2.1. Адвокат
Он был безукоризненно выбрит и одет с иголочки, но я сразу узнала в нём хищника: его выдавали «благородная» бледность и холодное рукопожатие. Он отличался нереальной красотой героев японского аниме: небольшой изящный нос, огромные глаза, высокий чистый лоб, гладко зачёсанные, глянцевито блестящие иссиня чёрные волосы, чуть приметный бледный рот, приоткрывавшийся чёрной щелью, когда он говорил. Он сказал, что я могу называть его просто Оскар, и что он мой адвокат.
Он не задавал мне никаких вопросов. В первую нашу встречу он с минуту сидел напротив меня за столом молча, а потом вдруг сказал:
– Я здесь по просьбе Эйне. Бедняжка приползла ко мне раненная в грудь и умоляла вытащить тебя отсюда и позаботиться о тебе. Сейчас она уже оправилась от раны. Она просила передать, что она тебя прощает и считает то, что произошло, несчастным случаем.
– Прощает? – Я сжала свои руки, лежавшие на столе, в кулаки. – Она убила моего отца, и она же меня прощает?
– Это сделала не она, – сказал Оскар. – Она хотела тебе сказать, но не успела.
Мои кулаки задрожали и разжались.
– Кто же, если не она?
Оскар улыбнулся.
– Другой хищник. Это просто совпадение. Так уж вышло.
– Думаете, что я вам поверю? – Я снова сжала кулаки, но уже на коленях – под столом.
– Эйне лишь хотела тебе сообщить о его гибели, чтобы ты не терялась в догадках и не считала своего отца без вести пропавшим, – сказал Оскар. Немного нахмурив брови и чуть понизив голос, он добавил с укором: – Она хотела поддержать, успокоить тебя, а ты... Впрочем, лучше просто прочти вот это.
Он пододвинул ко мне белый конверт. В нём был листок всего с несколькими словами, написанными размашистым почерком и печатными буквами, напоминавшими готический шрифт. Ещё не прочитав, каким-то шестым чувством я поняла, что это было написано рукой Эйне...
«Лёля,
Ты – одна из нас, потому я и нашла тебя. Это твоя судьба... И моя тоже. Тебе уготовано очень многое. Придёт время – и ты всё узнаешь. Не сожалей о прошлом, возврата назад для тебя нет. Навостри мои любимые ушки и слушай Оскара. Он наставит тебя. Прощай».
Вместо подписи была монограмма «Э» с заострёнными завитушками. Только сейчас до меня начал смутно доходить смысл слов Эйне: «Я не могла это предотвратить». Значило ли это, что она действительно не убивала папу? Оскар, пристально глядя на меня, легонько скрёб по столу своими холеными ногтями, и мне невольно вспомнилось, как это делала Эйне, сидя на подоконнике в тот день, когда пошёл первый снег.
– Ну, а теперь то, что касается твоей защиты, коль скоро Эйне попросила меня быть твоим адвокатом, – сказал Оскар, разворачивая чёрную папку с глянцевыми корочками, полную каких-то бумаг. – Ты попала в человеческую судебно-следственную машину, девочка, и она тебя основательно зажала между своими жерновами. Эта машина безжалостно перемалывает тысячи судеб, и ты можешь стать одной из этих безликих тысяч. Твоя яркая индивидуальность, твоя уникальная душа, твоя личность будет унижена, обнулена, закована в кандалы и доведена до скотского состояния, и ты перестанешь быть собой. Я изучал твоё дело, детка, и могу сказать, что в твоём случае машина работает с той же устрашающей эффективностью, с какой она уже перемолола и поглотила тысячи и тысячи, многие из которых были далеко не такими беззащитными, как ты. Они боролись, но всё равно проиграли. У тебя никаких шансов.
– Я думала, что адвокат должен подбадривать своего клиента, а вы всё делаете наоборот, – мрачно пошутила я.
– Я предпочитаю говорить правду, – сказал Оскар, задумчиво переворачивая страницы многочисленных документов в папке, а пальцами другой руки потирая белый высокий лоб. – Чтобы у тебя сложилось более или менее реалистичное представление о своём положении, без иллюзий и радужных надежд. Так вот, твоё положение очень и очень незавидное, дорогая. Увы, следствие уцепилось за наиболее удобного обвиняемого – тебя.
