Сильфиада 31. Очищение демона Тавинаты

Квилессе
Сильфиада. Очищение Тавинаты.

- Кажется, они собираются уходить! – на другом берегу Зед торопливо собирал вещи и тщательно закапывал костер. – Черт! Кто же мог знать, что он так сможет дождаться этого старого дурака-Пророка! Не иначе, они знакомы… а мне он никогда не рассказывал об этом, - Тавината, наблюдая за сборами Зеда, засуетился. – Ну, что же делать?! Что же делать?!

Пред тупо смотрел перед собой, сидя в своем варварском вонючем ложе из обрывков шкур. Он чувствовал незримое присутствие Пророка, он узнал его голос – это Пророк посылал ему этот пугающий и мучающий его сон.

Пророк увидел его, укрывшегося в пещере за Мертвой Рекой, незримого для Зеда, и послал ему это странное оцепенение – даже рука не поднималась чтобы отереть копоть с осунувшегося лица; Даже не хотелось убрать ноги – мечущийся у входа Тавината то и дело спотыкался о них а то и наступал. Острым каблуком сапога он, наверное, в кровь разбил Преду пальцы на левой ноге.

- А я думал, камень плоский, - пробормотал Пред. – Я и не узнал его…

- А?! – Тавината стремительно обернулся к нему, глаза его были страшны; волосы блестели как стеклянные. – Плоский он с другой стороны! А ты откуда знаешь об этом?! Ты не можешь этого знать, гад!

- Я видел это во сне, - послушно, как под гипнозом, ответил Пред. Тавината покраснел, словно его душили:   

- Сволочь! – завизжал он, брызжа слюной, и со всего маху влепил Преду пощечину, сбившую последнего в вонючую кучу-постель. – Гад! Ты предал меня! Ты сговорился с Пророком, он указал тебе другой путь! Ты и не думал мне помогать! Поэтому ты не рассказывал мне о своем сне, - Тавината визгливо, истерично расхохотался.

Пред слабо зашевелился, выбираясь из кучи тряпок; оцепенение отпускало его.

- Послушай, - еле ворочая языком (рука у женоподобного Тавинаты была тяжела), отирая разбитую губу ладонью, произнес Пред, - я не предавал тебя… я не знал… ну, послушай! Он посылал мне сны, раз от раза все более и более пугающие… да, он предложил мне другой путь, но я не хочу. Я боюсь! Послушай, - Пред грязными руками уцепился за блестящий голубой шелк на груди Тавинаты, страстно потряс его, – давай пойдем к нему. А?! Это же Зед, ты же его знаешь… он пожалеет нас, он даст исправить!

Тавината, брезгливо оттолкнув Преда, как-то по-кошачьи отряхнул грудь.

- Попросим! – с горечью повторил он, усмехаясь. – Ничтожество… впрочем, я сам виноват, что связался с тобой. Думать надо было. Ладно; идем, попросим.

… Анита была так обессилена, что Зед с трудом смог устроить её в седле; она мягко, как безвольная тряпичная кукла упала лицом вниз, в гриву коня, уронив руки, повисшие как плети, и никак не хотела держаться.

- Вот же блин, вот же блин, - бормотал Зед, мечась по берегу, подбирая вещи, - ну, надо же, как не вовремя. Это я, дурак, виноват; к чему надо было давать ей трогать Люберплятта?!

На реке послышались слабые всплески – и Зед, опустив суму, вытянул шею, разглядывая незваных гостей.

- Та-ак, - протянул он, кинув свою сумку и выхватив меч из-под полы плаща, - дождались… друзей. Значит, вот кто нас преследовал.

С реки наползал молочный туман, и звуки в нем искажались; казалось, где-то каркают вороны, глухо плюхала деревянная разбухшая ступа по воде. Два силуэта, скользя по глинистому мокрому берегу, выбрались на траву, разрывая клочья тумана, и Зед на миг расслабился, опустив оружие.

Первым, скользя меховыми засаленными сапогами, похожий на полудикого траппера, появился Пред. Большую схожесть с охотником, одичавшим от одиночества, придавал ему и его балахон-куртка поверх шерстяной прегрязной рубахи. Скользя, он двигался едва ли не на четвереньках, цепляясь грязными руками за траву, бьющуюся на ветру изумрудными волнами. На заросшем чумазом лице глаза его – светлые, - казались диким.

Тавината шел не сгибаясь; его голова, плечи разорвали туман четко, не позволяя более обнять себя. Лицо его было бледно.

