Почему она не простилась

Татьяна Алейникова
Начало декабря выдалось на редкость солнечным и тёплым. Утром зашла в храм, чтобы поставить заупокойные свечи в очередную годовщину смерти товарища. Вышла, собираясь добраться до кладбища, и увидела её. С облегчением подумала, что, слава Богу, она меня не знает, хотя жили когда-то по соседству. Разница в возрасте много значит. Мой первый класс, и её поступление в институт в другом городе, не давали шансов на встречу.

И всё-таки я знала не только её, но и тайну, которую хранит эта всё ещё красивая женщина. Нет, не с остатками былой красоты, а чуть поблекшая, но статная, подтянутая, до сих пор притягивающая взгляды мужчин. Такое же, как и прежде, безмятежное спокойствие во взгляде больших, выразительных глаз, румянец, надменная манера держаться. Как похожа она на отца, – отметила про себя и направилась в другую сторону.

Солнечный день как-то померк, вспомнилось давно пережитое. Волею судьбы мы снова оказались в одном районе города, часто встречаемся, как все, не обременённые служебным распорядком, люди. Но каждый раз, когда вижу её, вспоминаю другую женщину, которой нет на этом свете уже четверть века. Мы вместе работали с ней, наши кабинеты были рядом. Иногда, оторвавшись от бесконечных расчётов, она заходила ко мне ненадолго, чтобы переброситься несколькими словами.

Была она старше лет на десять, но нас объединяла страсть к книгам, общая школа, которую окончили в разные годы, учителя, работа. Дружбой это назвать было нельзя, так, добрые отношения с определённой степенью откровенности. Она относилась ко мне с редкой для чиновничьих коллективов теплотой, старалась подсказать, предостеречь от импульсивных поступков, которые, с моей прямолинейностью, дорого мне обходились. Я пришла значительно позже её, она успела поработать в совнархозе, где-то ещё. А у меня было лишь два года преподавательской работы в ПТУ и новая работа, вполне подходившая под определение: «из огня да в полымя».

Как-то, заскочив на минутку, она спросила, знаю ли я ту женщину, с которой теперь иногда встречаюсь на улице. «Ты должна её знать, вы жили на одной улице». Я ответила, что слышала о ней от мамы, восхищавшейся её красотой, но никогда не видела. Встречалась, мол, по работе только с её мужем.=, и добавила:красивый мужчина – высокий, с вьющимися светло-русыми волосами, тип нордический, стойкий. Тогда ещё все были под впечатлением от сериала «Семнадцать мгновений весны», иронически обмениваясь репликами из любимого фильма. Всё это проговорила, дописывая очередную срочную бумагу.

Она замялась, говорить или нет, но потом всё-таки обмолвилась, что услышала от бывших сокурсников о бурном служебном романе этой красавицы с неизвестным руководителем. Как оказалось, они вместе учились в институте. Меня эта новость не заинтересовала. Я достала привезённую для неё из командировки книгу, и мы заговорили на любимую тему. Как-то она показала мне её. Мы столкнулись, когда спешили на совещание в райисполком.
Дама была нарядной, эффектной, очень красивой. Рядом с ней моя скромно одетая приятельница выглядела бедной золушкой. Какое-то нехорошее предчувствие сдавило сердце. Но я постаралась переключиться на другое.

Она всё чаще делилась семейными проблемами. Муж начал серьёзно прихварывать. Диагноз поставить не могли, все её заботы сосредоточились на нём. Она добывала лекарства, старалась порадовать его какими-то обновками, сама одевалась более чем скромно. Как-то в моём присутствии не слишком деликатная коллега указала ей на это. Она отмахнулась. Мне, мол, тряпки безразличны, ему нравится, пусть покрасуется, пока молодой. А мне наедине призналась, что муж не раз делал ей подобные замечания, даже сам пытался покупать ей что-то из одежды. Он ездил ежегодно в санатории, её поездки ограничивались деревней, где жили родители.

Познакомилась я с ним, когда купила кооперативную квартиру. Дед прислал деньги, покупку оформили друзья, я лежала с ангиной и температурой под сорок, а они уже собрали на новоселье гостей. После службы заехали за мной, собрались в пустой комнате отметить приобретение. Там она и познакомила меня с мужем. Очень обаятельный, удивительно похожий на популярного в ту пору киноактёра, он очаровал меня с первой встречи. Мы втроём проговорили в кухне весь вечер, пока в комнате веселились гости. Он был за рулём, выпивать не мог, я ещё не отошла от болезни, приятельница к спиртному относилась равнодушно.

Я заметила, что она печальна, но спрашивать о чём-то было неуместно. Потом, спустя несколько месяцев, она сказала, что у отца обнаружили рак, оперироваться он отказался. Сказал, что проживёт столько, сколько отведено судьбой.
– И как он? – только и могла спросить я.
– Спокоен. Заготавливает спиртное на свои поминки, чтобы мы не хлопотали.
Я поняла причину её подавленного настроения. Потом она зашла снова.

