Когда соседка дала мне её, она сразу же «прижилась» в моих сложенных лодочкой ладонях и, пока я несла её со второго на четвёртый этаж, дремала, спрятав нос между моими средним и безымянным пальцами.
Изловчившись, я ткнула ребром «лодочки» звонок. На секунду мелькнула чёрная пуговка носа и тут же комочек в моих ладонях свернулся потуже. «Ей холодно» – подумала я, проходя за ничего не заметившим супругом в гостиную.
Дети увлечённо играли на полу в «Эрудита»: выкладывали из плашек с буквами кроссворд. Тем не менее, в отличие от отца, на мой приход они среагировали моментально: вскочили и уставились на «презент».
– Это нам?! – задыхаясь от волнения спросила моя десятилетняя дочь. Первоклашка сынок заблестел черносливами любопытных глазёнок.
– А вы справитесь? – спрашиваю строго. – Животное в доме – дело ответственное. И хлопотное. Это прививки, кормёжка, прогулки, суета… И лужи, наконец!
– Но главное, вы должны помнить, что «мы в ответе за тех, кого приручили…», – вставил своё веское слово глава семьи цитатой из «Маленького принца».
– Справимся! – категорично заявила моя старшенькая и осторожно приняла из рук в руки пушистый комочек. Тот сразу развернулся и явил нам острый розовый язычок, лизнувший юную хозяйку в шею. Сынок ревниво блеснул очами и, подсунув свой палец, тоже получил собачий «поцелуй». Дочь счастливо засмеялась: – Признал нас! Как мы его назовём?
– Её, – поправила я, гоня от себя противоречивые мысли о лужах, тряпках, шерсти в самых неподходящих местах и прочих ожидающих меня мелких «радостях», – это девочка. Ей всего месяц и имя у неё уже есть: Ласка её зовут. Потому что она очень добродушная и ласковая.
Дети продолжили активное знакомство с собачкой и уже начали было шумно выяснять, отзывается ли она на кличку и кому играть с ней первым, как строгий голос отца пресёк их эмоциональный спор:
– Нечего тискать собаку! Опустите её на пол, пускай обнюхается, попривыкнет к своему новому дому!
Оказавшись на полу, Ласка утвердилась на разъезжающихся в стороны лапках, неуверенно тявкнула и… все мы увидели, как по паласу расплывается лужица.
– Кажется, мы уже окончательно обжились, – философски изрёк глава семьи.
Бросив на меня испуганный взгляд, дочка метнулась за тряпкой, а сын срочно затребовал деньги, чтобы бежать за молоком. Пока я смирялась с неизбежностью «удочерения» Ласки, та деловито прошествовала к хозяину и, вскарабкавшись на его тапок, затихла.
Супруг назидательно вскинул вверх указующий перст:
– Даже собака сразу поняла, кто тут главный!
Вот так ненавязчиво и между прочим Ласка стала членом нашего семейства.
В круговерти дней время бежит незаметно и уже через полгода все мы не представляли себе, что когда-то жили без собаки. А Ласке, небось, казалось, что она и родилась-то в нашей семье, а не двумя этажами ниже, где обитала её белокурая «биологическая мать» породы пекинесов, умудрившаяся не передать своему дитяти ни единой родовой чёрточки.
Наша жгучая брюнетка в белых носочках и манишке, с острыми как у шпица ушками, пушистым хвостиком, удлинённой мордочкой и ростом с кошку не попадала ни в одно собачье сообщество, однако выдавший ей паспорт ветеринар милостиво вписал ей в соответствующую графу: порода декоративная.
Как выяснилось, порода была выбрана метко: наше пушистая любимица не только прекрасно «декорировала» собой моё любимое кресло, выбрав его для сладкого сна и короткой дрёмы, но и нанесла нехудожественную резьбу на его подлокотники растущими зубами. Аналогичным образом она «разукрасила» туфли хозяина, деревянную скамеечку в прихожей и с десяток прищепок.
Дети первыми сообразили, что «ребёнку» нужны игрушки и поделились своими залежами. За столь небывалую щедрость Ласка платила самозабвенной любовью не только молодому поколению, но и старшим. Ребятам она позволяла делать с собой буквально всё. Дочка превратила её в куклу, наряжала и учила ходить на задних лапках, сынок отрабатывал на Ласке «подсечки», коим обучался в секции юных дзюдоистов, а вдвоём они «заводили» собачонку на ловлю собственного хвоста и катались по полу от смеха, наблюдая как она крутится юлой. Повеселившись, они подстрекали «подружку» на хоровое пение, то есть попросту выли по-собачьи до тех пор, пока Ласка не начинала им подвывать, запрокинув голову и поджав уши.
Когда нашему деловому семейству удавалось собраться вместе под телевизором и мы усаживались рядком на диване, Ласка, не взирая на «мелкость» умудрялась растянуться по всем коленям одновременно, при этом крайним домочадцам доставались её нос и вытянутый хвост. Заняв свою позицию, она впадала в счастливый обморок и не шевелилась даже тогда, когда ей почёсывали брюшко и мяли уши. От неё шла такая энергетика любви, что мы ощущали себя спаянными воедино.
