японских помоек бейсболок, разноцветных и разного размера кроссовок (парами почему-то они не дрейфовали) просто распирало от счастья. Мне, по части тряпок, «не везло»: за три с лишним месяца неинтенсивных поисков накопилось 10 бейсбольных мячей (в конце практики они были благополучно возвращены с помощью чуть кривой биты обратно в море) и куча высохшего настоящего бамбука, из которого можно было делать шариковые ручки (из мелких стеблей) и пивные кружки (из толстых).

Рабочие за «шмотками» не гонялись, но интерес побродить по берегу тоже присутствовал.
За все поле один раз увидел счастливого Гордеича:
- Виктор Гордеевич, чего светишься?
- И-и-к, на пузырь наткнулся, и-и-к, жаль не литровый!
- А если это отрава?
- И-и-к, фигня, оно горело!

Местные геологи рассказывали любопытную байку якобы случившуюся года за три до моего прибытия на Кунашир.

После очередного шторма пара бичей вырулила на упаковку каких-то заморских таблеток. Решив, что это экстази, они благополучно раздавили таблетки на двоих, запив прокисшей кока-колой. Не получив требуемого результата они про «колеса» забыли, но через сутки мужиков начало ломать и выворачивать до такой степени, что был вызван санитарный вертолет. Когда их доставили в учреждение здравоохранения, анализы и диагностика не дали никакого результата, главный врач, хватаясь за голову, потребовал от больных признаться, в чем дело. Один не выдержал и протянул чудом сохранившуюся упаковку от таблеток. Главврач тут же рухнул на пол и начал буквально ржать, после его успокоения выяснилось, что это таблетки «для расширения таза у рожениц» (для стимулирования родовой деятельности, в общем). Информацию о виде и состоянии пострадавших после этой эпопеи история не сохранила.

Путешествие по валунно-глыбовому пляжу оставило неизгладимое впечатление, помимо сногсшибательных красот Охотского моря и вулканического рельефа, врезались в память в усмерть стертые ноги, благодаря новеньким кирзовым сапогам, да еще не с портянками, а с носками. Так познавались азы полевой жизни. С тех пор все студенты, поступавшие в мое распоряжение, под страхом физического воздействия в сапоги одевали только портянки, особо одаренным (исключительно студенткам) приходилось наматывать портянки мне самому.
Стертые ноги не мешали дивиться многому вновь увиденному: на протяжении всего движения нас сопровождали любопытные тюлени, три - четыре особи регулярно оставляли на поверхности часть коричневых черепушек с глазами и усами, изумленно следившими за нами. Геолог Андрей попытался втереть студентке рассказ о том, что это переодетые японские шпионы, по причине усталости она не оценила его усилий.

Впервые в жизни двигаясь вдоль дикого побережья настоящего моря, мой организм жадно заглатывал все впечатления: многочисленные дары моря от осьминогов до рыбацких поплавков, скалы, по которым приходилось переползать при помощи закрепленных веревок, многометровые водопады и кучу других потрясающих чудес.

До наступления сумерек на ночлег мы обосновались в охотничьей избушке в живописном месте с красивым названием Валентина. Превозмогая боль в ногах и просто усталость, я увязался с геологами порыбачить для ужина. Да, это была рыбалка, за 20 минут на спиннинг поймали 10 кумжей. Довольно крупная красная рыба и очень вкусная. Ребята мои восторги не разделяли, для них это была почти сорная рыба: погоди, еще не то попробуешь!

База Прасоловской партии была основательна, даже держали свиней, перед нашим приходом родились три поросенка. Зная по рации о приходе новых людей, повар Лёва решил их назвать в честь нас: Галя, Вика и Олег. Забавно было слышать недели через три, что Галя и Вика кушают хорошо, а Олегу все время что-то не нравится. Мне, в отличие от тёзки, нравилось все. Лёва был повар от Бога, достаточно скудный полевой паек умудрялся превратить в шикарное блюдо. Он мне рассказывал, что работал шеф-поваром в крутом пансионате под Зеленогорском (это под Питером), особо гордился тем, что кормил Гагарина и Терешкову. При всем моем скепсисе к рассказам спившихся людей, здесь я ему верю. Наверное, это было так. На все мои наивные: «Лёва! Зачем? Почему? Ты гений! Прекрати и возвращайся!» изрекал, что выпивка – главное в его жизни, а в поле он уезжает отдохнуть от запоев.

В полевой жизни наказанием всегда была кухня, любого провинившегося ставили поваром, а Лёву, который не вовремя явился с отгулов из Южно-Курильска, начальник партии отстранил от кухни и наказал горными работами. Эту картину надо было писать маслом: по берегу Охотского моря к месту проведения работ бредет до слёз унылая фигура Лёвы, увешанная всем возможным (нужным и не нужным) инвентарем для копания шурфов и канав. Наказание длилось два дня, вместо двух недель. Коллектив партии, как и сам начальник, не смог выдержать долго качество пищи, предложенное и.о. повара. Порхание счастливого Лёвы на своей кухне после наказания (!!!) требует отдельной картины маслом.

Более вкусных рыбных котлет, чем у Лёвы, я не ел, возможно, дело в исходном продукте, даже в дорогом ресторане не найдешь рыбных котлет из свежей горбуши. Полевые будни не пестрят развлечениями, поэтому процесс ловли рыбы поваром всегда собирал массу благодарных зрителей. База располагалась на берегу Охотского моря, при впадении в него речки Серебряная. Горбуша, ведомая древними инстинктами, рвалась к истокам пресноводной реки, Лёва, ведомый долгом накормить личный состав партии, шел ей на встречу с большим рыболовным сачком. Навыки работы сачком у Лёвы остались с детства, он рыбу пытался ловить так же, как бабочек, бегая вдоль речки и сверху плюхая сачок в воду. Смотрелось уморительно: при каждой неудачной попытке возглас: «у-у ёбт-с!» и новые попытки.

Основные работы на базе проводились с апреля, через пару месяцев каждое новое лицо было редким разнообразием полевой жизни. В июле начинался нерест красной рыбы, и любимым развлечением старожилов являлось наблюдение, как вновь прибывший человек жадно поглощает красную икру. Этот дефицит свободно стоял в литровых банках в столовой и был привычным составляющим бутербродов с маслом. Новый человек, особенно прибывший из континентальных мест, первую неделю пытался наверстать те потерянные годы, когда в его жизни не было икры. Бутерброды намазывались с хорошим слоем сливочного масла и таким количеством икры, что вторым слоем это никак не назовешь, «курган» – подходит больше.  Поглощение таких бутербродов сопровождалось широко открытым ртом, падающим с краев дефицитом и умилёнными взорами всех трапезничающих рядом. Уже упомянутая студентка Наталья появилась на базе в начале сентября. На третий день благодати она с вожделением намазала такой бутерброд. Предвкушая встречу с прекрасным, откусила половину кургана и начала пережёвывать. За 15 секунд на её лице отразились вся палитра женских эмоций, адекватных десятилетнему периоду законного брака, включающего свадьбу, медовый месяц, задравший быт, сволочь муж и развод. Шутники подсунули Наталье доеную икру. Процесс добычи и заготовка икры исключает её соприкосновение с пресной водой, а если это случается, оболочка икринок твердеет настолько, что раскусить их невозможно. Такую икру и называют доеной, выбрасывать жаль, а для шуток с неподготовленным человеком сгодится. Теперь представьте, как жуется такой бутерброд, мелкие твердые шарики со страшной скоростью вырываются из под зубов и летают во рту, ну если не со скоростью звука, то со скоростью шарика для игры в настольный теннис точно. А их там много. Помню свое дикое изумление всем происходящим, минуты три я честно пытался все разжевать, выражение моего лица коллеги по столовой не смогли спокойно долго лицезреть, рассмеялись и объяснили, в чем дело.

Колоритных личностей в партии было навалом, с каждого можно писать книгу или сценарий к приключенческому фильму, особенно по их личным рассказам. После них всегда тянуло спросить, почему автору до сих пор не присвоено звание Героя Советского Союза?

В тех краях, на широте субтропиков, бурно цветет всякая растительность, в том числе, организм с местным названием ипритка. Она действительно обладает оружием кожно-нарывного действия, что я испытал на себе через неделю после прибытия. Опухли лицо и руки, глаза каждое утро нужно было открывать пальцами. Народ радостно констатировал: «Во студента откормили, приехал такой худой, а теперь морда в фотоаппарат не лезет!». Советы по борьбе с заразой сыпались со всех сторон: «Ты только не расчесывай ничего, терпи, Пашу видел? Вот он не терпел. Жаль, что вылечился до вашего появления». И тут шел потрясающий рассказ о том, что Паша, заболев иприткой, чесался с удовольствием, в том числе в срамных местах, и разнесло у него не только лицо. По рассказам очевидцев радостный Паша гордо носил свое увеличившееся хозяйство на простыне, орган размножения был размером с дыню, а семенной фонд напоминал два спелых арбуза. Посыпались предложения выступать в цирке, не стесняться рекламировать свои достоинства лицам противоположного пола и т.д. Походив неделю без штанов с завязанной на шее простыней, Паша отправился удивлять персонал поселковой больницы в Южно-Курильск. Как уже сообщалось, возвращался на базу после лечения он с нами.

Более медленного и основательного человека я не видел. Каждый день этот невысокий, очень крепкий блондин, с густой шевелюрой и бородой, за час до завтрака легко,  непринужденно и с любовью развлекался с двухпудовой гирей*.

(*Тридцать два килограмма)

Паша был горным рабочим, рыл шурфы и канавы, причем очень медленно. До места работы шел степенным шагом, что жутко раздражало его напарника по фамилии Опрышко (кличка, конечно же, была Отрыжка). Они оба работали на одном ручье, на разных бортах (берегах), без прямой видимости (лес и кусты), но с достаточной слышимостью. Вгрызаться в вулканический рельеф даже за хорошие деньги скучно и Отрыжка периодически развлекался таким образом:
Отрыжка: «Па-а-а-ша…».
Паша: «А?»
Отрыжка: «Х*й на…».
Пауза.
Отрыжка: «Па-а-а-ша…».
Паша: «Что?»
Отрыжка: «Х*ёв сто…».
Молчание.
И тут Отрыжку завалило землей в его канаве, причем так, что наружу одна голова, вылезти самому не представляется возможным:
Отрыжка: «Па-а-а-ша, спаси-и-и».
Паша молчит.
Отрыжка: «Па-а-а-ша, спаси-и-и».
Паша молчит.
Отрыжка: «Па-а-а-ша, спаси-и-и».
Паша: «Сам соси-и-и».
Занавес.

А.К. Лебедев со своей командой появился на острове только в конце августа, и я поступил в его распоряжение. Мой новый шеф внедрял в то время авторскую методику экспрессных гидрогеохимических поисков. Чтобы не занудствовать, опишу её кратко: опробуются водотоки и родники через 250-500 м, в литровую бутылку наливается вода и химикаты-сорбенты, все это дело интенсивно встряхивается 100-120 раз и несется до следующей точки, там в другую бутылку снова берётся проба, а из предыдущей концентрат через банальную соску переливается в пробирку. Для них была оборудована специальная сумка, где стоял штатив и сделано всё, чтобы не терять драгоценные пробы. Все маршруты приходили по ручьям и рекам, от устья до истоков 7-9 км. Было интересно. Речки горные, с валунами, субтропическая растительность, лопухи над головой «колосятся» и мы, периодически падающие в водотоки. Ни разу не было маршрутного дня, где я оставался бы сухим. Маршрут имени окончания сезона пришёлся на 1 октября, подходя к последней точке опробования, я подумал: «ну вот, последняя точка, надо же, сегодня ни разу не упал, даже в сапоги не набрал» и тут же рухнул под водопад. Не суждено было оставаться сухим. Выливая воду из сапог и выжимая портянки, я поделился с шефом этими своими мыслями. Спустя годы во всех застольях с участием меня и его я слушал эту историю с незначительными вариациями: «Подходит студент к точке опробования и с криком «Последняя точка!!!» падает под водопад, надо отметить моё воспитание: первой на поверхности появилась сумка с пробирками в правильном положении, чтобы пробы не пострадали». Так рождаются байки.
Анатолий Константинович горазд на выдумки, при этом, радостно делится с окружающими правдоподобными (и не очень) смешными историями про других, а сам всегда орёл, хоть и фамилия Лебедев.

По поводу фамилий. Вырисовывается странная закономерность: моя работа в профессии всегда сопровождалась начальниками с птичьими фамилиями: про Петухова и Лебедева я уже говорил, а ещё были: Голубев, Гусев, Журавлёв и Орлов. Пора писать трактат о роли птиц в геологии.
 
С Лебедевым на Кунашире мы проработали весь сентябрь и моя волшебная практика закончилась. Занятия в Университете начинались 1 октября, а утром 3 мы выдвинулись пешим строем по Охотскому побережью в сторону Южно-Курильска. Двигая по уже знакомым местам, я не уставал восхищаться великолепными пейзажами и рассматривать дары моря. Ближе к вечеру мы подошли к пограничной заставе, рядом с которой находился домик, в котором собирались устроиться на ночлег. Но он оказался занят рыбачьей артелью. Рыбаки праздновали конец путины, забрали к себе за стол нашего начальника Лебедева, а нас разместили в хозяйственной постройке, благо там можно было вполне уютно переночевать. Сопровождал наше обустройство молодой парнишка – дневальный. Разглядывая, как мы разворачиваем снедь на ужин он спросил:
      - Ребята, а вы пива хотите?
      - Э-ы-о…, хотим. Но…
      - Да вы не переживайте, у нас питание колхоз оплачивает, так что мы угощаем!
      - Ну, ты бы у своего командира разрешения спросил.
      - Во-первых, они пьют водку, а во-вторых, сейлер видели рядом с берегом стоит? Там полный трюм этого пива.
      - Спасибо, присоединяйся к нам.
      - Мне нельзя, я дневальный.
Он притащил нам ящик пива, в советское время вмещавший 24 бутылки по пол литра каждая, а также всякой разной копчёной и вяленой рыбы. Все современные пивные рестораны  отдыхают по сравнению с тем пиршеством. В четыре рожи и одно лицо (с нами была дама) мы умяли этот ящик минут за сорок. Полевой сезон был длинным, и все успели отвыкнуть от нехитрых радостей в виде пива с рыбой. Икра и рыба без пива это еда. А вот с пивом – закуска. Волшебная закуска. Дневальный, одобрительно посмотрев на нас, удалился и принёс ещё один ящик. Хорошее пиво только впрок и все неторопливо наслаждались моментом.
На следующее утро мы пошли к побережью Тихого океана, где уже ходил транспорт, и нас довольно быстро подобрала попутка, в которой каким-то образом оказались Гордеич с Вованом. У них сезон тоже закончился. С ними я пересёкся последний раз в Южно-Курильске, где сдавал полевое обмундирование. Меня окликнул Вован, стоявший у входа в вагончик:
      - Студент, пойдём дробалызнем на прощание.
      - Гордеич с Тобой?
      - Да, но он уже спит.
Я не знаю, сколько лет было Вовану, в том моём возрасте все кто старше лет на десять уже кажутся пожилыми. Несколько раз за сезон я ловил на себе его печальный, сожалеющий и какой-то ласковый взгляд, видимо, напоминал ему кого-то. Мы выпили по стакану марочного вина, Гордеич спал в углу и, наверное, был счастлив. Он осуществил свою мечту напиться в конце сезона.

В гостиницу наша компания опоздала, получили хорошие места только шеф и дама, а остальных заселили в красный уголок, где уже стояло десятка два кроватей, на которых обитали бывшие рабочие Прасоловской партии. Бичи адекватными людьми (за редким исключением) бывают только по трезвости, то, что из них лезет по-пьяни – описать невозможно. Нас ждала незабываемая ночь с мордобоем, завыванием (это «…у них песней зовётся»), битой посудой и попытками вызвать милицию персоналом гостиницы. У меня сложилось ощущение, что милиция не приехала намеренно, там прекрасно знали этот контингент, по большей части уже сидевший в тюрьмах, да и личного состава, чтобы разогнать пьяный шабаш, скорее всего не хватало. Мы пытались играть в преферанс, но требования выпить на брудершафт и призывы присоединяться к ним, звучали всё настойчивее. Мы предпочли сделать вид, что спим.

На следующий день был пароход, потом порт Корсаков, аэропорт Южно-Сахалинска и привычный путь Москва – Боровичи. Родители были рады мне, икре и красной рыбе, жуткому дефициту того времени (по всем трём позициям).

За всё время учёбы летние каникулы у меня были только после первого курса: мы с Игорюней неудачно пытались попасть в студенческий строительный отряд. Лучше бы уехали с какой-нибудь кафедрой в поле. Остальные каникулы и отпуск после окончания Университета я предпочитал работать, мне по-прежнему хотелось путешествовать. Окончание четвёртого курса ознаменовано прощанием с военной кафедрой и 45-ю сутками милитаристических сборов, поэтому производственная практика начиналась после 15 июля. Место работы было определено ещё с прошлого года: полевая партия № 15 НПО «Рудгеофизика» (по старому, а ныне, по-новому (и более старому, ВИРГ) под началом А.К. Лебедева. Программа сезона включала биогеохимическую съемку на кимберлиты (алмазы) в Якутии и гидрохимическую в Узбекистане.
В Якутии я познакомился с Аделаидой Борисовной Лобановой, внедрявшей тогда в широкие массы биогеохимическую съёмку нового поколения, которую производственники иронично называли «мохометрия». А.К. Лебедев обеспечивал её аналитическое окончание. До нашего приезда  Аделаида Борисовна сама осуществляла маршруты, при этом несколько раз заблудилась. Чтобы не потерять окончательно светило отечественной науки, её желание ходить по профилям, было плавно переведено в более мирное русло. Она сопротивлялась не сильно, благо поняла, что у нас это получается лучше. Наше «мохометрическое» подразделение располагалось на полевой базе геофизиков, которые делали свою работу по тем же профилям. Лагерь располагался среди лесотундры, обширных болот и у озера, на берегу которого стояла шикарная баня. Попарился и в воду, особенно хорошо было после комариных маршрутов, вода усталость снимала замечательно. По окончании целого дня журавлиной ходьбы по болотам, в лагерь приходишь с одним желанием: лечь спать. Никакие другие позыва организма не подают признаков существования.  И только после нескольких путешествий из парилки в озеро, ты плавно возвращаешься к жизни и даже начинаешь хотеть чего-нибудь зажевать. Появляются силы сесть за прибор измерять те пробы, что принесены накануне.

Шеф и Шефиня состязались в говорливости, и учили меня уму разуму по всему спектру человеческой жизнедеятельности. Возможно, они и прониклись ко мне не только, потому, что я выполнял свою работу беспрекословно, но и слушал их житейские наблюдения, передовой опыт и назидания потомкам. Ситуация аналогична анекдоту:
Я слышал, Ты женился?
Да, женился.
Ну и как, счастлив?
А куда деваться!
Вот и мне некуда было деваться, не в тайге же прятаться. Хотя признаю, что многое было поучительно и даже интересно, но, конечно же, не всё.  Особенно удивляло то, что некоторые истории и нравоучения могли повторяться с периодичностью в 2 – 4 недели, причём, как у Аделаиды Борисовны, так и у Анатолия Константиновича. Я это счёл симптомом научных деятелей.

