Ксения - литературный киносценарий

Владимир Хохлев
   
Юркий, красный «Жигуленок» весело бежал по шоссе в Питер. В открытые окошки врывались запахи и звуки уплывающей назад природы: навоз, сено, сосновые опилки, бензопила, мычание коров. Звуки заглушала музыка. На «Маяке» шел концерт по заявкам радиослушателей.
В салоне четыре человека. За рулем пожилой, плотный добрячок - Виктор Александрович. Рядом его дочь, миловидная современная женщина с котом на коленях. На заднем сидении ее муж – кудрявый богатырь с огромным букетом гладиолусов и сын, тоже весь в белокурых кудряшках, вертлявый и непоседливый пацан. Кругом корзинки, сетки, пакеты с яблоками, кабачки, банки с вареньем. Около заднего стекла - большая ярко-оранжевая тыква.
- Пап, ну скоро? – женщина усилила громкость радио.
- Скоро, скоро. – Добрячок улыбнулся и бросил взгляд на встроенные в «торпеду» часы. 
- Дедушка, а ты какую песню заказал? – закричал внук в ухо деду.
- Не скажу… И вообще, хватит болтать, - весело парировал дед, - пропустите самое важное.
- А маму предупредили? 
- Я звонил, но может, забыла… Позвони, напомни… Ты посмотри, что делает! Просто сил нет от этих лихачей.
- Не обращайте внимания, – вставил молчаливый зять.
- Прут же! Как не обращать?

Большая, светлая, хорошо обставленная квартира. Три окна выходят на улицу, окно спальни на широкий двор. На полу ковры и коврики. Звонок в дверь. Ксения заспешила в прихожую, щелкнула замком. На пороге ее давняя подруга. Она вручила Ксении букет астр, поцеловала в щеку.
- Спасибо. Раздевайся, проходи. - Ксения приняла цветы и убежала на кухню - У меня пироги в духовке… Проходи сюда, Нина!
Гостья переоделась в домашние тапочки, извлекла из сумки подарок. Держа его за спиной, появилась на кухне.
- Сегодня, в такой торжественный день, я хочу подарить тебе этот образок! – протянула Ксении небольшую иконку Святой Блаженной Ксении Петербургской.
- Ой, чуть не сгорели! Ну, надо же. Еще чуть-чуть и сожгла бы. – Ксения извлекла противень из духовки, поставила его на стол, оторвала от горячего металла несколько прикипевших пирожков, и только после этого бросила взгляд на подарок. – Опять ты со своими святыми. Мне твои иконы уже ставить некуда. Вон, все книжные полки заставлены.
- Это не мои… Это твоя Святая - Блаженная Ксения Петербургская. Ты названа в ее честь.
- Я названа в честь своей бабушки. Ну, хорошо… сегодня, так и быть, принимаю от тебя очередной знак Бога. Поставь туда, - кивнула на подоконник.
- Ну, что? Поможешь? – Ксения выставила на стол большую кастрюлю. – Чисти картошку, моркошку, пяток яиц… Вон там, между рамами соленые огурцы. Возьми штучки три. Лук знаешь где. Майонез в холодильнике… С тебя салат-оливье. И не забудь, как в прошлый раз, мясо. Оно тоже в холодильнике, в чашке.
- Ксана, ты всю жизнь прожила с именем Ксения. - Нина положила образок на указанное место. - И что ты знаешь об этой Святой?
- Да, ничего. Так, слышала кое-что. Вроде бы на Смоленском кладбище есть ее часовня.
- Вот именно, вроде бы! Какая ты нелюбопытная!
- Да уж, какая есть! Ну, не сердись… Салат не пересоли - Витя не любит соленое.
Нина скрылась за дверью, принесла из прихожей небольшую книжку. Стала читать:
- Святая Блаженная Ксения Петербургская юродивая, одна из самых почитаемых православных русских святых. Когда внезапно умер ее муж, ей было 25 лет. До семидесяти, то есть около 45 лет, она юродствовала, бродила по петербургским улицам. Свой дом она подарила хорошей знакомой, все вещи, имущество раздала и превратилась в простую нищенку. Так освободилась от всех земных попечений и стала служить только одному Господу Богу. Она радовалась своей нищете и, приходя куда-нибудь, говорила: «вся я тут». Петербургские жители чувствовали силу ее духа и любили. Хотя поначалу некоторые считали ее просто сумасшедшей. Была даже экспертиза, на которой подтвердилось ее абсолютное здоровье…
- Да, еще. Ты можешь не так мелко резать. Витя где-то ел салат, нарезанный крупными кусками. Ему понравилось. - Ксения возвратилась к пирогам. - Ну, что остыли уже? Остыли. Сейчас мы вас выложим. На блюдо… Вот так вот. Аккуратно, чтобы вас не разломать.
Она выложила пироги на широкое блюдо, накрыла их красивой вышитой салфеткой.
- Ты не слушаешь?
- Очень внимательно слушаю. Подай мне тёрочку, пожалуйста. Пока ты читаешь, я сама салат сделаю. 
- Мальчишки часто издевались над ней, но Святая Ксения все терпела. По ночам уходила в поле и молилась на все четыре стороны. И за своих обидчиков, и за всех остальных людей. Никто не знал, где она ночует, а про ее походы на поле открылось только после того, как ее выследили полицейские… Когда Ксения входила в чей-нибудь дом, – это считалось хорошим предзнаменованием. Матери радовались, если Святая Ксения поцелует или даже просто прикоснется к головке их ребенка.
- Даже так?
- А грубые извозчики, завидев ее, просили проехать с ними хоть немножко. И если такое случалось, – выручка им была обеспечена. Когда на Смоленском кладбище, на Васильевском острове, строили церковь, Ксения, чтобы облегчить каменщикам работу, тайно, по ночам таскала кирпичи… После смерти она часто является в видениях, разговаривает с почитающими ее, предупреждает об опасности.
- Ну, все! Очень хорошо. Ты закончила? У меня уже почти готово. Помешай и можешь добавлять майонез. – Ксения скрылась из кухни, и вернулась с салатницей. – И надо украсить. Я сейчас из помидора розочку вырежу. И из огурца звездочек можно… Значит, предупреждает? Очень хорошо, я запомню. Хороший пример для подражания… Да, еще петрушки веточек положим.
- Но что самое загадочное – с самого начала Блаженная Ксения взяла себе имя умершего мужа… Мужское имя. Зачем?
- Что же тут загадочного? Наверное, очень любила.
- Мамуля, у тебя радио включено? «Маяк»?.. Включи скорее, прямо сейчас. 
- Мам, дай мне. – Сын вырвал мобильник  из маминых рук. – Бабушка, а торт будет? Какой, мой любимый?.. Хорошо. А арбуз? Ну, ладно, мы уже скоро будем. Слушай радио.
- А нельзя ли эти цветы положить? Вот сюда, например, к тыкве?  - Зять устал: букет слишком объемный и тяжелый.
- Это же хрупкие гладиолусы. Лучше так подержи.
- Рука затекла.
- Потерпи, я скоро тебя сменю.
- Вот! – радостно закричал добрячок.
Из радиоприемника донеслось:
- А сейчас песня для золотых юбиляров. Ксения Афанасьевна и Виктор Александрович прожили долгую и счастливую жизнь и сегодня отмечают свой юбилей. У них выросла дочь и растет внук Павлик. Сегодняшний их праздник пройдет в узком семейном кругу, с традиционным тортом «Наполеон». Для Ксении Афанасьевны и Виктора Александровича звучит их любимая песня в исполнении Юрия Антонова.

