1. Cны на снегу. армейские истории
"1"
Грохот в коридоре привокзальной гостиницы, начинался рано, вернее усиливался, а если уж точно — не прекращался вообще. Сочетания разноречивых звуков лишь изменялось, как рокот прибоя — накатывалось и отступало следом, вороша с сочным чавканьем гальку...
Детские полусонные впечатления о Черном море, перемежались с осознанием присутствия на койко-месте за один полновесный советский рубль и минимального суточного бюджета в два целковых на семью.
Где-то там на другом краю этой странной планеты в женском номере спала жена с трехлетней дочерью.
Чужие территории и полная неизвестность, порождали чёткое желание не просыпаться и не выскальзывать из этих сонных объятий. Здесь был мой мир…
В свое время, будучи пацаном лет десяти, я собирал во сне все полезное: пистолеты, винтовки, а проснувшись с немым удивлением неизменно обнаруживал, что ничегошеньки из сна я не вытянул. Даже плакал иногда в подушку от обиды на свою неспособность влиять на такой жесткий ход событий моей жизни и полную невозможность вмешательства.
Осознание неизбежного пробуждения, не мешало прислушиваться к рокоту гостиничного прибоя. Я выискивал в нем звуки, похожие на детские времена. Времена полной безопасности и неусыпного родительского внимания. Времена всепрощения к шалостям и радости от праздничных утренних подарков появлявшихся на стульчике рядом с кроватью…
Звуков из детства было маловато. Разве что в двери сквозняком затягивало запах жарящейся на общей кухне колбасы.
В нашем номере, на четыре койко-места, почти бодрствовал только я.
Юрий и Сергей, капитан общевойсковик с молодым лейтенантом связи, прибывшие за назначением в г. Белогорск Амурской области, увесисто спали, ничем себя не беспокоя.
Юрий — мотострелковый ротный, прибыл в КДВО с арены боевых действий середины 80-х, Афганистана. Орден Красной Звезды и медаль За Отвагу красноречиво свидетельствовали о непростых событиях его службы.
Сергей с вечера принял на грудь с такими же, как и он лейтенантами невесть откуда выискавшийся самогон и теперь его организм с шумом переваривал неброский холостяцкий ужин и доставшуюся ему порцию спиртосодержащего.
Нерусская речь плавно перетекла дуэтом в сторону общих туалетов. Живо и эмоционально обсуждались какие-то важные дела. Скорее всего, делились впечатлениями, от проведенного накануне вечера. Один голос удовлетворенно мурлыкал, второй же с интересом и легкой завистью поддакивал. В кульминационный момент оба радостно заржали. Хлопнула дверь, обозначая на миг вечный шум льющейся из бачков воды.
Как оказалось, я зря завидовал тем, кто жарил колбаску, это оказалась дорогая женушка. Опора всех безумных начинаний. К примеру, зачем я был нужен в мужья? Позже конечно выяснилось, что посчитала она меня необычным (это мне теща шепнула) и другого такого ей уже вроде не найти.
Но тогда и до таких откровений было рано и я того не знал. Собственно и нужды такой не было, ведь жена, это, прежде всего друг-соратник, а потому и в огонь и в воду мы всегда рядом.
Но, шутки в сторону! Сковородка с колбасой заплывшая в комнату прекратила мой побег в царство грез окончательно. Действительно бывают и в реальной жизни приятные минуты!
После прибытия в Хабаровск третьего дня и посещения штаба КДВО на ул.Серышева последующая картина напоминала конвейер, куда нас неожиданно забросило.
Майор штабист в Хабаровске, вышедший объявлять про то, что на сегодня все, услышал недовольный ропот. Ехидно поинтересовался:
— Может, есть идиоты кто сразу с женой прибыл? Сделаю исключение…
На меня, поднявшегося к такому сладкому зову, глядел с легким ужасом. Услышав, что мы еще и с ребенком — перестал воспринимать происходящее полностью.
Дядька он оказался классный. Советовал больше в очередях определяющихся службистов не сидеть, а везде поднимать семейный вопрос — как знамя!
Нелишним будет сказать, что совет этот оказался универсальным ключиком для открытия дверей.
Семья для офицеров свято. А такие цыганские походы как мы с женой организовали не бывали, видимо, нечасто. С собой везли всё включая постельный комплект: одеяла, подушки, посуда, эл.плитка и прочее…
Подводя итоги дня минувшего, могу сказать: вернувшись к вечеру в привокзальную гостиницу я уже имел назначение в г. Облучье Еврейской Автономной области, в развернутый мотострелковый полк, в\ч 74286 согласно своей специальности (ВУСа) . Взводным!
Итоги: общий маршрут Иркутск- Хабаровск- Белогорск- Райчихинск- Белогорск -Облучье мы прошли за неделю. Вместе с женой, ребенком трех лет и узлами на небольшой цыганский табор...
"Город герой", встретил нас морозом 35 по Цельсию, привокзальной гостиницей за три рубля в сутки и тринадцатью градусами в номерах…….
Вот тут-то в ход и пошли наши баулы. Ватные одеяла, бабушкины, с атласным сукном поверху, посуда и плитка, все оказалось к месту.
Почему-то в городе Облучье все важные поезда прибывали и убывали всегда ночью и мне даже удалось пару часов покимарить пуская в полудреме пар изо-рта.
Утром, на одном из промерзших «Пазиков», составляющих городской автопарк, я двинулся к новой жизни.
Туман висел над городом похрустывая и плюясь изморосью. Дорога, шла по горе (Облучинское «наверьх»(для автобуса)). В дымке вырисовывалась картинка вертикальных сопок и раскинувшейся под ногами долины, вместившей в себя дымящее, вертикальными дымами, основное тело города (Облученское «наниз»).
По качеству изображения и цвету, сильно напоминало просмотр, одного из двух эсэсэровских телевизионных каналов!
«Премерзкая квартирка...» — явился вдруг "в закадровом тексте" Шариков. Большего углядеть в протаявшую дырочку замороженного окна не удавалось, и я обратился в слух.
