Мы провожали гостей до остановки. Цвела сирень. Теплый вечер благоухал ею, растекаясь по праздничной улице. Бабушка вела меня за руку и вспоминала что-то веселое из прошлой жизни, где были и эти гости, и другие люди – их общие знакомые, и были события, составившие жизнь, такую долгую по сравнению с короткой моей. А дедушка только слушал, улыбался и блаженно вдыхал сиреневый воздух. Он вышагивал немного впереди, заложив руки за спину, и казался большим и значительным, особенно сегодня, особенно в этот день.
Из-за угла, грохоча и посверкивая уже зажженными огнями, выполз трамвай. Подкатился к остановке, лязгнул дверцами, забирая гостей, и пополз дальше, еще более сверкающий, по моему мнению, потому что увозил в себе часть праздника.
Бабушка, не отпуская меня, просунула другую руку дедушке под локоть.
Назад мы шли еще медленнее, с еще большим удовольствием впитывая в себя остаток дня. И сразу за аркой между домами снова попали в праздник. Большой двор продолжал радоваться, не желая признавать заката. Из распахнутых окон похрипывало открученное «на полную катушку» радио, прямо за штакетником, огородившим длинную, во весь двор, клумбу, за деревянным самодельным столом компания соседей душевно подпевала невидимому из глубин двора гармонисту.
«Об огнях-пожарищах, о друзьях-товарищах…»
- С праздником, Николай Ефимович!
- Фаина Федоровна, рюмочку.., за победу…
Дедушка кланялся, а бабушка только улыбалась в ответ на предложения выпить и, сжимая покрепче дедушкин локоть, машинально сдавливала и мою ладошку…
Господи, как же я была счастлива!
Дедушку знал и уважал весь двор! Для них, для всех он тоже был большим и значительным, как этот день и этот праздник – понятный до каждого слова в песне. И сжимая в ответ бабушкину ладонь, я радовалась всему, что видела, как дедушка, с наслаждением вдыхала сиреневый запах, еще не зная, что буду любить его всю жизнь, и думала о том, что…
Дома, надежно спрятанная в сказках Чуковского, хранилась моя большая детская тайна - вырванная из «Огонька», цветная фотография. На ней дедушка стоял в окружении космонавтов, и сам Гагарин весело улыбался ему. Я даже в садик ее носила, хвасталась…
А потом бабушка сказала, что я все перепутала, и никакой это не дедушка, а какой-то Хрущев, который, совсем недавно, был у нас в стране самым главным… Ха! Смешно слушать! Хрущева этого я знать не знала, а дедушка – вот он, такой большой, такой значительный. И лысина у него такая же, и нос! А то, что глаза с прищуром – так это сняли неудачно…
И потом, почему бы Гагарину и не улыбаться моему дедушке?
Ведь висит дома на стене и другая фотография. Там, в военной форме, с большими звездами на плечах, не где-нибудь, а в самом Берлине, стоит мой дедушка, смотрит в объектив и улыбается.
Улыбается, потому что Победа, и скоро домой… Потому что цветет сирень, а он ее очень любит. И бабушка с мамой живы-здоровы. И я теперь смогу появиться на свет и ходить вместе с ними провожать гостей до остановки в день Победы….
А еще я смогу помнить и рассказать детям.
И я шла по двору своего детства, радовалась всему, что видела и думала: а почему бы Гагарину и не улыбаться моему дедушке?