                Гляжусь в тебя как в зеркало, до изнеможения…

В машине, озорничая, все подпели в трубку. - Любовь бывает долгою, а жизнь еще длинней…
- Откуда они взяли про «Наполеон»? – Ксения усилила звук. – Не будет сегодня никакого традиционного торта «Наполеон». И не планировалось!
- Да ладно, ворчать-то. Слушай… Это же подарок.
- Тоже мне – подарок! Узнать бы, сколько он стоит. Витя, каким был непрактичным, таким и остался. Только бы деньги выкинуть зря. Даже если это всего сто рублей, - все равно жалко. Целая пачка «Кавинтона»!
- Ксана… Заявки по «Маяку» ничего не стоят. Слушай уже.
- Конечно! Ничего не стоят. Сейчас все за деньги делается. 
Нина не ответила,  стала слушать.
- А кто догадался заказать эту песню?
- Не знаю. Наверное, Витя. Делать ему нечего.
- Нет, он молодец.
- Хорошо еще напомнили. Если бы не позвонили, я и радио бы не включила. Витя говорил об этом, а я и забыла совсем… Закрутилась. - На карниз сел голубь. - Голубок прилетел… К весточке.
- От кого интересно?
- Они звонили минут двадцать назад… Значит, будут минут через сорок, если в городе без пробок проскочат. Пора картошку чистить… - Ксения засмеялась.
- Ты чего?
- Витя тогда совсем худеньким был. И задиристым. Но мальчик совсем. Чтобы быть со мной одного роста перед свадьбой нарастил каблуки на два сантиметра. И с непривычки все спотыкался. Ты, наверное, и не заметила.
- Нет, не заметила.
- А помнишь, у нас машин не хватило?
- Каких машин?
- Ну, как каких? Витя заказал нам свадебную машину с обручальными колечками на крыше, и для гостей еще две. А гостей больше оказалось, мест для всех не хватает. Неужели не помнишь?
- Нет.
- Ну, как же, он тогда побежал на стоянку такси, как раз за углом на площади стоянка была.
- А! Вспомнила, как мы его ждали.
- Он побежал, а ему вдогонку кто-то кричит: нельзя жениху невесту в день свадьбы одну оставлять. Плохая примета. А он бежит и отвечает на бегу: а мы уже не жених и невеста,  законные супруги и доживем вместе до золотой свадьбы!.. Не верил никогда в приметы, и нашел таки машину.
- И действительно дожили, как в воду глядел.


Внук  еще раз набрал номер.
- Бабушка, ты слышала?.. Ну и как?.. Здорово, правда!.. Чего?.. А сейчас. – Он оторвал трубку от уха. – Дедушка, мы через сколько будем, бабушка спрашивает?
- Примерно, через час.
- Бабушка, через час… Что?.. Она спрашивает, раньше никак?
- Скажи - никак! Перебьется… К чему раньше-то? – Добрячок превратился в ворчуна. - И так с обеда сорвались. Не люблю с дачи уезжать днем. То ли дело – поздно вечером. Все кто хотел, уже проехали. Трасса почти свободна… И ехать ночью здорово.
- Бабуля, он сказал, – перебьешься! -  внук захохотал и выключил трубку. - Дедушка, нас опять обогнали. Что мы, как тихоходка?.. Все нас обгоняют.
- Ну и что?
- А то! Бабушка же просит поскорее приезжать. У нее, наверное, уже все готово: стол накрыт, пироги в духовке, картошка варится. А мы все плетемся.
- Ты кушать хочешь?
- Да!
- Быстрее мы все равно ехать не можем. Мы же не на «Мерседесе». - Стрелка спидометра оторвалась от цифры 80 и подобралась к 90. 
- Тихоходка. - Внук надулся.
- Зачем вообще все это было устраивать?  Ну и отметили бы вечером. Тихо, спокойно.
- Папа, ты не прав, сейчас до золотой свадьбы дотягивают единичные пары. Даже не понятно, как вам с мамой это удалось!
Мимо «Жигуленка» с ревом пронесся груженый лесом «КАМАЗ». Легковушку здорово качнуло, но дед удержал управление. Немного сбавил скорость.
- Да ничего у нас не удалось. Специально. Жили, как все, да и только. Я вообще никогда о годах не думал. И свадьбы никакие, серебряные там, хрустальные, деревянные почти не отмечали.
Муж дочери чихнул дважды и полез в карман за платком. Дочка обернулась к нему:
- А мы доживем с тобой до 50-летия?
- Мне бы до вечера дожить. Этот букет меня совсем замучил.
- Ну ладно, горемыка… Держи кота, давай сюда цветы… Да осторожнее ты, как медведь, все бутоны обломаешь.
- Дедушка, нас опять обогнали. Почему ты всех пропускаешь?
- Не всех! Вот этого не пропущу.
«Жигуленок» перестроился в левый ряд и обошел рейсовый автобус. Внук обернулся назад и ладошкой покрутил «нос» водителю автобуса.
- Молодец! А вот эту колымагу?
- И эту не пропущу.
Теперь «Жигуленок» обогнал старенького «Москвича». Внук закричал:
- Так их!.. Давай!.. Я буду считать, сколько мы их сделаем.
- Считай, - дед усмехнулся, - со счета не сбейся.
Стрелка спидометра задрожала около цифры 100. Начал накрапывать дождь. Первые, мелкие капли оросили лобовое стекло. Заработали «дворники».
- Погода портится, может и хорошо, что уехали. - Большой букет в руках дочери раскачивался от любой встряски.
- Да убери ты этот веник, мне зеркала не видно.
- Зеркала я не загораживаю. – Дочь устроила букет на коленях. – Ну, что, так видно?
- Видно!
В салоне установилась необычайная тишина. Никто ничего не говорил, даже радио притихло.
- Ты смотри, что вытворяет. – Дед кивнул в сторону «ЗИЛка», который бросало по трассе то вправо, то влево. – Шальной какой-то. Пьяный что ли? Лучше мы его стороной объедем.
«Жигуленок» перестроился в правый ряд, почти прижался к обочине. Грузовик продолжал приближаться, не переставляя удивлять.
- Да он точно пьяный… Идиот! – зло прокомментировала дочь.
- Да куда ж  ты прешь-то! 
Дед утопил педаль тормоза в пол, бросил машину еще правее, но пьяный «ЗИЛ» уже перегородил дорогу…
Резкий скользящий удар. Крики. Скрежет металла. Левые колеса «Жигулей» оторвались от земли и через мгновение машина в придорожном кювете. Еще один удар о землю, ее подбросило и перевернуло. Стойки кузова не выдержали и смялись. В одну минуту погибли все. И водитель, и пассажиры. 
Из «ЗИЛа», остановившегося метрах в пятидесяти, вывалился в доску пьяный водила. Качаясь и ругаясь матом, он подошел к месту происшествия. С трудом спустился к «Жигулям», заглянул в салон, обошел машину с другой стороны, и еще раз заглянул. Поднялся на обочину, сел на корточки. Сплевывая, извлек из кармана папиросу.
- Ну, что же не пропустил, дядя? Я же тебе сигналил…
На обочине остановились несколько груженых фруктами и овощами легковушек. Из некоторых выходили водители, пассажиры. Подходили к месту трагедии, к сидящему на корточках мужчине, спускались в кювет. Заглянув в салон опрокинутой машины, возвращались на обочину. Некоторые из женщин со слезами на глазах.
У одной, небольшого роста, полной молодой девушки в руках был букет гладиолусов. Почти такой же, как у погибших. Она тоже спустилась в кювет, вернулась на дорогу, нашла взглядом грузовик с не выключенным двигателем и, постоянно сплевывающего на землю, пьяного водителя. Как разъяренная птица она подскочила к пьянице и начала своим букетом лупить его по голове. Закричала:
- Да это вас гадов давить надо! Всех. Сволочи, подонки, пьяницы… Ты что наделал, скотина? Ты, урод перекошенный. Убийца. Ты людей убил. Ублюдок. Четырех человек.
Сломанные гладиолусы стали вылетать из букета и разлетаться по обочине. Водила вяло и как-то безразлично прикрывался руками. Девушка, продолжая кричать, забарабанила по спине пьяного  кулаками, обессилено опустилась рядом с ним на асфальт. Она выдохлась, беспомощно зарыдала и сквозь всхлипы продолжала бормотать.
-  Тебя убить мало за это, не то, что судить… Гадина… Всех вас надо собрать в одно место и раздавить мерзавцев.
На месте аварии уже милиция, скорая, зеваки. Все фотографируется. Составляется протокол.
- Кто позвонит родным?
- Телефон есть?
- Да. В кармане водителя нашли паспорт, записную книжку, фотографию жены… Ее зовут Ксения Афанасьевна…
На микроавтобусе подъехала бригада ТВ, корреспондент стал спрашивать что-то у капитана милиции.
 
