Еще одно доброе дело

Лазарев Андрей
 Вопрос не в том, как поступают с нами.
                Вопрос в том, как поступаем мы.

По вечерам в уездном городе Толстовск в Чеховском парке играл шарманщик. Вокруг столба  кружилась в одиноком танце обезьянка. Вокруг обезьянки вились бабочки. Хриплым  низким голосом пел попугай  – « It's more than rain that falls on our parade tonight » (Tom Waits “More then rain”) .

Лето истлевало над городом. Тонкой струйкой кострового дыма отходило к небу. Вечерней прохладой кутало женщин, сутулило мужчин.

Ежедневный театрально-музыкально-цирковой перформанс  чрезвычайно привлекал жителей города. Бывали  здесь часто и Дастинхофман и Коля Стать. Приходил Мишка Мухорез. Кровожадно поглядывал на попугая и обезьянку.  Пожирал глазами изгородь. Очень ему нравились бабочки.

Обычно Иван Васильевич с воробьем  сидели поодаль на изгороди и лузгали семечки.  Ждали,  когда шарманщик с ансамблем закончат представление.  В перерывах между вокальными номерами, воробей с попугаем пересмешничали:

Один начинал –

                Плачь, Венера, и вы, Утехи, плачьте!
                Плачьте все, кто имеет в сердце нежность!
                Бедный птенчик погиб моей подружки…

                (Катулл, стихотворение о воробье Лесбии)

Другой ему вторил –

                Днесь попугай-говорун, с Востока, из Индии родом,
                Умер… Идите толпой, птицы, его хоронить.
                В грудь, благочестья полны, пернатые, крыльями бейте,
                Щечки царапайте в кровь твердым кривым коготком!
               
               (Публий Овидий Назон «Любовные элегии» книга)

Один говорил так –

               Я, Франсуа Вийон, школяр,
               В сем пятьдесят шестом году,
               Поостудив сердечный жар,
               И наложив на мысль узду,
               И зная, что к концу иду,
               Нашел, что время приглядеться
               К себе и своему труду,
               Как учит римлянин Вегеций.

               (Франсуа Вийон. «Лэ, или малое завещание»)


Другой ему ответствовал –

               Земную жизнь пройдя до половины,
               Я очутился в сумрачном лесу,
               Утратив правый путь во тьме долины.

               (Данте Алигьери. «Божественная комедия»)

Приход осени ожидался вот-вот,  грусть томила сердца, выплескивалась на лица:
женские   -  белым гримом со слезинками на щеках и красными губами, вытянутыми в ниточку;
мужские – белым чулком с прорезями для глаз и носком, торчащим над макушкой.

Шарманщика долго не отпускали, заставляя крутить ручку на бис. Обезьянка ломалась истерично в танце. Попугай и воробей пересмешничали на изгороди.  Пары кружились в механическом танго.  Ветер завихрял листья, и листья бились в ритмичных судорогах.

И вдруг, - Бумс! Бумс!Бумс! всего двенадцать раз. Музыка прекращалась – шарманка замолкала. Танцующие спотыкались на месте, обезьянка устало опускалась на землю. Воробей и попугай затыкались на полуслове.

Это к склянкам подходил Дастинхофман и отбивал двенадцать ударов. Полночь. Пришла пора отправятся ко сну.
Все расходились.

Иван Васильевич и шарманщик возвращались по домам вместе, обмениваясь историями. Под проливным дождем или промозглым ветром. Но всегда не спеша. Наслаждаясь возможностью удивить друг друга.
Мишка Мухорез вальсирующей походкой скользил  сзади.
Воробей дремал на шагающей изгороди, попугай на плече.

В этот вечер был черед  рассказывать Шарманщику. И в это раз он рассказывал от лица девушки:

 - Первый раз я проснулась в его постели,  когда мне было восемнадцать.  Во втором часу ночи.