Слушать тоже оказалось почти нечего. Единственное что не понравилось, так активное обсуждение, как купить водки: — «… завтра пятница, а на закуп, всего три часа и вояки еще конечно будут, и что за жизнь пошла при Горбачеве?»
«Премерзкая квартирка», — шевельнулся Шариков еще раз...
Вообще, сторонние разговоры, на территориях, что еще предстоит захватить, дело полезное.
По штабам, особенно в Штабе Армии Белогорска, я поднахватался Армейского слэнга.
Подслушал про Сковородку где служба уж точно не сахар! Однако: — «…показал себя офицер и через год училища уже на роте…».
"Хм…" - раздумывал я. Это «показал себя» звучало везде и очень часто, так-же как «Понял» или «Почемуууууу!?».
Внутренне я прибрасывал, что мог бы конечно показать себя, как бывало на гражданке, но это мало бы кому понравилось.
К своим 24 годикам я уже много чего успел и много где себя показал.Только впечатления, от показов, всегда были неоднозначны. Доставалось моим "зрителям", а я ничего не мог поделать. Ни с собой, ни с этими показательными выступлениями!
Автобус, спустившись с горы, попетлял немного и остановился на соседней горе, где и оказалась, долгожданная в\часть.
Вроде все здесь было в порядке, но только в телепрограмме «Служу Советскому Союзу» — покрасивее. Там и солдат показывали менее дохлых и «КПП» помоднее, да и ворота со звездами не такие кривые.
Штаб тоже оказался на редкость грустным. Щитовое покосившееся одноэтажное здание желтого цвета, да гулко хлопающая дверь с изморосью и какой-то нерусью на тумбочке возле Знамени Полка.
Дежурный, на мое грустное: «Прибыл для прохождения службы согласно предписания» реагировал вяло. Снял трубку и заказал какому-то «сенологу»(как оказалось это позывной такой у полковых связистов) начальника штаба.
Неожиданно сзади громко хлопнула входная дверь и в клубах пара ввалилась компания человек из пяти офицеров, во главе с подполковником среднего роста в бронетанковом комбинезоне.
— Не понял, а это кто? — разглядывая меня и засовывал в наколенные карманы меховые варежки властно спросил он, — Дежурный!
— Прибыл для прохождения воинской службы согласно предписания!!! — рявкнул я, вспомнив вбитые на военной кафедре в институте правила поведения со старшим по званию.
Сразу вспомнились постоянные нравоучения папаши (на то время уже войскового полковника): «... соплей не жевать, и ситуацию обрисовывать кратко ».
А Шарикова уже сменял Гашиковский Швейк, и то как он «ел» глазами начальство в общем сортире…
— Вот как! — немного буднично и простецки улыбнулся полковник, — И что заканчивал студент?
— Иркутский сельскохозяйственный институт товарищ подполковник!
— А по специальности?
— Инженер механик! По военно-учетной специальности командир мотострелкового взвода!
— Лихо! Женат?
— Так точно, жена и дочь в привокзальной гостинице!
Тон командира стал напряженным:
— Куда ж ты перся с семьей? Я тебя, что к себе на постой возьму? У нас кадровые взводные по году в казармах с личным составом живут! Вопрос с квартирами тяжелый! Ты что идиот?
«Премерзкая квартирка» — опять проявился Шариков, оттесняя Швейка.
Время остановилось и появился легкий звук закипающего чайника. Глаза подполковника прикрылись перед разрушительной тирадой, голова чуть закинулась, рот уже открывался...
Спас меня от окончательного разгрома оступившийся с приступки около знамени части полусонный часовой. Он не просто упал. Он грохнулся и падая, пропорол примкнутым к автомату штык ножом, полу шинели одному из майоров.
Немая сцена, как мне казалось, длилась вечность. Боец неловко крутился, пытаясь подняться на скользком линолеуме, окончательно запутавшись меж ремнем, автоматом и полами шиинели.
— Б…! — только и нашелся, что сказать вышедший из гневного транса начальник.
Запал у него, похоже, уже прошёл. — Дежурный!!!! Займитесь ими, — звучало уже спокойнее.
Он еще раз глянул на меня лукавым взглядом:
— С женой он приехал. Студент!
«Премерзкая квартирка», — не затихал в голове шепоток...
Позже я узнал, что это был п/п-к Ефремов первый заместитель командира полка. Все ожидали, что он и станет командиром, однако, случилось не как думалось, поту как чуть раньше меня, прибыл Командиром части с кадрированного полка на развернутый — Анатолий Евгеньевич Тетеренок.
Все вышеперечисленные новости я узнал в этот же день от моего будущего ротного Вадика Клевцова.
Лихой и неунывающий кадровый офицер с пышными усами, среднего роста и крайне честолюбивый. Неистребимый оптимист. Все неприятные новости воспринимал с немым удивлением, мол, как это такое и с нами…?
Слуга царю, отец солдатам. Большой любитель собирать письменные объяснения. По этому вопросу, он находился в постоянной боеготовности и всех привлекал к писанине. Если кто-то не привлекался, Вадим разглядывал субчика с немым удивлением, и цедил грозно: «Вот так вот?»
И все….
Незлопамятен. Однако, до крайности настойчив. Хороший организатор любых сложных процессов.
Когда я пришел он был еще старшим лейтенантом на роте и, ожидая капитана обещал сбрить усы сразу при получении четвертой звездочки.
Большой любовью личного состава не пользовался в связи с неуемностью, въедливостью, писучестью и бескомпромиссностью. По той же самой причине связываться с ним никто не желал.
Вот такой разноречивый мне достался ротный.
Мне он понравился сразу, да еще и Вадимом зовут - прямо как папаню (вроде и из дома не уезжал).
В тот же вечер я перевез замороженную семью из гостиницы, где температура в связи с общим похолоданием была уже + 11.
Заселил меня Вадим в комнату нашего ротного замполита Грецкова пребывающего в командировке.