Нина в комнате включила телевизор. Из кухни донесся вопрос Ксении: 
- Сколько времени?
- Около восьми.
- Я ничего не понимаю. Они уже давно должны быть. И телефон не отвечает.
На экране новости, сначала политика, затем городское хозяйство, в конце происшествия.
- С места аварии передают наши корреспонденты: Около трех часов назад на въезде в Санкт-Петербург произошло ДТП. В результате лобового столкновения грузового автомобиля «ЗИЛ» и «Жигулей» погибло четверо пассажиров. Пьяный водитель грузовика получил легкие повреждения. - В кадре помятый красный «Жигуленок» на боку. - Личности погибших выясняются.
Нина сразу узнала машину, ее затрясло. Она выключила телевизор и подошла к окну. Посмотрела вниз, на улицу. В комнату вошла хозяйка:
- Ну, как? Не видно?
- Нет.
- Мне что-то нехорошо. – Ксения набрала номер телефона. - Не отвечает. - Опустила трубку, но телефон зазвонил сам. - Да это я. Кто? Где? – Побелела. - У нас сегодня золотая свадьба, не шутите так… Где? Куда приехать? Прямо сейчас? Нина, он сказал, что Витя попал в аварию и погиб!
- Кто?
- Какой-то капитан Скворцов.
- Ксана… 
Ксения замерла посредине комнаты в оцепенении.
- Витя?.. Нина. Это невозможно. 
Нина приняла трубку с роковым звонком в свои руки. 
- Что вы говорите? Кто вы? Где? Когда? Вы уверены? Когда это случилось?.. Сейчас передам…
Ксения потянулась к трубке, взяла ее в руки и упала без чувств на пол, увлекая за собой телефонный аппарат. Вилка кабеля выдернулась из розетки. Трубка замолчала, в ней нет даже коротких гудков.   

Ксения в плаще, в черном платке неподвижно стояла в большой комнате. С улицы доносилась какая-то музыка, но звуки никак не могли собраться в стройную мелодию. Как будто музыка рождалась в недрах расстроенного, частично изломанного механического клавесина. Будто бы какие-то крючки невпопад дергали какие-то струны…
В дверях, тоже в черном платке ждала Нина. Ксения медленно расстегнула плащ и пошла в спальню. Нина следом. Ксения подошла к кровати и сделала попытку снять плащ. Не сняла, оперлась рукой о спинку кровати. Замерла… Немного обождав, Нина вышла из-за ее спины:
- Ксана, нам пора выходить.
Ксения не прореагировала.
- Ксана! – Нина попыталась застегнуть плащ подруги.
Ксения медленно отвела ее руку, вновь оперлась на спинку кровати… издала какое-то утробное мычание.
- Н-н-н… М-м. 
Нина посмотрела на часы, поправила платок на голове. Зазвенел звонок, и она пошла открывать дверь. На лестничной площадке топтался сосед Ксении, Иван Степанович - седой, сухой старик:
- Там народ спрашивает. Поминки-то где? Здесь будут?
- Здесь, здесь. Дождитесь меня. Никуда не уходите. Там Ксана одна. 
Нина стала быстро спускаться по лестнице. Навстречу ей чуть не бежал брат Ксении, за ним его жена и дочка:
- Ну, где она?
Жена брата, крашеная блондинка, буквально наехала на Нину:
- Сколько можно там возиться? Все сроки уже прошли. Ехать пора. Что люди скажут. 
- Эдуард Афанасьевич, хороните без Ксаны. Она не поедет.
- Постойте-ка. – Эдуард отодвинул Нину и поднялся в квартиру. В спальне подошел к сестре:
- Ксюша, сестра…
В ответ – молчание.
- Ксюша я за тобой. Пойдем.
Никакой реакции. Переступив в нерешительности с ноги на ногу, Эдуард вышел на площадку лестницы, спустился ниже этажом:
- Да. Вы правы… Побудьте с ней, пока мы не вернемся.
- Ну, а как иначе? - Нина вернулась в квартиру и содрогнулась от увиденного.
Посередине большой комнаты была выставлена гладильная доска. На ней грелся, включенный в розетку утюг. Ксения извлекла из платяного шкафа костюм мужа, расправила брюки и собралась их гладить. В дверях застывший с изумлением на лице, не зная, что предпринять, замер сосед. Нина попросила оставить их одних. Иван Степанович вняв просьбе, закрыл за собой дверь. Нина подошла к Ксении и очень аккуратно забрала у нее костюм и положила его на кресло. Придерживая под локоть, повела подругу в спальню. Сняла с ее головы платок и попыталась снять плащ.
- Ложись, полежи.
Ксения снова замычала. Нина вышла в большую комнату, и сквозь стекло двери стала осторожно наблюдать за происходящим. Ксения снова оживилась. Обошла кровать, извлекла из-под нее старую швейную машинку. Придвинула к кровати журнальный столик. Водрузила машинку на него. Сняла крышку, проверила наличие нитки в шпульке, подошла к комоду. Порылась в ящике, нашла детские шорты из старых обрезанных джинсов. Прямо в плаще устроилась на кровати, перед швейной машинкой и начала подбивать неровные края.
Нина вернулась в спальню, подошла к окну и открыла его. Как оторвать подругу от бессмысленного занятия, она не знала. С улицы донесся истошный крик:
- Витька, паразит, ты опять куришь?
- Да, заткнись ты, падла.
- Как ты с матерью разговариваешь?
- С кем? Пьянь. Сама куришь и у меня сигареты тыришь. 
- Витка не доводи. Брось сигарету или я сейчас с ремнем выйду, испозгаю, как собаку.
- Да пошла ты…Достала. 
Нина заметила мальчика лет семи. Он стоял под окнами противоположного дома, задрав голову к открытому на четвертом этаже окну, из которого высовывалась лохматая женщина.
- Витька, - закричала женщина, - брось! – Ответа не последовало.
Нина вдруг поняла, что мальчика зовут Виктор. Она с опаской оглянулась на Ксению, но та даже ухом не повела.   

