Я устал быть богом...

Барамунда
«Позади издыхает
чёрных масок паноптикум,
Стих покинутых фурий
завистливый плач...
Я парю в небесах
Золотым Самолётиком
Над неряшливой свалкой своих неудач…»

 
Миры вероломно покидали своего Создателя. Они оставляли меня совершенно беспомощным, наедине с кромешной тьмой и тоскливым одиночеством. Рушились один за другим на самое дно беспощадной вселенной - прямо в исходную точку Большого Взрыва, издавая в падении противный апокалипсический вой.

Конечно же, я пытался удержать их любой ценой – любой, мне было уже всё равно какой - не желая потерять ни единого и, по мере возможности, спасти все. Напрасно! Пустое занятие, совершенно бестолковое и глупое. Ещё бы! Ведь как только я подлетал чуть ближе, окрылённый внезапно вспыхнувшей во мне надеждой, и невероятными усилиями придерживал от неминуемой гибели один из моих драгоценных Миров, другой тем временем стремительно падал вниз. А стоило только погнаться за вторым, чтобы не дать и тому упасть в пустоту, как третий неумолимо проваливался в широко разверзнутую пасть преисподней ещё быстрее и глубже...

Так я и лавировал в причудливо искривлённом хаосе своего пространства, постоянно ошибаясь, словно начинающий жонглёр. Как цирковой акробат, шёл по тонкой грани инферно средь застывших в своём тупом делириуме  и абсолютно безразличных ко мне незнакомых звёзд. Шёл, временами оступаясь и теряя равновесие, но не в силах бросить что-либо на произвол судьбы или как-то ещё повлиять на происходящее вокруг меня безобразие.

Я давно уже мчался вперёд в туманную неизвестность, нёсся на всех парах, опасаясь даже на короткий миг оглянуться через плечо, ибо прекрасно знал, что оставалось там, позади... Неряшливая свалка моих изломанных рёбер. Гигантская свалка лилиток, ев, юных лолиток, кудрявых наташек и самых, что ни на есть, разнообразнейших ксюх - женщин, которых я однажды, возомнив себя самим господом Богом, попытался вылепить исключительно для личного потребления, по образу своему и подобию. Печальный могильник использованных манекенов. Мрачный апофеоз моего эгоизма...

Боялся оглянуться ещё и потому, что не желал увидать посреди титанических груд этих жалких обломков Букашку – такое безмерно близкое и дорогое мне существо... Только не её, ни за что...

Отпущенная мне слепым провиденьем малая толика времени уже истекала. Тяжёлыми свинцовыми каплями, падая с огромной высоты, часы и минуты больно молотили по темени, всячески ослабляли и убивали мой несовершенный дух. Мне необходимо было сейчас же - именно сейчас! - сделать свой окончательный выбор или же немедленно сотворить какое-то чудо. Вполне естественно, что я остановился на втором - тогда это показалось мне намного проще...
***

Раньше всякий раз, когда одиночество становилось уже совершенно невыносимым, я аккуратно вынимал очередную свою реберную кость из глубины недр грудной клетки, пышущих жаром. Тщательно обстругивал заготовку острым перочинным ножиком. Придавал ей приятные округлые формы, долго шлифовал шкуркой-нулёвкой, мягкой кистью наносил на тело роскошный бронзовый загар и раскрашивал лицо акварелью в нежные цвета. Затем покрывал ей кожу прозрачным лаком, делал пирсинг в пупке и изящные татуировки, одевал её haute couture , причёсывал, щедро сбрызгивал дорогими духами...

Замечательные получались статуэтки - настоящие шедевры. Я составлял готовые фигурки в ряд на пыльную полочку старинного серванта, любовался ими дни напролёт и мечтал...

Наконец наступал долгожданный торжественный вечер. Мой самый любимый праздник в году - День Рождения. Загодя я накрывал роскошный стол, откупоривал специально припасённую к этому случаю бутыль старого французского вина и зажигал в подсвечниках чёрные стеариновые свечи. В тесном, но уютном пространстве тихо звучала бессмертная музыка Бетховена. Чудесная мелодия "Лунной сонаты" старательно обряжала кухонный полумрак в густые, пастельно-сентиментальные кружева божественных нот. Огромный букет свежайших шелковистых роз всегда был главным украшением этого праздника...