- Здра-ассте, - протянул Зед. – Чего надобно?

Пред, выбравшись с крутого берега, все-таки поскользнулся и упал на колени; однако, лицо его не выражало ни отчаянья, ни мольбы – напротив, его глаза сияли как у одержимого, который уже видит в своих руках свою фантастическую мечту.

- Сильфиаду, - выпалил он, и брови Зеда удивленно взлетели – ого! – Ты же жалеешь её? Я могу сейчас, здесь, все исправить! Мы будем счастливы! Не будет ничего из того, что пришлось пережить! Я люблю её!

От его торопливой, сбивчивой речи Зед опешил и отступил на шаг; дикий грязный уставший траппер странно смотрелся рядом с ним, обещая взахлеб то желанное и несбыточное, что никак не смог сделать в свое время сам Зед – еще будучи не Зедом, а просто молодым глупым любящим мальчишкой.

Пред говорил и говорил; он не просил, он не угрожал – он просто рассказывал, иногда смеясь, иногда просто с жаром кивая головой. Он говорил о Торго и о сырой погоде, что привела его на её теплую кухню; улыбаясь белозубой улыбкой, отирая выпачканной в глине ладонью сорвавшуюся с ресниц слезу, он рассказывал о толстеньком пацане, топающем голыми розовыми пятками. Поток его речи тёк, тёк; его словно выворачивало наизнанку, выбрасывало наружу его душу, все сокровенное, святое – то, что он собирался написать там. И он был счастлив.

Лицо Зеда разгладилось, дрогнуло. Рука его нерешительно дрогнула, словно хотела найти, нащупать книгу… Он слушал, стоял – и слушал.

- Но это уже написано,- сказал он смягчившимся голосом.

- Я напишу о нас, понимаешь? – с надеждой ответил Пред, сияя. – Не будет того, чего не хочется помнить.

Слабый стон Аниты заставил Зеда обернуться.

- Нет, - прошептала она, - нет! Не давай… Пророк сказал – не давать…  не писать ничего, твои духи тогда сделают зло!

Зед быстро обернулся к Преду; лицо его словно окаменело, посветлевшие было глаза снова наполнились темнотой.

- Нет, - резко и твердо ответил он. – Я все понял – слишком поздно. Я уже сделал ей подарок. Уже настал последний день зимы. Если его, мой подарок, получите вы, он прежде всего испортит тебя, потому что она, любя тебя, даст его тебе. Она будет подчиняться твоей воле – твоей жадной, эгоистичной воле, - ты обдерешь её до нитки и бросишь, никчемную больше тебе. Дуру. Это ты не выдержишь испытания. Ты захочешь большего. И уйдешь, унизив и сделав в тысячу раз больнее, чем тогда. Не произойдет мирового катаклизма, но в отношении отдельно взятой её маленькой человеческой души случится ад…  Об этом говорили боги – об отдельной душе, а не о человечестве в целом… Нет.

Лицо Преда исказилось:

- Отними, отзови свой подарок! Он мне не нужен! – выкрикнул он.

- Не могу, - покачав головой ответил Зед. – И к тому же мне плевать, что там нужно или не нужно тебе. Он нужен ей. Почему она должна отказываться от чего-то ради сомнительного счастья – быть с тобой?

Пред бессильно зарычал, яростно шарахнув кулаками в землю, в волнующуюся траву.

- Я изменился! – едва не плача, крикнул он. – Мне не нужно ничего, слышишь, ничего, мне она нужна! Я изменился!

Зед сурово молчал.

Молчал и Тавината – он ни слова не произнес с тех пор, как Пред, усевшись в траву, начал говорить. Тавината просто стоял и смотрел на Зеда.

- Если изменился, – наконец каменные губы Зеда разомкнулись, - то почему не выбрал другой путь? Тот, что тебе был предложен? Он, кстати, возможен до сих пор. Иди. Я не дам тебе Сильфиаду.

Пред яростно и жалко зарычал и рухнул в траву, рыдая. Зед перевел взгляд на Тавинату:

- А ты почему не просишь? Чего тебе нужно?

Тавината неопределенно пожал плечами, поморщил губы задумчиво:

- Мне тоже нужна Сильфиада. Я хотел её выкрасть. И тоже сделать исправление.

- Не дам.

- Знаю.

- Зачем же пришел?

Тавината улыбнулся:

- А ты бы не пришел, если бы тебя пустили в рай?

