8 декабря, на другой день после Катерины-санницы,
собрал Гаврила Погорелов пожитки и вновь отправился с му-
жиками на отхожий промысел. Можно было бы и не ездить,
но тогда всей семье пришлось бы туже затягивать пояса:
свадьба Катерины потребует много расходов. Надо ехать.
За старшего в семье остался, естественно, старый
Пантелей. По деревенским понятиям – «старый». А что
ему – шестьдесят лет! Крепок, костист, суставы не скри-
пят, глаза зоркие, как у молодого. И тело до сих пор тос-
кует по женщине. Три года назад похоронил свою Степа-
ниду: простудилась весной, слегла, выходить не смогли.
Пантелей сидит в санях на соломе. Орликом управля-
ет тринадцатилетний Данька: понукает, причмокивает –
ему это нравится. Едут за сеном в поле. При подъёме на
горку Орлик перешёл на шаг. Данилка, как взрослый му-
жик, спрыгнул с саней, чтобы коню легче было. Да и раз-
мяться, согреться: морозец крепкий. Орлик скосил глаза
на Данилку – и дал ходу. Данька выпустил вожжи.
– Стой! Тпр-р!
У Орлика курчавится иней у ноздрей. Если бы он мог
улыбаться, то сделал бы это.
– Орлик! Тпр-р-р! – Данилка поскользнулся и упал.
Сани удалились. Пантелей перехватил вожжи, остановил
коня. Подбежал Данилка.
– Вот ты как! Шкура! – Схватил кнут, замах-
нулся. – Я тебе…
– Не ругай его, – остановил Данилку Пантелей. – Иг-
рает Орлик. Хорошо-то как!
…Короток зимний день. Если летом солнце садилось
за лесом, то сейчас – далеко влево ушло, почти за коло-
кольню. Успели привезти два воза сена. Теперь надолго
его хватит. Пантелей вспомнил, что сегодня Егорий-хо-
лодный, Юрьев день. 9 декабря обязательно нужно пос-
лушать воду в колодце. Остановили Орлика у колодца.
Пантелей подошёл, открыл крышку колодца, нагнулся,
прислушался.
– Ты что, дед, высматриваешь? – спросил Данилка.
Орлик фыркнул.
– Тихо! Ничего не пойму. Вроде не шумит.
– Кто не шумит? – спросил Данилка, когда Пантелей
сел рядом с ним на передок саней.
– Вода. Если она неспокойная, волнуется, то надо
ждать морозной и вьюжной зимы. А она вроде не шумит.
– Так на Введенье было холодно, значит, на все празд-
ники мороз, – рассудительно сказал Данилка.
– Праздники все в один месяц поместились, а зима в
четырёх разлеглась.
– Ну и хорошо, что морозов не будет. Катьку по теплу
выдадим замуж, – согласился Данька.
На следующий день неожиданно приехала Лизавета
Синебродова. Приехала с мужем: зять приглашал тёщу с
тестем погостить к ним на никольщину. Лизка забежала
к Катерине:
– Своди меня к Евдокии Клюкиной.
– Почто?
– Евдокия шесть лет не могла родить, дети не шли.
А теперь пошли. Она знает молитву.
– А тебе зачем, Лизка?
– Так сегодня десятое, день святого Романа.
– Ну?
– Он помогает от бесплодия и бесчадия.
– Тебе зачем молиться Роману? И месяца нет как
замужем.
– Ой, Катя! Бережёного Бог бережёт! Пошли.
Евдокия Клюкина, соседка Погореловых, молодая
баба, трепетно относилась к своим двум чадам и ждала
третьего. За шесть лет бесплодия выучилась многим мо-
литвам и заговорам, знала и умела применять разные обе-
реги и наузы. И, конечно же, с удовольствием поделилась
своими познаниями с Лизаветой. Та ушла от неё обнадё-
женной и умиротворённой. Торопилась, даже не поинте-
ресовалась у Катерины, как идёт подготовка к свадьбе.
Бог с ней. Она теперь – баба, молодка.
А Катерина – девица.
Катерина готовилась к свадьбе. Из готовой, накоп-
ленной за несколько лет холстины, готовила рушники
для всей родни жениховой, вышивала, шила. Мать помог-
ла ей скроить портки и рубаху на будущих мужа и свёкра.
Не ходили их замерять – прикинули на глазок. И порток,
и рубах потребуется много.
Ванятка же готовился к школе. Уж так заведено в де-
ревне: до снега, по грязи – никакого обучения. В лаптях
не пойдёшь, сапог нет, а валенки-катанки хоть какие, но
в семье есть. Вот на Наума-грамотника, 14 декабря, и от-
правится Ванятка на обучение к дьячку в церковно-при-
ходскую школу. А сейчас сидит в валенках (не от холо-
да – нравятся ему валенки) и который раз рассматривает
картинки в книжке, подаренной отцом в день ангела.
Накануне дня святого Андрея Первозванного Катери-
на незаметно от всех постилась. За ужином, отломив ку-
сочек хлеба от своего ломтя, положила его под скатерть.
После ужина забрала его с собой. Перед сном положила
хлебец под подушку, как на Катерину-санницу:
– Суженый-ряженый, приходи ко мне ужинать...
А что гадать? Сговорено ведь всё! И волосы заплела
по-бабьи, в две косы. Замок повесила на косы.
– Суженый-ряженый! Приходи, замок отопри, меня
к себе возьми...
И во сне и наяву не хотелось расставаться с милым и
дорогим. Ни на миг.
А тринадцатого, в ночь на Андрея Первозванного,
произнесла заговор, выученный у Евдокии Клюкиной:
– Стану я благословясь, выйду, перекрестясь, из дво-
ра воротами, стану на восточну сторону. На восточной сто-
роне течёт огненна мать-река. Помолюсь тебе, покорюсь
тебе. Не ходи сквозь болота зыбучи, не ходи сквозь леса
дремучи, пойди в ход, в плоть раба божия Егора. Разожги
его, распали его, чтобы не мог ни на мягкой постели спать,
ни работы работать днём по солнышку, ночью по месяцу, и
лучше свету белого казалась раба божия Катерина, лучше
солнца красного, лучше матери родной и отца. Аминь.