Я уже упоминала о том, что, по воле богов и природы, кентаврид всегда рождалось меньше, чем кентавров. Видимо, таким образом изначально регулировалась численность нашего народа, которому земных богатств должно было бы хватить на веки вечные, и планете не угрожало бы ни перенаселение, ни разграбление недр, ни нарушение экологического равновесия.
В силу этой заданной свыше диспропорции девочки-кентавриды никогда не подвергались дискриминации: их рождению радовались, их баловали и ценили – и потому им многое позволялось, в том числе самостоятельный выбор будущего отца своих детей.
Вдобавок они были совершенно очаровательны; кентавриду-дурнушку даже трудно себе вообразить…
Естественно, девочек и молодых девушек старались оберегать от всевозможных опасностей, не позволяя им далеко отходить от становища и строго запрещая приближаться к людям. Ибо как раз последние отличались в древности дикой половой необузданностью, и юная кентаврида легко могла стать жертвой самого гнусного насилия. Так что не стоит удивляться отсутствию изображений кентаврид в древнегреческом искусстве: их действительно прятали от людей, особенно после начавшихся повальных гонений на наш народ.
В детстве кентавриды гораздо уязвимее кентавров-мальчиков, потому что любопытнее, дружелюбнее и доверчивее, и не всегда способны убить нападающего, будь то зверь или человек (убивать тоже нужно учиться – лично я этого не умею).
(Кентаврида. Парковая статуя. Копенгаген, 1950-е годы)
В отрочестве характер кентавриды становится смелее и твёрже. Имея некоторый охотничий опыт и понабравшись резковатых замашек от братьев и приятелей, юная девушка уже может постоять за себя, однако привычка не доверять людям прочно внедряется в сознание, и подростки так же дичатся двуногих, как и малолетние крохи.
Взрослая кентаврида, разумеется, намного сильнее человека и легко может ускакать или отбиться от преследователя, но, поскольку люди нередко нападают сообща, да ещё устраивают коварные ловушки, то и в зрелом возрасте кентавриды предпочитают вести уединённую жизнь на природе в кругу родных и соседей.
Кентаврида, утратившая родителей или супруга, способна существовать сама по себе, не испытывая большой потребности в чьём-либо обществе или довольствуясь поверхностными приятельскими отношениями с соплеменниками или иносущностными знакомыми (чаще всего нимфами и сатирами). Немолодые вдовы, как правило, не заводят новой семьи и становятся наставницами, знахарками и целительницами. Никто не заставляет их хранить строгое целомудрие, однако сердечные и чувственные увлечения – не самое главное при столь созерцательной и духовно насыщенной жизни.
Эта склонность к уединению, скрытности и независимости сделалась важной психологической чертой кентаврид как в древности, так и в наши дни. Мы все – сугубые индивидуалистки, как личности интровертного типа, так и яркие экстравертки. В любви и дружбе мы, как правило, исключительно постоянны и верны, однако заслужить нашу преданность непросто, ибо она должна быть основана на взаимном уважении и на соблюдении некоторых правил общения. Оскорблений мы не прощаем, и всякий, вторгнувшийся на нашу внутреннюю территорию, будет немедленно отброшен назад – иногда морально (в этом случае немедленно ставится непреодолимый защитный барьер), а иногда и физически. «Покорять» нас – занятие бессмысленное и даже опасное. Люди, принимающие застенчивость молодых кентаврид за робость или пассивность, а сердечную откровенность зрелых – за простоватость или даже распущенность, сильно заблуждаются на наш счёт и бывают потом крайне разочарованы.
Ни один кентавр, намеренный породить жизнеспособное потомство, не взял бы в жёны кентавриду со слабым характером и пустой головой; да такая и сама бы не выжила в дикой природе. Хорошая невеста должна была уступать жениху разве что в сугубо физической силе, но всё остальное она делала как минимум не хуже, чем он. Поэтому замужние кентавриды никоим образом не находились в полном подчинении у своих супругов и имели в семье и в роду равное право голоса. Они были не менее искусными охотницами, чем их мужья, а в скотоводческих племенах делили с ними заботы о стаде.