Зед с удивлением оглянулся - в самом деле; Тавината перешел Реку! Пророк пустил его, дал шанс!

- Ну, иди, - Зед нерешительно отступил, уступая дорогу к камню. – Не я тебя пустил, не мне тебя выгонять. Делай что считаешь должным.

Тавината ещё раз улыбнулся, презрительно глянув на распростертое тело Преда – трава обнимала, била его, словно хотела поглотить, спрятать… Затем шагнул к камню.

Сильфиада. Молитва Тавинаты.
 
- Господи, - зубы Тавинаты чакали, выбивали дробь, - как я боюсь, господи!

Пожалей меня, господи!
Я поняла, я знаю – тот миг, он был написан мне на роду; это был миг моей смерти, и ничего тут не поделаешь.

Только с этим трудно смириться!
Но я смирилась.

Я все эти годы, все эти века просила не о том; я не верила в тебя, господи; а ты – я теперь знаю!- слушал меня, слушал и ждал, когда же я попрошу о том, о чем нужно. Я глупая; но я попытаюсь! Я сейчас попытаюсь!

Господи, пусть я умру, когда это положено. Господи, только не так страшно, когда они жрут, рвут меня… пусть я умру, господи, только не так страшно!

И еще, господи – я так верю, я теперь так верю тебе! – я хочу любви. Жаль умирать молодой, и любви не знать. Я тысячи лет её искала, и брала  - у кого попало, и сама, силой, и делала кукол, похожих на людей, чтобы они любили меня, - Тавината плакал, машинально отирая лицо руками, - но они не любили. Они не хотели любить меня. Я не могу заставить их, не умею. Любовь – это дар божий. Так дай мне любовь! Я так верю тебе, я так верю в тебя!

Господи, я не знаю, того ли я прошу – я много просила; только, наверное, сейчас верно – ведь почему-то же ты пустил меня сюда?

Не смейся, господи…
Не хочу ни денег, ничего…
Верить хочу. Если веришь – все легко.
Я верить хочу, что ты - прав.
Может, есть за смертью благо?
Я хочу верить!

                *******************************
Миг – и ветер растворил плачущего у камня Тавинату и ошалевшего от удивления Зеда; стало тихо. Анита спала, умаявшись; рука её бессильно висела вдоль опущенной шеи коня. Пред остался один – только ветер рвал траву… тихо…

                **************************
Зед Черный Алмаз, восемнадцати лет от роду, нетерпеливо прогуливался по каменной дорожке, разделяющей сад и замок. Мир умирал (как, впрочем, и обычно), и письмена, покрывающие камни под его ногами, мгновенно появлялись, истирались, засыпались песком, исчезали и появлялись заново – так быстро, что не было никакой возможности прочесть, что написано на них. А жаль; Зеду этого очень хотелось бы – кто знает, какие тайны запечатлены на них?

Первым появился Черный. Как и все в этом мире, он просто соткался из воздуха, прямо перед Зедом, проступил, как еще одно из мгновений летящего Времени.

- Привет, - сказал он, но руки не подал. Бытовало мнение, что нельзя трогать руками себя, находясь рядом с собой, однако верность этого никто не решался проверить. – Тавинаты еще нет?

- Нет, - ответил Зед, с любопытством разглядывая Черного. Не каждый же день видишь свое будущее! По лицу его скользнула довольная улыбка, кажется, ему понравилась перспектива стать таким. – Зачем ты звал меня? И откуда знаешь, что Тавината тоже будет здесь?

- Долго объяснять, - Черный поморщился, скрестив руки на груди. – А звал… Ты должен будешь увести Тавинату в лес у долины Принца Дракона и там отсечь ему голову.

Зед вытаращил глаза.

- От… отсечь голову?! Но… это изменит историю… я не имею права вмешиваться…

- Ну и изменит, - небрежно ответил Черный, сплюнув, – но он избавится от боли, которая мучает его.

Зед покачал головой.

- Все равно – не могу. Он мой брат. Названный. Я не могу предательски…

- Предательски? – брови Черного удивленно взлетели вверх. – А тебя и никто не просит. Ты ему сразу скажешь, что сможешь помочь ему только таким способом.

- А если он предложит прошвырнуться в прошлое и отсечь голову, скажем, его маменьке?

- Хм! А он знает, кто его маменька?

- Не знает? Ну, тогда папеньке – что было бы куда справедливее, - еще до зачатия Тавинаты?