Наши работы проходили недалеко от полярного круга, и 8 августа пошёл первый снег. К этому времени всё было сделано, и нам надо было кочевать на юг, где ждала Средняя Азия. Дорога получилась длинная. Сначала 700 км на машине по тракту Айхал – Мирный, затем самолёт Мирный – Новосибирск, а на закуску четверо суток общих вагонов пассажирских поездов Новосибирск – Ташкент и Ташкент – Самарканд, с их неповторимым колоритом, когда даже на багажных третьих полках располагалось по два человека в обнимку с кошёлками. Мне повезло, удалось эффективно обороняться и занимать самую верхнюю полку одному. Порадовала ситуация, что чай разносили даже в общем вагоне, причём не проводник, а его жена. Среднеазиатская действительность не предполагала занятие такой большой должности, как целый проводник вагона, какими-то женщинами, но мыть полы и чашки солидный мужчина при положении себе позволить не мог. Мне показалось, что в купе проводника обитала вся его семья, оттуда периодически доносился детский смех и плач сразу нескольких младенцев. После закуски в виде общих вагонов был не менее колоритный десерт из междугороднего автобуса Самарканд – Шахрисапс, двигавший какими-то зигзагами часов 6. По скоплению пассажиров ситуация от вагонов ничем не отличалась, разве что народ располагался не на полках (туда было просто не залезть), а на полу, где сидел и я. Точнее не сидел, «а периодически бодал седобородого бабая – соседа». Так прокомментировал шеф мою безуспешную борьбу со сном, в процессе которой я пытался лицезреть окрестности. Многодневный дорожный недосып этого сделать не позволил. В один из полубессознательных пробуждений мне показалось, что на коленях у водителя сидят двое ребятишек, попытки от удивления окончательно проснуться успехом не увенчались. Думаю, что всё-таки приснилось. Как выразился Лебедев, бабая я окончательно забодал, больно счастливый он выходил из автобуса. Извини меня, добрый человек, он так и не высказал всё, что обо мне думает.

Лагерь нашей партии располагался в двадцати километрах от Китаба, рядом с винным заводом и его большим виноградником. Перестройка имени меченого коммуниста только набирала ход, до хозрасчёта и «ускорения» ещё не дошла, поэтому нам позволялось свободно пастись на винограднике, а руководство завода периодически приходило менять вино на бензин в пропорциях 1 к 1. На территории лагеря в районе пищеблока стояло три 20-ти литровых бутыли с водяными затворами, где бурлили жидкости разного цвета из вишни, абрикосов и персиков. Народ любил выпить, а здесь был просто рай для понимающих.
Мы с Лебедевым хоть и были понимающими, но практически сразу уехали на участок с названием Кызыл-Турук.

Из комариных болот Якутии с палатками и пологами над спальниками мы попали под дивное южное небо, особенно красивое ночью. Прекраснее звёздного неба в горах могут быть только глаза любимой женщины и то только тогда, когда эти глаза смотрят хотя бы с симпатией.

Палаток там не требовалось, как и пологов с накомарниками. Мы спали на раскладушках прямо под открытым небом. Темнело рано, свет от костра ни читать, ни писать долго не позволял, Шеф со своими байками начал понемногу иссякать, поэтому ложились, как только стемнеет, и вставали с восходом солнца. Опробование горных речек занятие тяжёлое, перепады высот от нижней до верхней точек маршрута иногда составляло 1.5 км., но жаловаться и о чём-то сожалеть не приходилось. Тянь-Шань, одним словом (точнее двумя), величие гор и их манящая красота. На водоразделах периодически попадались коровы-альпинистки, местные крестьяне отпускали их пастись на вольные хлеба, благо хищников (кроме орлов) в той местности не было со времён Александра Македонского (если он там, конечно, бывал). А орлы коровами не питаются, максимум зазевавшимся бараном, которого удаётся спихнуть в пропасть. Так утверждал бывалый охотник, заглянувший к нам на чой (местное название чая).

Отработав участок, мы вернулись в базовый лагерь обрабатывать пробы. Там полным ходом шла заготовка на зиму варений, компотов и прочих аджик. Готовили и на тех, кто работал на участках. Нам с Шефом выдали по 9 литров персикового компота для консервирования. К тому времени из Ленинграда приехала жена Анатолия Константиновича Наталья, и мы попросили её закатать 6 банок жестяными крышками. Она куда-то отлучилась и Шеф, как ищущий человек и истинный научный работник, решил закрепить полученный результат, каким-то химическим реагентом, поучая меня, что это, практически природный консервант. Компот простоит свежайшим не один год. Он засыпал во все свои три банки  солидную порцию реагента (при всём его авторитете я отказался от непроверенных экспериментов, к тому же, был уверен, что в моей общаге компот не проживёт и нескольких часов):
- Зимой в гости придёшь, попробуешь, завидовать будешь. В третью банку надо ещё чуть-чуть добавить, пойду, принесу пакетик.
Между тем вернулась Наталья:
- А-а-а…, это чего в банках плавает?
- Анатолий Константинович консервант добавил для лучшей сохранности.
- Кого?
- Персиков.
Мимо проходил главный заготовитель партии Саша:
- Дайте попробовать, может быть, я так же сделаю. М-м-м, ничего…
Только почему-то тут же выплюнул, то, что жевал и начал громко смеяться:
- Ну, Толя, ну, экспериментатор, гы-гы-гы, все три банки запорол. Они жутко горькие. Ха-ха-ха.
Наталья, вся красная от возмущения по поводу нанесённого ущерба семейному благополучию, хорошо поставленным голосом старшего прапорщика скомандовала:
- Лебедев!!! Сюда!!! Пробуй!!!
Попробовав жертву свободного поиска, понурый Шеф потащил все три банки вываливать на помойку. Мне было так жаль персики, а компот оказался очень вкусным. «Я переборщил немного, надо было вполовину меньше сыпать», резюмировал неудачу Анатолий Константинович. То, что не надо было сыпать совсем, он никогда бы не признал.

В лагере была повариха, но она всегда требовала себе выходные, и тогда готовили сотрудники по очереди. Настал и мой черёд. Готовить я, конечно же, не умел, но это мало кого касалось. Робко спросив, что хочет народ на завтрак и, получив «на твоё усмотрение», я начал выстраивать стратегию пищевого существования партии № 15 на отдельно взятые сутки. Отделаться жареными или варёными яйцами, как и такой же картошкой, не выходило, ввиду полного их отсутствия. Ладно, сварим молочный суп из макаронных изделий на завтрак, бич-суп и овощное рагу на обед, с ужином решим в процессе мытья посуды после обеда. Так как «вбрасывание» (приём пищи) у нас было в 8-00, 13-00 и 19-00, ты занят на кухне целый день и от основной работы освобождён. Осуществив подъём вечно жаждущего спать молодого организма в 6-00, я принялся за дело. Пытаясь вспомнить, как мама варила молочный суп (учиться впрок и в голову не приходило), я засыпал толстые макароны с большими дырками в кастрюлю с холодной водой и поставил это дело на огонь. До сих пор помню свои сомнения: кажется, мама что-то с вечера в воде замачивала, но вроде это были не макароны. Я, наверное, знал в то время, во что мука превращается при соприкосновении с холодной водой, но вот макароны и мука у меня никак вместе не ассоциировались. Ну не интересовал меня вопрос, из чего сделаны макароны. Голова была занята совсем другими предметами, точнее одним, одушевлённым, женского рода.
Удивляясь неправильному поведению макарон, я засыпал в кастрюлю сухое молоко, про соль забыл, а вот сахаром всё было сдобрено щедро. При попытках это дело перемешать, я понял, что перепутал рецепты, так как моё произведение становилось всё больше похоже на тот клейстер, который варила моя мама перед тем как клеить обои. Короче, из завтрака у меня получился только чай. Народ решительно отказывался это варево даже нюхать. Мою печальную персону почему-то не отстранили от дальнейшего перевода продуктов (в глубине души мелькала такая надежда), только сказали, что я смог переплюнуть «самого Смыслова», вся еда которого, вне зависимости от консистенции и составляющих, имела гордое название «смысловка» и к употреблению не годилась даже под спирт. Посоветовали не расстраиваться, так как до Смыслова мне ещё целых двадцать лет. Полагаю, всем было интересно посмотреть, как я смогу испортить другие продукты. Единственным плюсом стало то, что мыть надо было только кружки, чайные ложки и несчастную кастрюлю. Миски удалось отстоять до обеда.
К 13-00 нужно готовить уже два блюда, а перед глазами стояла ситуация когда месяц назад (в Якутии) обозлённые геофизики кастрюлю с кашей нахлобучили на голову своему повару, который в очередной раз эту кашу пересолил. До очередного раза у меня ещё было время исправиться. Замысленный бич-суп, как я теперь понимаю, был выбран подсознанием из чувства самосохранения: на фабричных пакетиках, в отличие от макарон, был написан способ приготовления. Внимательно изучив сложнейшую процедуру (в кипящую воду высыпать содержимое пакетика и «варить до готовности»!?!), я принялся стряпать первое блюдо. Мой организм иногда обладает свойством в стрессовых ситуациях неосознанно принимать правильные решения: предполагая, что суп получается слишком жидким, я загрузил в кастрюлю две банки тушёнки и, непонятно откуда взявшуюся картошку. Видимо до этого она от меня пряталась, подозревая, что ей ничего хорошего не светит. Запах получающегося варева меня порадовал, надо было приниматься  за овощное рагу, которое я выбрал из-за того, что догадывался о его составляющих: сыпь все овощи, которые имеются (правда, огурцы в рагу коллег сильно удивили). К 13-00 я еле успевал, но когда наступило время вбрасывания, можно было всё раскладывать. Суп прошёл на ура, не огорчило даже то, что мне не досталось, хватит того что нюхал. С рагу вышло сложнее:
- Олег, а чего у тебя морковь не чищена?
- А-а-а…, а чего её чистить, она же молодая, помыл и хватит, у нас всегда так делают.
Подобной наглости я от себя не ожидал, не будешь ведь признаваться, что просто забыл в запарке её почистить, хорошо хоть помыл.
- Ладно, будем надеяться, что не пронесёт. Надо было, всё-таки, морковь поскоблить.

В итоге, старшие товарищи констатировали, что всё съедобно и я не безнадёжный элемент. Не помню, какое блюдо приготовилось на ужин, видимо что-то приличное, но спать я ложился с чувством выполненного долга.

На следующее утро у меня было плохое настроение, и я решил провести эксперимент. В 9-00 мы сели с Шефом за прибор, я задал ему один вопрос и больше не произнёс ни слова. Не поддакивал, не кивал головой, просто сидел, молчал и смотрел на него. Вопрос о том, как правильно настроить конкретный измерительный прибор  плавно перерос в умозаключения о глобальном превосходстве рентгеновской аппаратуры над прочими. О ведущей роли советской геологической мысли над всеми мыслями на свете. О неправильной стратегии геологоразведочного процесса в отдельно взятых экспедициях. О передовых методиках Отдела ядерной геофизики ВИРГа, внедряемых по всей территории Советского Союза… Меня спасло то, что в 13-00 повариха прокричала: «Ребята! Вбрасывание!».

После обеда Шеф пытался продолжить, но я вовремя успел начать измерять пробы. Участвовать дальше в эксперименте, где подопытным кроликом грозило стать уже мне, я не рискнул. Четыре часа монолога без перерыва даже на чай - это сильно.

Следующим участком наших работ было урочище Ходжакоршавар, снова маршруты по водотокам, только на больших высотах, чем предыдущий участок. Лагерь стоял на 3500 м, маршруты были от 2700 до 4200 м в абсолютных отметках. На улице спать уже было холодно, и мы жили в палатке. Высокогорное плато летом служило пастбищем для овец, но была осень и отары ушли в долину. Теперь там «паслись» мы, собирая гидрохимические пробы. Методика опробования предусматривала (факультативно) изучать воду на вкус. Когда было жарко, этот параграф методики исполнялся на каждой точке. В сентябре, на таких высотах пить уже не хотелось, поэтому воду, для порядка, пробовали через каждый километр. В одно, достаточно бодрящее, осеннее утро мы начали маршрут вверх по горной реке. Определять вкусовые качества воды с ледников и снежников Гисарского хребта не хотелось ни мне, ни Шефу, хотя раньше кто-нибудь обязательно это делал. Всё выяснилось через четыре километра маршрута: в горной реке среди камней лежал дохлый и сильно вздувшийся ишак. Я не думаю, что вода была насыщена трупным ядом, но на уровне подсознания наши организмы оказались крайне брезгливы. Через много лет эта история в пересказах Анатолия Константиновича имела другую структуру: мы жадно пили воду на каждой точке, а при виде ишака, нас чуть не стошнило. «Нэ так всё это било, нэ так…».

После двух недель высокогорья мы снова вернулись в лагерь, под сень плантаций винодельческого завода. Дело шло к середине октября и окончанию полевого сезона, всё имущество партии вместе с автотранспортом должно было отправляться на железнодорожной платформе в Ленинград. В сопровождение имущества по бескрайним просторам Родины полагалось направить двух человек. Меня убедили в том, что, так как я уже пятикурсник, за месяц отсутствия на занятиях из Университета выгнать не смогут, более того, партия № 15 выдаст справку о моей крайней необходимости и невозможности вовремя прибыть по месту учёбы. Я согласился. Очередное неизведанное приключение. Первые пять дней было интересно, с нами был ящик сухого белого вина, но он, собака, быстро закончился. Я прыгал по крышам вагонов (благо железная дорога в Средней Азии со времён строительства Турксиба была не электрифицированной), созерцал барханы Кара-Кума, строил рожи диким верблюдам и ослам, словом, вёл себя непосредственно, как и полагается двадцати однолетнему мальчику, когда за ним никто не следит.
С платформы, на станции Сортировочная, меня забрал Игорюня со всем моим полевым имуществом, которое состояло, в основном, из книг, купленных в магазинах Узбекистана, там это продавалось свободно, так как литература на русском языке мало кого интересовала, а в Ленинграде найти такие книжки в то время было невозможно.

Учёба в Университете заканчивалась, ещё в ноябре 1986 года я получил распределение в ПГО «Енисейнефтегазгеология». Центральная контора этой организации располагалась в городе Красноярск. Краевой центр пнул меня на север, в Ванавару, столицу Тунгусского метеорита.
Но до появления на месте будущей работы, я снова поехал в поле с Шефом. Такая внеплановая производственная практика. Нравилось мне заниматься поисковой геохимией. Конечно, это было авантюрой, так как все три месяца полевого сезона я странствовал по стране без прописки в паспорте, из общаги выписали, а по месту работы я появляться не спешил. Повезло, бдительные милиционеры в аэропортах и на вокзалах игнорировали субъекта в зелёной спецодежде с шевроном «Мингео СССР» на рукаве куртки.
За два сезона работы с шефом я вполне освоил его поисковые методики и созрел для ограниченно самостоятельной работы. Программа сезона была насыщенная, и на первый месяц нам пришлось разделиться, Анатолий Константинович уехал на Сахалин, а я в Комсомольск-на-Амуре, демонстрировать передовую поисковую гидрохимическую съёмку геологам ПГО «Дальгеология». Сразу попасть на участок у меня не получилось, я появился в гидрогеологической партии во второй половине того дня, когда личный состав вертолётами передислоцировали с одного лагеря на другой.
- Надо было вчера приезжать - констатировал начальник партии, - ладно, будешь добираться водным транспортом.
Начальника партии звали Александр Иванович, видел я его всего два раза, но запомнил по одной единственной фразе, в которой он сформулировал все Правила по технике безопасности при проведении геологических маршрутов: «Идите, и помните, Родине ваши трупы не нужны, а мне и подавно». Точнее не скажешь, знаю по своему опыту.
На следующий день в паре со спивающимся буровым мастером я лицезрел берега Амура на борту речного пассажирского судна. Спутнику было за сорок, он учил меня жизни, периодически прикладываясь к полулитре. Я молчал, слушал этот постепенно хмелеющий монолог, и ловил себя на мысли, что вижу перед собой будущее одного моего однокурсника, который был не только внешне, манерами, но и тембром голоса похож на этого мужика. Через двадцать лет мне было крайне жаль увидеть копию того бурового мастера в исполнении однокашника.
Это не я его сглазил.


Буровой мастер

Он был при кортике и шпорах,
И с длинной шпагой на боку,
Позеленевший, на просторах,
И повидавший, на веку.

И пил он прямо из горла,
Скривясь, занюхивал подмышкой.
Смотрел, не видя, сквозь меня.
И мнил себя ужасной шишкой.

Ну, здравствуйте, российский бич,
Неистребим, неисправим…

1987

После ночлега на буровой, которая работала на воду в районе села Верхнетамбовское, предстояло добраться до полевого лагеря. Оттуда за мной, практически специально, пришёл старший гидрогеолог и его маршрутный рабочий. В обратный путь они уже пешком не пошли, был зафрахтован вездеход под управлением бойкого и говорливого водителя с сопровождающими лицами (жена и восьмилетний сын). Дорог, как таковых, практически не было, ехали по тайге. Один раз знатно сели в болоте и, конечно же, разулись (слетела гусеница вездехода). Выбирались часа полтора, пока водитель возился с гусеницей, мы стаскивали с ближайших окрестностей поваленные деревья для мощения дороги. Выбрались. Уже в лагере, за чаем, водитель объяснил причину аварии:
 
- Я талисман свой забыл надеть, всегда ношу его на шее, а вчера перед сном …
Далее последовали несколько движений его рук, одновременно показывающих на супругу, и то чем они занимались.

- «Сними, мне мешает»!

Женщина покраснела, издала несколько смущённых звуков и с укоризной глянула на мужа.
Надеюсь, что их обратный путь обошёлся без приключений.

Полевой лагерь был основательным, с кухней, камеральной палаткой, складом продуктов и продуманной защитой их от бурундуков, мышей и прочих нахлебников. В отряде работали пять геологов, четыре студентки из Иркутского техникума и несколько горнорабочих. 
Три недели я проработал по притокам Амура, не помню ни их названий, ни названий горных хребтов, а самое печальное, не помню имён моих доброжелательных и весёлых коллег, которым я показывал наработки моего шефа. Душа была в смятении, учёба в Университете закончилась, любимый Петергоф и студенческие друзья остались в прошлом. Впереди одинокая неизвестность...