Жизнь налаживалась.
« ГРОМКОЕ! ТРОЕКРАТНОЕ УРА!!!»
"2"
Запах горелого войлока был невыносим. Проникая в ноздри он впивался в мозг щупальцами с множеством присосок отравляя остатки впечатлений от замечательного сна с сексуальной блондинкой.
Увиденное, впечатляло.
Наручные часы, болтающиеся над головой и прикрученные ремешком к специальной проволочке, в бликах от огня из щелей печной дверцы показывали 4:30 утра.
На ее раскаленной поверхности, жирно дымил армейский валенок, упавший из общей грозди сотоварищей. Те, нависали под потолком вперемешку с сапогами - прям, как бананы.
Истопник спал, уткнувшись головой в шапке, с завязанными ушами в раскаленную дверцу печи.
Шапчонка, уже дымила.
— Шмяк, — сапог, выхваченный из общей кучи, первым ударом врезался в обтянутую солдатским бушлатом спину:
— Холбоев, сука! Пожжешь все! Я должен смотреть?!»
Схватив дымящийся валенок за голяшку, удачно швыряю его на улицу прямо через полога палатки.
Холбоев уже сидел на поленьях по турецки скрестив ноги и напоминая курящийся вулкан. Обожженная шапка дымила макушкой, сужая на глазах свой (уже в прошлом) широкий верх. Остатки сна мелькали в азиатском разрезе глаз.
Именно с той командировки я стал называть ошпаренные печью шапки - "буденовками".
Представьте себе бойца с опущенными-завязанными ушами солдатского треуха и обожженой макушкой рыжего цвета размером с детский кулачок. Сильно буденовку напоминает.
Случается это, когда боец засыпает возле раскаленной печи и, клюнув носом, той самой макухой в нее упирается.
Дальнейшее я писал выше: сначала дымим, потом сужаемся и... буденовка готова. Причем, чем дольше головой в печку, тем меньше пятачок…….
«Да ротный, — щурился я на отблески печи, — Сосватал ты меня в командировочку".
Еще находясь в части и обустроив семью на "захваченных" площадях, я впервые явился в казарму. Ротный представил меня замкомвзводу — старшему сержанту Сауткину. Сергей, так его звали, оказался коренастым парнем среднего роста и был старше меня на три года.
Ходил на пароходах, пока не сняли бронь. Призывался из г.Корсаков что на Сахалине.
Ротный тут же двинул свое первое указание: дрючить его при малейшей возможности и убыл орать на моющих пол бойцов. Мы переглянулись. Я еще был в гражданском, а Серега разглядывал меня испытующе.
Дрючить его прям сейчас (как и в дальнейшем) было не за что, и я запросил "экскурсию".
Следующий "действующий" персонаж оказался в каптерке - ротный старшина Серега Акшенцев. Боксер из столицы. Рассказал, что в соседней восьмой роте, уже две недели живет такой же двугодичник - зовут Андрей и он сегодня в наряде.
Чуть позже из парка привалили механики вместе с главным механиком роты Тимуром Калиевым, что опять не сел в тюрьму за очередную сломанную челюсть. Гордость полка - на любых соревнованиях механиков призовые места. Крайне хищная и неразговорчивая личность. На шутки реагировал ничё так, но больше молчал.
Появилось четкое ощущение какого-то общего секрета-тайны, или игры по неизвестными правилам.
Вечером явился еще персонаж из ротной элиты - санинструктор со странной фамилией Лучкив. Оптимистичный гигант из Петропавловска Камчатского.
Так, на подсознательном уровне, общался я свой первый армейский вечер, пытаясь дышать тем самым армейским воздухом, тоска по которому сохранится на оставшуюся жизнь.
Завершил картинку первого дня, конечно ротный.
Курили-болтали где-то до 21-30, после чего товарищ капитан выдал историческую фразу, что я протащил через собственную жизнь вплоть сего дня. Но тогда я её шутку счел:
— Сегодня домой пораньше пойдем, — сообщил мне ротный, — А с завтрашнего дня служба...
— Пораньше пришел, - сообщил я жене, - А с завтрашнего дня служба...
Посмеялись, считая за шутку... Забегая вперед, скажу: жена (после той Армии) уже много лет спокойно переносит моё вечное отсутствие
Теперь хочу обрисовать, что такое казарма и расположение роты.
Помещения для жизни и быта оказались на 2-м,3-м и 4-м этажах здания. На первом (он же цокольный) учебные классы.
Проходя через хлопающую дверь 2-го, ты попадаешь в длинный коридор. В нашем располагались 7-я и 8-я мотострелковые роты.
Прямо от входа - тумбочка с фигурой дневального. На поясе у фигуры - штык нож. При каждом появлении офицера обязан отдавать честь. Если зашел комбат или штабные звучало: «Смирно! Дежурному на выход!!!» И дальше по процедуре.
При взгляде по коридору налево - заиндевевшее окно. Там всегда пара тройка бойцов, обсуждают что-то жизненно важное. Рядом с окном и справа разболтанная дверь сортира, рыгающая, при каждом открытии-закрытии, кислым запахом.
Напротив, через коридор — сушилка. Самое жаркое место в казарме. При первом взгляде напоминало толстыми отопительными регистрами склад артиллерйистких снарядов, а при втором, крючьями для одежды — средневековый станок для пыток. Дополняли картину бушлаты, ватные штаны и валенки. Парящие и уже просушенные, они всегда наводили на мысль об замученных жертвах инквизиции.
Союз в ту пору был еще Советским. Хуже мотострелков по контингенту — только стройбат. Славян в части было 20 процентов, так что с тумбочкой, и со связкой дневальный-дежурный случалось много забавного. Сон стоя; путаница в командах; доклад на русско-узбекском и пр.
Двигаясь коридором направо, ты попадаешь в зал с кроватями заправленными ядовито-синими одеялами.
Бело-серые подушки аккуратно лежат сверху.
С левой стороны спит восьмая рота, с правой наша седьмая.