– Удобного? – горько поморщилась я. Я уже слишком устала – даже возмущаться не осталось сил. – А как насчёт изобличения настоящего убийцы?
Оскар смотрел на меня грустым взглядом умудрённого опытом человека, которому даны многие знания и отсюда – многие печали. Несмотря на бледность, он был завораживающе красив...
– Не будь такой наивной, дорогая, – проговорил он негромко, с чуть приметной горькой усмешкой. – Им подчас гораздо важнее состряпать складную версию и успешно довести дело до суда, нежели добиться справедливости, хотя они и призваны быть на её страже. Настоящего убийцу твоего отца людям не изобличить: мы не выдаём своих. А ты... Ты, бедняжка, просто козёл отпущения. Твоё дело, – Оскар небрежно перелистал страницы, – очень хорошо сшито. Доказательства выглядят вескими и почти на сто процентов гарантируют обвинительный вердикт.
– Доказательства? – прохрипела я, припечатав ладонью по столу. – Какие к чёрту доказательства? Мне незачем было убивать папу! Абсурд!!
Оскар усмехнулся.
– Абсурд? Они так не считают. Вот здесь всё грамотно изложено и обосновано. Можешь ознакомиться – имеешь право.
Он подвинул мне папку. Я переворачивала страницы, но строчки прыгали у меня перед глазами, а слова не складывались в предложения. Я безуспешно пыталась уловить смысл мудрёно закрученных фраз казённого языка, пестрящих терминами и канцеляризмами.
– Я в этом ничего не смыслю, – пробормотала я наконец, отодвигая папку дрожащей рукой.
– Тебе и не нужно, на это есть я, – улыбнулся мой адвокат. Что-то дьявольское было в его улыбке, а в тёмной бездне его глаз мерцали холодные искорки, и вместе с тем этот взгляд так завораживал... – Так вот, слушай меня: здесь возможен любой абсурд. Тебя основательно взяли в оборот. Они и не таких, как ты, топили. Это огромная махина, система. А ты – винтик. И если позволить им действовать в том же духе, в весьма скором будущем ты, моя хорошая, поедешь в далёкий край долгих и холодных зим...
Оскар говорил негромким, немного усталым тоном, как будто всё это он уже произносил много раз, и ему это порядком прискучило. Мне же, уже начавшей чувствовать на себе обезличивающее и оскотинивающее действие машины, о которой он говорил, слушать это было отнюдь не весело, и его слова отзывались у меня внутри тоскливым содроганием, а всё моё существо от безысходности сжималось в маленький, дрожащий, несчастный комочек. Оскар вскинул на меня от папки с документами острый, внимательный, изучающий взгляд.
– Не отчаивайся, – сказал он, и в его голосе прозвучали ободряющие нотки. – Я профессионал. И, надо сказать, лишь весьма немногие могут себе позволить мою помощь.
– Сколько стоят ваши услуги? – чуть слышно спросила я.
Он улыбнулся.
– Тебе это обойдётся совершенно бесплатно – в смысле денежных знаков. Но, разумеется, – добавил он, значительно понизив голос, – я ничего даром не делаю. Впрочем, ничего непосильного я от тебя не потребую, так что не волнуйся. Всё будет хорошо.
2.2. План
От Эйне Оскар отличался тем, что был опрятен, и от него не исходило затхлого запаха. Он был всегда аккуратно подстрижен и гладко выбрит, а в одежде придерживался стиля дорогостоящей, но строгой элегантности. Его красивые ногти были чистыми, ухоженными и поблёскивали бесцветным лаком, а зубы отличались молочной белизной. Часы на его руке стоили, наверно, целого состояния, а бриллианты на зажиме галстука сверкали, как звёзды. Впрочем, от этого изысканного лоска изрядно веяло холодом, от которого бежали по телу мурашки. На большом пальце правой руки Оскар носил такое же усыпанное мелкими бриллиантами кольцо с когтем, какое я видела у Эйне.
Он сказал мне без обиняков:
– Мы не можем позволить людям найти того, кто это сделал, это означало бы обнаружить себя. Нам было бы даже на руку, если бы ты села в тюрьму за это убийство, да и концы в воду. Но тебе повезло: Эйне просила за тебя.
Он сделал многозначительную паузу, от которой у меня невольно пробежали вдоль спины мурашки: с какой, спрашивается, стати она просила за меня? Как МНЕ это аукнется?
