[…] Сверх того, Гимнаст купил для Пантагрюэля трех красивых
молодых единорогов: темно-рыжего самца и двух серых в ябло-
ках самок. И еще он купил у скифа из области гелонов одного
таранда. Таранд – животное величиной с молодого быка, голова
у него напоминает оленью, разве лишь немного больше, с вели-
колепными ветвистыми рогами, копыта раздвоенные, шерсть
длинная, как у большого медведя, кожа чуть мягче той, что идет
на панцыри. Гелонец уверял, что поймать таранда не так-то про-
сто, ибо он меняет окраску в зависимости от местности, где он
живет и пасется […] Таранд меняет цвет, не только приближаясь
к окрашенным предметам, но и самопроизвольно под действием
страха и других сильных чувств…
Ф.Рабле, “ Гаргантюа и Пантагрюэль”, книга 4, глава 2.
В НАЧАЛЕ ЭТОГО МЕСЯЦА ЭТОГО ГОДА, японский фотограф, сотрудник сразу нескольких информационных агентств, Хироши Фуджии, альтистка блондинка Марина и я, путешественник, отправились на эстонский остров Сааремаа, расположенный невдалеке от материка, в Балтийском море, и еще не так давно называвшийся по-немецки Эзель.
Если бы не Хироши, я бы, пожалуй, вряд ли туда поехал, но раз уж ему захотелось… Да и, к тому же, он и платил за все: от и до. А у Марины на острове оказалась знакомая, у которой в типичнейшем эстонском доме мы и собирались стать на постой.
Вид корабля-парома, в который, будто в утробу кита, заползают свободно, один за одним, многотонные транспорты и разнокалиберные автобусы, и наш в том числе,настроили на забытую было волну дальних странствий и экзотических приключений. О, как бы хотелось отправиться еще дальше, совсем далеко, за моря-океаны, а не только через узкий пролив, на архипелаг Моондзунд, на остров Эзель.
Но по мере поступления впечатлений: городок Курессааре, который раньше носил, по-моему, название куда более звучное – Аренсбург, осмотр грозного замка, причем по сохранности одного из лучших в Балтийских странах (а я и не знал), взятые на пробу в неимоверном количестве (опять же, за счет Хироши) продукты местного производства, среди последних особо отметим аутентичный анчоус, т.е.соленую кильку в пряном соку… прогулки по тихим кварталам частных домов (ну разве пролает простуженным голосом, нехотя, увалень-сентбернар)… Посиделки с нашей хозяйкой, худенькой тетушкой Айно, обильные возлияния «напса» - ее словцо,что происходит, даже не сомневаюсь,от немецкого «шнапса», -довольно быстро сделали свое дело, - перенастроили наши индрии-чувства (или, может быть, только мои?):
- Посмотрите, Марина с Хироши, эта главная улица, не напоминает ли она мейнстрит какого-нибудь чистенького идеального американского городка? Прямо готовая декорация для съемок провинциального сериала: бывая важня (весовая),нынче в ней алкогольный шоп, ратуша и ее старинный портал, церкви разного толерантного толка, пожарная часть, салун и кафешантан. Гостиница казенного желтого цвета в толстостенном казенном доме, конечно же, называется «Аренсбург», а чуть в стороне, в глубине, и супермаркет, и ветряная мельница, в которой теперь дорогой ресторан. Где-то, кажется, есть и бассейн похожий на аквапарк. И общее впечатление таково, что живет здесь особый просоленный и проветренный, приветливый и спокойный народ. Ни тебе суеты, ни мелочных дрязг – не то, что столичный город, откуда приехали мы…
- Так что, спасибо тебе, Хироши, что ты вытащил нас оттуда и теперь, поскольку мы уже не гуляем, а от гульбы отдыхаем, вместе сидим за столом, то не пора ли нам попробовать водки «Сааремаа», какая она на вкус, и кое-что из развала других одноименных продуктов, какие они на вкус? Кампай!
- Кампа-а-ай! – пропела Марина.
- Кампа-ай! – что по-японски значит «осушим бокалы», как и принято, нараспев, отозвался Хироши.
- Хотя я,- после того как выпил, добавил он, - который поездил, в общем, не мало и кое-что повидал, к тираде нашего друга хотел бы прибавить, что Курессааре с таким же успехом похож и на немецкий, и на датский, и на шведский какой-нибудь городок, тем более, что он таковым и являлся, относился и к первым, и ко вторым, да и к третьим (давайте заглянем в путеводитель), на протяжении многих и многих лет.
… плюс рассказы веселой Айно, что разменяла восьмой десяток, а сама остается все еще молодой. О том, как сослали ее, сразу после войны, ни за что ни про что с родного острова на Дальний Север пришлые комиссары и их приспешники, представители новой метлы – власти Советов, или иначе «совка», а также, добавим, серпа и молота, циркуля, шестерни… Нет, зла не держит, встречались там, в Ухте-Воркуте, и довольно приличные люди. Как еле-еле вернулась на остров, где пришлось начинать все сначала. В советский период с материка даже кристальных гомункулусов пускали сюда только по особому разрешению, а что говорить о тех, кто имел, как она, политическую статью?.. О ее внучке, которая живет уже где-то в Германии и вот-вот, в этом году, будем надеяться, на каникулы явится к ней. О собаке Тузике, приносившем в зубах газету, которую выдавал ему почтальон. Здесь следовал фотокомикс, черно-белая серия фотографий: от стояния на задних лапах с газетой в зубах, до кончины умнейшей собаки и торжественных похорон. Хоронили его целый день – жизнь на острове течет медленно, хочешь – не хочешь, начнешь выдумывать всякие мероприятия… Скудные сведения о почивших мужьях: перед глазами, в серванте, маячила гигантская кружка последнего, третьего, с надписью «Бернхарт».