Не доходя кроватей - ротные каптерки. Так же слева-справа. Это владения офицеров и место где "тусит" ротная интиллигенция: писарь, каптер, санинструктор. Ротная "отрицаловка" появляется только когда нас нет.
Рядом с каптерками - штаб батальона, и святая святых Ленинская комната… Храм замполитов…
Коридор в постоянном процессе уборки. Сильно напоминает работы по укладке асфальта. Бойцы (преимущественно нерусские)вооружившись скребками (палка с набитым толстым брезентовым ремнем), скребут намыленные половицы, разгоняя грязную жижу и оставляя за собой бело-серое пространство.
Еще скребками удобно кого-нибудь подгонять, так что в правилах игры, им определено достаточно важное место.
Итак, спустя две недели я обулся, оделся и надышался первыми глотками армейского воздуха.
Показывать себя не начинал. Прилежно изучал ситуацию и прибрасывал: где- же есть бреши в этой монолитной системе под названием Советская Армия?
Не нравилось, что нет времени для дополнительного заработка - даже паспорт пришлось сдать и теперь он покоился где-то в штабе.
Сильно огорчала вертикальная подчиненность. Нужно было все время кому-нибудь подчиняться, и все время кого-то подчинять. Второе получалось только из-под палки и на пинках. С этим смирился почти сразу - пусть их, раз уж так заведено.
Хорошо Сауткин, был все время рядом. Мой рейтинг неплохо подрос после двух показательных боев с дембелями, вроде Холбоева. Отметелив гадов, я это дело никуда не вынес и продолжал в абсолютно ровном режиме общение и раздачу приказов.
Похоже, что по общему направлению ротной деятельности мне доставалась работа в парке (как никак инженер механик). Тут мы окончательно заобщались с любителем разламывать чужие челюсти, Тимуром Калиевым. В основном руководил, он а я только слушал и задавал вопросы.
Дорогой читатель просто не представляет, насколько меня сейчас подмывает пуститься в спецрассуждения о достоинствах и недостатках БМП - 1 вооруженной гладкоствольной пушкой «Гром». Однако делать я этого не буду, т.к. наш попахивающий отработанными маслами и акамуляторной кислотой юмор — человеческое большинство не поймет.
Скрепя сердце перейду к вещам более интересным…
Оказалось, что любая армейская командировка лучше нахождения в части с различными нарядами, или неожиданно поставленными сказочными задачами... Однако в самом начале изучения правил игры я еще этого не понимал и известие, полученное от ротного, о моем скором убытии на ЗУЦ у меня большого энтузиазма не вызвало.
Для меня, человека уже оседлого, в связи с семейной жизнью, это первое путешествие в неизвестность, естественно не порадовало. Еще, всю эту картину, подогревали рассказы старослужащих о кошмарах происходящих на полигоне зимой: отсутствие нормальных дров (500 кв.км. вырубленных территорий на севере Амурской области)! Отсутствие воды (при плохой организаии и идиоте командире командировки бывало и готовили на снеговой воде). Еда абы как (первое что подают в любой командировке с общей кухней или на учениях, это мороженная картошка в мундирах. Иными словами — полные бачки клейстера. Вши(мыться негде и нечем, читай выше о воде). Амурские розочки (хохлы и среднеазиаты «расцветают» на армейских кашах так, что двигаться не могут вообще, все в незаживающих язвах). И много прочих «приятных» мелочей…
Еще одна радость, для убывающих в командировку офицеров: из личного состава ты получаешь одни отрицательные персонажи с их вечным - «Не понимаю»; «Не буду» и опустившихся завшивленных бойцов от которых проку нет нигде.
Жалко я тогда не изучал рукопашный бой, а то более предметно потренировался бы на этой куче живых кегель. Конечно, грех жаловаться поднатаскался неплохо, включая работу с предметами, однако сейчас понимаю, что и упустил не мало.
Не знаю почему, но весь срок службы во все командировки с личным составом я убывал и прибывал ночью. Сначала пешком пять километров, до станции. Груженые личными вещами под завязку. Палатки, каркасы для них, печки и прочий бутор убывали на погрузку на машинах, где как попало и грузились, в товарный вагон.
Нам на этот раз был подан вагон плацкартный, включая бойцов.
Задачу командировке на марш ставил мой самый первый армейский знакомец п\п-к Ефремов. Он же ехал с нами старшим офицером.
(...)
Удача престала улыбаться сразу после ночного прибытия на станцию Бурея Амурской области.
Наши вещи были общей кучей перегружены, из товарного вагона на автомашины и убыли.
Не зная, куда бежать я прозевал автомобиль с тентом, и она ушла груженая вещами. Нам с личным сотавом достался ЗИЛ 157 с открытым кузовом, и это в мороз - 28 по Цельсию.
Узнав сколько нам по времени ехать, я понял, что надо что-то предпринимать.
Колона тем временем уже почти сформировалась.
Мы побежали получать задачу на марш станция Бурея — ЗУЦ.
Слушать естественно меня никто не стал… Лезть на рожон резона не было.
Когда прозвучало на построении насчет вопросов, я, осознавая всю тщетность, все же решился, мол, могу ли я снять тент с машины с вещами? В ответ получил звиздюлину, что они уже на марше и из-за чужого идиотизма никто и ничего тормозить не будет. Вот так…
Первые пять минут все было хорошо, потом начались стуки по крыше.
Меняя поочередно второго пассажира в кабине я пытался хоть как-то разрешить ситуацию…..Тщетно!!!
Осознавая, что впереди несколько часов пути я понимал, что поморожу на хрен все и всех.
«Пи-дец тебе мать твою идиот»…
Тепла однако в кузове это не добавляло. Я менял народ в кабине теперь по двое и на время выкуренной сигареты… Крыша грохотала…
Пару раз проехал в кузове сам, забивая их уже по трое.
Паника нарастала. Одно дело обдумывать ситуацию из теплой кабины, другое стараться хоть как-то согреться прижимаясь друг к другу в кузове……
Тут неожиданно колонна встала.