Вторая часть нашего «мерлезонского балета» состояла из посещения прошлогоднего участка работ для заверки выявленных аномалий. Мы встретились с шефом в Комсомольске-на-Амуре, откуда воздушными зигзагами с ночёвками по очереди на рюкзаках добирались до Айхала через Хабаровск, Якутск  и Мирный, где нас с нетерпением ждали Аделаида Борисовна и Алевтина Петровна, соратник Анатолия Константиновича по борьбе в геологических полях. Связка Лобанова – Лебедев продолжала работать. До нашего появления две женщины выезжали на какой-то участок для отбора проб, по аделаидиной традиции пару раз заблудились, после чего случился бабий бунт в лице Алевтины Петровны:

- Моя работа – это прибор, я пробы должна измерять, а в маршруты пусть Толя с Олегом ходят, как в прошлом году.

Она осталась в Мирном на базе геофизиков, а мы втроём двинули на участок, там уже не было никакого лагеря и добираться пришлось своим ходом на попутных грузовых машинах, возивших кимберлиты на обогатительную фабрику в Айхал. Километрах в 10 от дороги рядом с площадью работ было зимовье, в котором мы и расположились. Аделаида занималась хозяйством, воевала с бурундуками и леммингами за съестное, сушила пробы. Мы с Константинычем маршрутили. Из-за трёх дождливых дней вместо недели работали 10 дней. Вынужденные камеральные дни вышли в стиле "диалог-монолог", моё воспитание продолжалось. Периодически шефы на пару вздыхали, что я, как иногородний, не смог получить распределение в Ленинград. Лебедев искрил прошлогодними байками, Лобанова подхохатывала,  я грустно улыбался. С ними интересно было работать, несмотря на цикличность шуток, поучений и рассказов из героического прошлого.

Вернувшись в Мирный, мы измерили пробы, обработали данные и оставили Аделаиду размышлять над результатами. Нас ждала Средняя Азия, но до неё был очередной "шедевр" в виде недельного пути. Нам удалось добраться самолётом только до Красноярска, оттуда общими вагонами пассажирских поездов мы ехали в Самарканд (можно перечитать прошлогодние впечатления). В Красноярске, между самолётом и поездом, шеф решил посетить местные геологические конторы для рекламы своих передовых поисковых методов. Он с трудом затащил меня в ПГО «Енисейнефтегазгеология»:

- Анатолий Константинович, а вдруг заставят сейчас оформляться на работу?

- Сейчас только середина августа, отпуск до сентября, заодно узнаем, куда тебя сошлют…

Термин был подобран верно, ссылать собирались в Туруханск, что развеселило шефа:

- Места царских ссылок, там Сталин почувствовал себя забытой клизмой…

В разговоре с главным геологом он, помимо рассказа о своих наработках, замолвил слово за меня, о моей перспективности, работоспособности и т.д.

То же самое повторилось в ПГО «Красноярскгеология» в присутствии главного геолога и начальника Красноярской геологосъёмочной экспедиции с той лишь разницей, что шеф посокрушался о неразумности моего распределения: готового специалиста-полевика, работавшего на поисках рудных месторождений, хотят использовать в нефтянке. Наши поисковые методики на углеводороды тогда были только в проектах.

Меня похлопали по плечу, предложили не расстраиваться и позвонить, когда приеду в Красноярск устраиваться на работу. Шеф приободрился.

Потом были поезда и ночь на Самаркандском вокзале, где мы ждали утра, чтобы двигать дальше на рейсовых автобусах, весьма колоритных и весёлых.

Тёплые южные ночи, «звездявые» и «лунявые», на которые мы по очереди выходили любоваться из набитого и душного вокзала, как то не спалось там.

После дежурного перекура приходит взъерошенная и обалдевшая Алевтина Петровна:

- Представляете?! Стою, курю, любуюсь клумбой, из кустов по этой клумбе прямо ко мне двигается сопляк лет шестнадцати. Я начинаю возмущаться, чего это он себе позволяет такою красоту топтать, меня хватают за руку и начинают тащить в кусты: «Молчи, не кричи, не позорь себя, женщина…». Десять рублей предлагал…

- Ты подумала, что обманет?

- Толя, не хами! Нужен мне этот детский сад… в кустах. Я конечно, уже ягодка, но не в соплях же.

Все остальные перекуры мы по очереди ходили её охранять.

База нашей партии располагалась на том же месте: настаивалось вино, делались заготовки, измерялись пробы, обучались местные геофизики работе на рентгеновской аппаратуре.

По лагерю ходил только что спустившийся с гор (в смысле с участка) Лутфелло, плотный парень среднего роста, лет 30. Он приехал измерять свои собранные пробы и освоить прибор. Более вальяжного узбека я не встречал, работать ему особенно не хотелось, учиться тоже. Вот торговаться он умел. К тому времени во всю разогналась перестройка. Соседний винзавод на виноградники нас попросил не ходить и вино на бензин больше не менял. Сделка вырисовывалась сама собой: за 20 литров вина мы согласились измерить его пробы.

- Лутфелло, ну пробы ладно, а как Ты руководству объяснишь, что не освоил прибор?

- Э-э-э, слюшяай, договорюсь, я не последний человек, у нас в партии русский девушка есть, пусть она работает с этим вашим излучением.

Дней через пять мы выезжали на участок в горы, зашли за последними согласованиями границ работы в Кашкадарьинскую ГРЭ. Заглянули к геофизикам, за столом в тюбетейке сидел Лутфелло, раза в полтора шире того, что ошивался у нас.

- Лутфелло, Ты когда успел такие габариты приобрести?

- Э-э-э, слюшяай, вы не знаешь, что такой узбекский кюхня!

Участок работ располагался в бассейне реки Хандиза, о красоте пейзажей писать бесполезно. До места мы доехали вечером, на юге темнеет рано, лагерь разбивали в густых сумерках. Утром обнаружилось, что нас приютил совхозный фруктовый сад. Пришедший утром из соседнего кишлака сторож невозмутимо сообщил, что мы помяли саженец груши, но это не страшно. Наш хозяин был уже в возрасте, моложав, подтянут и с осанкой, от которой балдела Алевтина Петровна:

- Вот Олег, берите пример, если вы в его возрасте будете так же выглядеть… Да… Какой джигит!

Мысль была не закончена, но что будет после выполнения этих условий, я выяснять не стал. В 22 года любой полевой геолог выглядит кипарисом и до 60-ти ещё далеко.

Джумабай над нами взял шефство: приносил фрукты из своего сада (совхозные он охранял), лепёшки и самсу, которые пекли его две жены. Для того времени это был нонсенс, даже в Средней Азии многожёнство советскими законами запрещалось. Как потом выяснил шеф, вторую женщину в свою семью Джумабай взял из благородных побуждений, она была бездетна и, соответственно, никому не нужна.

Наш лагерь располагался на берегу горной реки, ниже по течению в 200 м стоял местный отряд инженерных геологов, изучавших грунты под какое-то строительство, все сотрудники были из местных народов.

- Толя, где у нас топор? – спросила Алевтина Петровна.

- Тебе зачем?

- Моя палатка с краю стоит…

Предосторожности оказались не лишними, каждые три последующие ночи к Алевтине наведывались утешители из соседнего лагеря, все были разные и полагали, что топор для кого-то другого. Ошибались.

- Аля, ты же в разводе, выбрала бы кого-нибудь.

- Нет уж, этот колорит и запах не для меня.

Две недели мы маршрутили, лагерь стоял на отметке 1 700 м над уровнем моря, самой высокой точкой, куда я забрался, была 3 200 м. Перепад в полтора километра – совсем не слабо. После такого маршрута к жизни возвращала горная река, куда надо было обязательно прыгать раза три. Без этой процедуры ни есть, ни пить, никаких других действий выдавливать из себя не хотелось, позывы самые низменные: добраться до палатки и рухнуть на спальник не раздеваясь. Это неправильно и мы с этим боролись.

Основной задачей было спуститься с гор до темноты (в сентябре темнеет рано и стремительно), потом постараться как можно незаметнее проскочить кишлак, чтобы не попасть в «плен» к гостеприимным местным жителям, они горели желанием общаться, особенно после захода солнца. Вся наша бригада побывала в гостях только у Джумабая, он решил показать своему семейству редких в тех краях русских, да ещё геологов.

В Средней Азии культ пищи, нас потчевали много и вкусно, с тех пор люблю узбекскую и таджикскую кухни.

Ближе к 20 сентября мне следовало выбираться с гор в сторону Красноярска, наглеть больше месяца было уже рискованно…, а ещё хотелось заскочить к родителям и в Ленинград.

Полевые работы в том понимании, что я привык, на тот момент закончились. Предписанное мне производство было связано с бурением, а это, как говорил мой папаша, «совсем другой коленкор».

Край

По месту распределения я появился 01 октября. Не помню своих пояснений по поводу опоздания в отделе кадров и вместо Туруханска краевой центр пнул меня на север, в Ванавару, столицу Тунгусского метеорита.

Позвонить в Геологосъёмочную экспедицию я тогда постеснялся.

Покупая билеты на самолёт, несколько раз переврал название:

- Варанава, нет, Варавана, ой, Ваварана…, простите, Ваванара?

- Может, Ванавара? – Подсказала кассирша последний из возможных вариантов, в её взгляде просматривались сочувствие и жалость (сам не знает куда едет!).

- Да, будьте любезны, барышня, один билет на ближайший рейс.

- И где тебя всё это время носило? – спросил меня новый начальник, высокий, породистый, красавец для женщин. Про таких Димка говаривал: «Он уже много раз лечился».

- В поле был. – занервничал я.

- Н-да? И чем ты там занимался?

- Поисковой геохимией!

- Чем? – Он посмотрел на меня, как на идиота. Вместо того, чтобы обхаживать женщин где-нибудь у моря, я таскал рюкзаки и кормил комаров. Да, действительно, идиот.

- Ладно, посмотрим!..

Изучив мой диплом и вкладыш успеваемости по предметам (стыдно не было, но и гордиться особенно нечем), начальник вздохнул:

- Гидрогеолог нам, конечно, нужен, но сейчас не хватает геологов на буровых. Будем делать из тебя нефтяника. Недели через две полетишь на Собинское месторождение, а пока в составе бригады нашего отдела надо строить кернохранилище.

В обязательном двухнедельном письме родителям я, по неосторожности, написал об этом. С мамой случилась истерика «Завербовали!!!»; «Ты нам мозги крутишь! Зачем надо было учиться 5 лет в Университете, чтобы потом строить овощехранилища?». Не знаю, с каким овощем (кроме Анны Петровны) у родителей ассоциировалось слово керн, но пришлось терпеливо и с обидой на недоверие объяснять: этот вынутый из скважины цилиндрический кусок горной породы непосредственно связан с моей профессией. В ответном письме мама просила извинений и не сердиться на их образование в 7 классов, что меня удивило и огорчило. Никогда не кичился своим Университетским образованием, особенно перед родителями, которые мне его обеспечили.

После постройки довольно вместительного сарая (что позволило поближе познакомиться с коллегами), я улетел на буровую.

Посёлок с пятью тысячами жителей, комната в общаге на четверых, пять магазинов (один книжный, второй виноводочный), столовая, контора экспедиции, аэродром, буровые… Это места моего обитания на ближайшие 3 года. После насыщенной студенческо-столичной жизни брала тоска. Работа, книги из достаточно скудной библиотеки, куча писем в разные концы страны и ответы на них с лёгкой горечью утрат. Я никогда больше не писал столько писем. Продолжалось это недолго, максимум полгода, на новых местах мы обрастали свежими связями, привязанностями и интересами.

Ванаварская нефтегазоразведочная экспедиция глубокого бурения. Условия крайнего севера. Статус круглогодичных полевых условий. Районный коэффициент 1,8, на который умножался мой месячный оклад в 140 рублей. Через полгода пойдёт первая полярная надбавка, через три года их будет полный набор. Именной талон на спиртное, по которому в единственном магазине раз в месяц в диких давках выдавались две бутылки крепких напитков, и пять бутылок перемороженного вина.  В начале каждого месяца талон возвращался в экспедицию, где старшие товарищи неизменно спрашивали: «Олег, а зачем тебе спиртное? Одолжи талон мне, ты всё равно на буровых пропадаешь». А ещё выдавался продуктовый набор из нескольких банок мясных, рыбных, молочно-сгущёных консервов и шмата какой-нибудь колбасы. Я подозреваю, что это была закуска к предыдущему набору.

Начальство нашего отдела гоняло геологов по буровым, иногда почём зря. Пару раз я прилетал, а там уже или ещё находился коллега. Это был Саня, обросший и поджарый парень, который, на мой взгляд, прятался на буровых, набирая, таким образом, большее количество отгулов:

- Олег, тебе обязательно здесь присутствовать? Я справлюсь без тебя!

- Не обязательно, но руководство опасается за твоё душевное состояние. Ты здесь уже два месяца!

- Вредина этот Сергеич, я же просил меня не трогать! Сам скажу, когда надо меняться. Улетаешь завтра, как раз смена вахты.

- Я-то улечу, но выйди на связь и согласуй всё, как полагается.

Я практически не помню, чтобы Саня работал в экспедиционной камералке. Сразу с вертолёта, сдав дела, он торопился на большую землю.

Через месяц после работы на нескольких буровых у меня появилась «персональная» - Верхнеджелиндуконская-125.

Двигаясь в первый раз по аэродрому к МИ-6 в группе вахтовиков, я услышал за спиной:

- Никак у нас новый геолог нарисовался?

- Как догадался?

- На помбура ты не похож, морда обезображена интеллектом, да и со станковыми рюкзаками вахтовики не шарахаются.

Это был буровой мастер Василий: балагур, бабник, картёжник, понятно, что хороший человек. Нам предстояло жить под одной крышей.

В процессе бурения глубоких скважин на нефть у «дежурного» геолога работа по профессии начиналась при прохождении забоя через потенциальный коллектор и во время его испытаний по вопросу наличия полезных компонентов. При бурении и сопутствующих каратажных работах
– контрольно-надзирательные функции.

Изучая инструктивно-методические документы, касающиеся моего поведения, я понял, что их писал точно не мой коллега. Некоторые из них звучали примерно так:

- Участковый геолог является ПОМОЩНИКОМ бурового мастера по соблюдению трудовой дисциплины и правил техники безопасности членами трудового коллектива…;

- Отвечает за санитарное состояние и температурный режим в мАстерском балке;

- При отсутствии профильных обязанностей, выполняет объём работ, определяемых буровым мастером для достижения плановых результатов и повышения производительности труда.

Чуть позже я прослушал краткий курс по воспитанию правильных геологов, сказанного устами легендарного бурового мастера экспедиции. Говорилось не мне, но при мне, подозреваю, для кого (видимо в порядке профилактики):

- Приехал однажды организм, папа – геолог, мама – дважды геолог (потомственный, то есть), ну такой интеллектуальный! Попробовал один раз помои не вынести. Не уборщица он, видите ли. Пришлось пояснять, что в тайге устное внушение делается только один раз, далее идут физические репрессии за несоблюдение технического задания: помойное ведро – пустое, питьевое – полное, тены – под завязку и делать, что сказано, ибо за всё в данном обособленном подразделении отвечает руководитель, а на буровой – это мастер!

Мой организм коробило от данных постулатов, так как весь предыдущий (хоть и не богатый) опыт был связан с зависимостью буровиков от геологов, а не наоборот.

Но, правильно сказано про монастырь и про «назвался груздем – полезай…».

Я выносил помои из балка, таскал воду для обогревательной системы (она была устроена на тенах – больших «кипятильниках» в металлических трубах, поэтому вода испарялась), взамен технолога вёл реестр обсадных труб, записывая заводские номера по порядку их погружения в скважину. Всё было правильно: молодой специалист и должен на производстве начинать с подобного, чтобы потом знал, чем руководит. А в моём случае ещё и потому, что я учился по другой специальности и проходил производственные практики вдали от буровых работ на нефть.

Это я сейчас такой мудрый и большую часть жизни работаю руководителем, а тогда в письмах к шефу и шефине текли сопли недоумения несправедливостью бытия с цитатами из письма родителей: «…Зачем надо было учиться 5 лет в Университете…», чтобы потом пересчитывать обсадные трубы?

Они охали, помогали морально, а Лобанова выдвинула идею провести опытные работы по поиску нефти биогеохимическим методом. Но… Была зима! Северными оленями мы быть тогда не догадались.

Я набирался опыта работы в экстремальных условиях Крайнего Севера, в свободное время лицезрел местное сияние (к сожалению, ни разу не видел цветного), читал книги, писал письма, изучал окрестности. Когда Василь не был занят построением подчинённых и отъёмом у них же денег посредством игральных карт, мы «резались» в тысячу. Меня удивило, что в неё можно играть вдвоём, он выигрывал чаще. Периодически к нам приходил газокаратажник и начинался увлекательный мир преферанса. В один прекрасный вечер мы расселись, заварили чаю, начертили пулю, пошли первые распасы… Приходит буровик, у которого межсменный отдых:

- Вася, пошли, ребята только тебя ждут…

- Во что играют?

- А ты не знаешь? В очко!

В глазах Васи сразу отразилось нежелание тратить время на интеллектуальный, но бесплатный преферанс:

- Ребята, давайте потом продолжим, я побежал!

- Василий, я больше с тобой играть не сяду! – Азарт и жажда наживы были понятны, но неприятно, что так быстро и легко была променяна наша маленькая компания.

Потом он всячески подлизывался, уговаривал, но я, как человек крайне покладистый в непринципиальных вопросах, был твёрд.

За пару дней до нового 1988 года Вася пришёл радостно сердитый:

- Я этим поварихам задницы начищу, сказочницы хреновы!

- Чего случилось?

-  У ночной смены поставленную брагу нашёл, причём на горохе, а эти "дурочек" включают «Мужики попросили гороха, чтобы супчик сварить!» У нас в сутках 4-х разовое питание, плюс чай в 4 утра и в 4 вечера, оголодали… А брага уже почти готова…

- Так вылей её от греха подальше!

-Ты что, зачем? Новый год на носу, позовём каратажника, под бой курантов и ЭТО (назовём его игристым) распишем пулю. – С надеждой в голосе и взгляде предложил Василий.

- С пулей давно всё ясно, распишите без меня, а с брагой я бы не рисковал.

Вечером 31 декабря я пошёл в столовую, только там стоял телевизор, прилаженный к спутниковой антенне.  Всё было как обычно, бурилась скважина, дневная смена отдыхала, дежурные поварихи готовили обед ночной смене. Я один смотрел праздничную речь бодрого генсека, новогодний огонёк, мелодии и ритмы разных эстрад. Часа в три побрёл спать.
Дверь в балок почему-то была открыта, хотя на улице – 20 С, свет горел, на столе две кружки, какая-то закусь, фляга с «игристым», разложенные карты… Осмыслить ситуацию и причины её возникновения я не успел. Сначала отдуваясь и охая откуда-то из-за деревьев пришёл газокаратажник, затем из «удобств на улице» вывалился красный и злой Вася:

- Нет, ты посмотри на него, бодр и нормально себя чувствует! Мне было бы не так обидно, если бы ты поддержал коллектив и встречал Новый Год вместе с нами за соседними ёлками или в сортире! Нас «вызывают на симпозиум» каждые 15 минут, проклятая брага!

- Вася, она же на горохе! Говорил Тебе "вылей"! Вы, наверное, всю тайгу в округе обгадили и извели весь бумажный материал.