А спартанская баня, где нужно было себе самому смешивать воду в ковше и самому себя обливать, и при том стараться испытывать удовольствие! «Интересно, как управлялся в тесной каморке Бернхарт?», - всегда в процессе думалось мне. - Или ему все было до фонаря, особенно после тяжелой островитянской работы и хорошей дозы ядреного доброго «напсу»?
А туалет-дырка в очень типичном эстонском доме, откуда дует и надувает так,что того и гляди превратишься в синий метеозонд и начнешь любоваться красотами с высоты: «Где там знаменитые мельницы Сааремаа?», «Где там метеоритные кратеры Каали?», «Где там точки береговой обороны, доты и дзоты, а также воронки, окопы, ибо во время последней войны здесь бушевали ужасающие бои?», «И где расположены были шахты ядерных межконтинентальных ракет? Говорят, что их было то ли четырнадцать, то ли семнадцать?», «И где там была советская военная база, на которую, по легенде, на вертолете, на выручку островитянам, на разноску газет, прилетел тогда еще совсем маленький Тузик?»
ОДНАКО, НЕ БУДЬ Я ПУТЕШЕСТВЕННИКОМ СО СТАЖЕМ, если бы взялся описывать лишь простые радости жизни или банальные чудеса, и не узрел бы самое главное, т.е. глубинную, и не всем, и не каждому, и не всегда открытую суть или особенность данного острова, а именно: обходя день за днем средневековый кремль и осматривая его окрестности, а с обзорных, бывших когда-то сторожевых, площадок, где погода в десять минут менялась по нескольку раз, окрестности были видны далеко-далеко, в основном, суровое хмурое море, и затем, раскатываясь на лодке вокруг по тому, что называется, или называлось когда-то, крепостным рвом, я обратил внимание на огромных улиток, обитавших на одном из заросших разным быльем берегов. Они сидели на лопухах (лопухах, казалось, обычного вида) и на замшелых камнях, и на узловатых корнях произрастающих близко от края деревьев. Марина не даст мне соврать:
- Да, действительно, - подтверждает она, - улитки там были необычайно большие и их было много.
Что же касается Хироши, то он, по своей профессиональной привычке, как заводной, щелкал своим аппаратом (а временами и не одним) и колдовал над объективами: расширял, раздвигал, удлинял или наоборот, измельчал и сужал панораму, тасовал фильтры, наводил резкость, менял диафрагму.
Таким образом, все, о чем я далее расскажу, может найти подтверждение в персональных выставках и в альбомах, словом, на его фотографиях, а также в его и в моих дневниках. И это, конечно, никакой не любезно-подробно-детальный рассказ, а скорее всего очень поверхностный и пунктирный, краткий, плоский отчет о проделанном путешествии на МАНЬШИ, ни в коем случае не претендующий, даже в отдельных своих фрагментах, на полноту…
Итак, высадившись на берегу, мы углубились в чащу, прошли можжевеловым полем, миновали невысокую каменную ограду из плитняка, а потом и высокую, но в которой был довольно свободный проем. Затем смешанный лес и благоухающее болото полное цветущих ирисов. На болоте, кстати, в заводях и на кочках, и среди живописных кочек красовались целые гроздья улиток. Иные из них были и вовсе неимоверных и для этих широт совершенно нехарактерных размеров. Какое-то время двигались молча тенистой тропинкой, усеянной бурой скользкой хвоей, среди уходящих в небо могучих сосен, задевающих облака. Они кряхтели, постанывали, иногда… Допустим, от возраста, от гуляющего в их кронах ветра, и не от возраста, и не от ветра, неописуемо от чего.
- «Тенрай», - негромко сказал мне Хироши,- возьми себе на заметку. Это слово
означает по-японски шум ветра и высокую поэзию одновременно…
- Вон белка! Белка! – прокричала Марина. – Вы видите белку?!..
Тропинка вильнула к студеному морю. Оно выглядело совсем не таким, каким мы наблюдали его с площадок замка. Там оно виделось просто серым и хмурым, а здесь, как в замедленной видеосъемке, картинно катило грозные волны. Будто стаи легких макрелей, перистые, серебристо-жемчужные, в завихрениях, облака. Волны бились с великим шумом о каменистый берег и разливались искристой пеной.
- Какие интересные здесь растения, прямо тропические! – удивлялась Марина.- Вот это, чем-то похожее на капусту, вместе с тем вылитый филлокактус. Цветы же, как у герани… А вот это, может быть, лавровое дерево?.. Пахнет лавровым листом! А это китайская роза?.. И только посмотрите, сколько здесь орхидей?!..
- Да, странновато. Но, во-первых, очень возможно, сыграл, свою роль микроклимат, влияние теплой Атлантики, и потому могли здесь возникнуть только присущие данной местности виды, то есть эндемики - с умным видом заметил я. - А, во-вторых, через эти места проходят пути перелетных птиц и не мудрено, если какие-то семена перебрались сюда, будто в комфортных салонах, в желудках наших пернатых друзей. Да и вообще, что ты хочешь, если здесь, на этом острове, даже люди другие…
Продуктов у нас было не меряно, под завязку, и хоть отбавляй. К тому же, я умаялся их носить: красивой женщине с сумками ходить не пристало, а Хироши все-таки спонсор и гость, и всегда обвешан аппаратурой. Я, между прочим, в ту поездку заметил, что он с фотоаппаратами даже спит. Мы решили устроить привал. Время обеда, судя по записям в дневнике: 16.00.
Костер разводить мы не стали, так как предусмотрительно закупили и одноразовый угольный гриль, и жидкость, чтобы быстрее воспламенялись древесные угли. Жареные сочные шашлыки, как настоящие путешественники, запивали местной отменной водкой. Потом отдыхали в ложбине, на теплом склоне, щурясь на солнце. Время, судя по записи в дневнике: 18.00.