— Холбоев за мной, — крикнул я в отчаянии, и мы побежали, вперед надеясь увидеть хоть что-то утешительное.
Нам, очень повезло, колонну остановила та самая машина с печками и нарами
крытая тентом.
Боец возился на колесе. Я спросил кто старший
— Старлей какой-то, — откликнулся он.
Дернул дверцу, тот, слава Богу, был на месте. Это оказался легендарный ст.л-т Бродецкий , но это я позже узнал, а сейчас уяснив ситуацию он сказал что конечно да!!!
Вякнувшему было, водителю пообещал сломать хребет!!!! Все ему вернут по прибытии, и поставить на машину обратно помогут и т.д. и т.п.
У себя мы тент одевать не стали, а просто затянули его в кузов.
Я приказал раскатать матрасы, ложиться кучей и укрываться тентом. Моя гвардия вся тряслась промороженная насквозь. Сопли наматывались на рукавицы литрами. Ручонки у бедненьких тряслись...
Время было 1-30 ночи.
Снег гонимый усиливающимся ветром впивался в щеки. Ветер заползал во все щели одежды и жалил, жалил, жалил.
Колонна, скупо освещая трассу начала потихонечку двигаться. Я забрал в кабину самого кашляющего и уже потерявшего ориентацию «духа». Он не был способен даже самостоятельно прикурить.
Вякающему Холбоеву, щедро отсыпал из пачки «Примы» и посоветовал занять в общей куче местечко поцентровее, тот, сообразив, что на этом милости заканчиваются, нырнул в кузов.
Оттуда сразу долетело его утробное рычание, чей-то писк и приглушенные маты. Созданная в кузове куча мала колыхалась, рычала, чертыхалась и напоминала что-то о простейших из школьного курса биологии.
На душе стало спокойно, и дальнейшее путешествие проходило в сладкой полудреме и покачивании.
По крыше не стукнули ни разу за весь остаток марша. Каково же было мое удивление, когда по прибытии на место и по моей команде «к машине», брезентовая «амеба» даже не вздрогнула.
Пришлось прыгать в кузов и самому сдирать тент.
Картина была просто феноменальная. Печально что все это было можно рассмотреть только в отблесках фар и болтающейся среди облаков Луны и очень что тогда не было видеокамер…
От кучи тел валил густой пар. Подобную картину я видел в последствии в 1987 году , когда нам досталось вместо одна теплушка на две роты.
Не было понятно, где и чьи руки ноги и головы, все это дышало, шевелилось, почесывалось, парило и постанывало.
Любая попытка повернуться или выдернуть залежавшуюся руку ногу, приводило в движение всю кучу. Но холод начинал брать свое.
Я покуривал сидя на борту кузова и разглядывал распад единого организма на особи числом в пятнадцать.
Запустив щелчком маленький фейерверк из окурка «Примы» я рявкнул:
— К машине!!! Строиться!!!
На постановку задачи ушло две минуты.
Полумертвые духи под управлением охромевшего кумыка Умаева на охране матрацев и прочего личного.
Отморозки, под руководством Холбоева, марш, марш к машине с грузом, пока наши нары не приспособились в чьей-нибудь палатке. Туда же пошел и сам.
Картина впечатляла!
Человек двести возилось как в муравейнике, причем выполняли сразу три задачи: пытались определить где, в общем свале свои вещи, воровали полезное у прочих и не давали стырить свое.
Конфликты вспыхивали, но очень мало. Каждая дощечка была подписана. Все знали, что возьмешь с собой, с тем и будешь жить три месяца. Поэтому, хватанье вдвоем за одну доску или каркас прояснялось сразу, как только находилась надпись.
Мы вышли из разгрузки с неплохим результатом. Помимо наших личных вещей, матерый Холбоев умудрился ухватить в общей суете чей-то рулон веревки, моток алюминиевой проволоки и полрулона рубероида. Хозяйственный дехканин!
Но, хорошее настроение завяло сразу, как только мы развернули ротную палатку сшитую из танкового тента.
Вместо металлических каркасов из арматуры, собирающихся как конструктор в скелет, внутри лежали черенки от лопат…
Приехали!!! Командировка началась не кисло. Не кисло и продолжилась…..Ночь добивали, положив нары прямо на снег и настелив поверху матрацев. Внутри подобия чума, собранного на скорую руку из брезента растопили жутко дымящую печь.
Спали опять в свал. Руки ноги, головы, кто как примостился. Было достаточно тепло, но тесно. Пропотевшие на несколько раз тела требовали постоянного почесывания, да еще, как я понял позже, почесывались мы уже не только поэтому.
Спустя сутки, когда закончился день выданный на оборудование лагеря, мы получили первую задачу на заготовку жердей.
В первый день нам удалось благополучно имитировать необходимых размеров кучу. П\п-к Ефремов глянул на нее и сказал:
— Неплохо студент, можешь спать сегодня спокойно….
Дело в том, что не выполнившие задачу продолжали заготовку ночью.
Это оказались две группы неудачников по пятнадцать человек во главе с офицерами.
Правильно говорил я моей ленивой братии, что, не покажем себя с самого начала и все…
Естественно пришлось отвесить пару оплеух ворчащему Холбоеву...
На второй день я изучил ногу кумыка и принял решение оставить его в лагере. Амурская розочка она никого не жалует.
Диагноз:
Для ходьбы на длинные дистанции с жердями на плечах, негоден!!!
Пусть благоустраивает палатку и ремонтирует изломанный в первый день шанцевый инструмент… А еще: заготавливает малую порцию дров, растаивает воды к нашему приходу и поддерживает температуру в жилище.
Я еще забыл рассказать о том, как мы вышли из положения с каркасами. Оказывается, подобное уже было, только летом, когда, провожая на полигон, «заботливый» ротный вручил товарищу младшему серж-ту Сарсенбаеву аналогичный комплект, а тот, как и я не проверил...