Каратажник ушёл в свой балок, Василь остаток ночи пролежал в одежде на кровати, периодически подскакивая и с тихими матами двигая на горшок. А это романтично - встречать Новый Год под ёлками, пусть и со спущенными штанами…

В конце января у меня был период работы в экспедиционной камералке. В 9 утра пришёл, в 18-00 ушёл, с 13-00 до 13-45 – святое время обеда. Короткий полярный день, длинная такая же ночь. В качестве развлечений – экскурсия в магазины, один раз сходил в местную избу культуры на дискотеку, танцующий народ в "Ласковом мае" травился "Яблоками на снегу". В общежитии я обитал, когда не было соседа по комнате. Можно было спокойно читать или писать письма, в противном случае из, практически всегда выпившего, организма 28-ми лет извергались стихи всевозможных авторов, что было ещё терпимо. Чаще лились нравоучения по всему спектру жизни, с особенным упором на взаимоотношения с женским родом, количестве этих взаимоотношений, где, когда и сколько в каждом конкретном случае. Судя по рассказам, это был сексуальный агрессор и половой гигант, судя по личным впечатлениям и характеру тем для монологов, в сем разведённом экземпляре культивировалось море комплексов неполноценности.

В нашей комнате было четыре койко-места, два за нами закреплены постоянно, на двух других периодически образовывались фигуры буровых мастеров, двигавших на вахту с Большой Земли. Несколько раз по дороге из Красноярска на ВДЖ-125 заскакивал Василь, бросал вещи и с неизменной фразой «Я буду поздно, оставьте что-нибудь укусить», исчезал на всю ночь в более приятное ему окружение. Все попытки соседа пробиться в напарники Васей твёрдо пресекались:

- Буду я тебе свои места показывать, ещё лечиться потом придётся…

На моей памяти он только один раз никуда не пошёл, находясь в непривычной меланхолии.

- Василь, что с Тобой? Плохо себя чувствуешь?

- Нет, просто я сегодня не в настроении. Жаль, что Ирку в конторе встретил... Обрадовалась, ждёт ведь…

- Ты бываешь не в настроении? Завтра дождь пойдёт…

В камералке зазвонил телефон:

- Олег, это Тебя.

??? Впервые за четыре месяца! Кто это меня здесь нашёл? Я никому рабочий телефон не давал, потому что сам его никогда не знал.

- Здравствуйте, вас беспокоят из Красноярской геологосъёмочной экспедиции, меня зовут Тамара Кореневская, я разговаривала с Лебедевым Анатолием Константиновичем, мы хотим применить на практике его поисковую гидрохимическую методику. Вы не хотите перейти работать в нашу геохимическую партию?

Вопрос был явно риторический.

- Тогда я пришлю в вашу экспедицию запрос на перевод…

К тому времени у меня накопилось две недели отгулов, и я хотел их использовать. Вызывает начальник:

- Через неделю, в Москве начнутся курсы повышения квалификации, тема «интерпретация данных геофизических исследований в скважинах». Хотим тебя послать, заодно и родителей навестишь или кого ты там собирался.

- Спасибо, но это будет нечестно, не моё это. К тому же, мне предложили перейти работать в Красноярскую геологосъёмочную экспедицию…

- Куда?!!! На съёмку??? – Перед ним сидел ещё больший идиот, чем тот, что приехал в октябре.

Я очень благодарен этому своему начальнику, что он не стал чинить препоны моему переходу. Мне иногда дано правильно читать взгляды, направленные в мою сторону. А там читалось:

- Мальчик, оставайся здесь, зарплата, полярки, северный и круглогодичный полевой стаж, на пенсию раньше выйдешь. Охота! Рыбалка! Женщины? Будут!

Предпоследний, и - особенно!- последний постулаты ещё могли меня заинтересовать, все остальные – никак! Единственное сожаление - факт расставания с ребятами-геологами, с кем успел подружиться. Они были старше, уже женаты, но это не мешало интересно общаться. Простите меня старшие геологи (это должность) Сергей и Алексей. Вы меня многому научили, но…

Не вышел из меня нефтяник.

Устраиваясь на новое место работы, я попал на приём к заместителю начальника экспедиции по общим вопросам ГРАЧЁВУ Георгию Серафимовичу, который должен был мне выделить койко-место в экспедиционном общежитии «Дом геолога». В процессе изучения моих документов его несколько раз отвлекали то телефонные звонки, то посетители. Видимо поэтому, он раза три спросил мою фамилию, после чего с досадой произнёс:

- А раньше такая редкая была фамилия…

Жорж Серафимович или шестикрылый Серафим, как его звали в экспедиции, был классическим партийным работником, номенклатурой. За афёры с квартирами, когда он трудился главой города Дивногорска, его «сослали» в нашу экспедицию, откуда потом выгнали за должностные злоупотребления с местами в ведомственном детском саду и в том же Доме геолога.

Через неделю, проходя мимо курилки, я услышал диалог:

- Ты слышал? Жорж совсем обнаглел, сынка своего пристроил в геохимическую партию работать!

- Да ну, у того вроде отчество другое…

- Притворяется.

Наша геохимическая партия состояла из трёх объектов: Июсского (по названию рек Белый Июс и Чёрный  Июс), Опытно-методического, и Картосоставительского. Тамара работала во втором, именно там хотели освоить наработки шефа, но, как это обычно бывает на производстве, 23-х летняя ломовая лошадь требовалась для выполнения плана, а это был только начинающийся Июсский объект. Меня определили туда, методику Лебедева пришлось показывать на коленке в камеральных условиях в сжатые сроки. Заодно узнал подробности переговоров о судьбе собственной персоны. Кореневская звонит шефу:

- Анатолий Константинович, я прочитала несколько Ваших статей по гидрогеохимическому опробованию закрытых территорий. У нас стоит задача опоискования значительного района по правому берегу Енисея, там сплошные болота и озёра. Вы не хотели бы заключить договор с нашей экспедицией на внедрение методики в производство?

- Простите, не понял, Вас как зовут и где работаете?

Очень корректная и воспитанная выпускница Московского Государственного Университета, удивилась, так как до перехода к делу представилась и сказала, где работает, но виду не подала: «Эти учёные…, грибы мочёные…».

- Меня зовут Тамара Николаевна, я работаю в Красноярской геологосъёмочной экспедиции!

- А-а-а, понятно, я был в прошлом году в этой экспедиции, у начальника по фамилии Гавницкий!

- Его фамилия Кавицкий!

- Ну, правильно! Вы знаете, Тамара Михайловна, ближайший полевой сезон у меня расписан под завязку, вот в 89 году мы сможем с Вами поработать!

- Жаль, Анатолий Константинович, проект на ту территорию рассчитан ещё только на два года!

- Тамара э-э-э Васильевна, есть другой выход, совсем недалеко от Красноярска (ага, полметра по карте) работает мой ученик. В прошлом году он окончил Университет, но его используют не по профилю, это вполне грамотный и знающий мою методику специалист…

А Июсскому объекту нужно было опробовать на золото восточную часть Кузнецкого Алатау: сбор донных проб (песчаный и глинистый материал) через 500 м по рекам и водотокам. В сотрудниках имелся дефицит. Один повредил спину на скалах, начальник объекта доделывал отчёт по предыдущей работе на Енисейском кряже, а за сезон нужно было собрать 10 000 проб. Несмотря на всё это меня приняли не слишком приветливо, ничего не зная, я вляпался в какие-то внутрипартийные разборки («человек повредил спину, а на его место сразу кого-то «левого» пихнули, лучше бы взяли Сергея Лещинского, он давно хочет к нам из Игарской партии перейти»), но назад пути не было.

В конце мая 1988 года двумя отрядами на машинах мы ринулись бороздить просторы Хакассии. В каждом было по два геолога и четыре рабочих, в первом работали Слава Кожух и Наталья Матковская (позывной в радиоэфире – Кипрей-7), во втором Вадим Петухов и я (позывной Кипрей -8). Каждое утро, кроме выходных в экспедиции, выход на связь с центральным офисом (Калория -66). Для меня это была новая работа и новые правила, зато условия были почти родными…

Полевой лагерь, состоявший из двух - трёх жилых палаток, палатки – столовой и навеса над костром, менялся каждые 10 - 12 дней после того как была отработана прилегающая территория. За сезон мы сменили 15 стоянок.
После обустройства первого лагеря и нашей палатки Вадим достал фляжку с коньяком:

- Ну, за начало!

Эта фляжка тратила своё содержимое на протяжении всего полевого сезона, но только по значимым для Вадима поводам: день рождения Джона Леннона или Пола Маккартни, выполнение половины плана или последняя проба. Остатки коньяка были выпиты 26 сентября перед выездом в Красноярск. Но до этого впереди было 4 месяца. По началу, мы ходили двумя парами, точнее, я ходил, а Вадим ездил на ГАЗ-66, первые несколько маршрутов проверяя меня «на вшивость», не беру ли я все свои 30 - 35 проб (норма в день) из одного места. После того, как он убедился, что пробы взяты там, где положено, маршрут честно пройден по запланированным ручьям и рекам, начальник успокоился. Я больше не вызывал подозрений и потом по его поручениям сам проверял студентов. Объёмы были большие, двумя парами план было сделать невозможно, поэтому нам периодически досылали студентов и дополнительных маршрутных рабочих, которые частенько менялись: работа тяжёлая, а зарплаты не очень большие. Рабочих не хватало и Вадиму приходилось нарушать инструкцию по технике безопасности, сначала он, а потом и я делали одиночные маршруты. Студентов в одиночку он отправлять не рисковал, хотя парни рвались в бой, им хотелось что-то доказать, они не верили, что одиночки от безысходности и не так безобидны, как кажутся:

- Вадим, давай я завтра один пойду.

- Зачем, с тобой идёт Марадона (рабочий, бредивший футболом, оттого и кличка);

- Но у нас проб сеять полно, пусть лучше камералит.

- Успеем всё просеять, а в одиночку ты не пойдёшь.

- Ну, ты же Олега отправляешь одного, а он только в прошлом году перестал быть студентом…

- Олег в одиночки студентом уже ходил (каюсь, для выполнения плана и, чтобы убедить и успокоить Вадима, я рассказал ему об этом своём достаточно приличном опыте). И я видел, как он аккуратно ходит в маршруте, а ты вчера какого чёрта в лоб на водопад полез? Лень было обойти? Чтобы ходить в одиночные маршруты надо голову правильно настроить, не лезть на рожон, там где не надо, что случись – тебя могут не найти, а мне за это отвечать. И куда ты торопишься? Находишься ещё один, надоест до чёртиков.

В то время не было спутниковых навигаторов. Необходимо иметь навыки ориентирования на местности и уметь использовать рабочие инструменты: горный компас, топографические карты с грифом «секретно» и ноги. Пробы брались через 500 метров, расстояния мерялись парами шагов. Весь маршрут идёшь и считаешь под какую-нибудь ногу. После сезона я ещё месяца два ловил себя на том, что иду по Красноярску и считаю пары:

- Тьфу, ты, ёлки, уже в магазин иду и шаги считаю, когда это отцепится?
После приезда студентов, несколько маршрутов они ходили рабочими за Вадимом или мной, парни таскали рюкзаки, девчёнки брали пробы. Мы их готовили к самостоятельной работе, учили не совершать ошибок, правильно экипироваться:

- в маршрут только в энцефалитном костюме, уменьшается риск нацеплять на себя клещей;

- компас, шариковая ручка, этикетки для проб, планшетка с топокартами – всё привязано к одежде, чтобы не терялось;

- три коробки спичек в полиэтиленовых пакетах: основной, запасной и неприкосновенный запас, запаянный в полиэтилен насмерть;

- кроме обеденного набора, обязательный небольшой припас продуктов «на всякий случай»;

- на время сезона снять с пальцев и с запястий любые металлические украшения, иначе наваяем рукотворных геохимических аномалий по всему Кузнецкому Алатау.

И много других нюансов.

Во втором маршруте студенту или студентке в руки давались карта и компас – вперёд. А ты идёшь и смотришь, куда ведёт тебя молодой растущий организм. Самое сложное в горах почти для всех было правильно перевалить залесённый водораздел:

- Так, стоп, объясни, почему ты хочешь спускаться сюда?

- Ну, мы оттуда пришли, а теперь туда!

- Покажи на карте, где мы поднялись и где должны спускаться!

- Вот здесь.

- Правильно, какой азимут этого направления?

- Ну, где-то, 240 градусов!

- Тоже верно, а теперь посмотри на компас, какой азимут пути, который ты предлагаешь?

- Хм, 170 градусов…, это что-то с компасом…

- Конечно, сюда Курская магнитная аномалия переехала или магнитные полюса сместились, пока мы с тобой на водораздел лезли. Ну, так куда двигать? Не надо трясти компас. Научись ему верить, а не своим ощущениям.

Учились, но не всегда верили! Где-то в середине сезона уже достаточно опытного студента Тоискина из Томска мы не обнаружили на конечной точке его маршрута, ладно, задержались…, заберём другую пару, потом вернёмся за ними. Вместо другой пары (она ещё не пришла) на конце их маршрута был обнаружен возбуждённый Тоискин с рабочим:

- Вадим, ты меня утром не там высадил. Нам пришлось ещё пять километров до начальной точки топать.

Мы с Вадимом переглянулись и дружно вздохнули.

- С чего ты взял?

- Вот, смотри на карту, ты нас должен был высадить вот здесь, а получилось здесь…

Он показал на два действительно схожих по карте места, только не учёл маленькой детали, в одном случае в разные стороны расходились три распадка, в другом два.

- Митя, прежде чем Вадима Петровича учить карту читать, скажи мне, когда ты перевалил через хребет и спустился к руслу, в какую сторону тёк ручей?

- Слева направо.

- А должен был?

Он впялился в карту и сник:

- Справа налево.

- Учи материальную часть, студент – назидательно сказал Вадик.

За всё время своей работы я блуданул только один раз, в тот первый год. Мы уже все уехали из лагеря, начали расставлять пары на первые точки, обнаружилось, что студентка Ирина забыла компас. Рисковать не хотелось, и я отдал ей свой. Мой маршрут был самый дальний, но не сильно сложный, подняться по одному ручью, перевалить через водораздел и спуститься по другому к их слиянию. Поднимаюсь на водораздел. В виду отсутствия компаса, стараюсь сосредоточиться на «чувстве спины», чтобы не терять направление. Спускаюсь в распадок и сразу «сажусь в лужу»: ручей течёт не в ту сторону.

Ощущения замечательные, добряк хренов.

Начинаю изучать карту. Вариантов два: пытаться вернуться на водораздел и спуститься в нужный ручей, либо двигать по этому. Без компаса первый вариант кажется более авантюрным, выбираю второй. Иду, беру пробы и… выхожу на свою первую точку. Я бодро дважды опробовал один и тот же ручей. Как я умудрился крутануться на водоразделе? Точно лешиха пошутила! Пробы не пропали, были Вадимом защитаны как контрольное опробывание.

В очередной сеанс связи с городом, начальник нашей партии радостно сообщил, что направляет к нам геолога Диксонской партии Астахову Р. (у северян полевые сезоны были гораздо короче наших).

Вадим глубоко вздохнул и поправил очки аля Джон Леннон на переносице:

- Виктор Петрович, не надо присылать Астахову, мы справимся, студенты обучены, план будет сделан, приём.

- Вадим, прекратите там геройствовать, Астахова уже выехала, встречайте завтра в Копьёво, студенты пусть ходят маршрутными рабочими, конец связи.

Под геройством он подразумевал наши одиночные маршруты, если что-нибудь случится, его и Вадима накажут в первую очередь. Впрямую про это в эфире он сказать не мог: признание факта нарушения правил техники безопасности. Но про геройство начальник был не прав, мы просто делали своё дело (дефицит маршрутных рабочих – не наша вина), а термин «геройство» означает отсутствие нормально спланированной и выполняемой работы, если надо проявлять героизм – ты плохой работник.

- Вадим, а кто эта Астахова?

- О-о-о!!! Легендарная личность, Богадица (начальник геохимической партии Богадица Виктор Петрович) от неё тащится: «У неё потрясающая работоспособность!». Толку, правда, от этого мало…! Завтра сам всё увидишь.

Так у нас в лагере образовалась женская палатка, студентка Ирина вынуждена была переселиться из командирской, где мы обитали.

Новый сотрудник оказалась женщиной за сорок и крайне активной, тут же посыпались рациональные предложения по донному опробыванию Восточного склона Кузнецкого Алатау, как улучшить и что ускорить.

Вадим вздохнул, вежливо попросил выдвигать рациональные предложения после нескольких проведённых маршрутов и выделил ей самого возрастного (и медленного) маршрутного рабочего:

- Ритта (именно так её звали), вам сначала надо акклиматизироваться после Диксона! Кузнецкий Алатау специфичен.

До выезда нашего объекта в поле я два с половиной месяца наносил точки опробования через 500 м по ручьям и рекам на топографические карты масштаба 1 : 100 000 (в 1 см – 1 км), поэтому перед маршрутом всем было понятно, сколько проб нужно брать с каждой речки или ручья.

После первого же маршрута  Астахова заявила, что либо карта врёт и ручьи гораздо длиннее, либо точки опробования нанесены неверно, вместо полагающихся 30 проб она собрала 43.

Вадим многозначительно посмотрел на меня.

- Ритта, пройдите, пожалуйста, вот от этой точки сто метров.

- Зачем? Я знаю, сколько пар моих шагов в пятистах метрах.

- И всё-таки, пройдите.

Прошла.

- Олег, пройди ты сто метров.

Проходя мимо Астаховой, мой счётчик показал 70 метров.

Арбитражным судьёй пришлось выступать Вадиму, его сотня были в паре метров от меня:

- Ритта, вам нужно увеличить шаг опробования до 500 метров, иначе всё время будут карты врать и точки не там стоять.

Дохлый номер, она упорно притаскивала больше проб, чем по плану.

- Вот тебе и «потрясающая работоспособность»! – с тоской сказал Вадим. - Что с этим делать? Ни два, ни полтора.

Он пытался объяснить ей, что геохимическая съёмка масштаба 1 : 200 000 по потокам рассеяния не подразумевает шаг опробования в 350 метров, она соглашалась, кивала головой, но упорно продолжала своё дело. Видимо, 28-летний начальник, окончивший Красноярский институт цветных металлов и золота с красным дипломом, был для неё не авторитет.

В начале сентября Астахова вернулась с маршрута без обычной своей значимости, тихая какая-то, на рабочего не покрикивала….

- Вадим, у меня полевая сумка с картами в речку упала при переправе. Весь день искали. Не нашли.

Карты были секретными, за их утрату всем начальникам и исполнителю минимум выговор и лишение годовой премии. Астахову и Богадицу мне не жаль, а вот за Вадима было обидно.