Скрыпнула пружина матраца, тявкнула собака на улице. Я тихонько встала,  собрала одежду и вышла в другую  комнату.
Проснулся он или нет, не знаю – провожать не вышел. 
Аккуратно закрыла дверь - тюкнула задвижка.
Я вышла на улицу. 
Стояло лето. Самый разгар.
Идти пешком по ночному городу – одно удовольствие. Грабителей, бандитов, насильников я не боялась. Во-первых, мне было что сказать, во-вторых, было о ком сказать, в-третьих, я умела за себя постоять.
Недавно прошел дождь. Я обходила лужи в определенном порядке – одну справа, другую слева, разыгрывала шахматную партию. Блестела вода.
Горели фонари. Шелестел ветками ветерок.
Пешки, офицеры, слоны…
Всегда интересно сопоставить себя с теми, кто спокойно спит в своих кроватях и не участвует в обходных маневрах, ложных посылах и неявных намерениях. Особенно, вот так идя домой в полвторого ночи, после приятного времяпровождения и слегка отяжелевшего платежного баланса, когда тебе  восемнадцать лет.
Я с самого начала не возлагала на него никаких надежд. Мне было приятно помечтать о том, что разовая встреча превратится в регулярный досуг. Не более того! 
В  моем мире Золушек скорее обряжают в коротенькие медицинские халаты, чем в королевские платья. Это только в окуляре кинокамеры может привидеться-померещиться, будто родившись официанткой, на следующее утро окажешься в роли Медеи. Увы, не та съемочная площадка, не тот день для выхода на сцену. Не та обложка для книжки.
Поэтому я приятно удивлась, когда мне позвонил агент и велел отправиться на новую встречу. Вот так в отношениях между людьми утверждаются правила.
Начиная с личного времени, которое они могут отвести друг другу, заканчивая кусочком личной истории, который они позволяют поведать друг другу. Мы встречались примерно раз в неделю. День всегда выбирал он. При его занятости, трудно было выбрать какой-то один день недели, но это и к лучшему, толика новизны и неопределенности добавляла легкой терпкости. Горчинки. Жизнь спотыкалась на этом дне.
Так прошло пять лет. Он присылал за мной шофера в половине седьмого, мы проводили некоторое время на людях. Театр, ресторан, музей или консерватория -  никаких гамбургеров и погонь-выстрелов, только утонченные удовольствия. Мне нравилось небольшое прикосновение к богатой жизни. Ему нравилось этот занавес приоткрывать. Не думаю, что только бедные девушки бредят сценарием Золушки. Это он надевал на мои ноги золотые туфельки.
Это я всегда складывала их в обувном шкафу, когда просыпалась  полвторого ночи.
Если честно,  наши отношения вряд ли можно назвать нормальными. Были разговоры – откровенные и не очень, были часы и были секунды, была постель, где он оставался, а я уходила.
Просто проститутка на абонементе.
Не было «кофе в постель», «выходных поездок по магазинам» и  «отдыха в Ялте», но  и не было «дорогая, я пошел с друзьями в баню», «сегодня тебе идти на родительское собрание» или «милый, я иду с подругой в шопинг, дай мне денег».
Не было всего этого, просто однажды я захотела от него ребенка.
И лишь дважды  я позволила себе нарушить обоюдно установленные правила. Первый, когда родила от него дочку, и тогда все обошлась – я просто исчезла на полтора года. Второй оказался фатальным. У дочери обнаружили тяжелое заболевание, нужна была операция. Нужны были деньги. Много  денег.
Скажу так, я, конечно, виновата в том, что родила от него. И  без него. 
У меня был вагон претендентов.
Наш разговор оказался игрой в травести, спонтанным переодеванием. Где  богатые в один миг стали нищими,  красивые  уродами, утонченные рафинированными, а благородные беспринципными.
Я, конечно, и тут оказалась виновной. Ведь  я была готова к тому разговору, а он нет. Он-то наивно рассчитывал на приятное времяпровождение. А тут совсем иной оборот.  Мало на свете людей, умеющих в неожиданной ситуации сохранить былой грим.  Он оказался в большинстве.
И говорить больше не о чем!
Дверь захлопнулась за моей спиной. Вслед полетели туфельки. Точнее сказать, сначала полетели, потом захлопнулась.

Компания подошла к гостинице. Шарманщик смолк, видимо, раздумывая подводить итог или так оставить. Решил оставить так. Не прощаясь, свернул в сторону гостиницы,
Иван Васильевич пошел дальше к своему дому.