Опять по тропинке, лесом, болотом и можжевеловым полем. В сторону от тропинки, ранее нами не виденная, уходила ухоженная стезя. Но там стояло предупреждение, табличка с надписью „ERAMAA”. Что означало частные земли, и, понятное дело, что мы туда не пошли, Отмерили 3600 шагов (судя по электронным часам Хироши, в которые был вмонтирован шагомер) и прямо в поле, невдалеке, увидели кособокий сарай с прибитыми к нему почтовыми ящиками. Прислоненный к сараю красовался трофейного вида местами ржавый велосипед. Казалось, вот-вот из-за угла, оправляя китель, пилотку, ремень выйдет владелец средства передвижения, какой-нибудь каптенармус и он же, к примеру, по совместительству почтальон из расположенной где-то поблизости бригады СС, группы армии «Норд». Но вокруг не было ни души. Такой сюрреалистический вид. Наконец, ко всеобщему облегчению, завиднелся асфальт, автобусное кольцо. Остановка носила название „PANGA PANK”.
- Хай! – воскликнул Хироши. – У меня, в путеводителе, место такое есть, и оно означает «утес», и на всем побережье это, кажется, самый высокий бугор. Но мы же видели только ровные берега? И потом, подождите, неужели мы так далеко забрались?
- Смотрите! – сказала внимательная Марина, - там, где должно быть расписание, накаляканы какие-то иероглифы!
Хироши первым делом навел объектив и, щелкнув диковину, веско сказал:
- Это китайские. Причем явно не современные.
К остановке подплыл двухэтажный наполовину стеклянный, но явно не первый год уже бывший в употреблении и, в общем, довольно обычный с виду и даже обшарпанный где-то местами, в пыльных разводах автобус. Не долго думая, мы погрузились и только, когда он отчалил слегка, а после, как бы с минуту подумав, взвился под облака, только тогда мы неожиданно вспомнили, что у автобуса не было ни одного колеса!..
ТАК, СОВЕРШЕННО НЕОЖИДАННО ДЛЯ СЕБЯ, мы оказались в заоблачных высях, в стране, которая существует уже давным-давно в мифологии, а стало быть, и в истории, зовется она Маньши и находится на правом роге Улитки. На левом же роге Улитки помещается другая страна – Чуши. Испокон веков они враждуют друг с другом из-за территории, из-за разного взгляда на мироустройство и повседневную жизнь. Правда, в последнее время, под влиянием международных сообществ и хороших примеров, напряженность несколько ослабляется. Жестокие битвы происходят обычно на границах двух стран и тогда погибших не счесть. Война идет с переменным успехом и победители каждый раз с песнями, под знаменами, маршируют домой. Песенный репертуар, включая фольклор, настолько богат, что не хватит никаких хард-дисков, или иных носителей памяти, чтобы его передать. Из репродукторов раздаются, в основном, победные песни. Ну, еще о безумной, неразделенной и слезоточивой любви…
Вся территория этих сообществ усеяна буровыми вышками, посредством которых они добывают особую, обладающую кинетическим свойством, слизь.
Судя по местным масс-медиа и рассказам бывалых людей, страна Маньши более развитая по сравнению с зазеркальной Чуши. И в этом смысле ситуация чем-то напоминает разделенный Кипр, где, как известно, имеется зона влияния Греции, которая считается более развитой, или продвинутой, и зона влияния Турции. Или напоминает разделенное Конго, или ту же Корею, или Китай и Тайвань.
Нам не довелось побывать на левом роге Улитки, да и в Маньши мы находились всего только несколько, правда, очень насыщенных дней. Вообще, когда мы проследовали в аэропорт, мы из транзитной зоны хотели сразу вернуться обратно (тем более к ужину с очередным рассказом и в меру натопленной банькой нас поджидала тетушка Айно), но не смогли это сделать из-за меня.
Оказалось, что у Хироши японский, а значит нормальный паспорт, и у Марины эстонский, и тоже нормальный паспорт, а у меня, хоть и придуманный в той же Эстонии, но ненормальный, то есть некий серенький аусвайс, обозначающий лицо без гражданства:
- Ну вот, начинается! – возопил я. – Надоело, честное слово. Не я же его выдумывал, этот волчий билет, в конце-то концов! И так уже вымотали всю душу до дна, и я где-то свыкся уже со своей участью невыездного, будто пораженца из гетто. А тут, в кои-то веки, можно сказать случайно, не по своей воле, залетаю в тридевятое царство, и на тебе – та же история! На рога к Улитке и то не пускают! Заколебали вы меня все своей простотой!
- Да не волнуйтесь вы так, - ответили мне на границе, - не горячитесь, не кипятитесь. Мы тоже считаем, что вы ни причем. А придумали все это те, место которых за печкой, а не в политике, и, тем более, не в культуре, те, которые думают, что они всех умнее и сами могут везде путешествовать, а другим, настоящим путешественникам, таким, например, как вы, даже выехать никуда не дают.
И в качестве, видимо, извинения и до выяснения моей личности (поскольку меня на время как бы арестовали, ибо серый паспорт не признается и презирается, и не есть документ) нам предоставили бесплатное проживание и экскурсии по стране.
МАНЬШИ ПРЕДСТАВЛЯЕТ СОБОЙ МЕГАПОЛИС по периметру окруженный горами и прореженный кое-где, особенно в центральной части страны, холмами, озерами, джунглями, сельвой, пампасами и саванной. Озера кипят всякой живностью и разукрашены мириадами сказочных островов. Озера глубокие и вода в них соленая, правильнее было бы называть их внутренними морями. Приливы высокие. Дневное небо в перламутровых сполохах и облаках. Солнце обычно за дымкой. Луна такая же, как у нас. Звездное небо выглядит все же иначе. День на Маньши длится примерно пятнадцать суток земных, и столько же ночь. Животный и растительный мир заслуживают отдельного описания, и до разбора привезенных нами коллекций невозможно сказать что-нибудь более определенное.