Я нежно обнимал вновь избранную мной в богини куклу за тонкую талию, ласково гладил её шелковистые волосы, целовал в ещё не совсем ожившие губы - и вместе с первым поцелуем вдувал в неё ЛЮБОВЬ. Кукла тут же оживала - широко распахивала любопытные глазки, мило и доверчиво хлопала густыми ресницами. Её взору впервые открывался новый, манящий и, безусловно, прекрасный, дивный мир. Хрупкое создание неуверенно подымалось на свои стройные неокрепшие ножки, делало первые робкие шаги по квартире, потом по пыльному тротуару многолюдной улицы. Оно с интересом ловило направленные на него восхищённые взгляды прохожих и несказанно радовалось постепенно приходящему осознанию реальности жизни. Само собой разумеется, я искренне переживал вместе с ним. Мы с самых азов вместе учились красиво одеваться, готовить друг другу роскошные обеды, дарить подарки и, конечно же, оказывать взаимные знаки внимания.

Милые куклы с нескрываемым удовольствием занималась со мной плотской любовью, и я, конечно же, был счастлив этим обстоятельством вдвойне. Я холил и лелеял свои творенья, как умел, баловал и защищал их от всех житейских невзгод. Некоторые, самые желанные, рожали мне детей, и уж тогда я начинал боготворить их по-настоящему. Так же, впрочем, как и наших прекрасных отпрысков –славных, любимых детишек.

Порою, я задумывался: "А не это ли и есть настоящее счастье?" Но... Но всему хорошему неизбежно наступает конец. Увы. Так уж заведено, на самом деле. Не нами заведено, мне думается, а кем-то из самых Главных - причудливо тасующих карты судеб у себя, там, наверху и создающих сложнейшие расклады специально для нас – и для мелких богов, и для простых смертных. Пасьянсы, не имеющие рациональных решений в принципе…

Для чего, спросите вы? А только из тех соображений, чтобы души грешные впустую не размякали. Чтобы вожделенные билеты в рай не попадали в руки жадных соискателей просто так, задарма, без грязной россыпи адовых мук внесённых ими в кассу небесной канцелярии в уплату за своё вечное блаженство...

***

Постепенно мы привыкали к окружающей нас иллюзорной идиллии, затем понемногу остывали и блекли. Праздник же по крупицам терял прелесть своей новизны и неизменно превращался в обыденность.

Одним из моих творений я почему-то забывал или просто не успевал вовремя вдохнуть в тело новую порцию любви. Вначале они терпеливо ожидали от меня чего-то такого - особенного, вечно жаловались на жизнь своим падким на дурные новости подругам, постоянно и настойчиво добивались моего непрерывного внимания. А потом, вдруг, уставали и начинали плакать. Безутешно. Горько. Навзрыд...

Затем шумно взрывались на мелкие кусочки. Ломались. Требовали себе самостоятельности и алиментов. И, хотя я не слишком-то возражал им, зачем-то с ожесточением разбрасывали вокруг себя осколки всеразрушительной ненависти и крупные капли смертоносного яда. Они, должно быть, во многом были правы, а может так статься, что и не совсем... Я и по сей день не знаю ответа.

Их изощрённейший яд не причинял мне никакого заметного урона или, просто-напросто, не мог причинить, ведь я и сам бывал в ту пору довольно ядовит. И всё равно я успел нахватать от разъяренных своими жалкими судьбами кукол столько смертельных доз отборнейшей аква-тофаны , что даже легендарному царю Митридату  впору было бы перевернуться в своём гробу, сгорая от чёрной зависти. А вот мелко зазубренные осколки не вполне заслуженных обид, вонзаясь прямо в живую, ничем не защищённую мякоть моего сердца (лишь значительно позже сердце покрылось непробиваемой коркой), больно ранили. Некоторые из них, засевшие тогда слишком уж глубоко, беспокоят меня до сих пор и иногда выходят наружу. Обычно вместе с кровью – со скупыми капельками алой крови, болезненно пульсируя и что-то грустно нашёптывая про себя...

Другие же куклы через какой-то период времени порядком надоедали мне самому, уж и не припомню точно, чем... почему… Скорее всего своей изощрённой вульгарностью, глупостью, или же, попросту банальной жадностью, а может, и тем, и другим, и третьим - вместе взятым.

А одно... Одно изначально бракованное изделие даже посмело как-то раз оскорбить меня своей неверностью, вернее сказать, только ещё собиралось оскорбить... Это - просто кошмар какой-то! Ужас! Impossible!  С огромным трудом пережил то отвратительное состояние...