Гостиница, где жили шарманщик и попугай,  тихонько сопела темными стеклами окон.  Мерно дышала, пульсируя светом единственного фонаря при  парадном подъезде. Облако света,  безуспешно сужаемое ночной темнотой, раз разом расширялось толпой мотыльков, вьющихся вокруг источника. Так оно дышало. Гостиница темной громадой неясно намекала на огромного кашалота. В его чреве спали постояльцы. Храпели, смеялись во сне, всхлипывали, переворачивались, тискали друг друга.
Не спал один только портье.
А утром наступало утро. Вот так буднично и обычно наступало утро. Как вдох после выдоха.
Упс, и утро.
 А думалось – это утро наступит по-другому. Как-нибудь празднично и необычно. Феерично! но нет!  Мужчины стягивали с голов  чулки, женщины смывали грим. Офисы наполнялись служащими, магазины продавцами и покупателями, улицы снующими прохожими, дороги спешащими автомобилями.

И только Иван Васильевич  противостоял общей унылости.
Осуществляя  поливку городских цветников, вставал  раньше всех.  Горожане  еще спали. А Иван Васильевич, всегда чистый и бодрый, со шлангом в руках стоял в центре главной клумбы. Люди спешили на работу, понурив головы, дожевывая последние крошки, доглядывая в спешке сны.

Упс. Садовник. Поливает цветы. Вода, устремляемая напором из шланга,  весело искрится на солнце и скатывается  вниз по красивой пологой дуге.
Клумбы расцветают пуще  прежнего.
Проходя  мимо Ивана Васильевича,  горожане улыбаются – вода смывает остатки сна и крошек.  Тяжелый трудовой день теряет половину своей непривлекательности. Радуга искрится в лучах солнца,  зажигая улыбки детей и взрослых.

Именно таким осенним  утром  в  поселке  имени Велимира Хлебникова  появилась детская коляска. Она проследовала по переулку Хармса, свернула в тупичок Маяковского и остановилась у небольшого домика с мемориальной доской Чуковского. Из  коляски выбралась Милое Создание.  Сама собой открылась калитка, а потом входные двери.  Облако ванили и шафрана сопровождало прибывшую.  Небесные ласточки вились вокруг белокурой головки. Воздух звенел, напоенный чистотой и целомудрием. Восторженно шуршали листья под ее невесомыми шагами.

Спустя  некоторое  время у калитки дома появился Дастинхофман. Позвонил в колокольчик. Открыла сама хозяйка дома.
- Сударыня, разрешите представиться, градоначальник Дастинхофман.
Мэр щелкнул каблуками. И, поцеловав ручку, учтиво склонившись в поклоне.
- Очень приятно. А я – Милое Создание.
Дама приняла поклон, сделав книксен.
- О! Какое божественное имя! Неужели вас все зовут Милое Создание?
- Конечно, нет, Дасти. Друзья зовут меня просто  - Мила.
- Я могу рассчитывать на вашу дружбу, Мила?
- Вы уже мой друг, Дасти.
 Друзья  прошли на террасу, где присели напротив друг друга за небольшой круглый столик. В саду запела птичка. Мэр повернул голову на ее трели. И в это время на столике сами собой (из воздуха) появились чашки с дымящимся кофе и мятные конфетки.
Дастихофман достойно принял проявление гостеприимства.
- Скажите, Дасти, а что это за задание напротив моего дома?
- Гостиница господина Н Й Ома.
Милое Создание прикусила конфетку.
- А давно она открылась?
- У нас тут странно течет время.  Не могу точно сказать.
Однако задумался, очередная мятная конфетка показалась ему как будто более перечной, чем мелисовой
- Вы знаете, этот город странен, здесь люди и их дома появляются ниоткуда и исчезают  никуда. Мне, как градоначальнику, бывает сложно отследить,  когда и где вновь кто появился. Но я справляюсь. Хотя бывает порой сложно.
- Ну, уж, Дасти, не прибедняйтесь. В округе все прекрасно знают, какой Вы замечательный градоначальник.
- Спасибо за добрые слова. И раз уж мы друзья. И у вас такой прекрасный кофе. Господин Н Й Ом появился здесь сразу с гостиницей и постояльцами.
- А нет ли среди них музыкантов?
- Есть один -  шарманщик Артуро. Он как раз и прибыл с господином Н Й Ом.