– И я вытащу тебя отсюда так, чтобы и своих не выдать, и тебя избавить от преследования раз и навсегда, – заключил Оскар. – Если ты, конечно, ХОЧЕШЬ выйти на свободу.
Я сделала вывод, что вариантов для выбора у меня было, мягко скажем, маловато. Если я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хотела на свободу.
Я хотела.
Итак, мой адвокат нашёл эффективное и гениальное по своей простоте решение моей проблемы: для того чтобы выйти отсюда, я должна была умереть. Со смертью обвиняемого дело прекращается, ибо «мёртвые срама не имут». Способ, конечно, не новый, но это не делало его менее эффективным. Однако когда Оскар изложил мне свой план, я слегка забеспокоилась. Легко сказать – умереть!
– Детали не должны тебя волновать, это моя забота, – успокоил он меня. – Главное – ты выйдешь отсюда девственно чистой, и для твоих преследователей ты будешь недосягаема, потому что они будут уверены в том, что ты уже не существуешь.
– Но как я буду жить после этого? – спросила я. – Вы что, сделаете мне новые документы?
Оскар загадочно улыбнулся.
– Да, что-то в этом роде. Мы позаботимся о тебе.
Перед ним на столе лежала всё та же папка с бумагами, и он водил по чёрной глянцевой поверхности её корочки пальцем с блестящим ногтем.
– Должен предупредить тебя, детка: тебе придётся испытать не очень приятные ощущения.
Я сказала:
– После того как я перетерпела ломку голода и очнулась в морге, я ничего не боюсь.
– О да, ты продемонстрировала чудеса выносливости, – кивнул Оскар с улыбкой. – Ты очень стойкая девочка, и я не сомневаюсь, что ты выдержишь эти временные трудности. Да, тебе придётся снова пережить нечто подобное. Итак... Сейчас я займусь необходимыми приготовлениями, а в нашу следующую встречу принесу тебе то, что и обеспечит тебе пропуск на волю.
2.3. Собаке – собачья смерть
Крошечный флакончик из коричневого стекла содержал в себе густую, как сироп, субстанцию со слабым запахом не то валерианы, не то табака. Холеные пальцы Оскара держали его, и он поблёскивал, скрывая в себе ключ к моей свободе. Всего несколько граммов позволят мне покинуть это место.
– Ты должна выпить это сейчас. Действие начнётся через несколько часов. Будет тяжело, но у нас всё получится. Давай, детка. Одним духом.
– Что это с ней?
– Ой, смотри, у неё пена у рта выступила!
– Припадочная, что ли?
– Да она же наркоша – наверно, передоз.
– Какой передоз? Она здесь ничем не ширяется.
– Да хрен её знает!
– О, ё-моё, она посинела вся!
– Зовите кого-нибудь, мать вашу! Ещё не хватало, чтобы она в хате кончилась!
– Алла Николаевна, ваша падчерица восьмого числа скончалась в СИЗО от острой сердечной недостаточности. Поскольку других родственников у неё нет, я обращаюсь к вам. Вы будете забирать тело?
– Да зачем мне это надо? У меня сейчас других проблем по горло. Нет у меня денег, чтобы её хоронить! Да если бы и были, я бы ни рубля на эту дрянь не истратила!
– Ну, зачем вы так о покойной...
– И слава Богу, что она сдохла. Туда ей и дорога!.. На своего родного отца руку подняла, наркоманка чокнутая! Меня без мужа оставила, как я теперь с ребёнком?.. И вы хотите, чтобы я после этого её ещё хоронила? Нет, не дождётся! Собаке – собачья смерть! А у вас, адвокатов, ничего святого нет, вы кого угодно берётесь защищать – убийц, маньяков, бандитов и упырей всяких!..
– Такая уж у нас работа, Алла Николаевна. На защиту в суде имеет право не только всякий человек, но и, как вы выражаетесь... гм, упырь. Значит, вы отказываетесь забирать тело Лёли?
– Именно так, отказываюсь! Если у вас, господин адвокат, денег куры не клюют, сами её и хороните, а я женщина бедная, у меня и без того материальные трудности. Нечего вешать мне на шею ещё и похороны этой мерзавки! Мне ребёнка поднимать надо. Как вы думаете, легко это – без мужа?