Я уже почувствовала неладное. Поговорили о пустяках, вдруг она неожиданно, глухо и безразлично произнесла, что муж ушёл из дома, и она не знает, как сказать об этом детям и родителям, которые в нём души не чают. Как ушёл?!.. Я онемела. Благополучная семья. Я знала, что она любит мужа, что у них на редкость тёплые отношения. Замолчала, не зная, что сказать, а она продолжила, что ушёл к той моей бывшей соседке – красавице. Я вспомнила, что она когда-то упоминала о её романе с неизвестным. Она печально кивнула: «Да, узнала последней, от мужа».

Они уехали, оставив семьи, куда, она толком не знала, догадывалась, что к его родственникам. Спустя какое-то время он вернулся, потребовав, чтобы никогда об этом не вспоминала. Ни её родные, ни дети так ничего и не узнали о папиной затяжной «командировке». Всё как будто наладилось, муж снова стал заботливым и внимательным. Купили машину, стали чаще бывать у родителей. Потом, спустя время, когда я обмолвилась о проблемах в своей семье, она сказала: «Знаешь, сейчас он относится ко мне, как в первые годы нашей жизни, а у меня в душе – пустота. То же самое может случиться и с тобой».

Жизнь продолжалась. Она так же заботилась о нём, доставала лекарства, припрятывала дефицитные в ту пору продукты. «Дети сметут всё, а ему нужна диета.» Однажды, вернувшись из командировки, я узнала, что она попала в больницу. «Ничего серьёзного, аппендицит», – сказала её коллега. Она давно жаловалась, что побаливает бок, но всё не было времени заняться собой. Я навестила её в больнице, она обрадовалась, но чувствовалась недосказанность. Была грустна и озабочена. Потом ко мне заехал её муж, растерянный, встревоженный и сказал: «У неё рак, она знает это. Подошла звонить по телефону домой и под стеклом на столике медсестры прочитала присланные из лаборатории анализы. Я не знаю, как мне говорить с ней, поедем вместе, я боюсь». По моему лицу она поняла, что он мне всё рассказал и коротко, не глядя на нас, произнесла: «Я в это не верю. Тему закрыли».

Потом её выписали домой. Достав красного сухого вина, рекомендованного ей доктором, и каких-то фруктов, забежала к ней. Она поразила меня худобой и тоской, застывшей в глазах. Я получила накануне от бабушки печальное письмо, взяла отгулы и билет на самолет. Сказала, что улетаю ненадолго, вернусь и сразу же навещу. Прилетела ночью, утром набрала её номер, мне ответила дочь, что её снова положили в больницу. Попросила маму узнать, как обстоят у неё дела. Там ещё работала мамина подруга по училищу. Фронтовичка, прямолинейная и жёсткая, она ответила коротко и громко: «Положили умирать».

Трудно вспоминать последние месяцы. Однажды она грустно призналась, что врачи обходят её палату стороной, только сёстры заходят сделать обезболивающие. В середине мая её не стало. Накануне её муж заехал ко мне на работу, я только что вернулась из поездки по районам. Глаза его были красными, воспалёнными, он ночевал в палате около неё не одну ночь. «Она попросила найти тебя в командировке, поедем, она ждёт». Я вошла в палату, она дремала, свернувшись калачиком, исхудавшая и удивительным образом помолодевшая. Очнулась, слабо улыбнулась, потом посмотрела на мужа. Он замешкался и вышел в коридор.

Мы обе молчали, потом она протянула руку, задержала мою на мгновение, и тихо сказала: «Позови его». Я окликнула, он вошёл, присел на кровать, с тревогой взглянув на неё. Она сказала: «Отвези Татьяну домой и возьми её домашний телефон». Утром он позвонил по этому телефону и сказал сдавленным голосом, что её больше нет. Потом, спустя время, признался, что когда вернулся в больницу, она была уже без сознания. Его долгое время мучил вопрос, почему она не простилась с ним, не отдала никаких распоряжений. Он часто возвращался к этой теме, как будто надеясь от меня услышать причину. Он говорил, и в глазах были слёзы. Я не знала, что ему ответить, боялась обнаружить, что знаю их семейную тайну.

Её одноместная палата долго пустовала. Первое время он ездил туда, молча сидел, глядя на опустевшую койку, говорил, что потом становилось легче, как будто побыл у неё. Заботился о её родных, отец пережил дочь на год. Не оставлял мать. До конца дней они так и не узнали о происшедшем в семье дочери, боготворя зятя. Потом его отвлекли заботы о памятнике. Мы ездили к мастерам, смотрели фотографию, ему казалось, что они не могут добиться сходства. А на портрете, выбитом на памятнике, проступили две тёмные полоски, похожие на следы слёз. Возможно, нам так показалось. Я вспоминаю её часто. Вот и сегодня зажгла поминальные свечи, вышла их храма и столкнулась с той, что разбила ей сердце.