Поминки почти закончились. Жена и дочка Эдуарда Афанасьевича вышли покурить на кухню.
- Между прочим, этот костюм Виктора Александровича в пору будет твоему папе. Только пуговицы переставить.
- А мне бы подошло то ярко-красное, шелковое платье. Помнишь его?
- В первую очередь нам нужно решить главное: что делать с этой квартирой.
- Я бы ее сдала, а вырученные деньги поделила бы. И тете Ксане мы бы выделили ее долю.
- Сдала! Тетя Ксана, между прочим, должна где-то жить.
- Ну! – дочка громко засмеялась. – В таком состоянии, одна - она все равно не сможет здесь жить.
- Кстати, сегодня мы можем взять кофейный сервиз и фужеры, которые дарили.
В кухню вошел Эдуард Афанасьевич, шикнул на своих женщин:
- Вы тут потише! Она же не умерла… Двери все открыты.
Достал из-за спины бутылку водки, кивком головы попросил жену позаботиться о рюмках. Та, погасив сигарету, встала и из кухонного шкафчика уверенно извлекла две рюмки.
- И мне. - Дочка закурила еще раз.
Разлив водку, Эдуард поднял свою рюмку.
- Ну, не чокаемся. – Выпили. 
- Что за вонючие сигареты ты куришь? Кури мои.
- Мама, ты ничего не понимаешь. Сейчас все их курят.
- Конечно, мы ничего не понимаем. Только ты все понимаешь. Вот сходи в комнату и принеси сюда, что я сказала. Только быстро.
- Сама принеси. И нечего мной командовать, я не твоя подчиненная.
- Хватит лаяться. – Эдуард Афанасьевич налил еще по одной.
- Главное, это Нинку - богомолку эту нейтрализовать. Похоже, она хочет на ночь здесь остаться. – Дочка сладко затянулась.
- Да и пусть остается. Она здесь никто. Мебель… Любите вы резину тянуть, останется, не останется. Просрём квартиру и все тут. – Жена выпила свою рюмку залпом.
- Мебель то мебель, но сидит же еще. За столом. С соседом никак не расстаться. Наверное, между ними - личная симпатия.
- Нам, то что? Мы можем свои дела делать и при них. Лично мне они не мешают… Я есть хочу. Салат очень вкусный. И пироги. Хоть и подсохли, но ничего. Пойдем, еще пожуем чуток.
На кухню вошли Нина и Иван Степанович. Стали  ходить туда сюда,  носить грязную посуду в раковину, мельтешить перед глазами.
- Ксении Афанасьевне нужен врач. – Жена брата повысила голос и стала говорить нарочито громко. – Она совершает действия несовместимые с нормальными. Ее нужно как можно скорее показать врачу. А то спалит тут все.
Вся троица встала и пошла в столовую. Там, за столом – одна Ксения.
- Ты посмотри на нее. Даже не заплакала ни разу! Сдвинутая. И что там, в этой башке – непонятно… Мрак. -  Жена брата совсем пьяная.
- Закрой пасть. Она семью похоронила. Всех… Между прочим, это ведь и моя родня. А ты?
- Что я?
- Стерва. У тебя сердце волосатое. – Эдуард заплакал, как будто вместо сестры. Подошел к Ксении, обнял ее за плечи.
- А ты… Придурок. Еще и обзывается. – Жена тоже заплакала.
Ее попыталась утешить дочка, и тоже заревела в голос. Все в слезах, а Ксения как каменная. Нина, оставив посуду в покое, подошла к подруге и увела ее в спальню. Семья брата немного успокоилась и через какое-то время вернулась к прерванному разговору.       
- Мама, все же неудобно как-то. Давай лучше завтра, на свежую голову… До завтра отсюда никто ничего не растащит.
- Ты со своим папочкой нерешительным точно – одного поля ягода. Ну, ждите до завтра. Между прочим, завтра у Ксаны голова тоже может посвежеть. 
 
Поздним вечером из маршрутки вышли Эдуард Афанасьевич со своей семьей. Девушка продолжила начатый еще в маршрутке разговор:
- Все кровати были уже заняты. Я и легла спать с Сергеем.
- Кто такой, почему не знаю? – поинтересовалась мамаша. – Дай-ка огонька.
- Это не имеет значения. Какая разница кто такой Сергей. Спать очень хотелось.
Глава семьи подошел к торговому павильону, взял банку пива. Женщины тоже подошли, прилипли к витрине, стали что-то высматривать.
Эдуард Афанасьевич уже выпил свое пиво, а женщины все еще обсуждают что-то увиденное за стеклом.
- Пошли уже домой. Что здесь может быть интересного.
- А дома что интересного? – жена ответила, не оборачиваясь.
- Это верно. – Тяжело вздохнул глава семьи.

На следующее после похорон утро Ксения в одиночестве сидела в кресле у окна большой комнаты, упершись взглядом в одну точку на полу. В прихожей открылась дверь. Это Нина воспользовалась своими ключами. Она прошла в кухню, заглянув по пути в комнату. Цыкнула пьезозажигалкой, поставила чайник на плиту. Вернулась в комнату, подошла к Ксении и протянула ей пряник:
- На, пожуй пока.
Не последовало никакой реакции, взгляд Ксении остался неподвижен.
- Ксана!
Ксения вяло подняла голову, непонимающе вгляделась.
- Ксана, это я Нина!
Глаза Ксении были обращены к Нине, но взгляд проходил сквозь нее.
- Ксана, очнись! Это я, Нина! Мы сейчас будем пить чай. – В глазах Нины слезы. - Ксюша, милая, ну что же делать? Так случилось… Но жить то надо! Мы ведь живые! Мы живые и будем жить! Не ты первая, с кем такое произошло! Надо собрать силы… Вокруг нас люди! Кому-то мы нужны! Ты нужна! У Ксении Блаженной тоже умер муж. После этого она еще сорок пять лет жила.   
Ксения не реагировала. Засвистел чайник. Нина сходила, выключила газ, вернулась в комнату и под руку повела Ксению на кухню. Усадила на табурет.
- Пройдет время, и все изменится. Время лечит. Пройдет время… Сейчас чаю крепкого попьем. Бодрящего. - Нина заварила чай, разлила его по чашкам. - Тебе надо к своей Святой сходить. На Смоленское кладбище. Я свожу тебя… 
Ксения напряглась. В ее глазах мелькнула и тут же погасла какая-то живая искорка. 