По хорошему,  утром надо докладывать начальнику партии об этом происшествии и начались бы разборки. Но мы работали в безлюдных местах, речка хоть и горная, но не сильно большая, имеет повороты, поваленные деревья в русле…, есть шанс найти. Порешили, что я и Астахова с рабочим идём искать карты, Вадиму надо было ехать с нашим 66-м заправляться бензином на следующие две недели работ. На утреннем сеансе Вадим попросил Богадицу выйти на связь в резервное время (это 16-00 по местному), начальник голосом напрягся, но виду не подал. Он был полевик со стажем и понял, что у нас что-то произошло: «Да, обязательно выйду на связь, соберитесь там с мыслями, чего вам не хватает».

В 9-00 мы уже были на «астаховской» переправе, пошли вниз по речке. Вадим явно не обозначил главенство, но когда высаживал всех из машины, наставления давал мне, значит старший в группе я. Астахова даже не сопротивлялась, шла позади меня метрах в пяти и причитала:

- Зачем я эти две карты в полиэтилене хранила, сейчас бы на камнях кусочки карт бы нашли, первому отделу предъявили, что они уничтожены…, какая я дура…

Я был согласен с последним утверждением, но старшему товарищу нельзя дерзить.

- Ритта, прекратите гнусить, вы мне мешаете…

Через три километра мы нашли раскрытую и пустую полевую сумку, которая зацепилась за ветки поваленной лиственницы. Причитания усилились. Пришлось ещё раз сделать внушение. Замолчала. Идём дальше….

Через два километра я заметил метров за сорок в воде зелёное пятно среди веток упавшей в воду берёзы. Меня понесло, от чувств-с со всего размаху я прыгнул в воду, схватил карты и заорал от радости «Нашли!!!».

Весь обратный путь я нёс эти две секретные карты на руках в развёрнутом виде, чтобы они просохли. Астахова, пытаясь за мной поспевать, говорила о вечном долге. В лагерь мы вернулись раньше Вадима и гораздо раньше 16-00.

Искупавшись после маршрута в реке, надев чистую и сухую одежду, я сидел с книгой перед командирской палаткой. Подходит астаховский рабочий Петрович, он был самым старшим по возрасту в отряде:

- Олег, а ты везунчик, мы это место вчера проходили, ничего там не было…

- Петрович, не надо про везунчика, ладно?

- Не бойся, я не сглажу…

- Я не боюсь, просто не надо.

- И… ты совсем не мягкий, каким всем кажешься, моя мамзель аж присела, когда ты ей чего-то сказал….

Разговор был прерван звуком приближающегося 66-го. За рулём сидел Вадим, на пассажирском кресле водитель Коля. Остановились. Вадим смотрит на меня беспокойным взглядом:

- Ну?

Коля:

- Да ты на его довольную и хитрую морду посмотри! Конечно, нашёл!!!

Вадим:

- Фух, так, где моя фляга?

В 16-00 выходим на связь. Богадица:

- Вадим, какие вопросы?

- Виктор Петрович, всё в порядке, пришлите, пожалуйста, дополнительный ящик сгущёнки, а то Грачёв всё съел!

- Понято, пришлю, до связи.

Я:

- Лучше бы водки прислал…

Вадим:

- Водки куплю тебе я.

- Нет, Вадик, водку пускай Астахова покупает…

- Ты сдурел? Потом не отобьёшься, нет уж, будем пить без неё…, по окончании сезона.

После этого эпизода Астахова присмирела, и даже пробы начала отбирать через 500 метров.

К началу сентября все студенты разъехались, а мы уже три месяца были в поле, оставалась последняя четверть. К концу сезона накапливается усталость, причём, психологическая даже больше, чем физическая. Почти каждодневная спортивная ходьба на 20 – 25 км не оставляет ни капли жира в организме, тело было тренированным и готовым к новым подвигам, а вот однообразие даже красивых пейзажей, полевой кухни, мелькание всё тех же лиц, не все выдерживают одинаково стойко. К геологам это почти не относится, потому что подготовка к такой жизни начинается со студенческой скамьи, а вот рабочие и водители тихо звереют. Вадим отслеживал очень внимательно все зарождающиеся конфликты и пресекал их различными методами. Самым безобидным и действенным был обмен рабочими или водителями с братским геохимическим отрядом нашего объекта. Сезон заканчивался…

Я люблю свою профессию из-за разнообразия действий, необходимости много уметь и многому постоянно учиться, люблю полевые сезоны и появляться после них в цивилизации. Ощущения прибывшего с другой планеты, разбегающиеся глаза на красивых женщин, радость от встречи с друзьями и коллегами. Чистая, отдохнувшая и нежная кожа на лице после сбритой бороды, недоумение парихмахерши на просьбу волосатого «хиппи» сделать модельную стрижку, не сильно короткую с открытыми ушами…. Все это перекрывает физические тяготы и бытовые неудобства полей.

В конце сентября вся партия в сборе, в общаге организовались традиционные посиделки, время и место держалось в тайне, чтобы не иметь удовольствие лицезреть Астахову. Все делились впечатлениями от сезона, комичными случаями, наблюдениями за бичами и студентами. Было весело.

Наступило время отпусков и камеральных работ в центральном здании экспедиции. Коллектив геохимической партии окончательно принял меня в свои ряды, начались городские трудовые будни.

Партия занимала два кабинета, в первом картосоставительский объект во главе с начальником, во втором все остальные. Наше помещение иногда называли «птички-рыбки», так как помимо Вадима и меня (Петухова и Грачёва) там работали Голубев и Горбушина. Ещё забавным было то, что несколько сотрудников партии не любили свои «природные» имена и звались так, как им нравится. Вернувшийся после длительного больничного (травма спины) Фасхиев Мударис Киамутдинович был Мишкой, Алефтина Петровна Захарова – Аллой, Валентин Михайлович Голубев (начальник нашего объекта) – Валерий. В кабинете был относительный паритет по количеству женщин и мужчин, поэтому общение было оживлённым, море шуток, которыми искрили Мишка и Люба Горбушина, интересные факты и истории от Тамары Кореневской и Вадима.

Понемногу, я стал знакомиться с ребятами и девчатами из других партий. В обеденный перерыв мужское население делилось на тех, кто играл в настольный теннис и на футболистов. Я примкнул ко вторым. Матчи проходили в любую погоду, дождь, снег и даже в сильные морозы.

Весной 1989 года наш Июсский объект начал терять лучшие кадры. Сначала уволился и уехал на родину Слава Кожух, у него закончились три года работы по распределению. В мае Вадиму Петухову выпал шанс участвовать в программе по строительству квартир молодым семьям, где он смог бы получить квартиру для своей (они с женой и тремя ребятишками жили в общаге), без раздумий он им воспользовался.

На носу сезон. Два полевых отряда нашего объекта в соответствии со штатным расписанием должны иметь по три геолога (или два геолога и один техник-геолог), три рабочих, повара и водителя. У Богадицы и Голубева в середине мая начали шевелиться остатки волос на головах: кому ехать в поле? Мишка заочно получал высшее образование в Томском Университете, заканчивал 5-й курс, в мае – июне последняя сессия и защита диплома, до июля на него рассчитывать не приходится. За неделю до выезда оба руководителя были «обрадованы» Натальей Матковской, которая сообщила, что беременна и сможет отработать в поле только первые две недели. На два отряда оставались только Голубев и я.

В середине мая производится обязательное медицинское профобследование сотрудников экспедиции, выезжающих на полевые работы. Экспедиционный медпункт организовал приём врачей в городской поликлинике, фельдшер выдала направление и предупредила, что все должны захватить на анализы баночку с утренней мочой и быть в поликлинике в 9-00.

Я проспал, вскочил в 8-30, (состояние «поднять подняли, а разбудить забыли»), схватил с полки в углу комнаты первую попавшуюся пустую банку и рванул в туалет. В поликлинику я почти не опоздал.

Через два дня Валерий Михайлович понёс в медпункт списки сотрудников геохимической партии, чтобы фельдшер поставила свою подпись напротив каждой фамилии: годен для полевых работ.

Фельдшер расписалась везде, кроме моей фамилии. У Голубева начали расширяться глаза:

- А чего вы про Грачёва забыли?

- Я не забыла, он не может выехать в поле, у него тяжёлая форма диабета…

- Какой диабет? Он в футбол только что побежал играть.

- Такое бывает, 24 года, организм не изношен, борется. Направьте его ко мне после обеда.

Я не знаю, как Валерий Михайлович «с глузду не двинулся». Когда я прибежал после футбола и переоделся, сотрудники партии странно на меня смотрели, Голубев обошёл меня со всех сторон, вздохнул как-то особенно безнадёжно:

- Олег, тебе надо в медпункт сходить.

Прихожу.

- Присядьте, Олег Александрович, скажите, из ваших родных кто-нибудь болеет сахарным диабетом?

- Вроде нет, по крайней мере, я об этом не знаю.

- У вас очень большое содержание сахара в моче, можно сказать, критическое. Вот направление, завтра нужно сдать кровь из вены на анализ.

Я вышел в растерянности, что такое диабет, представлял себе смутно. На следующее утро в очереди на сдачу крови «на сахар» я чувствовал себя крайне неловко среди людей, которые действительно выглядели болезненно, они в недоумении смотрели на пышущего здоровьем молодого парня.

Снова медпункт, фельдшер внимательно смотрит на меня:

- Олег, диагноз, к счастью, не подтвердился, сахар в крови у вас в полной норме. Что это могло быть?

- Не знаю, может ошибка анализа или не мой продукт жизнедеятельности?

- Нет, это была ваша моча, анализ точный.

И тут у меня на лице начинает расползаться идиотская улыбка, я вдруг вспомнил, что на днях в своей комнате не мог найти банку, в которой хранился сахар, чтобы пополнить закончившиеся запасы…! Опасаясь за свою жизнь, я не рискнул об этом рассказать фельдшеру.

Пришло время выезда на участок работ. Под моё начало поступило три маршрутных рабочих, повар и водитель автомобиля ГАЗ-66 Коля Камалтынов. Начальником отряда больше назначать было не кого, только меня. Через 4 с лишним месяца на традиционном сборе полевиков после сезона Тамара Кореневская рассказывала, как Богадица в экспедиционном коридоре «рыдал на плече» какой-то дамы и жаловался, что ему приходится отправлять в поле начальником отряда молодого специалиста.

Надо вступать в новые обязанности, получать продукты со склада (тушонка, сгущёнка, мешки с крупами и прочий дефицит), деньги на сезон, талоны на бензин, в первом отделе вьючник с топокартами, в радиорубке рацию, в оружейной комнате ракетницу и какие-то сигнальные ракеты «новой системы» для отпугивания опасных животных. То, что не было дефицитом из продуктов, мы закупали в магазинах. У меня, как у начальника, стояла задача максимально разнообразить полевое довольствие и рассчитать его количество на весь сезон. Захожу в продуктовый универсам недалеко от «Дома геолога», надо купить пакеты с бич-супом, его ещё называют змеиным. Этот шедевр советского пищепрома из засушенных макарон разных форм и размеров, маленьких кусочков какого-то сухого мяса в маленьких количествах и специй, имелся во всех магазинах, его мало покупали, потому что, если сварить, так как написано на пакете, получается не очень хорошее варево. Но если содержимое облагородить картошкой и парой банок тушёнки, то получалась вполне симпатичная похлёбка, к тому же, она быстро готовилась, что в полевых условиях крайне важно. Обращаюсь к молодой женщине – продавцу:

- Скажите, пожалуйста, а вот этих супов, сколько в одной упаковке?

С изумлением и любопытством посмотрев на меня:

- Пятьдесят штук.

Так, три пакетика на ведро для 7 -10 человек должно хватить, если варить два раза в неделю, то на 16 недель…

- Будьте любезны, мне нужно две упаковки этих супов, то есть сто штук.

Отгрузив две коробки, забрав деньги, выдав сдачу и чеки, женщина с грустью в глазах и неподдельной скорбью в голосе от жалости:

- Вы так любите кушать эти супы?

Мне захотелось её взять в поле поваром, но я только улыбнулся и ответил.

- Не очень, но жить без них не получается. Спасибо.

Вроде всё готово, машина погружена, стоит на парах у входа в экспедицию, рабочие и повар в кунге, Коля за рулём. Ждут меня. Я получаю последние документы, ловлю на себе тревожные, сочувственные и благословляющие взгляды женской части нашей партии, раскланиваюсь. Пора ехать. Иду к машине. Появляется Богадица:

- Олег, погоди пять минут… - убегает и приводит студентку.

- Знакомьтесь, это Олег Александрович, ваш начальник и наставник на время производственной практики! Ф-фу, хоть не одной парой в маршруты ходить будете! Удачи!

Загружаем студентку и её рюкзак в кунг 66-го, поехали!

Начался самый тяжёлый мой полевой сезон, как морально, так и физически. В 24 года рано становиться начальником, особенно если к этому не стремишься и не совсем готов, да ещё и в экстремальных условиях. Деваться было некуда, надо на ходу учиться отвечать за людей, технику, выполнение плана, набивать шишки, делать море ошибок, признавать и исправлять их, принимать решения, которые не всем нравятся.

Удивило, как резко поменялся мой менталитет по сравнению с предыдущим сезоном. Будучи вторым геологом, я был рад дождливой погоде: в дождь нельзя ходить в маршруты, будем камералить, читать книги, играть в преферанс, разговаривать, слушать радиостанцию «Маяк» под стук дождя о крышу палатки. Маршрутов было много, физическая усталость тоже накапливалась и внезапный камеральный день очень радовал. Как только я стал начальником, и отвечать за выполнение плана, то выскакивал утром из палатки с грозным взглядом на небо: чтобы никакого дождя, дождь нам не нужен! И сильно расстраивался, когда он шёл, особенно по несколько дней.

Обучение студентки было быстрым и мы двумя парами маршрутили весь июнь. Места в Горной Шории были глухие и труднодоступные, для студентки я, естественно, выбирал менее тяжёлые маршруты, для себя все остальные. Рабочих приходилось менять, со мной в маршруты они ходить не любили, поэтому я их дрессировал всех по очереди. В июне на Кузнецком Алатау кишмя кишит энцефалитных клещей, кроме правильной одежды ещё необходимо следить за своими ощущениями, если чувствуешь, что кто-то ползёт надо успеть поймать эту гадину до того как вопьётся. После одного особенно жаркого дня я снял с рабочего десять впившихся клещей:

- Сергей, ты что же не чувствуешь, что кто-то по тебе ползает?

- С тобой почувствуешь, ломишься по тайге как лось, тут не отстать бы, весь в мыле, я и не замечаю, когда они впиваются.

Студентка как-то странно себя ведёт:

- Что случилось, красавица?

- У меня это…, клещ впился!

- Давай вытащу, я умею их вытаскивать с головой, ничего под кожей не останется.

- Не могу, я попробую сама.

- Что не можешь? Самой тебе труднее будет…. А понятно, ну отнесись ко мне как к врачу, глаза закрой если стесняешься.

Клещ оказался мужиком, атаковал студенческий бюст.

- Терпи, барышня, будет больно, но недолго. На, держи этого охальника, знает куда впиваться.

В конце июня начальник прислал ещё одну студентку, а машине надо было ехать в Город сдавать пробы на анализ, отчётность на конец квартала и т.д. Без машины особенно не помаршрутишь, обучение второй студентки проходило по ручьям в окрестностях лагеря, пока не закончились неопробованные водотоки.

Вместе с машиной ко мне в отряд приехали Миша и Люба Горбушина, я вздохнул с облегчением, четырьмя парами план будет делаться быстрее. Когда появился ещё и студент, дело пошло гораздо веселее, я стал ходить в одиночки, надо было наверстывать июньское отставание.

Июль в созвездии Полкана

С ребятами приехал здоровый пёс по кличке Полкан, жертва неплановой вязки какой-то благородной породы бойцовых собак. Добрый Миша согласился взять в тайгу домашнего питомца коллеги из нашей экспедиции. Этот зверь жил в Красноярске в большом кирпичном доме, и, как я понял, большую часть жизни на балконе. Всё его общение с внешним миром состояло из облаивания с третьего этажа всех движущихся предметов и организмов в обозримом с балкона пространстве. Выходила ли собака гулять на улицы города Красноярска, история умалчивает.

Насколько я сейчас это понимаю, животное испытало дикий стресс, обнаружив себя в тайге с десятком незнакомых людей среди массы неопознанных запахов и звуков. Как все собаки, он назначил для себя в данной ситуации хозяина – Мишу, на меня посматривал с подозрением, видимо, понимая, что я тоже не просто так, ну и повар вызывал некоторую снисходительность.

Сразу и заранее пришлось пресечь все попытки поселить зверя в нашей палатке. Озадаченный новоявленный кинолог, немного мучаясь совестью, привязал его к соседнему кедру, метрах в пяти от нашего жилища. Весь лагерь из четырёх палаток и навеса над костром располагался в радиусе 25 метров. В 23-00 отбой, завтра всем, кроме повара, в маршруты…!

Минут пять Полкан осваивался (видимо репетировал про себя), затем начался сольный концерт в басовом регистре и прекрасной акустикой. Спектакль – монолог «О восприятии простой городской собаки ночной тайги и всего в ней происходящего» был проработан до мелочей. Каждый лесной шорох, гудение реки Теренсуг, дуновение ветра, возглас ночной птицы, скрип кедра, кашель пытающегося заснуть сотрудника, сопровождался детальной  проработкой и длительной арией.

После пятиминутного негодования я начал душить в себе смех, кожей чувствуя в темноте состояние и настроение невольного продюсера этого представления, которое так радовало окружающих. Мне стало интересно, кто из слушателей и через какое время начнёт проявлять восторг. Самому что-то инициировать было неловко, тщательно выжигаемая робость давала себя знать в душе молодого и во всём сомневающегося начальника. Хотя, конечно я должен был первым применить меры. Ошибки, ошибки. Но…, какое же будет продолжение?

Первой, через пятнадцать минут, не выдержала новая студентка, выскочив из спальника и женской палатки, она решила монолог превратить в полноценное представление и не менее хорошо поставленным меццо-сопрано:

- Ты чего орёшь, дурак большой…? Завтра вставать в семь утра…! Ты всем спать мешаешь, баран!

Скорость речитатива и мощность звука увеличились, Полкан на барана обиделся!
Появление третьего персонажа не заставило себя долго ждать:

- Всё, хватит, действительно баран, кентавр недорезанный! – Пробурчал Мишка, вылезая из спальника!

С глубоким вздохом студентке:

- Хоть ты-то не кричи, иди спать!

- Ага, поспишь тут…

- Полкан, тихо, место, сидеть!

Отвязав пса и бурча себе под нос, второй геолог куда-то пошёл.

- Если топить будешь, то закинь его подальше к середине реки, там течение быстрое, не выплывет! – прокричали из рабочей палатки.

- Прекратить разговоры в эфире, всем спать! – закончил я первое отделение.

Сердобольный Мишка зверя не утопил, привязал к дереву в 50-ти метрах от лагеря.

Второе отделение мы провели на балконе, слышимость была не намного хуже, нервно засыпать удавалось, когда артист позволял себе передышку, давая отдых связкам или подбирая эпитеты для вновь услышанных звуков.