Вы можете себе представить такую степень неблагодарности? Попытаться обмануть меня - своего Создателя! Таких я просто клал на коленку и... хрясть! Обломки выкидывал на свалку...

***

Последнее из моих чудесных творений, на которое я действительно возлагал свои особенные мечты и надежды, изготавливалось мною довольно долго, и согласно самой новейшей технологии. Помню, я подошёл к этому непростому процессу не только с особым старанием, но и даже с каким-то воистину священным пиететом…

Бессонные ночи в мастерской совершенно естественно сменялись для меня одна за другой, проходя в бешеном, изнуряющем темпе. Дни тоже пролетали абсолютно незаметно. Словно карты в колоде, они складывались в недели, месяцы, годы. Мои виски совсем поседели. Глаза стали хуже видеть. Я истёр в кровавые мозоли свою бессмертную душу. Пожертвовал кукле лучшую частичку сердца. И, наконец, создал её и оживил...

Ну, и что же в итоге получилось? Так, взгляните сами! Ведь вы давно уже знакомы с ней, хотя и заочно. А то, как же! Наверняка встречались с нею в самых своих страшных снах. Да, да, разумеется, это та самая милая куколка, которая со временем сумела превратиться из безобидной, слегка наивной и дурашливой девчонки в жестокую, кровожадную Львицу.
Но, вот ведь незадача! Даже мудрёная наука зашла с этим необычным экземпляром в полнейший тупик. Моя уверенность в себе – пшик - и испарилась! Как-то исправить ситуацию не помогали: ни поспешно вносимые мной в рабочий проект изменения, ни частые техобслуживания, ни даже капитальные ремонты... Все, абсолютно все старания шли прямиком коту под хвост. Бесполезно!

По всей видимости, я опрометчиво упустил из виду тот роковой момент, когда это необычайное создание начало медленно и безостановочно пожирать меня. Уничтожать, исподволь играясь с моим воспалённым самолюбием, походя, нанося острыми коготочками безобразные раны моей чувствительной душе, и порою обидно насмехаясь над невыносимыми мучениями своего Господина. Вопреки всем законам высшей божественной логики, оно не разломилось сразу на тысячи мелких кусочков, да и на подставленную, было, мной твёрдую коленку укладываться никак не желало. А сам я даже не предпринял ни одной попытки уложить... Не захотел? Скорее, не смог... Галатея поедала своего Пигмалиона , как паучиха самца после совокупления.

Вся загвоздка была в том, скажу вам по очень большому секрету, что она перехитрила меня ещё в наш самый первый день – День Сотворения, первой умудрилась тогда вдохнуть свою любовь в мои уста. Оттого-то и была бессильна воля Творца против железной Львицыной воли, почти бессильна...

Короче, паршивый из меня получился Создатель, совсем никудышный.

***

Сознание давно уже нуждалось в тотальной чистке - полной и безжалостной… безотлагательной...

Сам процесс моего очищения был делом далеко не простым и весьма болезненным. Первым делом я залпом выпил пару стаканов крепкого раствора марганцовки. Поднатужившись немного, выблевал оба полушария мозга прямо на блестящую поверхность прозекторского стола. Они легли на цинк зелёными склизкими комьями. И тут же, не откладывая, объявил беспощадную войну огромной армии тараканов. Усатой, бронированной армии - дивизиям быстро разбегающихся по сторонам, несметными потоками сползающих на сияющий больничный пол, ловко прячущихся во все доступные им щели и укрытия мерзких коричневых насекомых… Провозгласил войну против них до полной и безоговорочной победы... Битву не на жизнь, а на смерть!

Я молотил их скопища стоптанной войлочной тапкой, весьма кстати оказавшейся у меня в руке, давил по углам кабинета блестящими акушерскими щипцами, азартно кромсал на мелкие кусочки остро отточенным ланцетом. Эх! Мне б тогда ещё и комиссарский наган в руку...

Борьба была долгой, утомительной и шла с попеременным успехом. Призрачные чаши весов скакали то вверх, то вниз, словно детские качели. Противник постоянно подтягивал в бой свежие резервы и весьма искусно маневрировал меж складок пересечённой местности.

