Надорвалась весна заполошная,
и тепла в Петрограде не жди.
На рассвете бубнят за окошком,
барабанят в железо дожди.
Только такт, только такт отбивает
ветер, бросая в стекло
капли, что ручьями стекают.
Но пришло! Наконец, все пришло:
головы твоей круглая тяжесть
на затекшей ладони моей,
близко-близко усталая влажность
распахнувшихся сонных очей.
Мы с тобой поселились в избушке
из простынь, одеял и подушки,
мы спеленуты тесно судьбой,
и торчит на округлой макушке
твой хохол, как пружина, крутой.
Я хочу говорить о России
по российской привычке с утра.
Ты смеешься - нашелся Мессия
в шесть часов. Нет, еще не пора.
Может быть. Слово - ложь и скольженье
по поверхности вех и имен,
только нежное кожей сближенье
нам милее минувших времен,
только губ и колен единенье,
только грудью о грудь, навсегда,
только тела над телом паренье,
только так, только так, лебеда.
Только так, о создание Божье.
Твоя нежная прелесть проста.
Что же бьется, что бродит под кожей,
за цепочкой Святого креста?
Биологии мутные токи?
Иль сигналы в иные миры?
Что любви ключевые истоки?
Где зачатия вечной игры?
Притяжение душ? Так ли это?
Впрочем, что же такое душа?
И зачем же холодное лето
за весною идет, не спеша?
Тайна все. И сознанье бастует,
лишь дотронувшись кожи вещей.
За окошком стихия лютует,
и беснуется племя дождей.
Только такт. Только такт. Упадает
время. Разгадок не жди.
Свои тайны укромно качает
мир на белой округлой груди.
1994