- Нет. Это невозможно; это не разрешено. Весь мир тогда полетит в тартарары. Тавинате, конечно, на это наплевать, но мне – уже нет. Нет, папеньку трогать строго воспрещаю. И потом, Зед, скажи ему, что умереть от одного поцелуя Грации куда приятнее и незаметнее, нежели от зубов оголодавших людоедов. Если он не согласится на это – он просто идиот.

- Он не согласится, – вздохнул Зед, вспоминая Тавинату – разряженного в яркие шелка, с завитыми блестящими кудрями, изнеженного, женоподобного, - ему плевать на всю Вселенную, даже если она разлетится в пух и прах. Он устал от боли и не желает терпеть её даже в мизерных количествах, а я не могу поручиться за то, что поцелуй Айясы будет совершенно безболезненным. Я не знаю, как целует сталь.

- Счастливчик! – мрачно усмехнулся Черный. – Однако, мне пора, пока этот мир не смешал нас. Он уже начал делать это - чувствуешь, как в твою голову пролазят чужие мысли?

- Да; ну, иди.

- Так ты запомнил? Убить самого Тавинату, на том самом месте, в то самое время, и никого другого. Я полагаюсь на тебя! Как ты будешь решать эту проблему – дело твое.

Черный исчез, не оставив даже следа на песке; века покрыли его. Время листалось, как открытая книга. Зед подождал еще немного, и объявился Тавината.

Демон был до жути реален и ярок в этом мире. Зед практически не мог вспомнить, во что был одет Черный, а Тавинату он видел очень отчетливо – так, что мог сосчитать все камешки на узорах его одежды, так, что видел каждый блик на каждом витке каждой скрученной нити на кистях его шелкового, глянцево блестящего пояса, заметил даже нежный тонкий ворс на ткани его одежды и пушок на розовых щеках лица Тавинаты.

- Зед, ты обещал мне помочь, если я попаду в трудную ситуацию, -  требовательно произнес Тавината, изящно ступая на песок. После его ног оставались следы – он остановил время как останавливает колесо  палка, сунутая в спицы.

- Изволь, - согласился Зед. – Изложи суть.

Лицо Тавинаты исказилось до безобразия, он машинально потер шею.

- Я не хочу умирать, - сказал он. – Но я влип так, что… придется.

- Что ты натворил?

- Я хотел убить планету, уничтожив Сильфов. Но они вдруг проснулись. Уж не знаю, как…

Зед рассеянно пожал плечами; неясные мысли, заимствованные у Черного, говорили что-то о Мак Кензи (кто такой Мак Кензи?), который как-то это сделал, но объяснять это Тавинате он не собирался.

- Тавината, но твоя идея с самого начала была обречена на провал, - ответил Зед спокойно. – Чего же ты хочешь от меня?

- Избавь меня от смерти! – задушено просипел Тавината; глаза его лезли из орбит, лицо покраснело. – Они уничтожат меня, и я… вернусь назад, понимаешь? Снова буду рожден, стану принцем Дракона, и…

- Ясненько, - ответил Зед. – И сколько раз это повторяется?

- О-о! – расхохотался Тавината истерично. – Много! Достаточно для того, чтобы надоесть, и недостаточно для того, чтобы привыкнуть. Так ты поможешь мне?

- У меня есть предложение, - кивнул Зед, вытаскивая Грацию из ножен и демонстрируя её Тавинате. – Как ты думаешь, очень острая?

- Ты не понял!- рявкнул Тавината, яростно отталкивая лезвие и обрезаясь об него. – Если ты убьешь меня – я все равно попаду туда. Очень острая, - ответил он на вопрос Зеда, облизывая кровь с пальцев.

- И ты тоже меня не понял, - мягко ответил Зед. – Я убью тебя не здесь, а там и тогда, понимаешь? Это куда безболезнее и быстрее, чем… ну, ты понимаешь. Потом я оставлю тебя; они найдут тебя и сожрут, твой папаша, разумеется, не поверит им, что это не они тебя убили; и все будет хорошо, все пойдет как надо. Ты будешь свободен. Подумай! Лишь один поцелуй Айясы. Я сделаю это очень быстро и максимально безболезненно. Ты же знаешь – я один из самых лучших бойцов своего времени.

Тавината жадно смотрел на сияющую Айясу. По лицу его градом катился пот.

- Хорошо, - произнес он наконец, облизывая сухие губы и перевел безумный взгляд на Черного. – Я согласен; но с условием – ты подаришь мне два поцелуя, один из которых будет твой.