Одно могу утверждать точно и безо всяких обиняков, что на Маньши великое множество разнообразных улиток. Питание – в основном, икра мелких улиток, хотя есть и все остальное. На склонах холмов террасы: плантации чая, виноградники, посадки риса. Улиток используют в качестве тягловой силы. Ландшафты изрезаны множеством рек.
В сезон дождей реки выходят из берегов, затопляют долины окрест. В это время нерестится повсюду, похожий на корюшку, местный юркий анчоус. Нередко можно увидеть крестьян, в характерных соломенных шляпах, верхом на рогатых улитках, ракушка которых завернута в левую сторону, как у всех улиток Маньши. Крестьяне обычно ловят анчоусов решетом.
Анчоусы эти раскрашены необычайно, что японские карпы, и, кроме того, рыбий жир из этих анчоусов, да и балык и теша, и обжаренные в масле хрустящие плавники, и слабопросоленные хвосты, икра и молоки, да и сваренная голова, обладают целебными свойствами. Поэтому крестьяне их называют «чудесными»: «А запрягай, муженек, улитку, да надевай свою характерную шляпу, да поезжай – привези-ка нам «чудеса» в решете. И когда наловят таких анчоусов, возвращаются и говорят: «Вот, глядите-ка, дети, жена, я привез «чудеса» в решете».
Транспортом тоже служат улитки. Таким образом, транспорт одушевленный. В ракушках нередко имеются обзорные окна и внутренние покои, обставленные или по высшему классу, или не очень. Комнат может быть и одна - две, и пару дюжин, и добрая сотня. Японский турист здесь в почете. Хотя такой турист и богат, но легко обходится малым. Может вообще путешествовать без дивана, обеденного сервиза, без стульев – ему достаточно бросить циновку.
Вот в роскошном салоне сидит престарелый, очень важный маньшиец. В руках у него вожжи – управляет улиткой. Стоп-сигнал, переход, улитка остановилась, и я вижу, как он, умудренный педрила, то косит самодовольно в зеркальце на себя, на свой модный прикид, то, раскатывая губу, истекая слюной, на девушку, что стрижет глазками рядом с ним: «А пускай везет меня, куда хочет, главное, что он богатый, а я в удобной позе, в улитке, в комфорте»… - читаю на лбу у нее незатейливый иероглиф…
Покупать «автомобили» можно, конечно, и в виде икры, но чаще они приобретаются уже проросшими, с развитою ракушкою. Затем их выкармливают на огороженном пустыре или в бурьяне, на заднем дворе. Следят, чтобы средство передвижения не сожрал какой-нибудь еж. Подрастая, они сначала идут на потеху детям, а после уже используются как мотороллеры, кабриолеты, седаны, универсалы, автобусы, грузовики.
В дальней дороге улитка-автомобиль может давать и питание - время от времени мечет икру. Кстати, думать о случке с другими подобными «автомобилями» почти не приходится, потому что многие улитки гермафродиты, сами прекрасно обслуживают себя, но, все же, будучи в положении, такой самодостаточный транспорт не очень способен двигаться с нужною плавностью и интенсивностью. Для транспортных нужд на Маньши, в основном, используют именно гермафродитов.
Добавим еще, что поскольку улитки здесь обладают сознанием, то встречаются как управляемые, так и те, что сами собой спешат по делам или выполняют, опять же, какую-нибудь транспортную работу. И тогда про них можно сказать, что это и автомобиль и шофер в одном лице, или даже, что это шофер с кузовом на горбу. Между прочим, внутри маньшийских озер, на островах, существуют анклавы особых улиток, где они исключительно, на свой манер, правят бал.
Имеются также и острова, где заправляют улыбчивые тритоны. Во всяком случае, в стране Маньши нам встречались деньги и тех, и других. Это были разнообразные жемчуга, которые принимались в специальных обменных пунктах. Из тех жемчугов мы для Марины заказали несколько украшений и немало их мы захватили, россыпью или на нитках, в качестве сувениров с собой.
В музее естественной истории мы узнали, что с точки зрения местной науки, остров Сааремаа и ряд других островов – не что иное, как онемевшие и в разной степени окаменевшие в прошлом, улитки. Там, где они еще продолжают движение, случаются землетрясения и извержения. В таких местах много гейзеров, горячих источников, булькает улитотермальная слизь.
Маньшийцы по сути протокитайцы и пишут странными иероглифами, которые нам с Хироши Фуджии было не слишком трудно понять. Конечно, он быстрее и чаще распознавал, но бывали отдельные случаи, когда и я довольно неплохо воспринимал старописьменные значки. Разговорную речь народа Маньши мы практически не понимали, за исключением некоторых числительных, местоимений и существительных, но в музее мы ориентировались неплохо и смогли самостоятельно разобрать много сопроводительных текстов.
Так оказалось, что в давние времена, на территории современной Эстонии обитали племена «дрянь» и «жуть». Волосатая «дрянь» селилась в дуплах деревьев и ела шишки, а конопатая «жуть» жила на болотах, питалась клюквой и пряталась в шалашах.
Одни ученые полагают, что «дрянь» и «жуть» ассимилировали, как бы всосали в себя, прикочевавшие в эти места из алтайских степей мигранты – древние эсты. Другие склоняются к мысли, что «дрянь» и «жуть» частично они уничтожили (как и положено завоевателям), а частично куда-нибудь оттеснили. Есть, которые думают, (мы имеем в виду ученых страны Маньши), что это были неандертальцы, а иные из оппонентов называют их Х-питеками.
Короче говоря, куда они делись, никто не знает и вряд ли узнает, как и никто никогда, например, с точностью не ответит на пресловутый вопрос, где находится чья-нибудь «исконная территория».