Дастинхофман сказал чистую правду,  утверждая, что новые жители появляются в городе неоткуда и исчезают в «никуда».
Порой на одной из улиц в облаке пыли возникнет вдруг путник. Иногда он спросит,  -  есть ли в городе свободное жилье; иногда его встретит сам Дастинхофман и направит куда надо; бывает, путник сам знает, где жить, просто полагаясь на чутье, но всегда новое жилье возникает практически одновременно с появлением нового жителя.
Порой горожане просыпаются утром, а справа или слева от них уже стоит дом и новоявленный сосед поливает траву на газоне.
Кто-то прилетает на воздушном шаре. Кто-то выходит из лифта. По-разному из «неоткуда» появляются люди, наполняя город жизнью.
И также по-разному исчезают.
Надумал Коля Стать зайти к соседу поболтать  под рюмочку, ан  нет соседа – исчез. Надумал сосед зайти к Коле Стать купить булочку, а булочной нет. Стоит там галантерейная.  Булочная уже в другом месте, где раньше сапожная мастерская, но и сапожная мастерская из природы некуда не девалась, просто переместилась в другое место. И люди там живут и работают -  в любой момент можно зайти купить свежего хлеба, галстук к костюму, починить обувь. 

Почти сразу, как только отъехала карета  Дастинхофмана, из тени ограды выдвинулся Мишка Мухорез.
- Заходи, Михаил.
- Здравствуй Мила.
- И тебе всего хорошего. Рассказывай.
- Кофе не нальешь?
- Отчего ж. Садись. Хорошим людям всегда рада.
На столе появилась чашка.
- С молоком можно?
Возникла  кринка.
- Кофе у тебя всегда хороший. И молоко свежее.
- Рассказывай.
- Шарманщик Артуро. Живет на четвертом этаже гостиницы. Каждый вечер в парке Чехова, тут недалеко, крутит шарманку. С ним попугай и обезьяна.  Попугай орет дурным голосом, обезьяна выделывается на пятачке перед зрителями. Собирают  неплохую кассу. По слухам господин Н Й Ом очень ими  доволен.  Из гостиницы выходит только на работу.  Вечером, когда стемнеет. Все остальное время сидит в гостинице.
- Тебе не нравится?
- Что?
- Как попугай поет?
- Я денег не платил.
Мишка постучал обратной стороной папиросы об стол. Жестом спросил разрешения. Закурил.
- Друзья, любовницы?
- Про любовниц  не слышал. Своими глазами не видел. Может,  кто есть. Каждый раз после выступления  в гостиницу возвращается вместе с Иваном Васильевичем. Его учеными воробьем и изгородью. Они вроде друзья.
- С чего так решил?
Мишка поморщился. Как объяснить ощущения?
- Да ни с чего. Вроде друзья и все.
- Тоже в гостинице живет?
- Нет, свой дом имеет. Чуть подальше по этой улицы.  Небольшой белый домик.  Увидишь – не пропустишь. Вокруг сад, ни у кого такого нет.
- Чем занимается?
- А тем и занимается. Цветами и деревьями. Он – городской садовник.
- Это все?
- Да, нет. Есть еще история.
И Мухорез рассказал о том, как Иван Васильевич помешал Коли Стать улететь из города.
- Значит Иван Васильевич добрый и отзывчивый человек. Я очень рада, что они друзья. Спасибо, Миша.

Вечером этого дня,  как всегда,  шарманщик крутил ручку, попугай дурным голосом пел песни, обезьянка дергалась вокруг шеста. Белые лица, чулки на головах. Холодноватый ветер. Очень осеннее настроение. Как драка на похоронах.
Бумс! Бумс!Бумс! всего двенадцать раз.