Но если в доме была «напряжёнка», Ласка пряталась под креслом, клала нос на лапы и, затаившись и вращая глазами, зорко следила за передвижениями насельников квартиры. Уши её были прижаты к спине а надбровья казались сдвинутыми столь трагически, что каждый из нас чувствовал себя виноватым за её страдания. В конце концов кто-нибудь не выдерживал, выуживал её из-под кресла и начинал громко жаловаться на свершившуюся несправедливость или объяснять ей, почему он (или она) опростоволосился и досадил другим.
Слушать Ласка умела как никто другой, ни один домочадец не был столь внимательным, как наша собака. Она так преданно смотрела в рот говорящего, навострив уши и изредка потявкивая или взмахивая хвостом, что виновники каялись, а «судьи» смягчались. Не знаю, что думала и чувствовала Ласка, но она явно наслаждалась доверием и внимала речам нашим с нечеловеческим благоговением.
А, может быть, она чувствовала себя человеком? Именно так называл её горячо обожаемый ею глава семьи, когда попадал в холод отчуждения, а, бывало, что и в прямую обструкцию.
– Ты, Ласка, Человек! – старательно выговаривал он слегка заплетающимся языком. – Нет, ты Человечище! Ты одна меня понимаешь! А эти… Подумаешь, задержался на работе… Ну задержался! Праздник у нас был! День рождения одного мужика. Хор-р-рошего человека! Нет, ты, конечно, лучше, но он тоже Человек!..
Постепенно в монолог включался кто-нибудь из ребят – причём обращались исключительно к собаке, мол, скажи папке, чтобы ложился спать, или спрашивали у неё: а не принести ли вам крепкого чаю? Все смеялись, Ласка вертела головой, заглядывая в наши лица, и умильно виляла хвостом – и в доме заметно теплело. А повеселевший виновник семейной заморочки трепал мягкие уши миротворицы и восклицал:
– Эх, хороша собачья жизнь! Никаких тебе забот, никаких упрёков!
Заботы у нашей Ласки появились в юном ещё собачьем возрасте – восьми месяцев от роду её совратил неведомо чей дворовый пёс и к своему первому дню рождения наша малышка, что называется, «принесла в подоле» двух щенков. Опустив описание «щенячьего» восторга моих ребят, наших забот и хлопот в связи с пополнением семейства и того, с какими трудами и красноречием я пристроила безродное потомство среди сотрудников, скажу лишь, что Ласка ничуть не повзрослела. Выкормив своих щенят почти до полутора месяцев, она спокойно позволила нам рассовать их по «хорошим рукам» и вновь стала беззаботной «девчонкой» – настолько беспечной, что чуть далее, чем через восемь месяцев одарила нас новым выводком.
На этот раз кутят было вдвое больше и я схватилась за голову: мама дорогая! Да при такой плодовитости нашей малышки, я за пару лет особачу не только свой отдел, но и пойду в наступление на весь завод! Все четверо щенков были настолько не похожими друг на друга, что наталкивали на мысль о полигамном зачатии… Но думать об этом было некогда, начался поиск скрытых «собачников» среди заботливых папаш – и снова успешно!
А Ласка целиком отдалась «своей семье». Она откликалась не только на кличку, вписанную в её «паспорте», но и на Псюху, Собаку и Сардельку.
«Сарделькой на лапках» прозвал её мой юный дзюдоист, за специфичность упитанной и удлинённой фигуры на коротких лапках. А вообще, она у нас была симпатягой. К тому же на редкость миролюбивой. Об этом говорили нам многие соседи и детишки во дворе любили нашу Ласку. Потому и гулять мы её отпускали, когда ей вздумается, приглядывая за ней с балкона или из окошка. Да только нашёлся некто из рода человеческого, вздумавший извести нашу собаку, как таракана, дихлофосом.
Об этом я догадалась позже, а когда вернулась Ласка с прогулки с покрытой волдырями и шишками и виновато опущенной мордой, я, не позволив себе впасть в прострацию от ужаса, тщательно выкупала её и начала лечить. Витациклином – это лекарство было раз и навсегда прописано ей ветеринаром, как панацея от всех собачьих недугов. Однако процесс уже пошёл и у Ласки началась рвота и прочее… Пришлось срочно изолировать её, лишив своё семейство ванной, где всё было под рукой, чтобы убирать за угасающей на глазах собакой. Домашние приняли это с пониманием и пугливо затихли в ожидании неминуемой беды.