ВСЕ МЫ ГОСТИ НА ЭТОЙ ЗЕМЛЕ И В ЛЮБОМ ИЗ МИРОВ. Появляемся и исчезаем в виду произвольно набранных комбинаций, несовпадений и совпадений, и случайно выпавших ситуаций. Фантомы, со своими нервами, чувствами, которые почему-то уверены, что они существуют, и при том еще добавляют: «В трехмерном пространстве». Не знающие ни настоящего имени своего, ни сколько отмерено на веку, ни что начертано на пути. То ли приверженцы, то ли жертвы неких идей…
Однако, с достаточной степенью достоверности можно сказать, что после оледенения, в тех же местах бродили стада мамонтов, носорогов, зубров, тарандов, единорогов. Вполне хватало и непуганого гуся и неуклюжего, вислоухого, жирного зайца. А по тенистым местам еще оставалось довольно ледяного гороху. Аборигены подбирали его и горстями сносили в свои землянки или вигвамы. Горох от нагревания лопался. Вылуплялись различные звуки. Звуки складывались в слова. Аборигены их наматывали на ус.
Интересно, что когда мы неожиданно оказались в Маньши, мы совершенно не растерялись, и даже сумели там заработать. Я прочитал серию лекций на разные темы, Хироши создал красивый альбом о Маньши и побывал в зоне боевых действий – фотографировал трупаков, поскольку в то время несмотря ни на что опять произошел на границе с Чуши неприятный конфликт, а ему к таким ситуациям не привыкать.
Марина, поплакав над Хирошиной публикацией, взялась за любимый свой инструмент под названием альт, но, конечно, не именно тот, на котором она играет всегда, а который нам выдали на прокат, и дала сольный концерт. Многие вообще впервые видели белокурую женщину, да к тому же еще и похожую (почти одно к одному) на Мэрилин Монро. Аплодисменты не утихали. А дирижер-гастролер симфонического оркестра так возбудился, что сразу после концерта погнался за нашей блондинкой и на лестнице подвернул себе ногу, упал, ударился головой, набил большую роговидную шишку и заодно сломал себе… будто бы палец…
Я считаю, что нам повезло, т.к. пребывание наше совпало с окончанием сезона дождей, ибо в этот сезон здесь наполняются влагой и разбухают, и расцветают, усохшие было бутылочные деревья, внешне подобные тем, что произрастают в центральной Австралии. Хляби небесные, смешавшись с соком собственно дерева и под влиянием, видимо, солнца, луны и прочих светил, а также основательно перебродив, в конце концов, порождают некую жидкость, которую временами просто не отличить от вина, или ликера, или даже отличного сахаристого крепкого рома. Бывает, что эта амброзия напоминает коктейль.
На подобных деревьях нередко мы замечали царапины на коре. Чаще всего это такие каракули, что сразу видишь – помечал человек, конечно же, пьяный. Встречались таблички официальные. В такие деревья воткнуты краны. Они снабжены особым устройством. Нужно бросить туда монету и кран, попыхтев, посвистев, с бульканьем выдаст напиток. Но я заметил, что если ударить по дереву чем-то тяжелым, то кран работает вовсе без денег. Вокруг, будто опавшие листья, целые горы пустых бутылок и банок – не ленись, собирай и сдавай.
Однажды, непонятно какими путями узнали, и кто настучал, но нас посредством компьютера попросили поучаствовать в интерактивном шоу, название которого, чтобы не забивать себе голову, я намеренно не запомнил – слишком жирно было бы для какого-то сиюминутного мещанского шоу. Но, несмотря ни на что, там все-таки был один дельный вопрос, который адресовали ко мне, и который мне хотелось бы привести. Некий интерактивщик все мекал, да кукарекал и резину тянул…
- Ну отвечайте же, отвечайте! – кричал нервно ведущий. – Задавайте же свой вопрос, вы в эфире!
- Здравствуйте… Это независимый телеканал?..
- Здравствуйте! Мы внимательно слушаем вас! Ну я не знаю, это наверняка из Эстонии! И вот действительно, из диспетчерской мне подсказывают, что оттуда!
- А скажите, пожалуйста, - снова раздалось что-то похожее на загробный голос. – Это вам звонят из Эстонии. Моя фамилия Лутс…
- Да мы уже поняли! Поняли! Вы из Эстонии и ваша фамилия Лутс, что значит налим. Были когда-то такие консервы в томате! Но ближе к теме!.. Нет, я скорее умру, прежде, чем он разродится вопросом!
- Скажите, пожалуйста, есть ли на Маньши авиация? Я не имею в виду внешние рейсы, потому как вы уже анонсировали, что ребята туда улетели, но я имею в виду внутренние авиалинии…
- Конечно, есть, - ответил я. – На Маньши используют для полетов специальных жуков. Это могут быть жуки-носороги, жуки-олени, дровосеки титаны, лунные копры. В них оборудованы салоны и по комфорту они ничем не уступают улиткам…
Откуда-то из «преисподней» хотели спросить что-то еще, но…
- Сорвался налим! – весело воскликнул ведущий. – Какого налима-то упустили! Но, между прочим, отдадим должное нашему зрителю, вопрос был все-таки интересный!
- Интереснее было бы, все-таки, если бы нам из Эстонии сообщили, когда они там отменят свои серые аусвайсы, - возразил один из участников шоу, - а то, знаете, если человека еще лет десять передержать, так он не только на жуках будет летать. Он и буянить начнет…
- Но согласитесь! – воскликнул ведущий. – Если бы не было всех этих препятствий и заморочек, то и мы никогда не узнали бы о Маньши! И на этой оптимистической ноте наше интерактивное шоу позвольте закончить, ибо надо всякое шоу заканчивать на оптимистической ноте. До новых встреч!