-  Представь, Артуро, я был когда-то очень богатым человеком. Да, я не стар, но успел пожить. И не всегда работал садовником. Были времена. O tempora,  о… какие были tempora !
У меня был большой дом, прислуга и свора собак. Я жил один и любил по вечерам  дремать перед камином. Я жил спокойно и размеренно. Родители оставили мне огромное состояние, и я поставил своим долгом сохранить его и приумножить. Я не играл в карты, в казино и на бирже. Я избегал ветреных женщин и шампанское. Словом, моя жизнь напоминала каллиграфическое переписывание налоговой декларации. Аккуратно и без ошибок. Даже к охоте я относился как к атрибуту положения, а племенных сук расценивал как удачные инвестиции.
У меня было несколько романтических связей. Ни одновременно, конечно, по очереди. Но во что-то серьезное они не переросли. Женщины любят, когда на них тратят деньги, а мне,  честно говоря, было жалко. Никогда не считал себя скупердяем, но вот здесь рука не поднималась. Хотя в тот момент я решил для себя, что все это от того, что я еще не встретил ту, ради  которой,… наверное, это не очень корректное сравнение, но почему бы и нет. Был у меня приятель, и была у него  страсть. Он менял машины. За  то время пока я владел одной, он  мог сменить их десяток. И я спросил как-то, - «А как вообще ты их меняешь? Чем эта лучше той? Мне кажется, что они все одинаковые». И он мне ответил, - «Вот, если прихожу я в салон, а там машина, которая прыгает и просится, чтобы я ее купил. Все надо покупать!».
В один из обыкновенных вечеров, я дремал в кресле перед камином. Трещали дровишки, поскрипывало кресло. Подвывал в трубе ветерок. Сопела во сне любимая сука.
Вошел дворецкий и объявил о приходе двух посетительниц. Одна -  моя добрая тетушка, другая – совершенно молодая обворожительная особа лет двадцати пяти-двадцати семи. Мой дворецкий служил еще при родителях и обладал тем уникальным знанием, которое позволяло старым слугам сообщать молодому хозяину о появлении подобных посетительниц с обескураживающей многозначительностью.
Дрему как рукой сняло. Моя тетушка человек-зажигалка. Такая большая зажигалка, которую изготавливают в рекламных целях.
Не  берусь подробно излагать наш разговор - речь тетушки пересыпана дефектами, расскажу лишь суть.
Девушка - дочь ее приятельницы, с которой они еще в молодости участвовали в сумасшедших акциях. Вроде той, когда группа обнаженных представительниц благородных семейств перекрасила фонари из красного цвета в зеленый. Они же облили кресла в нижней палате парламента розовой, а под кресло спикеру верхней высыпали ведро песка.
Таким дамам запросто повести эскадрон гусар, возглавить террористическую организацию или совершить переворот в науке.
Я остерегался участвовать в ее прожектах. Цели у меня были иные. Кровопролития не любил. Голосовал за консерваторов. Считал, что ученые придумали электричество, чтобы экспроприировать власть  церкви.
Но здесь вроде было все не столь радикально. Нужно было вывести девушку, с которой она пришла, из страны. Девушку звали Мария.
Все ее преступление состояло в том, что она попала в дурную компанию, потеряла «социальную ориентацию», проникла в чужое помещение и выкрала некую «безделушку». Из тех, что любят надевать «богатые суки на всякого рода приемы». Но хозяин помещения был очень могущественным человеком и требовал для «девочки чрезмерного наказания».

