Белая часовня княгини Меншиковой часть 2 3

Ольга Таранова
                4.

 Рекрутский набор, переукомплектация, вооружение, обмудировнрие войска  - дело  многотрудное. Столько лени, воровства заведомого, головотяпства просто. Его дело - требовать неукоснительного исполнения государевых повелений.  И замечал в себе с удовлетворенным удивлением непоколебимую волю, жесткость петровскую, требовательность. Про него говорили со страхом, что он землю под человеком на аршин вглубь просматривает, с кем как себя повести, чтобы половчее результата добиться, знает.
 - Ничего, каптейн мой милостивый, авось и нам когда порадование выйдет…
    В Воронеж к Петру Алексеевичу только добрые вести везти следует. Соскучился, поди. Да и сам не без того.
   Ехал через Москву. Заскочил на Кукуй к Фадимрехт.
Та истаяла вся в томленн, что восточная сладость, что в Керчи лакомились. Подчтительна сделалась исключительно. Не знала, куда и посадить, чем усладить. Впрочем, чем усладить знала… Во всем его вкусы она давно изучила. В догадливости ей не откжешь, еще безусым мальчишкой он был, она для себя должным посчитала приветить юнца. Умная бестия! Ну, ежели не умная, то цепкая. Курва немецкая! Все они таковы…
- Ах-ах, - щебетала за завтраком (фриштыком), - Анхен все глаза исплакала по государю.
- Будто? Анне Ивановне я вчера от государя поклон передавал. Выглядела свежо. Не заметно, чтобы убивалась-то.
- Того требует политес, чтобы гость не заметил твой дурной насрой духа. Анхен умна и прекрасно воспитана.
- Угу! В отцовском кабаке ее воспитание,  - вырвалось; не стоило, у самого рыло в пуху, Елена Анне подруга.
-Фи-и-и! - Только и поморщилась Фадимрехт. - Мужчине, впрочем невозбранно выказывать свой неудовольствий, ежели он невдухе.  Вы очень возмужали, мой синеглазенький.
    Он усмехнулся. Льстила она тоже, хоть и грубо, влоб, но приятно, черт побери.  Размяк, проглотил фразу о монсовых вечерних посиделках, кои проводятся непременно в мужском обществе, видно, тоже из политесу.
- О, ви совсем в заботах забыль о бедной Алене , - проворковала, обвила жаркими руками. - Или, может, это из-за ваш рюсский фройлян, боярышень?
   Данилыч вскинул на нее холодные глаза, раздул резные ноздри. Она успела отшатнуться. Резким движением руки смел со стола тарелки, соусники, вилки… Положил локти на стол, упер острый подбородок  в сжатые кулаки.
- Ну, - пропел сладенько, - еще чего скажешь?
   Алена оторопела. Дурного она ничего не хотела. Просто по делам куаферным да швейным - по его, кстати, просьбе - была она в Коломенском, указали ей там на Дашу… Хотела польстить его вкусу. Не думала нарваться. Маин гот, маин гот! Как она не любила беспорядка, скатерть теперь отстирается ли?
   «Дура-баба! Испортила вечер! Что за притча? Окудова? Ну, откудова?! Москва-Москва - баба болтливая, хвосты сорочьи. В Преображенском какому подлецу в рожу плюнешь, в Китай-городе скажут, утопил. По сплетням тем что кому водомо? До государя дойдет, как еще станется.»
   Пожалел и об отправленной цедулке.