Как-то к нам в отель заявился императорский отпрыск, наследный принц. Он разыскал нас по публикациям в ежедневной газете, где, в частности, размещались мои заметки, фотосессии Хироши Фуджии, а также статья о выступлении белокурой альтистки. Худой, высокий, спортивный, скромный воспитанный молодой человек, заикаясь, пришепетывая, подмигивая и присвистывая, предложил нам поучаствовать в экспедиции на Небесные горы, которые здесь значительно выше земных. Как я и думал, дефекты речи он приобрел в университете, на филологическом факультете, слишком внимательно слушая привередливых и ужасно самовлюбленных профессоров, которые каждый раз, начиная свой цикл лекций, без устали повторяли: «Запомните, дорогие друзья, что всеобъемлющего учебника по нашему курсу не существует и тот, кто не будет следовать каждой букве при освящении данной темы, экзамен, безусловно, не сдаст». Хорошо, что по совету отца-императора, он вовремя бросил учебу, а то там еще были мэтры, светила наук, книжники и фарисеи, которые с шумом глотали воздух, затем его же отрыгивали, выкатывая глаза; заговаривались, гундосили, верещали бабьими голосами и мерзко хихикали.
Цель экспедиции – поиск эликсира бессмертия. Направление – горные пики высотой свыше пятнадцати километров. Нам, на улитках, предстояло достичь кедровых лесов, где водился барс не барс, кот не кот, но некто по имени ФЭНШЕНШОУ – «зверь, рожденный ветром», которого ловят сетями. Он зеленого цвета, правда, ближе к альпийским лугам встречаются и желтоватые особи, и даже белые. Вот, что о нем было сказано в «Приглашении»: «В огне он не горит. Можно сжечь несколько возов хвороста, который сгорит весь, а зверь останется целым и невредимым, даже ни одна шерстинка на его шкуре не опалится. Мечом его не проткнешь – меч его не берет. Если бить по нему железным молотом, то будто ударяешь по кожаному мешку. Его можно убить, только ударив несколько тысяч раз по голове. Но и тогда у зверя имеется последнее средство выжить. Уже мертвым он раскрывает пасть против ветра и ждет, чтобы ветер попал к нему в пасть. Через мгновение он снова оживает и стремительно убегает. Но если в краткий миг успеть заткнуть ему ноздри пахучей травой ЧАНПУ, растущей на камнях, то зверь умирает; у него вынимают мозг, смешивают его с цветами хризантемы и принимают определенное количество этого средства в точно установленное время. Если принять десять цзиней такого снадобья, то можно прожить до пятисот лет»*
Зверь, водился в исключительно труднодоступной местности и, также как в высокогорьях Тибета невозможно на узких обрывистых тропах обойтись без яков, в нашем случае нельзя было обойтись без улиток.
Улитки довольно шустро катились в горы и несли на себе все необходимое, вплоть до роялей. Еще накануне нам позвонили из канцелярии принца и предупредили, чтобы мы ни в чем себе не отказывали, и мы не отказывали себе ни в чем. Захватили с собой, кроме роялей, джакузи, душевые кабины, домашний кинотеатр, обширную библиотеку.
Как уже сказано, у принца были дефекты, и его вообще очень трудно было понять. Приходилось писать записки. Но однажды я выяснил, что в детстве он увлекался радиоделом и даже служил юнгой-радистом на корабле.
- Значит, вы знакомы с азбукой Морзе?
- Ко-ко-конечно, - ответил принц.
- Ну, тогда и общайтесь с Хироши посредством азбуки Морзе, потому что тот в прошлом тоже радист, служил на флоте в войсках Джиэйтай, Силах самообороны Японии.
И вот они поначалу, как птицы, пипикали при помощи голосовых связок. Обменялись, например, сигналами, согласно принятой в мировой практике системе международных кодов... И вдруг оказалось, что принц помешан на Амазонке, и особенно на тамошнем карнавале, происходящем невдалеке от Манауса, в городке Парентин.
- И я там тоже бываю каждое лето! – вскричал Хироши. – И тоже помешан на карнавале!
Тут пошли в ход барабаны, потом гитары, потом опять барабаны и маракасы. Чуткие слуги подкатили поближе рояли. Подоспели аккомпаниаторы. Ритмы самбы и других латиноамериканских мелодий, и звуки Морзе превращались в понятные им обоим и довольно забавные, и тоже понятные для окружающих, джазовые импровизации. Оба оказались донельзя разговорчивыми, музыкальными, заводными. Иногда Хироши напевал ключевые слова или целые фразы, когда дело касалось особо трудных пассажей. Так мы разбили вдребезги языковые барьеры, музицировали, пританцовывали, танцевали, подпЕвали и подпИвали, и прекрасно понимали друг друга!
Вверх и вниз по горам, по долам рыскали быстрее ветра улитки-скутеры с разведчиками на борту. Несколько раз я совершал вылазки с ними. Я надеялся, между прочим, увидеть дерево-женщину, о котором прочитал в упомянутом «Приглашении»: «По преданию, на горе Иньшань – Серебряной горе растет дерево-женщина. Как только небо начинает светлеть, на ветвях дерева появляются маленькие дети. После восхода солнца эти дети спускаются на землю, начинают бегать и резвиться. После того как солнце заходит за гору, дети скрываются под землей и больше не появляются, а на следующий день на ветвях дерева рождаются новые дети». И хотя мы были в нужном районе и старались подгадать время, но данное дерево не нашли. То есть мы видели иногда диких женщин, но это было не то.
Стоит ли говорить, что и зверя мы не поймали. Точнее, изловить-то мы его изловили и пригвоздили, и взяли в руки кувалды, и ударили несколько тысяч раз по башке, но, конечно, забыли вложить ему в нос ЧАНПУ. Точнее, вложить-то вложили, но оказалось, что не ЧАНПУ. Да и не важно – главное развлеклись.
В обществе Дружбы народов с зарубежными странами мы узнали, что на днях целая делегация из Маньши, на улитках, плюс независимые создания из анклавов, отправляются на остров Сааремаа, на ежегодный праздник Улитки. Мы решили присоединиться, тем более, что мои долгожданные справки были уже у меня на руках и было давно пора возвращаться.