Кошмарные полчища неразрешимых сомнений и отборные батальоны скрытых комплексов шли на меня врукопашную с криком: «Ура!», вполне всерьёз угрожая проткнуть насквозь, ощерившись сотнями штыков потаённых страхов. Вражеская артиллерия жёстко и кучно била по моим легкоуязвимым позициям ржавой шрапнелью былых неудач. Неприятными воспоминаниями неприятель бомбил с воздуха, со своих дирижаблей-цеппелинов, постоянно заставляя меня искать себе надёжного укрытия. Хуже всего было то, что враг вероломно и методично метал в мою неприкрытую спину – один за другим - отравленные топорики несбыточных надежд...

Но в конце концов человеческое упорство превозобладало, и поле битвы осталось за мной, покрытое десятками, нет, скорее, многими сотнями агонизирующих оболочек. Я не пощадил даже беременных самочек... Затем ещё раз прошёлся по полю сражения, методично добивая ногами седых стариков и сопливых тараканьих деток.

Набив до отказа ягдташи  жирными окорочками поверженных в прах врагов, я, слегка прихрамывая на левую ногу от полученных в бою ранений, вернулся назад к цинковому столу и попытался вернуть очищенные, наконец-то, от скверны мозги прямо в предназначенное для них самой природой место, то есть, обратно в голову.

Ага, как бы ни так! Не тут-то было! Поскольку память тоже сейчас находилась где-то вне меня, я умудрился всё забыть. Абсолютно всё - напрочь и бесповоротно! А инстинкты мои заартачились и больше уже не хотели срабатывать. Растерянно озираясь по сторонам в поисках хоть какой-нибудь значимой подсказки, моё, в буквальном смысле, абсолютно «безмозглое» тело искренне недоумевало: как же всё-таки уложить правильно это пульсирующее жизнью хозяйство в своё исконное хранилище? Пришлось уж ему каким-то неведомым образом сверяться с цветным медицинским атласом. Благо, висел тот прямо напротив - на белой кафельной стене по-соседству с отрывным календарём.

Право слово, никак не могу сейчас припомнить: ни даты, помеченной красным, что виднелась тогда на листике календаря, ни даже того, что было изображено на самом атласе (действительно ли, строение человеческого черепа или, может быть, нечто совершенно иное?) За давностью прошедших лет, сейчас это, разумеется, уже не кажется мне столь существенно важным. Так или иначе, но дело-то ведь было сделано. Отступать мне даже при желании стало некуда. Да в общем-то, наверное, и незачем.

А вскорости мне уже заметно полегчало. Голова, так та и вовсе перестала болеть, совесть крепко-накрепко придавило тяжёлым гнётом где-то в тёмных закоулках – в путаных лабиринтах между мозжечком и гипофизом. Но, что самое главное - наконец-то, я ясно осознал для себя то, о чём на самом деле мечтал всю жизнь: отныне я возжаждал любви только и исключительно настоящей женщины - единственной и неповторимой в своём роде! Но... Созданной уже не мной, а самим Всевышним.

Истинным - не игрушечным Богом...

***

Цепкие лапки мистических грёз ещё долго не отпускали меня из своих вязких объятий. Их длинные щупальца мягко щекотали воображение, играли в пинг-понг с моим больным самолюбием. Затем, как будто порвалась киноплёнка в старом кинопроекторе - звук поплыл куда-то в сторону, нетерпеливая публика поднялась со своих мест и начала пронзительно свистеть и громко улюлюкать.

Я проснулся...

Очнулся на прокуренной до тяжёлой синевы кухне. Один, как перст. Полусидя за пустым обеденным столом. С неработающей телефонной трубкой, намертво зажатой в руке. Ничком на открытой тетрадке в клеточку...

«Грусть...
В уголках моих глаз
Поселилась украдкою,
Но случайно смахнул
Её, думая: - Вон!

А она...
Покатилась серебряной
Капелькой сладкою
На затоптанный крысами,
Выцветший...
Стон...»

***

Суббота, 14-е. Утро. 06:54. Да... Теперь, пожалуй, пора.

Львица раскинулась широко, как обычно, – по диагонали через всю нашу кровать. Её густые рыжие волосы разметались, пушистым солнышком рассыпавшись поверх белоснежного постельного белья. Из-под атласного одеяла кокетливо выглядывала её гладкая, загорелая лодыжка, а обеими руками жена ласково обнимала мою давно остывшую подушку.

"Хм... Пусть поспит пару лишних минут...", - решил я, умилившись на какой-то короткий миг, и поспешил отключить будильник, пока тот окончательно не растрезвонился. Потом вышел из спальни, тихонечко притворил за собой дверь... ...и поехал к другой.

Просто смертельно устал быть Богом...