Короче говоря, мы извели полрулона реквизированной проволоки, окончательно сломали вращающийся на рукоятке истинно армейский топор. Поменяли двуручных пилах, постоянно выскакивающие рукоятки, но таки создали конструкцию из жердей.
Остатками проволоки мы привязали ее к широченной сосне по счастью оказавшейся рядом с палаткой.
Дальнейшее было уже делом техники: уложить брезент сверху, присыпать полог снегом и пнуть с нар уже примостившегося около растапливаемой печки Холбоева.
Д-а-а-а, покурить на собственной территории, единственной на сотню километров вокруг — кайф особенный. Не вкусивший подобной жизни, наверное, слабо может понять это состояние — Я ДОМА!!!.
Мне, конечно, повезло.
За время учебы в сельхозинституте я получил прекрасную практику по полубомжовому существованию и выживанию в условиях полевых станов и мехотрядов. Читай. На чужих территориях со всеми вытекающими в виде разборок с местными…
Хорошо натаскали меня в вузе!
Но как оказалось все это семечки. Здесь условия оказались другими. Вместо друзей сокурсников со всеми их недостатками и достоинствами тут у меня была бригада, которая, как я чувствовал, только и ждет момента слабины.
Пока я вроде был на высоте.
После ситуации с тентом на марше, отношение ко мне сильно изменилось. Остались только ротвеллеровские проверочки «на забоюсь»... Однако позже, я разобрался, что это все происходит необдуманно, на уровне инстинкта. Просто такие здесь правила игры.
«Показать себя», — наверное, об этом, говорил маленький чернявый майор в штабе армии.
Оказалось, что есть и еще один оазис в нашем фронтовом быту.
Это был прицепной кунг доставленный Ефремову из дивизии. Там мы завтракали и ужинали своим офицерским коллективом. Там нам ставили задачи и спрашивали за исполнение. Там можно было обсудить что либо насущное и если не жевать сопли, а доходчиво излагать проблему предлагая ее решение, то, оказывается, появляется возможность влиять на ситуацию...
Молодец товарищ Ефремов!!!
На второй день был привезен лед с реки Бурея. Оказалось, что если его растопить, то получается вполне сносная вода (не в пример иссушающей рот снеговой). Ч
Жизнь приобрела четкую форму постановки задач и жесткого спроса за выполнение.
Виновным, в саботаже – ночная работа на порученном участке!!!!!
«ВОЛЬНО!!!»
«»
Бить уснувшего кочегара лучше конечно сверху: и сапог под рукой и хлестануть можно почти без замаха. Не сильно больно, но чувствительно.
А вот если бить валенком, то внутрь надо заранее что-нибудь тяжелое положить. Трубу потолще, булыжник или тот же топор, но заранее подготавливаться только беду звать…
А ведь надеяться всегда хочется только на хорошее.
Но!
Оставь надежды, всяк сюда входящий. Никогда бойцы армии Советской с первых минут знакомства не слушались офицеров без жесткого принуждения!
Такой детский сад я себе и представить не мог даже в кошмарном сне. Только игрушки здесь намного опаснее, воспитатели жестче и последствия для всех намного реальнее. В остальном все то же самое…
Холбоев, начал плотно шланговать на десятый день командировки, вроде как ногу ему ушибло жердью.
Оставил я его болезного в лагере, пусть отдохнет денек.
Но эта тварь умудрилась встретить нас холодной палаткой, отсутствием воды и хоть каких-то дров.
Теперь, хитрому узбекскому дембелю, по моему его звали Фархад, предстояло кочегарить ночь, а в день идти с нами на работу на наш «золотоносный» участок. Таскать жерди. Объяснил я все это коренастому дехканину за палаткой, прервав его обычный вопль — «Убери руки» победнывм броском прогибом прямо на кучу жердей.
Надо сказать, что на разделе участков под накрытие мишенных полей наше везение закончилось. Жерди мы заготавливали для изготовления вертушек, на которые потом набивают мишени.
Самый поганый и дальний участок достался старшему лейтенанту Иванову, он на третий тень после ночной (сами понимаете в связи с чем) работы в лесу, умудрился доложить о случае глубокого обморожения руки у бойца.
Ефремов долго не обсуждая случившееся, заехал ему по печени прямо перед ужином в кунге.
Что было с обмороженной рукой, естественно заслуживает пары строк, но попозже.
До нашего участка работы, было шесть километров пешедралом.
Обед доставляли на машине уже остывший. Греть не получалось. График работы был скотский. Я взял еще для себя повышенные обязательства, чтобы хоть ночевать в палатке, а не работать ночью по дополнительной заготовке жердей.
Ефремов же объезжал нас всех дважды за день. Корректировал расстановку мишеней, и уточнял объемы. Обратным ходом он отпускал или не отпускал по домам и подхватывал тех, кто уже плохо ходил пешком. Таких экземпляров становилось все больше.
Травматизм прогрессировал. Общий маразм крепчал.
На точечные обморожения — уши, или там щеки внимания теперь никто не обращал. Все только внимательно следили друг за другом, да тыкали пальцем: «потри потри ты белий ». Или «глянь дааа, белий я, нэт?»
Особенно меня забавляло, первое время, их отрицание по-азиатски. Нужно просто зубом цыкнуть, с важным видом, и сразу ясно, что это: «нет», «никогда», или «ни к чему».
Скоро я и сам начал цыкать, даже по сей день проскакивает…
Культур - мультур знаете-ли.
Шапки мои бабуины не снимали и не развязывали вообще. На увещевания насчет мытья, откликались только из-под палки и, водные процедуры принимали, не снимая завязанных под подбородком шапок. Так для проформы потрут свой торчащий пятачок и все.
Я сначала настаивал, а потом, мне мой будущий приятель, ст.л-т Рябченков, посоветовал плюнуть, что я и сделал.
Исключение из этой «шапочной» группы составили: узбек Холбоев, кумык Умаев, и казах Сарсенбаев. Остальные катились вниз по полной.
На третий день вдруг зверски зачесался я сам.