Смоленское кладбище на Васильевском острове. Нина по заснеженным дорожкам подвела Ксению к часовне Святой Блаженной Ксении Петербургской. Перекрестилась. Ничего не говоря, тихонько подтолкнула подругу ко входу в часовню. Женщины вошли.
В часовне пахло ладаном, мерцали огоньки свечей, батюшка служил молебен. Было тесно, собралось много народу: бабушки, женщины в платочках, мужчины старше среднего возраста, а молодежи совсем мало. Ксения попыталась приткнуться к стене, найти свободное место. Но таких  не оказалось. Из-за того, что сзади напирали, подругам пришлось протискиваться между молящимися почти к центру часовни. Наконец, Нина и Ксения устроились. Молодой невысокий батюшка вел службу очень спокойно. У него был чуть хрипловатый голос, вьющиеся волосы, бородка. Стекла очков делали его глаза непропорционально большими.   
Наступил момент, когда всем присутствующим на молитве нужно было встать на колени. Батюшка сделал знак, – народ опустился на каменные плиты. Нина тоже. Только Ксения осталась стоять на ногах. Нина в замешательстве, стала дергать снизу за край кофты Ксении, но ее было не пронять. Ксения так и простояла «одиноким перстом» до конца службы. После нее батюшка подошел к Нине:
- Вы бы задержались немного.
- Хорошо.
- Подождите меня на улице.
- Хорошо, хорошо.
Нина, поддерживая Ксению за локоть, вывела ее на воздух. Женщины устроились на скамеечке, на дорожке к часовне. Ксения вяло смотрела в землю. Нина, посидев совсем немного, вскочила, стала нервно ходить взад-вперед. Когда из часовни вышел батюшка, она дернулась к нему, но движением его руки была остановлена. Он подошел сам и, кивая в сторону сидящей, спросил:
- Как зовут вашу подругу?
- Ксения.
- Здорово. Она пришла к своей Святой.
- В первый раз на склоне лет. До гибели своих близких, она не очень то верила.
- У нее кто-то погиб?
- Вся семья – муж, дочь, внук. И зять… Прошлым летом, в конце августа… С того момента она молчит. Ничего не говорит. 
- Значит, это не болезнь тела.  – Батюшка задумался. – Однако, любая боль проходит. И у вашей подруги пройдет… Через пол года.
- Откуда вы знаете срок?
- Я тоже молчал год.
- Расскажите, пожалуйста.
- Редко кому об этом рассказываю, – священник еще раз умолк, - но вам расскажу… Я воевал в Афгане. И в то время тоже не очень то верил. До того как своими глазами не увидел смерть христианина… В плену. У одного из солдат, я его не знал раньше, на шее нашли православный крест. Сорвали, но этого оказалось мало. Потребовали, чтобы он громко, чтобы все слышали, сказал: «Христос не воскрес!» Он трижды отказался. Тогда его распяли на стене. Железнодорожными костылями пробили ладони и стали сдирать кожу. И заставили всех пленных смотреть на это… Я потерял дар речи на целый год. В голове не укладывалось, какой смысл при такой звериной жестокости людей, при такой нечеловеческой ненависти к себе подобным, пусть даже и другой веры, вообще что-то делать. Зачем эти призывы к добру, к любви, к состраданию. Зачем вообще жить? Я не мог понять, как жить дальше. Что делать?   
- Как же вы из плена спаслись?
- Из плена?.. На следующий день нас отбили. Меня с ранением после госпиталя комиссовали.
- Да. Жутко.    
- В таком состоянии человек не может находиться долго. Он либо умирает, ну… просто не находит сил и смысла жить дальше, либо воскрешает к жизни… Ну ладно, ступайте домой, я все понял.
- Подождите… А как вы пришли к вере. Это случилось уже после Афганистана?
- После… Давайте, тогда уж присядем. Хотя, что тут рассказывать… Я всю жизнь что-то искал. И в Афган попал по своей воле. После того как на срочную призвали, пять рапортов министру обороны написал. На четыре получил ответы с благодарностями, пятый сработал… Вот и добился. Романтические бредни… И знал ведь, что там делается, сколько парней гибнет за просто так… У меня друг вернулся без ноги, на костылях, потому что его друг, вытряхивая вещмешок, прямо себе под ноги вытряхнул и гранату с нечаянно сорванной чекой. Сам погиб и тех, кто рядом стоял задело…Многое знал, но что удивительно, на подобные случаи смотрел как на что-то ко мне не имеющее отношение. До плена верил в какую-то свою исключительность… Мальчишество. Но тот случай все перевернул. – Батюшка замолчал. -  А веру принял… Это уже после всего было. Мать внуков хотела, каждый день о женитьбе разговор заводила. А какие от меня дети могут быть… Вот и подстригся в монахи… А дальше уже по накатанной… Ксения то ваша крещенная?
- Я и не знаю даже. Может быть в младенчестве. Но точно не скажу.
Священник повернул голову в сторону молчащей.
- Сейчас, конечно, ее не окрестить, а вот когда заговорит, узнайте… И приходите.    
- Да, батюшка. Спасибо вам. – Нина встала, увлекая за собой, священнослужителя. Отвела его немного в сторону. -  А  вы, все равно,  благословите Ксану сейчас.
- Явно - это делать не нужно… Идите тихонько. Я благословлю ее во след.
- Да, ладно. Я поняла, поняла… Спасибо вам. Мы еще к вам придем?
- Конечно.
Нина поправила платок на голове Ксении, помогла встать и под руку повела по дорожке. Оглянулась. Батюшка перекрестил их обоих, снял очки и устало потер глаза. Под воронье карканье подруги медленно побрели к оживленной магистрали. Солнышко блеснуло среди туч. Мелькнуло на мгновение и опять скрылось.