Однако охрана очага считалась женской обязанностью, пренебрегать которой было не принято. Пока отцы добывали пропитание, кентавриды-матери старались не отходить далеко от семейного убежища, поскольку крики младенцев могли привлечь хищников или охотников. Собственно, это было скорее постоянное пребывание на страже, нежели обычное для человеческих жён полурабское затворничество. Но, когда дети вырастали и уже не нуждались в постоянном присмотре, или если их можно было оставить на попечение старших родственников, кентаврида вновь становилась спутницей супруга, а иногда и самостоятельной охотницей.
http://www.flickr.com/photos/olegorigin/3231673616/
(Олег Оригин. Кентавра)
Со своей стороны, кентавры-мужчины, привыкнув глубоко уважать своих матерей, крайне дорожили жёнами и дочерьми и рьяно о них заботились.
Семьи чаще всего бывали не многодетными (видимо, вновь срабатывал какой-то природных предохранительный механизм, обеспечивавший лишь простое воспроизводство популяции). Кентавриды иногда умирали родами, особенно если рождалась двойня: наш организм не приспособлен к вынашиванию многоплодной беременности, и обычно она кончалась гибелью либо матери, либо детей. Лишь изредка выживали и роженица, и оба младенца.
Я не знаю, сколько времени длилась беременность у гиппокентавров. У лошадей она продолжается, как известно, одиннадцать месяцев. Вероятно, так было и у моих предков, но точных данных нет, а по ассимилированным кентаврам вроде меня судить невозможно: физиологически мы неотличимы от людей. Не исключено, что кентавриды могли вынашивать дитя и дольше; по природной логике, это было бы разумно, поскольку в таком случае на свет появлялся бы не беспомощный комочек мяса, неспособный даже прямо держать головку и чётко фокусировать взгляд, а достаточно сильный детёныш, сразу же встающий на ножки и способный передвигаться самостоятельно. Кентаврида, конечно, может поднять своего младенца на руки, но таскать на себе кентаврят у нас не принято – мы ведь не потомки приматов.
Более длительный срок вынашивания должен был обусловить и меньшую частоту зачатий. Дети-погодки – крайняя редкость среди кентавров. Обычно временной интервал между рождениями братьев и сестёр – года три, а порой и больше. Зато грудью кормили долго и щедро; пока молоко у матери было, она не лишала ребёнка этой радости, даже если он к этому времени мог есть то же самое, что все взрослые.
http://www.flickr.com/photos/flambard/252460988/
(Англия. Рельеф собора Иффли в Оксфорде)
В нормальной семье бывало по три, четыре ребёнка, практически никогда – больше шести-семи за всю брачную жизнь (репродуктивная функция со временем угасала даже у самых плодовитых пар). Некоторые дети, как и у людей, умирали в младенчестве, и случалось, что в семье оставался лишь один продолжатель рода. Зная об этом, его оберегало всё племя, стараясь не подвергать случайным опасностям жизнь единственного отпрыска той или иной семьи и не вовлекать такого подростка в рискованные приключения. Но обычно каждый рождённый младенец был любим и желанен, и ни один взрослый кентавр не обидел бы малыша, даже если между семьями были не самые приязненные отношения.
(Кентаврида с младенцем. Деталь римского мраморного саркофага из Лувра)
Малышей прятали от посторонних ещё тщательнее, чем юных кентаврид. Лишь во время общих праздников семьи, принадлежавшие к одному роду и племени, собирались целиком, включая грудных детишек.
Были и такие племена, у которых мать до определённого времени скрывала младенца даже от его отца, выкармливая дитя в потаённой пещере. Мне доводилось слышать о подобном обычае, однако я полагаю, что он возник в более поздние времена вследствие каких-то печальных событий, связанных либо с локальной межплеменной распрей, либо с людской жестокостью. Возможно, люди со свойственной им беспощадностью устроили травлю и перебили либо похитили всех малышей, после чего уцелевшие взрослые кентавры постановили, что кентавриды впредь должны рожать скрытно и таить своё потомство, пока дети на научатся выживать в столь враждебном мире.