Ефремов, за ужином в кунге, посмотрел подозрительно и предложил выморозить живность. Я его сначала не понял, а он сказал, что я наверняка вшей от бойцов наловил… А значит: пока они на белье не обжились, их надо выморозить… Если яйца успеют отложить, то только прожарка белья.
Теперь, уходя на работу, я выбрасывал все шмотки, включая белье, на мороз. Пришел с работы все с себя снимаешь до состояние Адама и одеваешь то, что занес что улицы.
Грей одежду не грей, все едино: бесполезное мероприятие.
Да и пока греешь, никаких гарантий от переползания фронтовых друзей нет.
Так что лучше уж как есть! Холодное!
Боролся я дней пять. Чес ушел. Оценив, что все произошло от валяний и сна на общих нарах, я разработал себе нары собственные. Они были выше на тридцать сантиметров от прочих. Если еще выше, то при перевертывании во сне, я бы сбивал валенки на печку. А они неплохо горели и без меня.
Как оказалось, нужды в «еще выше» не было.
Из поставленного мною биологического эксперимента было выяснено: «Вши выше чем на 15 сантимов не поднимаются»! Контрольная тряпочка на 20 см. от общих нар, привязанная на опоре моего лежбища — оставалась чистой всю командировку.
Погорелец, по валенкам, правда у нас был пока один. Ротный чмырь с прозвищем Леха Сокол (фамилия Соколов).
Есть такая порода людей, им хоть кол на голове, загадят все. Мы все правда не ангелы, но чтобы такие проколы во всем…
Он, запросто сжег пятку, просушивая валенок у костра.
Зависнув в каких-то своих думах, он держал валенок в руках и остекленел взглядом на иссиня белых бескрайних просторах полигона.
Горки ЗУЦа были похожи одна на другую артиллерийстскими ориентирами: одиноко стоящими деревьями и донкихотовскми мельницами.
О чем думал Соколенок неясно.
Из носа у вероятной Советской угрозы покачиваясь и уже подмерзнув, висела зеленоватая сосуля. Шапка, естественно уже буденовкой, была на удивление развязана и открывала общему обзору радикально черную шею.
Ватки из дырок на бушлате, прожженые за пятнадцать дней полигона искорками от костров торчали так часто, что Сокол напоминал полинялую овцу.
Я сначала рычал на бойцов, чтобы они свои потери зашивали и штопали, но позже увидел, что никто из кадровых такой прыти не проявляет.
«А чего мне тогда копья ломать?» — подумал я и бросил.
Здесь были другие задачи! Накрытие мишенных полей для обеспечения учений «Наступление» к времени «Ч» для мотострелкового полка г.Архара нашей дивизии!!!
Так вот у Сокола пар от валенка давно уже перешел в дым и, судя по цвету уже навсегда.
Возвращенный в реальную действительность Леха был огорчен до крайности. Пусть еще и пара сапог есть, но валенки то э-х-х-х-х-х! Да еще конечно эпитетов услышал о себе немало, хотя ему не привыкать.
Я сначала их неловких жалел...
Пытался подсказать и защитить, но потом понял что все это бесполезно.
Подобный срез общества я видел впервые и предпочел, активным действиям по воспитанию личного состава, позицию выжидательную и изучающую.
Исключение мною делались, только для наглеющих типажей и сопровождались они как правило очередным показательным боем...
На прочих можно было просто рыкнуть. Хватало.
Когда я понял, что «чмырь» это диагноз, причем неисправимый я, просто стал учиться, правильно ими пользоваться и не пытаться делать из мышей — орлов.
Этих гордых птиц тут хватало с избытком.
Их бы энергию да в дело. Чем я в основном и занимался.
Дрессировал их болезных в разных вариантах. Для каждого подбирал свой рецепт или ключик, а потом прививал умение жить в коллективе и быть командой.
Ну и конечно то, что своих «чмырей» надо беречь и не давать в обиду «орлам» из прочих рот и подразделений.
Даже землякам!!! Не позволять эксплуатировать!! Наши они и все!!! Мы ими пользуемся!!!
Пацаны послабее, попавшие в жизненную немилость, воспринимали такую заботу от старослужащих с благодарностью. Но это было уже создано в году 1987… а январе далекого 1986 года я пока только все это изучал и конспектировал.
«РОТА!!!ОТБОЙ!!!»
«»
Сон на морозе, это навык особый. Знаком с этим явлением я был только по Джеку Лондону и его героям с Аляски. Однако выводы о собственных возможностях и практическом применении я сделал сам!
В первый раз я заснул в декабре 1985года, когда вдруг прогремел сигнал Боевой Тревоги.
Это было в моей жизни в первый и последний раз без предупреждения!!!
Как правило о времени «Ч», т.е. в данном случае о начале тревоги, в полку знают все и готовятся к этому загодя.
Причем все хитрят, как могут. Машины накануне прогревают, провода внешнего запуска готовят, баллоны с воздухом закачивают, аккумуляторы в аккумуляторных только что не целуют. Воруют антифриз в запас. Полное обслуживание машин по маслу и прочему.
Когда удается, то в свой караул, шарят по чужим боксам в парке что плохо лежит. Причем воруют раза по три четыре друг у друга: спец. ключи, дюритные ленты и всякие абсолютно не нужный железки. Для этих целей на посты в парке, в карауле, ставят механиков водителей и т.д. и т.п..
А тут неожиданно прибегает домой посыльный. Сирены воют!!! Везде бардак! Сюжет не отрепетирован и весь скомкан!!!
А в роте Вадя как всегда радостный до тошноты, занимался любимым делом. Если Вы подумали, что очередной пасквиль писал, то нет. У него еще одна слабость была… Он оружие любил сверять.
Вот и сейчас, он занимался именно этим. Сверял по номерам, да готовил какие-то бумаги на убытие по оружейной части. Конечно, я не тогда ему этот диагноз по сверкам поставил, а попозже.
В то насыщенное событиями «грозовое» и морозное утро все были в панике.