Уже весна, за окном капель. На кухне Ксении хлопотала изможденная до предела Нина. Вдруг схватилась за сердце, прислушалась к себе. Открыла холодильник, нашла «Корвалол», отсчитала сорок капель в рюмочку.
- Умру я тут у тебя! А ты бесчувственная… До чего же я устала с тобой, сил моих больше нет.
Опустилась на табурет, захотела прислониться спиной к стене, но из-за того, что табурет далеко, чуть не упала. Уцепилась за край стола, и снова прижала руку к сердцу.
- Ох! Боже мой!.. Точно, еще немного и я умру.
Звонок в дверь. Нина сделала над собой усилие, и пошла открывать. В дверях сосед Ксении Иван Степанович с пачкой соли. 
- Вот возвращаю, спасибо… Говорят на западе не принято за солью к соседям, а, по-моему, хорошо. Мало ли что может быть, ну забыли купить, так что теперь картошку не солить? Как вы думаете?
- Не знаю. Вы или проходите, или – до свидания. Плохо мне. 
- Плохо? А с виду вроде ничего. Так может неотложку? – Иван Степанович вошел, закрыл за собой дверь. – Хотел спросить, Ксюша так и молчит?
- Молчит. Измучила совсем… Ей хорошо. Молчит и молчит, а ты крутись здесь.
- Хорошо? Да что вы!
- Ну, не хорошо, конечно. Это я так. Но я не знаю, что делать. Ведь это ж все подать, переодеть, причесать, в туалет, извините, проводить. Она ведь живая, не умерла, значит, естественные потребности есть… И никто мне не поможет. Брат родной за пол года, только два раза здесь был. Из них один раз на похоронах. На сиделку у меня денег нет… А она, бывает, чайник поставит на газ и забудет. Вода уже вся выкипела, чайник черный, а ей ни до чего. И не бросишь человека, и никакой собственной жизни. С утра вот сердце жмет. 
- Ну, так давайте я помогу. Чем смогу.
- Да, чем вы поможете? За вами тоже уход нужен. Один живете. Вы хоть иногда суп варите?
- Варю, бульон и щи. Ко мне дочка приезжает… Иногда. А что врачи-то говорят? – Иван Степанович кивнул в сторону спальни Ксении.
- Врачи, грачи… Что они могут сказать, после такого? Бессильна медицина, когда душа скорбит.
- Ну, вы держитесь, вы крепкая. Скажите Ксюше, что я заходил. Спит она, что ли?
- Почему спит? – Нина толкнула дверь в большую комнату. -  Вот она.
Сосед заглянул, увидел Ксению в кресле, мотающей клубок шерсти. Перед ней стоял перевернутый стул, на ножках которого был растянут моток. Ксения, не оборачиваясь на шум в дверях, продолжала работать.
- Ну вот, видите. Занята общественно-полезным трудом. Значит все не так уж плохо. Она же не лежит пластом бездыханным.
- Только что не лежит. Это мне полежать надо… Мне еще вечером к себе ехать - сегодня мое дежурство. Я же не могу здесь все время жить.
- Уже сколько живете… А вы бы поговорили с Ксюшей. – Сосед отвел Нину подальше от двери.
- О чем?
- Ну, как же… Ксюша одна в такой квартире, - он развел руки в стороны. -  А у вас коммуналка. Вы за ней ухаживаете, а всякий труд должен быть вознагражден.
- Иван Степанович, как вам не стыдно? Это же не по-людски. Мы с Ксаной одногодки, как я ей об этом скажу.  – Нина вернулась к открытым дверям и указала глазами на подругу. – Нет, это невозможно, посмотрите на нее.   
Со стороны казалось, что Ксения совершенно поглощена своей работой. Она мотала клубок ровно и методично. С каким то механическим автоматизмом накручивала нить, поочередно сдергивая ее с ножек стула. Получаемый клубок был плотен, равномерен, имел четкую форму шара. При этом шерстяная нить была не перетянута и уложена, как волосы в аккуратной прическе. Но глазами Ксения не следила за нитью. Все делали ее руки. Взгляд был устремлен куда-то внутрь себя. Что-то рассматривал.
Но что это? Нитка уже закончилась, на ножках стула больше ничего не осталось, но руки Ксении продолжали плавать по воздуху. Она мотала несуществующую нить. Сосед, пораженным зрелищем, замер в столбняке. Нина скрылась в кухне… Вышла обратно с рюмкой «Корвалола» и чашкой воды. Выпила лекарство и неожиданно выпустила чашку из рук. Та упала на пол и разбилась. Нина в ужасе. Она прикрыла дверь в комнату и прошептала:
- Это же Витя ей дарил!
С улицы долетавшая клавесинная какофония, уже близкая к музыке, оборвалась. Мелодию вытеснил шум, скрежет, надрывный писк струн. Вот шум какого-то двигателя… Скрип тормозов! Глухой удар, звон стекла… Все смолкло. Ксения перестала мотать отсутствующую шерсть, вздрогнула, резко обернулась, вышла в коридор. Опустилась на корточки к осколкам и начала рыдать. Нина удивленно посмотрела на подругу, затем на соседа:
- Живая! Слава Богу! Живая!   

Ксения спала. Ей снилась незнакомая женщина в сильно изношенной одежде, красной кофте и зеленой юбке, которая ходила по квартире и странным образом перебирала вещи.
- Что ты ищешь?
- Что-нибудь теплое для Вити. Он очень мерзнет.
- Так вот, у него пальто почти новое.
- Так ты пришли ему.
- А как?
- Ты отдай… Все равно кому. Ему передадут.
- А ты кто?
- Я Ксения. – Видение растаяло.               

Раннее утро. Холодно. Двор дома Ксении. Забетонированная площадка для сушки белья под остатками снега. Несколько стоек с перекладинами, между ними натянуты бельевые веревки. Ксения с большим баулом подошла к площадке и начала развешивать на веревках то, что в бауле. Это красивые мужские костюмы, пальто, женские, ее собственные платья, свитера, джемперы. Какие-то прямо на плечиках. Чуть в стороне, отдельно, развесила яркие детские вещи.  Баул опустел, Ксения собралась уходить.
Все это время за ней издалека наблюдала Нина. Она решительно пошла навстречу, забрала из рук Ксении баул и принялась закладывать в него только что развешенное. Ксения села на скамеечку, стала наблюдать за подругой. Не мешала, ничего не требовала. Просто молча сидела и смотрела.  И только ветер перебирал седые прядки ее волос. 

Поликлиника. Кабинет психотерапевта. Эдуард вывел Ксению в коридор, усадил на диванчик, вернулся в кабинет, и зашептал, оглядываясь.
- Значит, опеку над сестрой мне не оформить. Но она раздает вещи - свою одежду, обувь, посуду. Еще чуть-чуть и подарит подруге свою квартиру. Что, совсем никак с опекой?
- Нет, конечно, она совершено здорова. Она просто не хочет говорить. Ей нечего вам сказать… Или, наоборот, она что-то знает, и не может об этом никому рассказать. Лучше не будите ее. Это может обернуться против вас.
- Как вы легко это говорите, – Эдуард Афанасьевич даже повысил голос, – да что она может знать. Всю жизнь с мужем прожила… Между кастрюль. Не смешите.