Черный хохотнул и присвистнул:

- Поцелуй Тавинате? Поцелуй мужчине? Поцелуй Демону Смерти? Ты рехнулся? Или решил меня убить, утащив меня с собой – как сувенир, скажем?

Тавината улыбнулся – грустно и нехорошо одновременно.

- Когда ты будешь целовать меня, я буду не Демоном Смерти, а тем, кем был до того, как им стал, - сказал он. – Решайся и ты! Один поцелуй – большая ли это плата за жизнь целого мира? Целого мира! Не то я вернусь, и мои демоны раздерут его в клочья.

- Ты оставил их там одних?

- Я оставил их умирать, - с вызовом ответил Тавината. – Я никогда не имел детей, они – единственные, кого я принимаю за своих чад, и я приношу их в жертву. Так неужели один поцелуй не стоит того?
- Один? – переспросил Зед подозрительно. Тавината рассеянно кивнул:

- Я прошу лишь один. Сколько ты их мне подаришь – твоё дело.

Зед багровел; пожалуй, это было самое трудное решение, которое ему приходилось принимать за свои восемнадцать лет; но он принял его.

- Я буду рад сделать тебе этот прощальный подарок,- сказал он наконец, краснея до корней волос, ожидая, что Тавината расхохочется визгливо и исторгнет какую-нибудь пошлость. – Я подарю тебе поцелуй… такой, какой ты пожелаешь сам.

Тавината, однако, остался серьёзен.

- Спасибо, - ответил он. – Ты очень щедр и благороден. Обещаю – тебе никогда не придется краснеть, вспоминая этот поцелуй.

Тавината мгновенно взвился роем блестящих искр, закрутившихся маленьким смерчем, и сложился вновь. Перед Черным Алмазом нерешительно топталась милая белокурая девочка-кинф с печальными испуганными синими глазами. Одеяние принца Дракона сглаживало еле заметные округлости её юного тела, на чалме, что она вертела в руках, были вышиты забытые иероглифы…

Кровь у лица, под кожей, закипела, и кинулись, как одичалые, в глаза письмена на качнувшихся под ногами камнях с записями Слепого Пророка: была – дочь… не сын…

- Понимаешь теперь, - сквозь слезы произнесла она, - почему Яр наложил запрет на женщин-кинф? Никто и никогда не знал, что у Яра была я, дочь, а не сын.

- Пророк знал, - машинально перечитывая письмена под ногами, пробормотал Зед. – Одна из тайн, что хранят эти дороги… Всегда едешь по одной, читая тайну, к которой ведет совсем другая…. Тавината… как я смогу убить женщину?!

- Сможешь, - ответила она, и слезы ещё обильнее полились из её испуганных глаз. – Надо, понимаешь?

Черный готов был закрыть лицо руками и провалиться; в голове его творился сумбур, сердце разрывалось в сумасшедшем ритме.

- Сколько тебе лет было? – еле слышно спросил он.

- Шестнадцать, - ответила она.

Шестнадцать! Теперь понятно, отчего демон Тавината любил мальчиков.

- Но почему ты демон-мужчина?

- Никто де не знал, что у Яра – Дочь, а не сын, - напомнила она. – Людская уверенность сделала меня таким. Ну, идем? – Она протянула руку. – Нам пора.

                ************************
Обо всех этих страстях, разумеется, никто не знал. И, наверное, никогда не узнает…
                ***********************
Тавината была угрюма, но уже не плакала. При ближайшем рассмотрении она оказалась совершенно обычной девчонкой – даже с веснушками на носу, как это часто случается у блондинок. Не было в ней и «бледной хрупкости», и «особой утонченности черт» - словом, она была совершенно не похожа на героиню романа, этакая невысокая и крепенькая девица… но что-то в ней было – и это «что-то» заставляло Зеда тайком разглядывать её невольно любоваться чертами, никем не воспетыми в стихах (да, впрочем, и не претендовавших на это). Они ехали вместе уже три дня – и еще неделя отделяла их от того дня, и с каждой минутой Тавината делалась все мрачнее, а Зед…  Зед боялся взгляда её глаз – укоризненных и умоляющих: как не верти, а умирать она не хотела. В шестнадцать-то лет! И от единого её взгляда он вертелся в седле как угорь на сковороде, и молчание между ними затянулось в одну сплошную долгую, как вечность, паузу.