Конечно,  меня напугали перспективы Марии, ибо прыгал и просился уже я. И, конечно,  я был бесконечно рад предложить на первых порах кров и стол. Пока не удастся утрясти дело с перемещением через границу.
А дело и впрямь оказалось нелегким. Наш враг сделал все, чтобы осуществить поимку Марии. Была расклеена тьма объявлений, обещано немалое вознаграждение, привлечены войска и органы государственной безопасности, перекрыты дороги, вокзалы и аэропорты. Казалось, мышеловка захлопнулась. Однако, слава богу, коррупция в нашем вертикально-интегрированном государстве прорыла массу тайных ходов.
Были бы деньги.
Пока суд да дело, мы стали близки. Мой дом окружал большой тенистый парк.  В центре – овальный  водоем.  С осокой по берегам и квакающими лягушками. Дворецкий часто предлагал их извести, но мне нравились их рулады. Я бы и сейчас с удовольствием послушал лягушек!
А как душевно пахли фиалки по вечерам!
Эти… фиалки… лягушки…свежий мятный чай… это мой дом!
 Через водоем перекинут мост с китайскими фонариками и бамбуковой лавочкой.
На  этой лавочке родилась наша любовь.
Маша удивительно тонко чувствующий собеседник и прекрасный рассказчик. Мы часами просиживали на бамбуковой лавочке. Водоем небольшой и практически весь находился в тени лип.
Как прекрасно пахнут липы в пору цветения!
А когда заходило солнце,  мой мажордом приходил с длинной палкой и зажигал масло в фонариках. Желтый свет от этих фонариков удивительно нежно расплескивался по поверхности водоема. Как тонкий-тонкий колокольчик. Тилинь-тилинь по волнам.
А потом мы шли в спальню. И нас провожало это тилинь-тилинь.
Тилинь-тилинь. Тилинь-тилинь. Тилинь-тилинь.
Мне удалось выправить Маше новые документы. Один из «специалистов», посоветовал перевести ее через границу как неодушевленный предмет.
Мое личное имущество.
Менять фамилию было бессмысленно, это самый тривиальный способ попасться. «Превращать» в животное малоэффективно, этот метод давно получил широкое распространение. А вот как неодушевленный предмет, так людей переправляли редко. «Специалисты» утверждали,  данный способ возможен только с привлечением самых высоких сановников, требует больших финансовых затрат, поэтому и результат получается стопроцентным.
Мне пришлось продать семейную недвижимость на Фиджи, в Папуа Новая Гвинея и небольшую вискокурню на севере Шотландии. Я закрыл несколько заводов в Германии и перевел производство в Китай. Имидж, конечно, пострадал, мы перешли в более низкий сегмент рынка,  но дом с большим тенистым парком я не продал, и нам хватило на оплату счетов «специалистов».
Мы долго думали, каким именно предметом предстанет Маша перед  таможенниками. И однажды, сидя в укромном уголке парка на скамейке, обратили внимание на затейливый орнамент изгороди.
 Судьба Маши была решена. Через несколько недель я получил свидетельство о регистрации права собственности  на фамильную изгородь.
Метод сработал неукоснительно. Таможенников совершенно не удивило то, что границу пересекала как бы молодая пара, а по документам  -  молодой человек в сопровождении фрагмента фамильной изгороди.
Все шло хорошо. Я заполнил декларацию. Мы прошли терминал. Никто ни разу ни прокололся. Ни мы, ни таможенники. Я шел,  обнимая Машу за талию. Они смотрели на нас в упор и в их зрачках, я видел себя с изгородью под мышкой. Я  чувствовал теплый бок Маши. Я слышал ритм ее шагов. Я считал расстояние до последней черты. И видел краем глаза, как шевелятся ее губы, отсчитывающие тоже самое.
И вот когда мы пересекли государственную границу, случилось то, что не могло привидеться нам ни в одном сне. То, чего я даже не боялся. Моя рука соскользнула с Машиного бока на твердую грань изгороди. Я стоял посреди дороги, а передо мной раскинулся город. Маши рядом не было.
В руках была связка книг, на плече воробей, говорящий на тарабарском. Рыжие ботинки и хрестоматия над головой, вот все, что я помню точно. За моей спиной никакой государственной границы. Просто степь.
Я сбегал назад, пробежал вперед, я звал Машу, пока не охрип.
Я так и не понял,  куда она делась и что произошло. Я не знаю, где моя Маша. И откуда взялась изгородь.


*   *   *   *   *

Несмотря на все предпринятые Милой усилия, рамса на следующий день в ее доме  не случилось.
Хотя каждый из пяти предполагаемых игроков получил свое приглашение.