Лето. Двор дома Ксении. Нина подвела подругу под руку к скамейке и оставила в одиночестве. 
- Посиди пока тут. Я в булочную сбегаю.
Оказывается что Ксения не одна. Во дворе, на противоположной стороне играл мальчик лет семи. Что он делал - поначалу было непонятно. Что- то увлеченно строил, присаживался на корточки напротив своего сооружения, долго думал, подперев щеки испачканными руками. Нина вернулась во двор с батоном, подхватила Ксению и увела за собой.
Дома, надев фартук и платок, Ксения принялась мыть окна в спальне. Временами, выглядывая на улицу, медленно терла стекла. Сначала мокрой тряпкой, затем сухой, затем газетами. Работала автоматически. Тело привычно исполняло ту работу, к которой привыкло за много лет… Окна чистые. И мальчик куда-то убежал… Нина позвала Ксению на кухню и попросила почистить картошку:
- Тебя Витя заинтересовал? Ничего интересного. Самая банальная история – безотцовщина. А мать, я слышала, лишают родительских прав.
Ксения устроилась над мусорным ведром с ножом и картошкой в руках. Начала чистить. Сначала длинной стружкой срезала слой с кожурой, затем, не обрывая его, срезала следующий слой, уже без кожуры, затем дальше и дальше. Вскорости, первая картофелина оказалась распущенной на тонкую стружку. Горка из нее выросла в мусорном ведре. Ксения взяла вторую.
- Да, что же ты делаешь, Ксана? Ты видишь, что делаешь? – Нина отобрала у подруги и нож, и картошку. – Глаз да глаз нужен, честное слово. Ладно, просто так посиди. Я сама дочищу.
Нина уже мыла картофель в раковине, когда у нее вырвалось:
- Ксана, хотела с тобой поговорить. – Она не оборачивалась лицом к подруге, уверенная, что та ее слышит и слушает. – С этой большой квартирой все равно нужно что-то делать. Зачем тебе столько площади… И я подумала… Может быть, отпишешь мне одну комнату… ту, в которой я ночую. Как ты? – Нина поставила кастрюльку на огонь и только после этого взглянула на Ксению. – А?
Та безразлично повела бровями.
- Так, может быть, чтобы больше не возвращаться к этому тяжелому разговору, сразу и оформим? – Нина быстро скрылась из кухни и вернулась с каким-то документом. – Я уже говорила с юристом. Это дарственная. – Она положила бумагу перед Ксенией на столе и вставила авторучку между ее пальцами. – Вот здесь подпиши. Если хочешь почитай, но там все проверено. Мне только комната.
Было непонятно, что делала Ксения - читала документ или просто рассматривала гербовые знаки, просвечивающие сквозь набранные строчки. Через какое-то время она поднесла авторучку к указанному месту и… начала рисовать. Ромашки, кружочки, волнистые линии.         

После обеда Ксения снова вышла во двор. Без Нины. Опять стала наблюдать за работой ребенка. Работа была действительно интересная: из разномастных, на первый взгляд несовместимых элементов: старых дверей и окон, старой мебели постепенно «вырисовывалось» нечто, отдаленно напоминающее маленький домик.
Залетающая с улицы во двор, уже знакомая музыка стала еще более стройной. Из окна четвертого этажа противоположного дома выглянула девочка лет девяти. Подождала, когда маленький строитель выползет из своего сооружения, и окликнула его.
- Витя!
Ксения вздрогнула.
- Да? – Мальчик поднял голову.
- Подойди сюда.
- Да пошла, ты!
Девочка скрылась в окне, но через пару минут показалась снова.
- Витя, бутерброд хочешь?
- Ну, давай, – ответил строитель как будто нехотя.
- Подойди, пожалуйста. – Девочка показала газетный сверток, который тут же на нитке начала спускать вниз. Мальчик оторвался от своего занятия, и пошел под окно. Принял сверток, скрылся в своем домике. А еще через пару минут во дворе появилась и девочка. Она несла в руках чашку, накрытую блюдцем. Подошла к домику вызвала хозяина.
- На! Это кофе. Нельзя есть всухомятку. – Отдала чашку и убежала.
Строитель подкрепился и начал навешивать дверь. Это небольшая филенчатая дверка от старой горки - по размеру как раз подходящая. Правда, на стройке не оказалось дверных петель. Но зато нашлись куски кожи, которые могли заменить петли.
- Светка. Све-е-тка!
- Чего тебе?
- У тебя есть молоток и гвозди?
- Молоток и гвозди! Сейчас.
Через мгновение на той же нитке в руки мальчика спустились требуемые инструменты.

Утром Ксения снова вышла во двор. Заметила, что на месте постройки побывали хулиганы - детали строения разбросаны по всей округе. Не могла на это спокойно смотреть, развернулась и ушла.
Когда вернулась - домик был уже почти восстановлен. Даже больших размеров, чем был прежде. Ксения не успела обрадоваться восстановлению постройки, как на балконе второго этажа дома напротив, появился полуголый, подвыпивший мужчина. Почесывая грудь, он  закричал:
- Витька, ты опять под моими окнами весь хлам собрал. А ну, неси его на помойку. Я тебя в последний раз предупреждаю.
Из-за балконной двери выглянула женщина, за трико стала  затаскивать мужа в комнату. Тот, сопротивляясь, успел крикнуть:
- Смотри у меня. Я больше повторять не буду… Спалю, как сказал.
Балконная дверь закрылась, зато открылось окно на четвертом этаже. 
- Ну что? Дядя Коля опять бузит?
Мальчик кивнул, молча покрутил пальцем у виска.
Света засмеялась. А через час появилась во дворе и, включившись в игру начала готовить игрушечный ужин. Еще через час громко распахнулась балконная дверь на втором этаже. Дядя Коля был пьян пуще прежнего. Он схватился руками за перила и захрипел:
- Ты не понял, паразит? Еще говна натаскал… Ну, держись! Я  тебя предупреждал.
Пьяница оттолкнулся от перил, и скрылся за тюлем. Через минуту вышел во двор с канистрой в руках. Дети едва успели вытащить из постройки свои игрушки, как дядя Коля ударами ног обрушил стены. Отвинтив крышку канистры, стал поливать их бензином. Света заплакала. Витя бросился на вандала. Он попытался вырвать из рук пьяницы канистру, но она тяжелая и скользкая. Тогда, своими маленькими кулаками он стал барабанить по пояснице дяди Коли. Тот отшвырнул от себя ребенка так, что он упал на спину.
- Вот смотри, что я сделаю.
- Не надо. – Мальчик тоже заплакал, девочка отвернула его голову от происходящего и шепнула.
- Не унижайся, мы построим новый…
- Надо, Федя, надо!
Вспыхнувший, огромный факел чуть не задел пьяного. Он отскочил от костра на безопасное расстояние, спрятал за спиной канистру.
- Я тебя предупреждал. – Дядя Коля победно посмотрел на мальчика, затем на пламя, и ушел довольный.
Мальчик с девочкой ушли тоже - им больше было нечего делать в этом дворе. Минут через пять мальчик появился на балконе четвертого этажа, рядом с окном Светы. Посмотрел вниз на дымящий черным костер сухими, колючими глазами. 

Наутро, пока еще все спали, Ксения натаскала на пожарище нового строительного материала - дверцу со стеклом от серванта, столешницу с дыркой под раковину, каких- то досок. Исчезла, чтобы вернуться с тремя кирпичами. Затем еще с тремя… Она долго таскала кирпичи стопками по три штуки. Временами останавливалась, чтобы размять затекшие пальцы… Окончательно устав,  она посидела немного на своей скамеечке, и ушла.
В течение дня несколько раз спускалась во двор, чтобы посмотреть на маленького строителя. Но не нашла его, ни днем, ни вечером. И на балконе четвертого этажа никто не появился… В ожидании прошел и следующий день. Дворники в своих ярких куртках смели сажу и угли в кучу, которую затем перебросили в контейнер. Кирпичи Ксении остались лежать нетронутыми.

