11. Деньги, вещи, ремёсла, искусства

Книга Кентавриды
От людей кентавры отличались ещё и тем, что не слишком ценили вещи как таковые, безотносительно к их каждодневной полезности. Посуда была иногда нужна, но гоняться за какой-нибудь безделушкой – расписной вазой или фигурным кубком – кентавру и в голову бы не пришло. Конечно, если вещь была красивой, она могла соблазнить и кентавра, но к стоимости, имеющей материальное или денежное выражение, это сугубо эстетическое чувство отношения не имело.
Многое такое, за что люди готовы были убить друг друга и часто убивали, кентаврам представлялось совершенно не стоящим внимания. Типичные для людей сказки о каком-нибудь «кольце всевластия», или романы, действие которых вращается вокруг поиска сокровищ, похищения драгоценностей или борьбы за наследство, в среде кентавров появиться просто не могли; нашей ментальности они глубоко чужды.
Думаю, что среди нынешних бизнесменов и особенно среди банкиров кентавров нет – или это неудачливые бизнесмены и плохие банкиры, втайне глубоко страдающие от неподходящего выбора профессии. Возможно, некоторые из них в свободное время часами просиживают в онлайновых играх, выбирая себе исключительно кентаврические образы и только там, на виртуальном приволье, чувствуя себя тем, что они есть на самом деле.


Общаясь с людьми, кентавры вынуждены были приспособиться к денежным расчетам, однако предпочитали честный натуральный обмен. За это нас тоже, кстати, считали дикарями либо полуживотными. Яркие бусы в обмен на тушку оленя – наверное, очень забавно. Но если кентавр в данный момент был сыт, а душа его жаждала красоты, такая сделка казалась ему справедливой. Деньги же вовсе его не прельщали, особенно в архаической древности, когда их внешний вид не слишком ласкал глаз (а в более поздние времена, когда монеты сделались произведениями искусства, кентавров в Элладе уже не было). Правда, деньги можно было переплавить во что-то более пригодное для повседневной жизни – в лезвие ножа или рыболовный крючок, но с этим было много возни, да и умение требовалось. Проще было обменяться напрямую.
Обмануть кентавра иногда было можно, а подкупить – нет. Богатство никогда не могло стать для кентавров целью жизни. У нас даже не существовало такого понятия – «богатый кентавр». Сильный, красивый, мудрый, искушённый в охоте или в каком-то знании, – да. С человеческой точки зрения, великий Хирон был нищим: будучи богом, веками жил в пещере, и всё его имущество легко умещалось на нём самом и состояло из лиры, лука с колчаном и копья. Всякие плошки, горшки, корзины, циновки и прочая утварь делались из подручного материала и легко выбрасывались, отслужив свой срок.

Рьяное накопление всевозможных предметов казалось кентаврам таким же проявлением жадности и недомыслия, каким людям кажется склонность врановых птиц тащить в гнездо осколки зеркала, куски фольги и яркие ленточки. Птицы, возможно, унаследовали эту тягу к собиранию блестящих вещиц от своих дальних прародичей – драконов, или динозавров. Но людская страсть к накопительству, похоже, имела другой источник, скорее психологический, нежели генетический.

Никакой собственности на землю кентавры не признавали и признавать не могли, поскольку считали Гею всеобщей Матерью и Кормилицей. Войн из-за охотничьих или пастбищных угодий между племенами кентавров не было, и никаких «родовых гнёзд» ими не создавалось. «Усадьба кентавра» или «крепость кентавра» – понятия, совершенно нам чуждые, поскольку редко кто из нас в древности подолгу жил на одном клочке земли.
Кочевать на далёкие расстояния кентавры не были склонны, но, если местность истощалась и переставала приносить нужное для прокормления количество плодов, они спокойно оставляли прежнее стойбище и переходили на другое, обычно расположенное неподалёку. А когда покров земли восстанавливался, иногда возвращались на старое место, если оно ещё было не занято. Дорожить временными жилищами не было никакого смысла. Напротив, тут играл роль фактор свежести впечатлений: обжитое место несколько приедалось, и переселение воспринималось как приятное приключение. 

 http://www.baibakova.ru/picture/550
(Анна Байбакова. Семья кентавра)

Бывало, что чередовались зимние и летние пастбища – зимние устраивались большей частью в низинах, а летние – в горах; откочёвки иногда были связаны и с разливами рек. Но в любом случае никаких долговечных жилищ кентавры не возводили, ничем особенно броским их не украшали, и большим количеством утвари старались не обзаводиться.