Господин Н Й Ом нашел приглашение на счете, который ему предъявил суконщик. Господин Дастинхофман -  на налоговой декларации, которую ему предоставил господин Н Й Ом. Шарманщик Артуро на запотевшем стекле, когда чистил зубы. А Иван Васильевич просто о нем вспомнил, хотя никогда раньше  Милу не встречал.
И поскольку приглашения исходили от Прекрасной Дамы, никто из джентльменов манкировать ими не посмел.
Но весь замысел с карточной игрой пошел прахом. Все испортил наивный вопрос садовника:
- Мила, господа, а что такое «Рамс»?
- Вы не умеете играть в рамс? – спросила Милое Создание.
- Иван Васильевич не умеет играть в карты в принципе, - ответил за него Артуро.
- А Вы? – зачем-то спросила Мила.
- Я умею.
- Браво, Мила, ты составила некую сверхъестественную комбинацию, чтобы собрать нас вместе за одним столом, а одного не учла – садовник  не признает азартных игр.
Господин Н Й Ом так искренне рассмеялся, что не устояла,  даже обиженная его резкими словами Мила.
- Хорошо, господа, рамс отменяется. Обойдемся без прелюдий. Прошу присесть за этот столик, нам нужно обсудить один щекотливый вопрос.
- Щекотливым ты называешь…
- Щекотливым…
- Мила, а можно я постою. Или пойду - Дастинхофман уныло и растерянно переминался с ноги на ногу.
- Почему?
- Ну, я чувствую, вас четверых что-то связывает. Что-то такое чего мне знать необязательно.
- Отчего же Дасти, тут нет ничего тайного. Я прибыла в Ваш город, чтобы забрать одного человека. Поэтому сядьте, мой друг, мне право будет неловко, если Вы будете стоять как истукан. А  если Вам не хочется присаживаться за этот стол. Обоснуйтесь, пожалуйста, на диване.
 - Некоторые вопросы, господин мэр, требуют арбитра. Или хотя бы свидетеля. Садитесь на диван, уважьте даму, - Н Й Ом с удобством расположился за столом, - можно кофе.
- Пожалуйста.
- Вы сказали «прибыла», «чтобы забрать». То есть Вы, сознательно посетили наш город и также сознательно можете его покинуть? - Артуро задал этот вопрос Миле, как если бы имел в загашнике другой, то есть внимательно при этом, разглядывая содержимое кофейной чашки.
Пока вопрос шарманщика растворялся в воздухе, инициативу перехватил владелец гостиницы.
- Я так понимаю, Мила, ты собираешься перекупить работника, забыв договориться с работодателем. Это подло, ты не находишь?
- Но и твои методы, Н Й Ом,  не отличаются честностью.
- В отношении Артуро мои методы всегда были честны. Я нашел его на помойке после головокружительного падения. Помнишь,  мой друг? Как ты стоял на паперти и просил милостыню. Потом бежал за бутылкой к ближайшему ларьку.
А как дрожали твои руки, как стучало по зубам горлышко. Помнишь?
- Помню.
- А помнишь, кем ты был до этого. Хорошая работа. Высокие заработки. Чарующие перспективы. Ты работал как вол, как проклятый, чтобы заработать все то, что имел. Это ведь только глупым лодырям и болтунам кажется, будто богатство и могущество достаются как манна небесная. Рот открыл и вот она. Помнишь?
- Помню.
- А из-за кого ты все потерял, помнишь? Помнишь, ли ты ту особу с пониженной …?
-  Осторожнее, Н Й Ом,  Речь идет о моей матери!

Артуро первый раз взглянул в глаза дочери. Мила не отводя взгляда
- Да, Иван Васильевич, история, которую вам рассказал Артуро, истинная правда… Только он забыл уточнить, что это правда про него и мою мать.
- А вы, стало быть, его дочь?
- Стало быть.
- Зачем ты приехала?
Наконец выдохнул Артуро.
- Я приехала сообщить, что мама простила тебя и поэтому ты свободен! И можешь уехать отсюда вместе со мной.
- Подождите, подождите, - вмешался Н Й Oм, -  сейчас  вопрос не в том, что сделала твоя мама. Вопрос в том, что сделал сам  Артуро. Он находится в этом городе не потому, что твоя мать прокляла его. Он находится здесь, потому он сам не раз проклинал ее. И именно его проклятие стоит залогом в качестве подписи в нашем с ним договоре о найме.
Иван Васильевич, сидевший доселе как будто в полудреме, вдруг встрепенулся,
- Послушайте, господин Н Й Ом, если вопрос в том, что вы несете убытки из-за потери ценного работника, я готов заменить Артуро. Возьмите меня,  отпустите его.
- Добрая душа садовника в обмен на гневливую душу шарманщика. Так вот зачем ты его пригласила.
Шарманщик долго молчал, раздумывая, что ему ответить. И все молчали вместе с ним, ожидая ответа.
- Спасибо, Ваня. Но тут ты бессилен. Нельзя простой заменой исправить чужие ошибки. Жизнь это не математика.
Прости меня, Мила. Прости, что я не оправдал твоих надежд. Ты думала, что он заманил меня хитростью и коварством. А все оказалось несколько иначе. Это не он нашел меня, это я нашел его. Это не я у него, а он во мне. И пока он во мне, я отсюда никуда.
Это странное место, но все кто находится здесь – заслужили его.
А тебе пора домой.
Пойдем, и мы Ваня, люди ждут.