Только на третий день Ксения заметила мальчика Витю на месте пожара. Он ничего не строил, просто ходил и искал что-то. Раскапывал носком ботинка землю. Ни кирпичи, ни другие строительные материалы, добытые Ксенией, его не интересовали.  Ксения встала со скамейки, подошла и остановилась рядом.
- Тебе чего? – Мальчик достал сигарету, закурил и присел на корточки. – Сигарету хочешь?
- Угу.
- На… Ты натаскала?
Ксения утвердительно кивнула и раскрошила сигарету на землю.
- Ты что чокнутая? Это же последняя… На хрена просила тогда?
Ксения поставила на ребро два кирпича, перекрыла их третьим. Посмотрела в глаза мальчику.
- Хочешь строить? Ладно, пошли. Но, только - никому. Обещаешь?
Ксения кивнула. Они прошли через подворотню, обогнули флигель, оказавшись в соседнем дворе, пересекли его. В следующей подворотне мальчик неожиданно увлек Ксению в незаметную темную дверь. За дверью - черная лестница. Они поднялись по узким, сколотым ступенькам, дошли до люка на чердак. Мальчик разомкнул перепиленную дужку большого навесного замка и открыл люк.
Не струганные доски настила лежали без крепления на подстропильных балках. Вокруг мусор, обломки гипсовых, декоративных тяг, провода старой электропроводки, обшарпанные без стекол рамы. Чердак старый и темный. Почти без окон. По настилу идти небезопасно. Но мальчик упорно вел Ксению за собой. Она балансировала руками, стремясь сохранить равновесие и не свалиться с досок на шлак чердачной засыпки.
Они подошли к слуховому окну. По деревянной лестнице в три ступеньки выбрались на крышу. На ветру, выбившиеся из-под платка волосы Ксении беспорядочно развевались. Она попыталась уложить их - ничего не вышло. Мальчик быстро шагал по грохочущим листам жести, отставать от него было нельзя. На краю крыши Витя исчез. Ксения поискала его взглядом и не нашла. Заволновалась. Через мгновение услышала откуда-то снизу:
- Ну, спускайся же.
Ксения осторожно приблизилась к обрезу крыши и наклонилась. Оказывается внизу – небольшая, залитая гудроном площадка. Мальчик на ней. Держась за перила металлической лестницы, Ксения спустилась. Мальчик развернул ее лицом в нужном направлении и указал на что-то:
- Вот!
Ксения увидела домик. Практически такой же, какой был внизу. Хотя сразу было заметно, что домик на крыше гораздо просторнее и сооружен прочнее. Ксения улыбнулась, поняв хитрость юного строителя. Она обернулась вокруг своей оси и обнаружила, что с площадки не видно ни одного окна. Это означает, что соседи тоже не видят новое строение. Никто из соседей не видит. Ксения обрадовалась еще больше. Она засияла от радости и попыталась погладить мальчика по голове. Тот увернулся, нырнул в домик и быстро выбрался обратно. Развернув полиэтиленовый пакет, выложил на гудроновое покрытие две петли. Они не новые, в старой краске, но действующие. Мальчик продемонстрировал их работоспособность, сгибая-разгибая створки.
- Одному дверь не навесить. Поможешь?
Мальчик серьезно посмотрел на Ксению. Та потерла лоб, подумала и согласилась. Вдохновленная предложением, кивнула обошла вокруг домика. Заметив несколько маленьких дощечек, недостаточно закрепленных, нашла молоток и стала приколачивать их. 
- Сейчас я должен идти домой. Пойдем… Запоминай путь.
Ксения первая пошла к лестнице наверх. Мальчик обогнал ее, остановился у лестницы.
- На эту ступеньку наступай осторожно. С левого краю. Правый от старости весь ржавый.
Ксения благодарно кивнула и поставила ногу на опасную ступеньку.

Эдуард нервно ходил по кухне Ксении. Курил, стряхивая пепел прямо на пол.
- Послушай, сестра, я ведь тоже переживаю. Но мы не застрахованы ни от каких случайностей, – он закурил новую сигарету. – Случись, что с тобой и эта квартира просто отойдет государству. Ты понимаешь, мы потеряем 68 квадратных метров площади, - сел на табурет, посмотрел в лицо сестре. – Я уже говорил, что нужно сделать. Тебе нужно прописать у себя или меня или мою жену, или, что лучше всего нашу дочку. Формально. Ты будешь жить так же, как и раньше жила. Будет даже лучше, ты будешь меньше платить за квартиру, потому что у тебя не будет излишков площади. Дочка здесь жить не будет. Ну, будет появляться иногда… Так, чтобы соседи видели. И все! Ну что ты молчишь? Хватит уже молчать. Мне тоже горько и за Виктора и за всех остальных. За Павлика. Ну, что делать? Так случилось. Жизнь не переписать заново. Выйти замуж во второй раз ты не сможешь. Возраст не тот, – брат остановился в дверях. – Ну что? Договорились? Едем?
Ксения отрицательно кивнула головой.
- Ты не понимаешь русского языка? Ты не понимаешь ничего… Да ты просто завидуешь, что моя семья жива и здорова. И поэтому упрямишься. Но эта квартира государству не отойдет. Жена будет приходить каждый день и утром и вечером. В течение пол года. И мне она подскажет, что делать… Она же меня достала этой жилплощадью. Она же с меня не слезет. Как ты не понимаешь? Она найдет свидетелей среди твоих соседей и докажет на суде, что здесь жила. После чего разобьет твой ордер на два. Понятно? Нинка твоя, богомолка, ничего не получит. Даже если дарственную ей подпишешь… Ты не знаешь мою жену! Суд она все равно выиграет! За деньги выиграет.

Ксения решительно прошла по двору, мимо своей скамейки. Завернула в знакомую подворотню. Поднялась по черной лестнице. Прошла чердак и выбиралась на крышу. Юбка зацепилась за гвоздь на последней ступеньке. Ксения попыталась отцепиться - никак. Она с силой дернула юбку, оторвала широкий лоскут. Не обращая внимания на это, прошла по крыше, спустилась по лестнице с ржавой ступенькой и подошла к домику. Открыла дверь, влезла внутрь. Извлекла на свет, подаренный подругой маленький образок своей Святой, и укрепила его в красном углу.

Снова зима. Василевский остров. На пешеходном бульваре, ведущем к Андреевскому собору морозно и многолюдно. На высоких лиственницах видны Новогодние и Рождественские украшения. Гирлянды, флажки, мишура. Под ногами косички яркого серпантина и россыпи конфетти. Ребятишки забрались на плечи бронзовому гренадеру Василию. Яркое солнце. Благовест. Колокольный звон мелодичен и широк, в нем что-то есть от знакомой нам клавесинной мелодии.
Ксения в довольно износившейся одежде, ходила перед собором, между людьми. К тем, кто шел на службу, легко прикасалась рукой. К спине или плечу. Когда прихожан было очень много, Ксения даже бегала, – не желая пропустить ни одного человека. Некоторые воспринимали женщину без эмоций, но были и шарахающиеся в сторону, отмахивающиеся, как от чумы.
В те промежутки, когда верующих рядом не было, Ксения обращала лицо к солнечному свету и улыбалась.