Поэтому искусство архитектуры кентаврам было неведомо, и хотя они способны восхищаться творениями человеческих рук и разума, сами они ничего подобного Парфенону или Колизею построить не могли бы. Думаю, что среди выдающихся архитекторов кентавров мы не найдём. Среди плохих – не знаю, не уверена (судя по тому, что некоторые общественные здания сильно смахивают на загоны или конюшни). Но с чего бы кентаврам выбирать такую профессию? Стены иногда бывают нужны для защиты от хищников, да и просто чтоб пасомое стадо не разбежалось. Однако застроить становище высокими каменными коробками – нет, у кентавров сама эта идея вызывает недоумение.

Существует, правда, легенда о том, как великий Кентавр (называемый в древнерусских переводах Китоврасом) помог царю Соломону воздвигнуть Храм. Впрочем, не буду забегать вперёд – вскоре мы поговорим и об этом.
С архитектурой, мне кажется, всё ясно. 
У нас нет к ней природной склонности и таланта, и, ежели среди видных архитекторов отыщется скрытый кентавр, я сильно тому удивлюсь. Но это будет значить лишь то, что в нём сильнее заговорила человеческая часть его естества, а не наша.   

Иное дело – живопись и ваяние.
Изобразительным искусством как таковым кентавры в глубокой древности не занимались, но отнюдь не по причине своей неспособности к восприятию и отображению прекрасного.
Вообще-то и у людей потребность в этом возникла отнюдь не сразу и претерпела длительное развитие. Ведь художник – это не тот, кто изображает вещи «как они есть» (а кто на самом деле знает, таковы ли они, какими кажутся?), а тот, кто создает двуединство зримого образа и внутренней идеи (тоже своего рода смысловой кентавр). Это сложно, и потому художественное мышление присуще далеко не всем разумным существам. Даже у большинства обычных людей оно отсутствует либо не сформировано, и их эстетические вкусы и пристрастия бывают совершенно ужасными. Вкус ведь не всегда зависит от образованности; бывают интеллектуалы, искренне не понимающие, почему какая-нибудь «красивая» картинка с базара – китч и мазня, а «халтурная» абстракция Пикассо – высокое искусство.

   
(Слева: Джордж Оуэн Уинн Эпперли. «Кентавр идёт», 1947
Справа: Пабло Пикассо. Кентавр/ 1955.)


Даже у профессионального художника может вовсе не быть вкуса – таких, к сожалению, в наше время полно! А бывают полуграмотные деревенские бабульки, создающие в своих избушках шедевры, достойные висеть в музеях.
Не скажу, что все кентавры – такие уж тонкие ценители изящного, однако они мыслят несколько иначе, чем люди, и потому легко подбирают ключи к символическим или абстрактным изображениям, если в них заложен действительно важный смысл.

Однако занятия искусством требуют известной осёдлости и изрядной оснащённости – нужны мастерские, инструменты, краски, запасы камня или дерева. Допустим, кентавр-художник, не в силах побороть своё призвание, стал бы писать картины или ваять статуи – и куда бы он их потом дел? Продал людям? Раздарил друзьям и родственникам?.. А те бы куда их поместили, если обитали кто в гроте, кто под раскидистым дубом, кто под тростниковым навесом в кошаре?…
При нашем образе жизни это было бы слишком обременительно.

Мелкие рисунки с фигурами и орнаментами, конечно, делались часто – на блюдах и горшках, на гладких камешках, да и просто на ровной влажной земле. Однако ими особенно не дорожили: они либо считались забавой, либо принадлежали к магии. Наверное, такое же предназначение имели небольшие статуэтки, особенно глиняные.
Возможно, некоторые росписи на стенах пещер тоже делались кентаврами. Но я бы не рискнула указать, какие именно.

http://www.hindu.com/fline/fl2412/stories/20070629000206400.htm
(Изображение кентавра в пещере в Индии)

 Вкус к художествам пробудился у кентавров позднее, когда некоторые из нас предпочли стать или притвориться людьми.
Но это – всякий раз особая судьба и особая история.