- Всё, второй раз не пойду, темень, а фонарик на дне рюкзака…, сейчас выдохнется….

Бессмысленные мечтания, Полкан был неутомим и очень любил петь.

Свой светильник я предлагать не стал, чтобы не травмировать коллегу.

В семь утра злой и опухший от недосыпа коллектив угрюмо приступил к завтраку:

- Ну, Миша, мы и чудище городское в лес притащили…!

- Люба, хоть ты мне душу не трави. Олег, а как повара зовут?

- Владимир Николаевич.

- Владимир Николаевич, возьмёшь в сторожа лагеря этого барбоса? В его бдительности сегодня убедились все….

- Меня можно проще звать, Вовой. Нет спасибо, больно горласт, вся жимолость с кустов в округе облетела и тетерева совместно с зайцами разбежались. Пусть лучше в маршруты походит, может в них угомонится.

Догадываясь, кому будет сделано следующее предложение, я на Мишку не смотрел, он явно хотел организовать мне напарника, и техника безопасности не пострадает…. По окончании завтрака, была объявлена 15-ти минутную готовность.

Наматывая портянки и надевая сапоги, я услышал вскрик и плач Любы.
Мощными челюстями Любина ладошка была прокушена два раза.

- Люба, ты зачем к нему подошла?

- Я хотела пожалеть бедное животное и попыталась погладить, со словами сочувствия и поддержки.

- Так, Ира, сгоняй, пожалуйста, в нашу палатку, там под столом во вьючнике аптечка сверху лежит.

Мишка наказывал поводком Полкана, Любу тоже надо было наказать, но…, вот студентку я бы лично отшлёпал, повода пока не было.

Девчёнки оказали Любе первую медицинская помощь.

- Ну и как ты теперь в маршрут пойдёшь?

- Да нормально всё, сейчас пройдёт!

- Твой маршрут заканчивается недалеко от деревни Балыксу, там наверняка фельдшерский пункт имеется, поэтому маршрут, если фельдшер ничего опасного не обнаружит, начинай оттуда.

- Что может быть опасного в собачьем укусе?

- Да у него такая гильотина, запросто мог кости ладони протаранить!

- Пальцы все шевелятся и сгибаются, мякоти больно, конечно, но компас можно и в левой руке держать.

- У меня маршрут в другую сторону и я раньше на него встану, обещай, что зайдёшь к фельдшеру, он тебе профессиональную дезинфекцию сделает.

- Гхм…, слушаюсь, начальник.

Разошлись по первым точкам. Новый сотрудник неизвестной масти пошёл  в первый профессиональный маршрут с Мишей и его рабочим Сергеем.

Вечером машина меня забирала последним, залезая в кабину 66-го, я посмотрел в кунг (мы его звали «аквариум», имелись большие окна со всех сторон).  Люба с большой и новой повязкой на руке рассказывала, как обычно,  что-то весёлое, значит порядок. Мишин рабочий нервно курил, как мне показалось, у него дрожали руки. Вибрация машины, наверное, подумал я. Миша был веселее утреннего, подначивал Любу! Этот шедевр сплошного позитива долго быть в унынии не мог. Вроде всё хорошо, но что-то с Сергеем…! Предчувствие не подвело, по приезду в лагерь, он подошёл, глядя в сторону и нервно посасывая папиросу:

- Олег, я хочу уехать сегодняшним ночным поездом из Балыксу в Абакан, выдай денег на билет до Красноярска. До станции из лагеря я пешком дойду.

- Да, до отхода поезда пешком ты успеешь, только одного в маршрут я тебя не пущу, техника безопасности не позволяет. Возьмёшь до Красноярска с собой Полкана?

Нельзя было так шутить, на меня смотрели безумные и измученные глаза:

- Спокойно, Сергей, я плохо пошутил, извини. Если ты решил уехать, мы довезём тебя до станции. Только сначала выложи, что случилось.

- Я с детства боюсь собак, а сегодня после каждой точки на меня бросалось с руганью и попытками укусить это чудище. Нахрена мне такое почти в сорок лет?

- Ты почему мне утром ничего не сказал?

- Тебе, сопляку, рассказывать про свои слабости?

- По сравнению с тобой, конечно, сопляк, но здесь за тебя отвечаю я, и меня будут судить, если с кем-то из вас что-то случится. Если будешь ходить в маршруты без Полкана, останешься?

- А кто меня заменит?

- Это решу уже я. Давай определишься с отъездом завтра, после маршрута, или тебе нужен камеральный день? Пробы просеете с Володей!

- Начальник, не наседай, утром решу.

- Договорились!

Я представил себе его сегодняшний маршрут. На этой территории вдоль рек и ручьёв обязательно были тропы шишкарей, колеи заблудившихся тракторов или трелёвочников. От них до русла 20 - 70 метров, в зависимости от ширины долины или распадка. Каждые 500 метров Миша останавливался, обозначая точку отбора, Сергей двигал к водотоку отбирать пробу, на обратном пути его радостно, как добычу, ловил Полкан…! Чтобы не травмировать рабочего, Мишка большую часть маршрута держал барбоса на поводке. Зверя это мало волновало, Сергею это мало помогало. Кинологу тоже досталось, он был небольшого роста, сухощав и весил максимум раза в два больше отныне общего любимца коллектива, так что сдерживать весь день рвущуюся куда-то тушу занятие не рядовое.

Надо было решать, что делать с этим познающим новые миры организмом. Ладно, разберёмся после водных процедур и ужина….

Во время трапезы Люба рассказывала о своём посещении медпункта в Балыксу:

- Мне там так обрадовались! Хоть какое-то новое лицо, а то всё местные мужики с бодуна и мольбами о 50 граммах спирта. Деревенский врач - такая болтушка…, тут же решила, что я стала жертвой домогательств медведя, охала, зачем женщины идут в эту профессию, сразу догадалась, что за мужиками. Мне слова вставить было некуда.

- Люба, упусти художественные домыслы. – Съехидничал Миша.

- Да ладно тебе. При этом, она начала меня обследовать, давление измерять, стетоскоп достала, пришлось отбиваться, сказав ей, что я только вчера из Красноярска приехала, а медкомиссию перед выездом в поле неделю назад проходила. Она даже расстроилась. И тут меня дёрнуло сказать про Полкана…. Такой крик поднялся про бешенство диких собак, что у меня уже идёт сепсис и развивается столбняк. Я еле достучалась до неё, что пёс домашний и привит от всех возможных неприятностей. К слову сказать, она сделала всё профессионально, укольчик поставила, сразу болеть перестало, лечебную мазь с собой дала, повязку надо менять каждый день. Спросила про клещей, есть ли у нас гамма-глобулин и умеет ли кто-нибудь ставить уколы.

После ужина, совместно с Фасхиевым, начали думать, как обеспечить ночной покой сотрудников:

- Может его в кунге на ночь оставлять?

- Да ну, Миша, всё равно будет слышно, но…, попробуй с Колей согласовать.

- Не-е, ребята, он мне весь кузов уделает, этот запах потом долго не вытравить. Если хотите, то попробуйте, убирать сами будете, как и нюхать потом всем отрядом.

Рисковать не стали, договорились привязать барбоса на его прежнем месте, в надежде, что там уже всё знакомо, растянули запасной тент на случай дождя, постелили мешковину. Полевая собачья будка готова.

- Да, только миски не хватает. И будет законченная картина «Полкан при исполнении»! Пойду, принесу.

- Ирина, не надо портить партийное имущество. Собаку кормят один раз в сутки, обойдётся без миски.

- Бедненький, так потому он такой злой? От голода.

- Нет, от того, что кастрировали! – Со смехом сказал Миша.

- Да-а-а? Ведь так любой озвереет, ни поесть вдоволь, ни с сучками пообщаться! Его бы хозяину такую жизнь…!

- У него хозяйка! – Помрачнев, сказал Мишка.

В маршрутную тройку Фасхиева согласился влиться другой рабочий, Борька, молодой парень, в мае вернувшийся из армии!

- Боря, Сергею тяжеловато с Мишей ходить, не поспевает за ним. Двинешь завтра в маршрут с Фасхиевым? Сергей с Любой пойдёт.

- Да мне без разницы!

- Полкан не смущает?

- Пусть только попробует тявкнуть на меня. Тут же по морде огребёт. Я с дубиной буду ходить.

- Правильно, отомсти за всех.

Последующие ночи уже не были сплошной оперой, так…, отдельные арии! Полкан начал втягиваться в таёжную жизнь, народ постепенно привыкал к ночным собачьим монологам и неизменным звуковым атакам с элементами нападения при появлении в радиусе влияния нашего барбоса.

- Что-то Полкан сегодня унылую ночь провёл, два раза протявкал, всего по пять минут!

- Ну да, зато в самое золотое время сна, в 2 и 4 часа ночи, садюга!

- Миша, он не заболел? Ты температуру ему измерял?

- Отвалите, шутники.

Где-нибудь к концу сезона Полкан окончательно освоится, и наше стадо начнёт воспринимать не как объект для нападения, а для охраны. Но Мишка больше месяца профессию кинолога выдержать не смог. Вместе с машиной и студенткой в конце июля Полкан был отправлен в Красноярск, обратно на свой балкон.

Дня три после этого славного события я приходил после маршрутов и видел блаженную, умиротворённую и счастливую физиономию соседа по палатке, душой отдыхающего, лёжа поверх спальника. Его не могли вывести из равновесия даже ехидные комментарии доброжелательных сотрудников:

- А без Полкана-то скучнее стало, как бы Миша не захандрил…!

Через полгода, в столовой экспедиции, я услышал за спиной разговор двух женщин:

- Ну как твой пёс? Как Полканчик поживает?

- Я его летом в поле отправила, вернулся совсем другим мальчиком! Вон, Грачёв сидит, Полкан его знает.

Интересно, что он ей рассказывал?

Дорог, по которым можно ехать на ГАЗ-66 по приближению к границе Хакассии и Кемеровской области было всё меньше. Маршруты становились длиннее, наступало время многодневок (по нашей терминологии – выкидух). Я старался планировать работу так, чтобы их было минимум, тогда в свободной продаже отсутствовали легкие и теплые спальные мешки, чтобы обеспечить комфортный ночлег, а на весь отряд был выдан только один спальный мешок весом 4 кг, который годился для этих целей. Всё время ходить по пересечённой местности и при этом не высыпаться удовольствие из последних.

Раздав накануне задания всем парам, и оставив Мишке указание, где меня ждать с машиной вечером в районе 10 часов, я с раннего утра убежал в маршрут, он был длинным, порядка 30 км с большими «холостыми» отрезками (когда идёшь без отбора проб). Мягко говоря, это пахло авантюрой, но тратить на него «выкидуху» тоже неправильно. Места были глухие, только вдоль крупной лесной реки попадались изредка тропы охотников или шишкарей, по её притокам, которые тоже надо опробовать, располагался девственный лес. Заодно я посмотрел варианты проведения многодневок и понял среднюю скорость маршрутов в этих местах, она оказалась несколько ниже, чем расчётная. Уже начались сумерки, а мне до машины топать 5 км. Отобрав последнюю пробу, начинаю подниматься по ручью на водораздел, в 20 метрах по курсу среди зарослей с удивлением вижу чью-то спину, как мне показалось, в энцефалитке. «Неужели Мишка встречать меня сюда пошёл?» Осознать бредовость мысли быстрее мне помогла появившаяся ушастая голова, это правда был Мишка, только не Фасхиев. Ветер дул мне в лицо и косолапый ничего не чувствовал. Я аккуратно снял рюкзак, достал ракетницу и начал размышлять: «Если он не испугается ракетницы, молотком его что ли бить?». Медведь начал медленно двигаться в мою сторону и метрах в семи остановился, почувствовав меня. Наверное, его впечатлил вид лесной «статуи Свободы»: обросший чувак в зелёном полевом костюме с поднятой вверх ракетницей и геологическим молотком в другой руке.

- Да ну тебя в баню. – Фыркнул хозяин, развернулся, очень быстро и бесшумно убежал по своим делам!

Была середина августа, мишка был большой, упитанный, с лоснящейся шкурой. Поджарый, потный и уставший геолог его не заинтересовал. Меня удивило, как легко, быстро и бесшумно бежал этот большой зверь, ни одна ветка под ним не треснула.

К машине я пришёл с часовым опозданием, но с учётом длины маршрута, это было в пределах нормы.

В одиночные маршруты я мог отправить только себя, это была моя ответственность, ни Мишка, ни тем более Люба и студенты, могли про них даже не заикаться. Они не стремились, и правильно делали. Я любил одиночки, идёшь своим темпом (личная крейсерская скорость позволяла рационально расходовать силы), никто сзади не скулит, что устал, можно было обходиться без обеда, чтобы быстрее сделать маршрут.

Риски, конечно, присутствуют, но как говорил Вадим «Нужно правильно настроить голову…»!  Я очень не люблю встречать в тайге людей («в лесу нет страшнее зверя, чем двуногий»), поэтому, когда кого-то замечал, то уходил в сторону и пережидал, когда пройдут мимо. Неизвестно, что за человек, и с какими целями он шарится по тайге. Звери от людей уходят сами, вот их бояться точно не надо, если только ты не нарвался на медведя – подранка или «матуху» с медвежатами над какой-нибудь добычей….

В одном маршруте у меня случилась странность, всё шло своим ходом, я уже заканчивал отбирать пробы, осталось заскочить в последний распадок на 2,5 км и вернуться по нему, чтобы потом через водораздел идти к машине. Пройдя 100 м по ручью, я начал испытывать «жуть», удивляясь себе, и новым ощущениям продолжаю двигаться вверх. Жутко и всё! Оборачиваюсь, осматриваю окрестности, всё как всегда, тайга, ручей, беру пробы, но жуть не проходит. С большим трудом я заставил себя пройти эти 2,5 км, отобрать пробы и двигаться обратно. Как только я вышел из распадка, всё прошло. Никакой жути не осталось. Мишка потом предположил, что меня сопровождала (смотрела) волчица или какой-нибудь другой зверь типа рыси (росомахи?), таким образом, охраняя своё потомство. Не знаю, но такой жути я ни до, ни после не испытывал.

В конце июля новый лагерь был разбит на берегу реки Большой Казыр, недалеко от его впадения в Томь, эти места можно было отработать только многодневными маршрутами. Машина ушла в Красноярск с очередной порцией проб, прихватив одну студентку, у которой закончилась практика.

План первой массовой выкидухи был разработан: Любина пара работает рядом с лагерем, Миша с рабочим идёт с одним ночлегом, я, студентка и студент идём на три дня. Раздав всем карты с маршрутами, я сообщаю порядок действий:

- Студентка делает в первый день эти две реки, студент вот эти. На ночлег собираемся на правом борту реки Сургас 300 метров ниже слияния Левого и Правого Сургасов. Ребята, вы там должны быть в районе 18-00, сделаете лабаз и горячий ужин, я отрабатываю реку Чабылпут, появлюсь в районе 9 часов вечера. Следующий маршрутный день здесь и здесь, ночуем там же, третий день все выходим на базовый лагерь. У меня будет много проб, всю еду, полиэтилен для лабаза и топор берёте вы, распределите пропорционально среди себя и рабочих.

Мишке и Любе наставления не нужны, они оба были старше меня на 12 лет, сами кого угодно  и чему угодно могут научить.

Первые пять километров вдоль Казыра мы прошли все вместе, потом на свои маршруты встали студенты. Дошли до Чабылпута, мне по нему вверх по течению, Миша с рабочим должны двигать дальше, переправившись через реку, он обернулся:

- Олег, самое главное, чтобы вы все сегодня вечером встретились в одном месте….

Захотелось кинуть в него камень, я человек не суеверный, но лишний раз «будить лихо», создавать мыслеформы, которые имеют свойство материализоваться, не надо.

Долина реки Чабылпут – сплошной курум (крупные глыбы изверженных пород, по которым надо «скакать»), через четыре километра я уже был «в мыле»! В августе ещё жарко, чтобы держать себя в тонусе, надо искупаться в бодрящей горной воде, почувствовать себя лучше и двигать дальше. На правом борту реки я отобрал пробу, закинул рюкзак на спину и замер: по левому берегу, метрах в 15 от меня, двигалась группа туристов из 9 человек, все сосредоточены, смотрят себе под ноги, меня не видят. Замыкающим в отряде шла девчушка лет 17 (мозги у руководителя этой группы отсутствовали), мне очень захотелось спросить у неё «Который час?». Еле сдержался. Из гуманизма. За 2 месяца отросли густая борода и шевелюра: вид заросшего чудовища в чём-то зелёном, неожиданно что-то спросившего на фоне девственной тайги, может навести панику на весь отряд, разбегутся во главе с руководителем от страха в разные стороны, собирай их потом по всему лесу…! Я подумал, что так могут рождаться легенды о снежном человеке, и ничего не спросил.

Туристы меня удивляли всегда, посещать такие дивные места и смотреть себе под ноги? Я работаю, но голова как на шарнире зырит в разные стороны, жарки, курумы, «пожар» тайги (не в смысле горит, а осиновые листья – красные, берёзовые – жёлтые), столько чудес кругом! Ещё потрясал в разные годы неизменный вопрос: «А разве питание у вас не бесплатное?». Людей, что проходили через лагерь нужно накормить всегда, это ЛЕС, неизвестно, когда они смогут поесть горячего в следующий раз. Но, «дайте нам в дорогу сгущёнки и тушёнки…. Вы же геологи, миллионы, наверное, получаете?» злило всегда.

Красивейший Чабылпут! От впадения в Казыр до истоков (круглое горное озеро с языками и полями снега по берегам, который периодически с шорохом сползает в воду) проходишь через тайгу, длинную, относительно широкую долину с полями мха и редким лесом (где река имеет спокойное течение и широкое русло), каскад водопадов и альпийские луга. Водораздел!

Начабылпутился я в тот день основательно и время поджимало, но невозможно было отказать себе в удовольствии ещё раз искупаться уже в спокойных водах реки. Почему-то пахло клюквой и болотами родного края (Где Горная Шория, а где Новгородская область?). Тяжёлый маршрут, разгорячённое и уставшее тело, позволили даже поплавать в этом бассейне горной воды, зато появились дополнительные силы для рывка через водопады и альпийские луга на водораздел, а потом вниз к долине реки. Там ждал горячий ужин и обустроенный ночлег…
Вид с водоразделов всегда красив, а здесь был одним из лучших: за спиной озеро и Чабылпут, впереди долины Левого и Правого Сургасов, по всему горизонту заснеженные вершины хребтов Кузнецкого Алатау, солнце уходит за горизонт…. Эх! Красотища! Я не зря пошёл на геологический факультет!

Пора закрывать рот, делать глаза из круглых обычными и двигать на ночлег. Оставалось 40 минут до появления первой звезды и 2,5 км до густых сумерек. При подходе в расчётное время к спроектированному моим полевым гением и опытом лагерю ни дыма костра, ни запаха готовой пищи обнаружено не было. Как и лабаза на ночлег с четырьмя подчинёнными мне организмами.