По пути заехали поклониться метеоритным кратерам Каали. По обычаю, все делегации, приезжающие на Сааремаа, поклоняются загадочным кратерам и возлагают неизвестному метеориту венки.
Небо было затянуто тучами. Моросил мелкий дождь. Накануне выпало тоже немало осадков.
В большом кратере, на дне его, в озерце копошились какие-то голые твари. Многие плавали, иные на четвереньках выползали на скользкий пляж, иные стояли, кто по горло, кто по пояс, кто по колено в мутной воде. Сначала, пока улитки отбивали поклоны, я подумал, что кратер облюбовали лягушки, но, приглядевшись, увидел, что существа похожи на человечков.
- Кто такие? – удивились мы.
- Инопланетяне? – предположила одна улитка. – Кратер-то метеоритный – вот они и прилетели на нем. И поежилась:
- Б-р-р, какие неприятные! Какие мерзкие!
- А может быть это хоббиты? – сказал Хироши.
- Ну и где тогда у них хоботы? – сказала Марина. – А, по-моему, они все-таки больше похожи на алкашей…
Я совершенно забыл пояснить, что когда улитки говорят или поют, то вы слышите внутри себя как бы их внутренний голос. Он развивается с замедлением, отдается эхом и все происходит будто в туннеле или в трубе.
- Я вот только одного не пойму, - сказала Марина, - сколько мы перлись на этих улитках, месяц, а может быть два? Или мне это кажется?.. Скорей бы уж праздник.
ПРАЗДНИК НАЧИНАЛСЯ УТРОМ ДВАДЦАТОГО. Город был украшен цветами. Под стенами средневекового замка вечером и всю ночь, при факельной и электронной подсветке(плазменные экраны), гуляние: бесплатное пиво, музыка, танцы и фейерверки – о чем объявлялось в развешанных по всему городу объявлениях и на таблоидах.
Оркестры: джазовые, духовые и, наконец, симфонические, сменяя друг друга, исполняют произведения. Джазовые, как водится, под одобрение публики, импровизируют. Такие концерты – мечта музыканта. За один день он получает столько, сколько обычному оркестранту не снилось, а самое главное, что даже при исполнении можно хлебать горячительные напитки, безданно, беспошлинно и не стесняясь. А буде, какой и упадет со своего стула, ему никто не должен и не станет пенять.
Дирижеры же в эти дни работают, не покладая рук, и за свое рукомашество ничего, кроме цветов и аплодисментов, не получают – у них и так зарплата слишком большая. Кстати, что касается разных политиков и депутатов, то они во время праздника растрясают жиры, работая в поте лица своего на подхвате: рикшами, лодочниками, уборщиками, раздатчиками, посудомоями, изображают клоунов или каких-нибудь Микки-маусов.
Вообще же, парад-алле очень похож на тот, что производится в Диснейленде. Но только шествие само по себе значительно красочнее, разнообразнее и грандиознее. Герои подобраны с остроумием. Участники изображают с самозабвением. Можно даже добавить, что это парад парадов, не говоря уже о его уникальной финальной части. Ничего подобного нет в целом мире, хотя бы это и происходит в каком-то Богом забытом местечке со странным, длиннющим, будто растянутая улитка или голый слизень названием – Курессааре.
Солидно шествуют рыцари. Реют знамена. Доспехи сверкают. Маршируют ландскнехты, лучники, арбалетчики, ополченцы. Идут ремесленники, а также купцы, в ганзейских или заморских нарядах. Купцы индийские, в основном, в различного рода тюрбанах и на слонах. Надменные марокканские евреи-сифарды взгромоздились на не менее надменных верблюдов…
Конечно, все это шествие предваряют, и после уже возвещают о каждой группе пронзительные фанфары. А уж участники далее кто во что: гундосят, или взывают рожки, ухают на всю округу большие и отбивают яростно дробь малые барабаны, изнывают жалейки и волнуют душу ситары, услаждают слух мандолины, скрипки, виолы да гамба… Глаза долу, перебирая четки и напевая духовные песни, проходят монахини и монашки.
Рыцари приветствуют всех, приподнимая забрало, отчего соответственно и пошел этот военный жест или обычай, т.е. движение руки к козырьку, хотя, что современные горе-вояки, аники-воины, по сравнению с теми? Чего стоит только один Розенберг, что в одиночку сразился с драконом, пожравшим немало разного люду по берегам легендарного озера Пейпус. Правда, еще добавляют, что Розенбергу-де помогал некий фольклорный герой, злобный карлик из местных. Возможно, и помогал, если учесть, что Розенберг прикрепил того охламона к крюку и забросил наживку в страшное бурное озеро-море, на каковую и клюнул чудовищный змей. Конечно, есть здесь и чудище из папье-маше, и сидящий в зубастой пасти его охламон.
Вот на провонявших сеном, навозом, крепких крестьянских подводах, розовые, как поросята, катятся бабы. И, кстати, многие держат в руках поросят. Бабы смеются, горделиво звенят монистами и распевают самозабвенно, на всю округу, народные песни. Поросята визжат. Мужики, в войлочных валяных шляпах, тоже воркуют, токуют и голосят, и пиликают, в стиле похожем на кантри, на неких подобиях инструментов.
Девушки в милых средневековых нарядах. За ними веселые миннезингеры, и в облегающих строгих костюмах, как бы заезжие, а то и заезжие жонглеры, ваганты и трубадуры. На упругих, гарцующих скакунах, подбоченясь, в расшитых золотом бархатных амазонках, в беретах, украшенных перьями диковинных птиц, Прекрасные Дамы. Их появление всегда вызывает волнение публики, и раздается сначала утробный вздох, а после припадок восторга. Какие там фэшен-шоу? Какие модели? Да и разве можно сравниться каким-то девчонкам-скелетам со зрелой и развитой красотой?