Два дня Ласка пролежала неподвижно и отрешённо, не прикасаясь ни к еде ни к воде и никак не реагируя на мои лечебные манипуляции и вздохи. А на третий день, как только я вошла к ней, она приподняла и тут же уронила хвостик – и я поняла: жить будем! Придя в себя после умиления верностью нашей собаки, которая, едва очнувшись, первым делом продемонстрировала свою любовь, я сообщила об этом домочадцам и в доме снова появились улыбки…
Ласку мы выходили и всё стало на свои места. Единственно, что изменилось, это то, что в доме появился поводок и гулять её одну мы больше не выпускали. Мы думали, что это решит все собачьи проблемы, но однажды сынок потерял бдительность и Ласка, влекомая зовом природы, сорвалась и умчалась в соседний двор – и в результате в очередной раз «забрюхатела». А через два месяца мне пришлось принимать у неё преждевременные роды: видимо, дал знать о себе пережитый ею стресс. Три щенка появились на свет бездыханными, а четвёртого она придушила сама, когда, обезумев, принялась прятать его ото всех под диваном.
После этого случая мы стали более внимательными и в «критические дни», практически, не выпускали Ласку из рук. И тут выяснилось, что наша собака необычайно «сексапильна» и что дворовые кобели теряют голову от одного её запаха. Это стало понятно, когда они стали провожать меня на остановку до трамвая, а некоторые, наиболее «романтичные» ночевали на коврике под нашей дверью. Сама же виновница собачьего смятения навязанное ей воздержание переносила легко и, я бы даже сказала, насмешливо.
На такую мысль нас натолкнуло её поведение, когда мы ездили всей семьёй к друзьям на рыбалку в Барбаши. Ласка была с нами и находилась как раз в нечастой двухнедельной «поре», предназначенной собачьей природой для любви и зачатия. Учуявший это хуторской пёс, воспалившись страстью, кинулся вплавь за нашей лодкой, а Ласка, упершись передними лапами в борт, вытянувшись и навострив ушки, наблюдала за его безумием с достоинством принцессы: гордо и холодно. Ну а мы, особенно дети, как и положено зрителям, злорадно веселились – однако, Ласку пришлось запереть в отведённом нам домике на всё время коротких каникул…
Время шло, дети росли, мы матерели, а Ласка вступила в пору собачьей зрелости и к своему девятилетию выглядела вполне и всем довольной, хотя и смахивала больше на щенка, чем на взрослую, тронутую проседью собаку. В безмятежной размеренности жизни нашего дружного семейства ничто не предвещало беду, однако, та была уже у порога.
Благоуханный май наполнился дачными хлопотами и семья наша, за исключением дочери, которая училась в Гжели, стала пропадать на даче. Ласке это, определенно, нравилось и она деловито обходила наши владенья, причём гуляла только по дорожкам, ни разу не посягнув на зеленеющие грядки, а «по нужде» выбегала за калитку. Соседи, старики, проживающие на свежем воздухе безвылазно, сразу привязались к такой культурной собачке и взялись приглядывать за ней в наше отсутствие. В конце мая у сына начались каникулы, муж взял отпуск и они поселились на даче, изредка являясь домой за продуктами.
Меня же в отпуск не отпустили, более того, отправили в командировку. Вернувшись из делового вояжа, я нашла своих мужчин необычно замкнутыми и неразговорчивыми, однако, приписала это усталости от слишком активного отдыха и нежеланию погружаться в затеянный мною косметический ремонт. Кто-нибудь из них приходил каждый день подвигать мебель и я передавала с ним заботливо упакованные для Ласки куриные косточки – они молча уносили паёк и это продолжалось две недели.
В тот день, когда я узнала, о чём так усиленно молчат мои мужики, они пришли вдвоём и, когда я стала совать им в пакет передачку для мохнатой дачницы, супруг не выдержал:
– Не надо никаких косточек… Нет больше нашей Ласки…
Оглоушенная новостью я уронила кулёк и не сразу смогла понять о чём они мне талдычат – взволнованно и перебивая друг друга. А случилось вот что.
Придя однажды на дачу, мои мужчины нашли Ласку лежащей под кустом на земле и зализывающей кровавую рану на бедре. Правой задней лапки не было. Она на секунду оторвалась от своего занятия, чтобы приветственно взмахнуть хвостом и затихла. Супруг схватил Ласку на руки и они с сыном помчались в ветлечебницу – благо та была совсем рядом. Ветеринар осмотрел рану и вынес свой вердикт: собака больше не жилец на этом свете. Даже если удастся побороть начинающееся заражение крови, жестоко заставлять её мучиться на трёх лапах… Короче, он уговорил растерянных хозяев согласиться на радикальный укол…
– Ей было больно? Она что-то поняла, вырывалась?..
– Она даже не шелохнулась, – охрипшим голосом ответил мне муж, – ведь держал её я… А она доверяла нам… беспредельно…
– Она так преданно смотрела на меня… – опустил глаза мой крепкий на слезу сын. – Я плакал…
Несколько минут висела тяжёлая тишина и я задала последний вопрос:
– Где вы её похоронили?
– У дороги… На бровке.. Где никто не топчется и машин нет… – ответил сын.
К концу лета место, где упокоилась наша Ласка, покрылось обильной травой, вытянувшейся к солнцу и свету. «Тепло тебе, малышка, мягко?» – спрашивала я, проходя мимо. И трава приветливо шевелилась на ветру, будто виляла пушистым хвостиком…