- Так, если Фасхиев вернётся живым с выкидухи, придётся объявлять благодарность и выговор одновременно. Пророк хренов….

Крикнув для порядка три раза, услышав в ответ только эхо, как показалось, с несколько удивлённой интонацией (кто это припёрся в наши края?) я начал обустраиваться на ночлег. Что делать дальше и где искать студентов с рабочими, придумаю завтра. Вода в Сургасе также взбодрила, из еды у меня был только чай и сахар, консервы и неприкосновенный запас я не взял из-за большого количества проб. Надежда на то, что хотя бы одна маршрутная пара доберётся до места ночлега, разбилась о суровую действительность. За весь день на ходу были съедены несколько гроздей кислицы (красная смородина) и пястка жимолости. Буду ужинать тем, что есть. Для поднятия тонуса в чифирбак (консервная банка с проволокой, приспособленная под самовар) был положен золотой корень, попытка его пожевать связало рот и язык, может и полезно, но невкусно. Выпив чая с неповторимым вкусом радиолы розовой, я залёг спать под огромным кедром на шикарном матрасе из его хвои. Сидеть у костра одному скучно, а лёжа в спальнике через крону кедра видно августовское небо, звездостой и звездопад. Уснул быстро, просыпался раза три от ночных звуков, раздававшихся иногда на фоне ровного гудения горной реки. С рассветом фаза сна перешла в полудрёму с периодическим открыванием одного глаза на пришпиленные к кедру часы.

6-00, подъём, утром ванны принимать не захотелось, остатки сна ушли вместе со струями холодной воды по бороде и шевелюре. Завтракать пришлось тем же, чем и ужиналось.

Так, пора принимать решение по отложенному вопросу, тактике и стратегии существования собственной персоны, а также шарахающихся где-то по тайге со съестными припасами сотрудников.

- Утреннее производственное совещание объявляю открытым. Ваши доводы, сэр?

Были разложены карты района работ для анализа ситуации. Контрольный срок прибытия в многодневном маршруте – сутки, для студентов он наступает сегодня вечером. Если двигаться искать их с утра, потеряю один маршрутный день, придётся задерживаться и нервировать оставшихся в лагере. Если начать намеченный маршрут, к 7 вечера он будет сделан, останется два светлых часа на поиски. Маршруты у всех заканчивались в радиусе километра от моего ночлега, поэтому есть большая вероятность их собственного прибытия «в наши края». Кроме того, они ходят парами, карты, компасы и головы должны быть на месте, как и бесценный опыт, переданный лично мной. Ну не возможно где-то блудить в такой ситуации двигая по рекам!

- Решение: иду в маршрут, ответственность беру на себя, так как переложить её больше не на кого!

В 7 утра я уже был на первой точке. В процессе отбора и движения от пробы к пробе, моё тело непроизвольно занималось поиском пищи, в этот раз маршрут практически сразу начинался с альпийских лугов, где на кислицу и жимолость рассчитывать особенно не приходилось, попадалась иногда голубика. Зато было много немолодой черемши и дикого лука, где-то к обеду я понял, что не козёл и вряд ли когда-нибудь стану вегетарианцем. Во время обеденных водных процедур почувствовал, что вместе с потом выделяю парфюм из горных трав. Весь этот день моя телесная субстанция исполняла только три естественные функции: дышала, жадно глотала воду, особенно после очередной попытки пожевать золотой корень, и ела сено, остальные, кроме потоотделения,  этим бережливым созданием были отключены, видимо, за ненадобностью.

Отобрав последнюю пробу, я двинулся к месту ночлега, где меня ждали спальник, пробы с Чабылпута и заранее собранный для костра хворост. Все три километра пути в сознании теплилась надежда обнаружить, то, что не удалось вчера и живые фигуры дражайших сотрудников. За пятьсот метров до лагеря открылась прямая видимость на мой кедр, дым костра отсутствовал напрочь. Состояние приближалось к коматозному, было 8 вечера, я понял, что организм вопреки моей железной воле сохранил силы только до вожделенного спальника, судьба студентов и рабочих его не интересовала, по крайней мере, до утра. Сознание раздвоилось и пошёл диалог:

- Ничего с ними не случилось, просто ты слишком оптимистично, впрочем, как всегда, рассчитал их возможности, как и свои сегодня: пришёл на час позже. Никуда не идём, умываться и спать.

- Нельзя, я начальник и обязан их найти, к тому же у них есть еда.

- Сон тоже очень здоровая пища, «кто спит, тот обедает».

- Хрен с ними, завтра найду, будем спать.

Сил хватило доползти до кедра и прислониться к нему, краем глаза я почему-то не увидел спальника и разложенные утром на просушку пробы. Краем второго глаза был обнаружен прикреплённый к перекладине костра клочок бумаги. Организм начал мерзко и нервно смеяться. Такого облома я давно не испытывал.
Хотелось уснуть в обнимку с кедром, так как стало понятно, что спальник с пробами забрали мои заботливые сотрудники, значит, живы! Оставалось узнать, где они будут счастливы увидеть меня. В записке значилось, что лабаз и обе маршрутные пары расположены в 1 километре ниже по течению реки. Воля в кулак собираться отказывалась, помогла привитая шефом привычка в любом состоянии после маршрута прыгать в воду, даже самую холодную. Сургас и перспектива впервые за двое суток пожрать нормально привели в чувство, и я побрёл по курумам вниз по реке. Одно дело прыгать по ним в начале дня, другое дело двигаться после двух суток тяжёлых маршрутов и сена вместо еды.

Были совсем густые сумерки, ребята меня не услышали, сидели у костра и беззлобно переругивались, я прислонился к дереву и замер метрах в семи, блики костра и темень скрывали мою фигуру:

- Ну, где этого начальника носит? Уже стемнело. Может добежать до его лежанки?

- И получишь в лоб, он же сам запрещает двигаться по тайге после появления первой звезды. Останавливайся и обустраивай ночлег. Где-нибудь уже залёг…

- Ну да, в голодном обмороке и без спальника.

- Слушайте, а вы точно его вещи забрали?

- Ну ты спросила, а чьи? Кому ещё здесь нужно донные пробы собирать?

- Мишке Фасхиеву – сказал я.

- Да ну, Мишка километров в 20-ти отсю… !!!??? Олег, слава Богу, тебя где носило?

- Ну ты нахал, студент, это я должен спрашивать, где вы ошивались эти двое суток, жрать есть?

Никогда ещё бич-суп не был таким вкусным и даже чуть кислые сухари казались шедевром хлебопрома. Заботливая студентка для повышения моего тонуса протягивала кружку горячего чая с золотым корнем, удалось сдержаться от ругательств (не на студентку, не на золотой корень, на обстоятельства) и попросить просто чай без примесей.

Пророк Фасхиев накаркал нам ночлег в разных местах, пару студента шуганула косолапая с двумя отпрысками, они были вынуждены её обходить, скорость студентки по курумам оказалась на 30% ниже расчётной. Проверить полученную информацию на достоверность возможности не было.

- Верю! – изобразил я Станиславского.

Относительно долго не мог уснуть, секунд 5.

Весь следующий день мы выходили с выкидухи, нагруженные пробами. Маршрут шёл по долине реки Сургас, из-за курумов и тяжёлых рюкзаков скорость движения была низкой. А нам побыстрее и до сумерек хотелось попасть в лагерь, чтобы не ночевать ещё одну ночь вне палаток. Там ждали тёплые спальники, более разнообразная кухня (если этот термин применим к консервированным продуктам, рыбы и зверя в тех местах было мало), относительно свежие новости из Красноярска и письма, привезённые машиной.

Мир недорогой мобильной связи, сотовых и спутниковых телефонов в Советском Союзе отсутствовал. Источники информации того времени в тайге: радиостанция «Маяк», хрипящая на средних волнах из убогих радиоприёмников отечественного производства, обмен короткими новостями на утренних сеансах связи, совсем не свежие газеты в киосках «Союзпечать» шорских и хакасских поселений. И конечно, письма, тоже двух, трёх, четырёх - недельной давности, в зависимости от того, сколько они пролежали в экспедиции до ближайшей оказии в нашу сторону. Во всех длительных полях, разгрузив машину, вездеход или вертолёт, практически все сотрудники, бросив самые срочные дела, сразу начинали с упоением читать письма.

Тех ощущений периодического информационного вакуума, особенно в отношении близких людей, теперь уже нет, как и нет странного чувства одностороннего общения с совсем недалёким, но всё-так прошлым. У них ведь всё уже могло измениться….

Прошлёпав по курумам Сургаса, мы вышли к Большому Казыру, вдоль которого была вполне проходимая тропа. Скорость хода немного увеличилась. Небольшая часть тропы входила в состав всесоюзного туристического маршрута к Зубьям (вершинам Кузнецкого Алатау). Двигая мимо очередного лагеря этих странников, я услышал диалог девушки и парня:

- Что-то на туристов они не похожи. Какие-то угрюмые.

- Геологи! Да-а, серьёзные люди, сразу видно, работают….

Станешь тут угрюмым после 3 месяцев полевой работы, когда план выполнять надо. Это вам не в туристический поход для развлечения сгонять.

Машина в лагерь из города уже пришла, и Любина маршрутная пара отработала все близлежащие водотоки. Были объявлены два камеральных дня с задачей решить индивидуальные хозяйственные нужды. Коллективные нужды в части заготовки дров, верчения пакетиков для проб и т.д. возложили на вновь прибывшего работника. Парнишке шёл семнадцатый год, звали Андреем, увлекался водным туризмом. Ехидный Мишка сразу предположил, что это внебрачный сын Богадицы. На что Люба здраво возразила:

- Мишка, а ты бы отправил своего сына, которому 16 лет, сюда?

- Ну..., у меня пока нет сына, но, если честно, не знаю. Думаю, что отправил бы.

Меня удивил начальник партии, приславший его к нам. По правилам техники безопасности на полевые работы допускались лица, достигшие 18-ти лет, поэтому, несмотря на героическое туристическое настоящее, в многодневные маршруты я его не отправлял, в однодневные несколько раз брал с собой, чтобы был под присмотром. Проработал он у нас чуть более трёх недель. В районе 1 сентября, к облегчению Богадицы В.П. и меня, Андрей благополучно отправился в 10 класс.

Поняв безуспешность попыток уговорить по поводу выкидух, он доставал просьбами использовать служебную резиновую лодку для коварных туристических целей, откуда-то узнав, что она у нас есть. Мимо нашего лагеря коллеги Андрея периодически форсировали небольшие водопады, приличные пороги и перекаты Казыра. У него свербило. Но река и в нижнем течении была горной, поэтому хозяева катамаранов, байдарок и прочих плавсредств после прохождений (чаще всего неудачных) расположенного рядом с нами порога, сушились на том берегу или около нас, иногда приходили чего-нибудь попрошайничать. Некоторые группы были особенно упёртыми, терроризировали несчастный порог, пока ему не надоест, и уезжали победителями.
Андрея это особенно вдохновляло на новые попытки канючить в камеральные дни:

- Олег, ну посмотри, как здорово и весело!

- Чего здесь весёлого? Сохни – мокни, сохни – мокни, в чём радость? А работать когда?

- Да ты сам попробуй, тебе понравится!

- Н-да? Я столько раз в маршрутах падал в горные реки, что понравиться мне это не сможет.

- Я про адреналин говорю, который так и прёт при прохождении порогов. Чего бы люди сюда ехали?

- А вот этого добра в нашей работе гораздо больше и по объёму, и по времени. Андрей, отвянь. Ты не в туристическом маршруте, а в профессиональном поле, здесь лишний и неоправданный риск никому не нужен, а мне и подавно. Наша лодка для таких целей не предназначена. Да, спасательные жилеты есть, но уберечь твою дурную бОшку нечем, хоккейных и мотоциклетных защитных шлемов, как у проплывающих мимо, в партийном хозяйстве нет. Котелок на свою тыкву наденешь? Или деревянный шлем из кедра долбить будешь?

Зря я так зло пошутил, в глазах пацана отразилась бурная работа мысли по поиску возможной альтернативы. Увидев как-то, что он рулеткой измеряет диаметр сухого дерева, я дал ещё один совет:

- Ты сразу весь гидрокостюм из него делай. И лодка не понадобится..., только в Томь не уплыви, а то подумают, что начался промышленный сплав древесины.

- Я измеряю, влезет ли целая чурка этого сушняка в нашу печку, – пробубнил он обиженно.

Но в ближайший камеральный день после ужина принёс второй вариант: вместительный костровой котелок, выцыганенный у повара, две плотные вязаные шапки и тонкий брючный ремень.

- Вот, надёжный вариант, никакого риска.

- Вместе с лодкой ты решил и партийный котелок ухайдакать? Он-то в чём виноват? Ну, надевай, чудо в перьях, я ещё никогда не видел подчинённых в закопчёных котелках из-под каши! Ты его помыл?

Мой сарказм впечатления не произвёл, зато коллектив отряда с умильным видом лицезрел новейшие разработки образцов спасательного снаряжения из подручных средств в условиях, приближённых к боевым.

И посыпались разного рода комментарии от всего личного состава! Редкое разнообразие в нашей полевой жизни породило множество «экзерсисов» словесности. Я устало молчал, глядя на это чудо природы:

-  Ну, Андрюха, изобретатель! «Мade in USSR», «RUSSIA - всегда не параша», шедевр!

- Тебя можно сейчас под горшок подстричь. Очень модная стрижка в царской России была.

- И все девки твои...

- Андрей, этот головной убор болтается на твоей башке как колокол вокруг языка, в реке потеряешь! Надо сплющить его в районе висков. Я сейчас принесу кувалду! Клади голову вон на тот пень...

- Я не позволю портить котелок для утренней каши, голову клади без котелка, я в нём завтрак готовлю.

- Андрюшка, а ничего, классно смотришься.

- Всё, прекратить шабаш! Отбой! Всем по спальникам, завтра подъём в 7 утра, сбор лагеря и выезд на новый в 10-00. Андрей, материальные ценности разложить по местам или отдать хозяевам. Всем спать!

- Начальник, ну разреши Андрюхе завтра утром перед отъездом исполнить мечту, за ту радость, что сегодня он доставил коллективу.

- Разрешу, если с ним кто-то из вас согласиться плыть в этой лодке во всём обмундировании, предварительно оставив посмертные записки о добровольном участии в эксперименте. Свободного котелка не найдёте - разрешаю напялить на голову любое ведро с любым количеством вязаных шапок. Задрали! Спать! Лишу месячной премии любого, кто нарушит тишину ночного эфира.

- Птичек тоже?

- Они премий не получают. Отбой!

Я был уставшим, злым и слишком молодым начальником, не просчитавшим последствий своих слов. Утром за завтраком передо мной положили два заявления с согласием на «добровольную гибель».... Вторым потенциальным участником была студентка Ирина! Я молча порвал её бумагу и бросил в костёр.

- Ты же обещал... Что? Слово не держишь?!

- Ты баран, Андрей. Слово сдержу. Я поплыву с тобой (такой же баран...)! Иди одевайся, у нас выезд в 10-00. Сейчас 8-30, на твою и мою дурь хватит 45 минут, потом будешь сушиться в машине.

Я проследил, чтобы он был упакован в спасательный жилет и надел этот свой дурацкий головной убор. Достал из складского баула чистый энцефалитный костюм, портянки, запасные сапоги и положил всё в кунге машины.

- Олег, ты не бойся, я опытный сплавщик, буду сидеть с веслом на носу, ты на корме. Только слушай мои команды и интенсивно греби в нужные стороны.

- Ну да, конечно!

Он просто светился от счастья.

- По-моему, командует тот, кто на корме с рулевым веслом.

- Это на спокойной воде, а здесь главное - правильно направить нос и помогать кормой. Почему ты не надел жилет и что-нибудь на голову?

- Отвали, это твоё развлечение, я в нём участвую как мне надо, а не как водный турист.

Когда мы сели в лодку и фанаты, столпившиеся на берегу, нас слышать не могли, я его спросил:

- Какого хрена ты сюда Ирину приплёл?

- Она мне нравится..., и согласилась меня поддержать.

- Она мне тоже нравится, но у тебя странное представление об отношении к женщине. Ты всегда собираешься их так использовать? Вас спасает то, что тебе 16 лет, ей 19, а мне, придурку, 24.

- Ну чего ты злишься?

- Вперёд греби.

Заплыв мы начали из относительно спокойной заводи, которая постепенно сужалась, поток воды ускорялся, шум падающей воды становился всё громче. Андрей интенсивно грёб своим веслом и что-то мне орал. Бесполезный номер при такой канонаде. Пытаясь держать лодку по течению, я, видимо, грёб не туда. Порог состоял из четырёх или пяти турбулентных каскадов, течение воды было бешеным. И нас опрокинуло на первом же каскаде. Я хорошо плаваю даже без жилета и спасательного круга, моё детство прошло на не самой спокойной реке Мсте. Но известковые и доломитовые пороги Валдайской возвышенности – лёгкая шалость по сравнению с Кузнецким Алатау с его изверженными породами. Бурлящий поток меня разворачивал, переворачивал, делал кульбиты, несмотря на все мои осознанные действия ногами и руками. Голова с открытыми под водой глазами пыталась увернуться от стремительно надвигающихся камней, которые с лёгкостью обходила та же вода со мной во чреве. Секунд через тридцать мне удалось вынырнуть на поверхность. Я с облегчением увидел, как торжествующий Андрей без котелка на голове гребёт к берегу, где ему рукоплескали наши соратники. Я доплыл до перевёрнутой лодки, уже в относительно спокойном течении нашёл оба весла, благо река была не сильно глубокой, и тоже вылез на берег с имуществом, находящимся у меня на подотчёте.

- Начальник, а котелок-то как же? – занервничал повар.

- Володя, с его парусностью котелок по дну уже ковыляет в Томск. Купим новый в Бирикчуле, в личный забор вон того балбеса. Заодно две шапки и ремень, чтобы восполнить тем, у кого он их брал.

- Это его личное.

- Тем лучше. Миша, будь добр, заставь бойца переодеться в сухую одежду, что в кунге лежит. Все в машину, готовность 5 минут, я сейчас приду.

Надевая в укромном месте сухое дорожное барахло, пряча в большой рыбацкий пакет из толстого целофана мокрое, я вспоминал свою беспомощность в этой бушующей водной стихии. И осознавал, как мы легко отскочили, миновав те, хоть и облизанные водой, камни. Даже лёгкого соприкосновения темечка или затылка с ними на скорости потока хватило бы отправится обоим на тот свет.

Андрей в кунге вёл себя петухом, Ирина в мою сторону смотреть перестала. Я лишил её геройского поступка, о котором можно было бы в будущем вещать окружающим....

Даже водитель Коля меня удивил, глядя на дорогу и комментируя:

- Что, покрасовался перед девкой? Герой? Командир, закрывающий амбразуру с пулемётом?

Я грустно посмотрел на него и промолчал. Человек был старше меня на поколение....