Они выехали на опушку леса; тот лес, что виднелся впереди, был так дик и непролазен, что казался сплошным сплетением ветвей, стволов, бурелома… и не было даже тропинок, протоптанных людьми.
У ручья, обвивающего янтарного цвета гладкий круглый, нагретый солнцем камень, под сосной, Зед остановил лошадь и спрыгнул на землю. Тавината молча глядела на него, не понимая цели его остановки. Он же, связав поводья их лошадей, подошел к ней и протянул руки:

- Слазь.

- Зачем? – удивилась она. – Мы еще не доехали. Еще не время…

Это были первые слова, которыми они обменялись за три дня совместного путешествия.

- Я хочу тебя, - без обиняков заявил он. – Слазь. Или я возьму тебя сам. Силой.

Тавината покраснела до ушей – от гнева у неё даже губы задрожали, - и пихнула его в грудь ногой:

- Ты свихнулся, чтоли?! А ну, прекрати свои выходки! Поехали дальше!

- А дальше некуда, - спокойно распорядился он. – Это произойдет здесь – не узнаешь разве?

Тавината огляделась; лицо её исказила судорога.

- Но все равно, - упрямо сказала она. – Не смей лапать меня, ты, негодяй.

- Ты просила у меня поцелуй, - напомнил он, нетерпеливо протягивая руки снова, - или сколько я сам захочу подарить. Считай, я расщедрился; и сейчас ты их все получишь.

- Я просила один поцелуй, - Тавината целомудренно поджала губы.

- Так ты невинна?! О! Тем более – слазь.

- Отстань! Ты что, с ума сошел?!

- Впервые слышу, чтоб мужчина, желающий женщину, был ненормальным. Это очень, очень нормальное желание. Слазь.

- Еще одно слово – и я сама отсеку тебе голову!

- Еще раз пихнешь меня – и я сам возьму тебя.

- Ах ты, мерзавец! – разъярилась Тавината и перекинула ногу через седло, решительно хватаясь за меч. Черному только того и надо было – он вцепился в её одежду как клещ, и, стащив девушку на землю, мгновенно впился губами в её протестующий рот, стиснув в своих объятьях.

Тавината пробовала вырваться – слишком слабо, чтобы это было правдой; и, все-таки, он был сильнее её – как и полагается любому мужчине быть сильнее женщины. Однако, он отстранился, чтобы дать ей высказаться.

- Что же ты делаешь? Что ты делаешь?! – выдохнула она. – Ты ведь не сможешь убить меня!

- Смогу; мне лишь будет труднее сделать это. Я хочу лишь разделить с тобой твою боль. Теперь и мне будет ужасна твоя смерть – так же, как и тебе, и может, даже больше. Я буду любить тебя, - он провел рукой по тонким локонам и поправил крохотную сережку в розовом ушке. – У нас еще неделя.

Тавината хлюпнула носом, и он ласково отер её мокрые щеки:

- Не хнычь, - подбодрил он. – Еще неделя. Целая неделя.

- А если я не захочу, чтоб ты любил меня?

- Не ври; я вашу девчачью натуру хорошо знаю. Ты хочешь этого – иначе, Тавината-демон, ты врал, признаваясь мне в любви и вешаясь на шею при любом удобном случае?!
                ******************
О, господи! Как хочется верить!

Как хорошо верить!

Ибо даже старый, жестокий демон может получить прощение, если попросит… если правильно попросит.

Я просила долгой, вечной жизни – у меня она была.
Я просила безграничного могущества – и это ты давал мне.
Я могла убить, отмстить, отнять, обладать всем, что увижу.
Я бесилась; потому что все это не приносило мне счастья. Я счастлива не была.
А теперь я правильно попросила.
Мне обидно было умирать… а когда я встретила Зеда, узнала его – я с ума сошла от досады, что не встретила его тогда, до того…
Теперь я правильно попросила.
Теперь у меня в жизни все было.
И за эти поцелуи, за эти его бесстыжие и жадные руки, руки юного Зеда, я согласна умереть.
Его любовь стоит смерти.
Целая неделя его любви!
Даже злого старого демона господь пожалеет и простит, и даст ему то, о чем просит, если… правильно просит…
Я даже знаю, как он убьет меня. Я буду спать, и мне будет совсем не больно.
Я, может, сошла с ума, но я и вправду счастлива. Как дура.
Это, наверное, временный порыв; я не знаю, как описать это – может, это сродни религиозному экстазу, но я счастлива.
Потому что – все.
Потому что - свободна.
И все, чего хотелось на самом деле, сбылось.


Продолжение, окончание, и логово автора http://kvilesse.ucoz.ru/publ