Представители разных цехов, согласно традиции, в одеждах определенного цвета, со своими знаменами и атрибутикой. Впереди цеха цирюльников несут, как и положено, бритву и бритвенный тазик. Кузнецы в красном и черном (цвет железа и цвет угля). Пекари в сером и белом. Пряничники в светло-коричневом и темно-красном. Чеканщики серебра в лазурном и розовом, и в белых накидках. Мастера золотых дел одеты в алое платье с черным плащом, затканным золотом. Впереди, соответственно, блюда и кубки, и чаши…
Ведут под уздцы стилизованных единорогов и, запряженных в коляски, занесенных в Красную Книгу и получающих на содержание средства из экологических природоохранных кормушек ООН, настоящих тарандов, на рога которых повязаны разноцветные ленты и подвешены бубенцы; от волнения то желтеющих, то краснеющих, то исчезающих, к изумлению публики, на глазах, совершенно, когда колышутся в воздухе только ленточки, да названивают бубенцы.. И будто впустую треплется сбруя, а коляски движутся как бы сами собой…
Не забыты и мамонты, и трилобиты, и гигантские плауны и хвощи, и, обитающие, еще кое-где по местным, заросшим ряскою водоемам, плезиозавры.
Бредет, подвывая и цокая клюквой, конопатая «жуть». Кувыркается и бросается в публику шишками, и свистит переливчато волосатая «дрянь».
Демонстрируют свои возможности и представители столь любимой в этих пределах некой особенной силы, не будь она всуе помянута. И это не только традиционные домовые, лешие, водяные, русалки, полевики, но и представители новой формации: ресторанные, банковские, театральные, телевизионные, субмаринные, баллистические...
Везут на телегах соль и на многотонных грузовых фурах сахар. Первое, символизирует вступление в Ганзейский союз в тринадцатом веке, когда соль была одним из основных предметов торговли, а второе, вступление в Европейский союз в двадцать первом (т.е. таким образом, изображается назначенный Эстонии сверху сахарный штраф).
Рыбаки несут чучело выловленной в у берегов Сааремаа, огромной меч-рыбы, неизвестно каким ветром занесенной сюда. А те, которые не несут, те идут, просто раскинув руки, тем самым как бы нам говоря: «Вот какую мы рыбу поймали!».
Производители творога угощают всех творогом, сыра – сыром, колбасы – колбасой, мульги – мульги, холодца – холодцом, хрена – хреном, водки - водкой, а глинтвейна – горячим, ароматным глинтвейном.
Но, безусловно, квинтэссенцией и апогеем всего фестиваля являются неподражаемые божественные улитки. Все с нетерпением ждут их появления.
И вот они, африканские ахатины, рапаны, цератосомы, золотые прудовики, колючие мурексы, тритоналии спиральные, стайки каури, митры епископа (Mitra episkopale) – один раз на такой, говорят, даже ехал сам Папа Римский. Нептунеи и бабилонии, арабики и нуцены, и (о, конечно!) оливы (Olividae), конусы ( Conidae)и ципреи (Cipreidae). Стромбусы и пурпуры…
УЛИТКИ НАВИСАЮТ НАД ПУБЛИКОЙ НЕБОСКРЕБАМИ, и тогда сначала появляется жутковатая тень, и солнце меркнет, как при затмении, и начинает дуть страшный ветер, срывающий шляпы, афиши, плакаты, зонты, и раздается некий самодостаточный бешеный звук похожий на грохот тысяч и тысяч танковых траков. Пожарники, из местной особой команды депо, все здоровенные, как на подбор, в начищенных и блистающих касках и бляхах, еле удерживая змеиные шланги, льют и льют, увлажняя дорогу, усиленно воду…
И, нарастая в такт движению плавных улиток, возникает неизвестно откуда необычная музыка. Это или какие-то хрипловатые, с придыханием, объемные, слишком объемные флейты из Анд, или готические органы, созданные из астральных сияний полуночных областей, или это психоделический рок…
Каждый раз никто не знает, что воспоследует за появлением очередной многоэтажной улитки.
На разных уровнях-этажах, на спиральных лоджиях и балконах, располагаются приглашенные гости, представители прессы и прочая публика. Мы стояли на балконе рядом с одним из потомков семейства Мюнхгаузенов, которые одно время были даже владельцами крепости Аренсбург. А если точнее, то это был епископский замок, и они им владели, как духовные лица. И я думал, стоя рядом с потомком данной знаменитой семьи, что как все-таки нам повезло, и мы опять же попали в самую точку, будто бы специально, как будто было задумано так…
И в разгар праздника, криков, бросаний чепчиков и бейсболок, цветных ленточек, конфетти и разрывов китайских петард, мы потихоньку, по пожарной лестнице направились вниз, и смешались со стоявшей вдоль обочин, заходившейся от экстаза, и уже почти бесноватой пестрой толпой. Дело в том, что мы до того момента не знали, как нам избавиться от заикастого принца, который увязался за нами. Он преследовал нас с целой армией слуг от самой Маньши, и не отходил ни на шаг. Он вбил себе в голову, что ему непременно надо жениться на белокурой альтистке. Так что, улучив момент, мы переоделись в заранее приготовленные и никем до того невиданные костюмы, спустились по винтовой лестнице, как говорится с неба на землю, и растворились среди участников шоу…
Потом доходили слухи, что нас пытались вычислить и догнать, но куда там – мы уже взяли такси, и скоро снова стояли на палубе, фотографируясь по очереди на фоне кильватерных струй.
- А правда, - сказала Марина, - паромы движутся, как улитки, особенно, когда эти паромы покачивает, как и сейчас, на волнах... И внутри у них имеются точно такие же столики, и буфеты…
12 ч. 50 мин., Таллинн, аэровокзал,
перед отлетом в Японию, 25.04.2006