Через три года в нащей экспедиции при сплаве по реке погибла геолог Оля Сапрыкина. Они с напарником маршрутили с использованием такой же резиновой лодки. И уж точно не пытались на ней форсировать труднопроходимые места горной реки.

В том сезоне у меня уже была пара маршрутов на нашем «корабле», мы с первой студенткой опробовали левые притоки реки Теренсуг. Да, это интересно и красиво - плыть в стремительном течении по бурунам, но пытаться преодолевать непропуски бурлящей стихии просто глупо. Речь не идёт об экстремальном водном туризме, там свои правила, законы, задачи, снаряжение и навыки.

Мишка и Люба ничего не говорили про мою дурь.

После приезда машины мы ходили ещё на две выкидухи, ближе к Зубьям. Пришлось идти всем, даже Любе, которая заявила, что не потерпит дискриминацию и тоже хочет войти в историю геохимического изучения Восточного Склона Кузнецкого Алатау, иначе пожалуется на ущемления по половому признаку в комитет советских женщин и женсовет при нашей экспедиции. Водитель и турист шаманили с машиной, Володя их кормил, просеивал пробы, заготавливал жимолость, кислицу, маралий корень и бадан. Последние два пункта он особенно рекламировал мужскому населению:

- Пейте с чаем, болт будет несгибаем!

- Володя, а в поле это зачем? Или ты так поиздеваться решил?

- Ну, гм..., на будущее.

- А на женщин это действует?

- Ещё как, Люба! Приходи в 11 ночи на кухню, всё покажу и объясню.

- Не приду, мне начальник запрещает гулять так поздно!

- Ну да, в 23-00 – отбой. Женская палатка запечатывается снаружи печатью с сургучём, по периметру палатки выставляются капканы, мне их Богадица выдал для охраны женского меньшинства!

- А пописать им как?

- Всё тебе объясни!.. Каждой особи женскаго полу персонально я выдал ночные вёдра!

- Сатрап!

На последней выкидухе весь маршрутный контингент спал в одном лабазе. Люба примостилась рядом:

- Ты самый крупный и тёплый!

Была вторая половина августа, ночами уже прилично холодало. Три бревна, горевшие всю ночь в ногах у коллектива, несмотря на полиэтиленовый экран лабаза, позволял не околеть, не более.

В некомфортных условиях я спать не умею, но: «лёжаная ночь – почти что выспанная ночь». Наверное, именно это позволяло мне маршрутить с той же скоростью, что и обычно. Мой маршрутный лёгкий спальник был отдан Любе.  Всю ночь я лежал, смотрел на звёзды, слушал звуки тайги, шум верховий Малого Казыра, пытался безуспешно заснуть. Периодически переворачивался с боку на бок, через раз в бликах костра лицезрея доброе Любино лицо, на котором неизменно открывался большой и круглый левый глаз: «Чего шумишь?». Глаз тут же закрывался и пытался спать дальше.

Я вспомнил, как в межсезонье ходил на курсы информационных технологий в Красноярский институт цветных металлов (КИЦМ). На первом этаже института есть Зал Славы, где золотыми буквами вписаны фамилии и имена выпускников, получивших красные дипломы. Я увидел три знакомые фамилии, с двумя мне посчастливилось работать в одной партии: Любовь Матеус (Горбушина в замужестве) и Вадим Петухов.

Люба была холериком и меланхоликом в одном лице - рассказы всегда интересные, шутки всегда уместные, но чаще всего - грустные глаза несчастливой женщины. Это не мешало рождаться смешным ситуациям с её участием.

Зимой в Красноярске светлеет поздно, темнеет рано. Раньше всех с работы уходила Тамара Кореневская на служебный автобус, отвозивший тех, кто жил в Есаулово. Однажды, через пять минут после её ухода, засобиралась Люба, и обнаружила, что из женских сапог ей остались только два разноцветных, в коричневом она опознала свой:

- Вот блин, Тамара впотьмах один мой сапог надела. Попробую догнать!
И побежала в оставшихся сапогах вызволять собственное имущество. Вернулась с крайне озадаченным видом:

- Нет, Тамара в своих сапогах ушла...

Пришлось ей двигать домой в разной обуви. На следующий день выяснилось, что Люба спросонья надела один свой сапог, а другой - своей матери, ну и так как проснулась только в конце рабочего дня, тогда и обнаружила подмену.

Мне больше запомнилось Любино посещение продовольственного магазина в посёлке Бискамжа. Отстояв небольшую очередь, она сделала заказ:

- Будьте любезны, килограмм карамели, килограмм песочного печенья и пакет.

- Пакетов у нас нет, дефицит.

- А, подождите! Кажется, у меня где-то был.

Она быстро открыла полевую (офицерскую) сумку, достала кобуру со служебным пистолетом, стукнула им прилавок и стала деловито искать в недрах планшета.
Пакет у продавца нашёлся сразу:

- Ой, не трудитесь, я нашла. С вас 2 рубля 70 копеек.

- Вот спасибо!

У продавца и посетителей были круглые глаза.

Я:

- Люба! Пистолет не забудь!!!?

В конце августа она уехала в город готовить сына в первый класс.

Будучи превосходным специалистом и умницей, на работе Любовь Александровна воевала с Центральной Лабораторией за качество аналитики, отслеживала правильность обработки данных нашим информационно-вычислительным центром, писала проекты и отчёты, была уважаема зубрами экспедиции, а всеми остальными и подавно за профессионализм, доброту и весёлый нрав. Но грустные глаза женского одиночества...!

- Люба, внизу коробейники продают чего-то. Весь женский контингент там сейчас проводит рабочее время.

- Я смотрела, там всё на мужиков!

-Ну и купила бы чего-нибудь для своего любимого мужчины.

- Это для кого это? Для Вовки, что ли?

- Кто есть Вовка?

- Муж бывший. Пусть сам себе всё покупает.

Люба тащила на себе сына и стареющую мать. Сын вступил в переходный возраст (и, как я потом слышал, в самом тяжёлом варианте), мать впала в маразм и невыносимые старческие придирки, а на дворе стояли девяностые с их отсутствием денег, работы и крахом всех сбережений у основной массы населения. И она не выдержала. Ушла через окно своей квартиры на пятом этаже. Ах, Любаша, Любаша! Как при таких способностях и внешности можно не суметь достойного Тебе мужчину выбрать?

Не мне судить, и, тем более, осуждать.

Но вопросы в прошлое можно задавать?

Хоть и бесполезно.

К сентябрю исчезли все студенты, кроме одного, остались три маршрутных пары. А работы ещё полное корыто в осеннюю непогоду, с принципиальным отказом бабьего лета помогать этим неженатым особям мужского пола.

В начале сентября начальник партии обрадовал появлением на горизонте молодого специалиста Евгения Эдуардовича Кима. Подкрепление было достойным. Женька без труда вписался в работу и коллектив ИТР, достав из рюкзака коньяк «Коктебель». Тогда это был достойный напиток.

В середине сентября пришлось снова гнать машину в город. Проб накопилось много, заодно отправили студента и одного рабочего. Мишка решительно попросил всё это дело возглавить:

- Олег, давай я съезжу, за всем прослежу, если, конечно, ты сам не хочешь смотаться в Красноярск?

- Конечно поезжай.

- А ты? Тебе бы неплохо проветриться.

- Нет, Миша, не хочу травить душу, возвращаться будет тяжело. Две недели осталось до конца сезона, дотерплю. Двигай, если надо.

И мы пять дней камералили на заброшенной пасеке. Рабочие и повар жили в деревянном доме, я и Женя в палатке, приводили документацию в порядок, гоняли лемингов и бурундуков прочь от наших припасов кедровых орехов.

В день приезда машины Женька мечтательно вздохнул:

- Догадался бы Миша жену мою сюда привезти, а то сидит она в Доме Геолога, никого не знает, делать нечего..., знаю, что это несбыточно.

- Надо же! Женат? Жена геолог?

- Нет, закончила тот же ростовский университет, что и я, но по специальности физик – теоретик.

- Девичья фамилия Склодовская?

- Не издевайся.

Поздно вечером, услышав звук мотора, мы пошли встречать машину. Остановив аппарат в пяти метрах от нас, Коля включил в кабине свет. Не знаю, куда смотрел Ким, но я сразу увидел несоответствие штатному расписанию тех, кого высветило.

- А ты был прав, Женька!

- В чём?

- В чём в чём! Принимай иди у Мишки ценный груз!

- Витка!!!

Так мы познакомились со второй половиной этого славного семейства. В лагере появилось новообразование, невиданное ранее, под названием «Семейная палатка Кимов». Вита была родом из Белоруссии и польских кровей, но национальную кухню мужа освоила как надо: содержимое трёх трёхлитровых банок корейских салатов, которые она привезла с собой, инженерно-технические работники моего отряда зарубали в самые сжатые сроки. Сказалось долгосрочное однообразие полевых харчей и мастерство поварихи.

На следующий день Женька заболел, мой ехидный прищуренный глаз его не смутил:

- Продуло меня где-то.

- В семейной палатке, видимо. Когда выздоравливать собираетесь? Моим указом от 29 мая 1989 года болеть в лагере запрещено. До конца сезона десять дней, из них семь маршрутных и два камеральных. А Вы, Евгений Эдуардович, болеть изволите. В Вашем возрасте даже с бодуна болеть стыдно!

- Да ладно Тебе, дай денёк отлежаться!

- Хорошо, если не отлежишься, в маршрут Вита пойдёт!

- Вот ещё, сказанул тоже.

В последний камеральный день мы сворачивались. Завтра утром долгожданное окончание сезона и выезд в город. Я сидел в доме, подводил итоги работ, съеденных продуктов, составлял ведомости и считал личные заборы (сигарет, сгущёнки, денег и т.п.). Народ грузил машину тем, что уже не понадобится ночью и в дороге.
Приходит Миша с шестью металлическими цилиндрами сигнальных ракет, что были нам выданы для отпугивания медведей:

- Олег, давай хоть салют сделаем в честь окончания сезона. Так этими ракетами никто и не воспользовался.
Пересчитывая оставшиеся продукты, я мельком глянул на ракеты:

- Там что-нибудь написано?

- Морская звуковая сигнальная ракета. Инструкция к применению: вставить в металлический стакан под углом 45 градусов над горизонтом, капсулой со шнуром вниз, сильно дёрнуть за шнур, находясь на расстоянии вытянутой руки от сигнальной ракеты.

- Где металлический стакан добудем?

- Да привязать её к дубине на 45 градусов и все дела.

- Валяй, только меня позовите, когда всё будет готово.

Мишка с Женей вкопали дубину, толстым шпагатом привязали к ней ракету и приготовились к торжественному праздничному салюту. Позвали меня. Я выскочил на крыльцо избушки:

- Пли.

Фасхиев резко дёрнул шнур, раздался хлопок и Мишино «А-А-А... Вот с-сука!». В небо полетел маленький и невзрачный огонёк, который через некоторое время начал опускаться на наши головы. Народ разочаровано комментировал:

- Да какой это салют, хрень, да и только!

- Мишаня дёрнул неправильно....

Метрах в двадцати над головами оно рвануло ТАК, что толпа, которая стояла на улице, тут же залегла, закрывая головы, а меня, то ли взрывной волной, то ли ноги сами понесли, зашвырнуло обратно в дом, где я тоже упал.

По части заднего ума я просто гений. Выскакивая обратно на улицу, чтобы осознать масштаб разрушений и количество жертв, я вспоминал инструкцию:

Морская. ЗВУКОВАЯ. Сигнальная. Ракета.

Вдуматься в смысл названия ни у кого ума не хватило. Как не хватало ума у того, кто выдал полевикам эти устройства для отпугивания медведей. А я их раздавал студентам в маршруты! Какое счастье, что никто ни разу не воспользовался этим делом, потому что с испугу запускали бы ракету не из металлических стаканов, а руками. Ожог какой-нибудь не малой степени и травма от отдачи были обеспечены.

А ещё я представил реакцию медведя и своих сотрудников после пуска этой ракеты. Могли обгадиться не только медведи.

Народ с шутками и прибаутками поднимался с земли, отряхиваясь. Мишка охал, держась за правую руку, отдача капсулой подарила ему рваную рану.

- А ничего получилось! Олег, давай грохнем ещё пару раз?

- Охренели? Вы на Мишу посмотрели? – Вита оказывала ему первую помощь (в женщинах с рождения сидит сестра милосердия).

На следующий день в Аскизе мы заехали в районную больницу. Нашего больного долго мурыжили, уверяя, что у него огнестрельное ранение и необходимо вызвать милицию, чтобы разобраться с этой бородатой бандой, которая Мишу так обидела. Ему удалось договориться, что рана получена при его неосторожном обращении с топором. Главное, что залатали, и рука перестала сильно болеть.

Остальные ракеты я распределил среди желающих, зная, что мои бойцы уже поняли, как с ними обращаться. Одну взял себе, на всякий случай. Где она сейчас? Думаю, что до сих пор лежит на антресолях в моей комнате Дома Геолога, в самом дальнем углу. Надеюсь, ракету так и не обнаружили, а судя по тому, что здание ещё стоит, она так и не рванула.

В город мы приехали поздно ночью, развезли рабочих и двинули в наше общежитие.

- Николай, сколько тебе нужно отдохнуть после дороги?

- В 12 могу за вами заехать.

- Договорились, давай, высыпайся. Спасибо тебе! Женя, помоги, пожалуйста, вьючник с картами в мою комнату занести.

Миша:

- Народ, приходите ко мне завтра в 11, чаю попьём.

После четырёх месяцев снов на нарах палатки или кедровой хвое и лапнике выкидух, сетка общаговской кровати не показалась пушистой периной, очередной раз «в прогибе» я спать отвык. С матрасом и долгожданными постельными принадлежностями эмигрировал на пол. В семь утра проснулся с твёрдым намерением выйти на связь, секунд 10 соображал, где нахожусь. Относительно быстро догадался, что на связь выходить не с кем. Тут же зачесалась борода! А-А-А!!! Бриться пора! В этот раз из-за всяких подсчётов не смог побриться перед выездом в город. Зато с горячей водой брилось веселее, тем более, что использовались импортные одноразовые станки, подаренные другом детства за ненадобностью (он предпочитал электрические бритвы). Импортное оборудование справлялось с четырёхмесячными зарослями, но два станка пали смертью храбрых. Лицо было непривычно чистым. Из зеркала смотрела знакомая, но забытая морда:

- Придётся вспоминать!

В начале двенадцатого я постучал в Мишкину дверь и сходу расписал порядок дня, все были в сборе:

- Всем доброе утро! Сперва едем в экспедицию, надо сдать вьючник с картами, рацию и ведомости на питание, затем на склад сгружать барахло...!

Я как-то резко замолчал, непонимающе посмотрев на коллег. Кимы лупили на меня круглые глаза с элементами негодования на лице.

- Ребята, вы чего? Плохо спали?

- Ну..., Олег! Нельзя так пугать! Сидим спокойно, пьём чай, а тут врывается какой-то молодняк с наглой мордой и длинными волосами! И как начинает голосом нашего начальника командовать!!! Ты зачем бороду сбрил?

- Как зачем? Сезон закончился, надо приводить себя в порядок, вот подстричься сам не могу, доживу до вечера. А чего вас удивило?

Миша меланхолично:

- Они же не видели тебя без бороды. Там - почти йети в зелёном, а тут бритый молодой человек в джинсах и рубашке! Голос тот же, любой испугается. Присаживайся, начальник, я уже чаю налил.

Так закончился этот полевой сезон. Для подведения итогов начались камеральные будни. В  марте следующего года мне позвонили из отдела кадров:

- Олег Александрович, вам необходимо представить нам фотографию в фас 18 на 24, принесёте кассовый чек, вам вернут деньги.

- Простите, это ошибка. Зачем такая фотография?

- Нет, эта молодёжь совсем обнаглела. Его на Доску Почёта вешают, а он спрашивает, зачем фотография?

- На какую Доску Почёта? Не хочу, чтобы меня вешали? – обалдело сказал я. – Вы что-то перепутали!

- Не выёживайтесь! Несите фотографию! - зло ответили мне в трубку.

Валерий Михайлович:

- Олег, они ничего не перепутали, совет нашей партии выдвинул твою кандидатуру.

Так, третий раз в жизни я попал на чью-то Доску Почёта. Эта фотография вызвала массу комментариев сотрудников экспедиции на следующий день «после повешенья».
Тамара, утром входя в комнату геохимической партии:

- Теперь я знаю, кто самый красивый мужчина экспедиции! Это – Грачёв!

Я присел от испуга!

- Тамара Николаевна, Ты о чём?

- Не вмешивайся, знаю твою скромность. Ты что? Не видел, как красуешься около вахты экспедиции?

- Нет.

- Иди, посмотри.

Я удивился, но не пошёл.

В обеденный перерыв, закупая еду в нашей столовой, услышал ехидные комментарии начальницы первого отдела кому-то, дальше по очереди:

- Я в этой экспедиции уже 15 лет работаю, и ни разу меня даже не наградили...! А этот хлыщ, двух лет не отработав, уже висит на Доске Почёта! Кого он охмурил? А по виду – скромняга!

Мою премию в честь «повешенья» в 25 рублей мы прогудели с общежитским контингентом нашей партии и сочувствующими из других.

Сезон 1989 года я помню особенно, потому что был он для меня особенным. "Кинули с моста в реку человека, который почти не умел плавать". Я выплыл. Не хочется описывать то море человеческой грязи и фекалий, что хлебнулось тогда по  молодости и не изжитому до сих пор изнаначальному доверию к людям, потому что позитива было, всё-таки, больше! Или так теперь кажется?

В следующий полевой сезон 1990 года я по умолчанию был начальником  отряда, всё знакомо и перерастало в рутину. Я уже давно научился не блудить в тайге, брать где надо донные пробы и выполнять план. Становилось скучно. Государство вступало в другую эпоху, мои университетские шефы пустились в свободное экономическое плавание и жаждали видеть меня на их корабле во всех ипостасях, от капитана до палубного матроса.

Я поплыл с ними.

Но это уже совсем другая история, которая не вписывается в формат данной «Книги Жизни», начинавшейся, когда дочери было 14 лет, сейчас ей 29. Через 15 лет она сама может мне всё рассказать «О любви», про взаимоотношения между мужчиной и женщиной, и «О работе».

Через много лет после 1990 года в свой адрес я услышал монолог моего близкого друга:

- Олежа! Ты – авантюрист. Подумать только! Закончить кафедру гидрогеологии,  что сейчас особенно востребовано, но вместо профессии заниматься поисковой геохимией, грязь и травку собирать!!!? Устроиться работать чиновником, сидеть на земельных участках в Петродворцовом районе, затем в Комитете по управлению городским имуществом Санкт-Петербурга!!! И в сорок лет променять это всё, и снова пойти грязь и травку собирать! Ты не только авантюрист! Ты – ИДИОТ!

Видимо, идиотом и помру, а думалось, что я - Романтик!

2001 – 2016
Санкт-Петербург, Петропавловск-Камчатский, Пицунда и т.д.