– Ну, я думаю, без мужа вы не останетесь. Вы ещё молодая и привлекательная женщина, а ребёнок – не помеха для новых отношений.
– Ещё и учить жить меня будете? Ну, спасибо.
– Учить жить я вас не буду, а помочь материально могу.
– Не нужно мне от вас ничего, благодарю покорно! В гробу я видала вашу материальную помощь. Сама как-нибудь проживу!
– Ну вот, значит, сами проживёте... Что же вы тогда прибедняетесь? Думаю, на гроб для Лёли у вас нашлись бы деньги.
– Да она даже гроба не заслуживает! Завернуть её в мешок и зарыть в землю, вот и всё!
– Ну, Алла Николаевна, вы это, по-моему, уж слишком... Она всё-таки заслуживает быть похороненной по-человечески.
– Вот вы и хороните её, как хотите!
– Ну что ж, видно, придётся так и сделать. Не беспокойтесь, у Лёли будет всё, что нужно.
2.4. Мёртвая невеста
Полированный гроб был окружён белым облаком цветов, а в гробу лежала невеста в белоснежном платье и фате. Её лицо было спокойное и бледное, и только в подкрашенных бровях проступало что-то жалобное, страдальческое – тень перенесённых ею при жизни мучений. Но теперь бедняжка отмучилась и лежала на белом атласном ложе своего последнего пристанища красивая и печальная. В её сложенных на груди руках пристроился букетик белых и нежно-розовых цветов, а пышные складки подола её платья были усыпаны лепестками белых роз.
Гроб с телом невесты покоился на прочных лентах механизма для спускания гроба в могилу. Куча земли была прикрыта зелёным материалом. Море живых цветов.
И вот, наконец, памятник – высокая плита из чёрного мрамора с портретом невесты. Могила была обнесена чёрно-серебристой узорчатой оградой, внутри которой стояла скамеечка.
Я сидела на диване в гостиной роскошной пятикомнатной квартиры, кутаясь в одеяло, и рассматривала фотографии со своих похорон. Их было десять штук. Принёс их мне Оскар, причём сам, хитрец, ни на одной не «засветился». Проводить меня в последний путь не пришёл никто, так что вся эта роскошь пропала зря. Впрочем, снимки мне понравились – особенно крупный план гроба, в котором я лежала, одетая в подвенечное платье. От вида собственной могилы у меня бежали по телу мурашки, да и видеть, как мой гроб опускается в яму, было жутковато, но всё это отличалось своеобразной печальной красотой. В самый раз, чтобы пощекотать себе нервы.
– Вы здесь просто прелесть, милочка, – сказала Аделаида Венедиктовна, любуясь снимком, который понравился мне больше всего. – Мёртвая невеста – как это печально и прекрасно! – И она выдала длинную фразу по-французски.
Аделаида Венедиктовна была высокой, угловатой и костлявой особой, одевалась в старомодные наряды начала двадцатого века, да и сама она как будто застряла где-то в дореволюционном прошлом. Она то и дело переходила на французский, да и по-русски говорила со странным акцентом, украшала свои причёски старинными гребнями и чертами лица отдалённо напоминала Ахматову. Обстановка в квартире тоже была стилизована под старину, и антикварные вещи придавали этому жилищу очень своеобразную атмосферу. Квартира эта принадлежала, по-видимому, Оскару, а Аделаида Венедиктовна жила здесь и присматривала за порядком. Она была в курсе моих злоключений и очень возмущалась поведением Аллы.
– Какая злая, недалёкая, узколобая особа! А разговаривает, прошу прощения, как базарная торговка. Фи! – поморщилась она, после того как Оскар дал нам прослушать запись его разговора с Аллой о моих похоронах.
И она высказала всё, что она думает об Алле, в самых сильных и звучных французских выражениях.
– Бедная, бедная малютка, – продолжала она уже по-русски, гладя меня по голове холодной рукой. – Сколько же вы выстрадали! Ну, ничего, теперь вашим страданиям настал конец.
Аделаида Венедиктовна, как вы догадываетесь, была третьим хищником, с которым я познакомилась, считая Эйне и Оскара.
– Значит, завернуть в мешок и закопать, – повторила я слова Аллы. – Я хочу отправить ей эти фотографии, пусть увидит, как меня похоронили.
– Это можно устроить, – улыбнулся Оскар.
продолжение см. http://www.proza.ru/2009/12/10/1132