— Не война бы!!! — радостно улыбаясь, сообщил мне ротный, — Давай беги в парк, механики с Калиевым уже там, наводчики операторы тоже. Что- бы все у меня завелось!!! Не просрите!!!».
Был он при этом он по-детски радостным, будто только и ждал всю жизнь именно этого момента…
— Номер кричи скотина!!! Что ты смотришь на меня, как член на бритву! — рявкнул металлическим голосом ротный замерзшему с гранатометом в руках сержанту, — Ты еше здесь?!!!» — а это уже мне…..
Вообще, уже пора было разобрав оружие и, взяв ротные боеприпасы убывать к месту посадки на боевые машины. Т.е. к выходу из парка. Однако Вадя правильно рассудил, что намерзнуться мы еще успеем и в оставшееся до времени «Ч», решил мобилизовать, ошарашенных бойцов, безумным решением по сверке оружия.
Каптер набивал сидора чем только мог: остатками от посылок и не доеденным сухпаем.
Никто не знал и не понимал что происходит. Пара старослужащих под руководством Сауткина убыли «пасти» начало выхода техники из парка. Наш батальон был третий, так что успеем подтянуться.
— Номер кричи сука!!!!!» — но я этого уже не слышал...
В парке было не лучше. Осмотревшись, я понял, за что командир полка любит Калиева и прощает ему чужие челюсти.
На всех наших машинах работали пусковые погреватели, а Тимур возился уже в восьмой роте помогая словом и делом, с отпусканием небывалых эпитетов, как по-русски, так и по-казахски.
Смрад от солярки стоял во всем боксе, до невозможности. Ело глаза, кто-то тянул «сопли» от машины к машине. Наши механики проверяли баллоны со сжатым воздухом.
Две машины уже утробно рычали, но понять какие, можно было, только потрогав за броню и уловив вибрацию. Ребристые люки — подняты. Кто-то прикручивает баллоны, готовясь к запуску.
На командирской машине, где естественно механиком был Калиев, нагоняли в пустые емкости сжатый воздух.
Мелькнула сухощавая фигура комбата.
— Ну что ох- еваешь студент!!! — браво и радостно рявкнул батяня. — Щас попрем, не обосрись смотри и чтобы ВСЕ машины вышли. ВСЕЕЕ!!!!! Х… на пятаки порублю тому, кто не выйдет»!!!
Вот с той поры я и люблю этот запах выхлопа от солярки. Условный рефлекс по Дарвину. Учую, и настроение поднимается: раз воняет, значит, техника завелась. И никто ничего не порубит!! Во как!!! По сей день все депрессии разом уходят, стоит зимой камазу мимо мелькнуть...
Ну ладно, вышли и погрузились. По роте нареканий ноль!!! Вадя довольный. Пар из под усов пускает.
Сел на броню по-походному. Ноги в люк сунул. В черном, бронетанковом комбезе. Короткий, пухлый, ну чистый гном. Ларингофоны сидит, щупает в шлемофоне, основную и запасную частоту шевелит.
«Да» — подумал я, — «Хорошо, что мне «мать военка» институтская мозги в свое время под завязку зафаршировала воинской наукой».
С рацией я разобрался в пять минут.
На БТР-60ПБ такие- же а у меня по технике всегда отлично ( не скажу правда про агрономию и животноводство).
Выловил даже личный для себя приказ от комбата:
— Заткнуться немедленно и не мешать прочим, отстраиваться.
Подмывало спросить: «Может помочь?», но ответ я знал заранее и потому решил скромно помолчать. Мы еще себя покажем!!!
А вокруг кромешный ад.
Хотя и очередность на выход из парка установлена, комбат решил не ждать. Наш батальон вышел первым и стоял теперь в батальонной колонне. Судя, по количеству машин в девятой и восьмой роте, наша седьмая была лучшей.
Офицеров в роте было всего двое. Замполит Грецков еще пребывал в командировке, а прочих взводных просто не было в наличии.
Ротный пнул меня в замыкание на последнюю машину.
Как оказалось, я не прогадал.
Это было новенькая Чехословацкая БМП принадлежащая нашему ротному пулеметному отделению. Все системы этого корабля работали нормально, даже вместо масла и солярки еще пахло краской.
Позже и именно после этого выхода ротный меня обяжет раз и навсегда заниматься техникой роты и конечно пулеметное отделение торжественно вручит, раз уж у меня третий взвод…
Комбат скомандовал насчет марша, дистанции и первого пункта остановки.
Наша гадюка, а по иному нельзя назвать спускающееся с горы змееобразное тело, из бронированных машин, посвеченная фарами по-походному, выползла на тракт ведущий к Границе СССР, которую и должен был прикрывать в составе полка на берегу Амура.
Остановилась.
Сверху наползала еще гадюка и еще. Время было самое воровское 4-30 утра. Морозило под тридцатку. Дым от машин сливался с потревоженным утренним туманом. Луна сполохами выхватывала незатихающую, но видоизменяющуюся суету.
Вышел и протянулся вперед еще один батальон. Подходил танковый.
— Седьмые не спать!!! — прорычал в шлемофоне ротный, — Замыкание как там?
— Танковый идет…
— Вижу. Внимательнее.
Бойцы в десантах конечно спали пригревшись. Чего им детишкам еще делать...
— Семь три, — это ротный Саутнкина проверяет
— В порядке.
Мой замок сидел на головной машине третьего взвода. «
— Семь два?
— Слушаю, — пискнул Серсенбаев.
Голосок у сержанта прямо сказать оказался тоненький до не возможности.
«Очень хитрый казах» — подумалось мне.
Я все таки заснул.
Кто-то что-то бормотал в лорингофоны, по моему комбат предлагал ротному не засирать эфир.
Появился властный голос, опрашивающий танковый, артдивизион, батальонные колонны о готовности.
Как оказалось позже, в первом батальоне не вышла ни одна машина, т.к. все были заправлены летним топливом, но это мы узнали на офицерском собрании после разбора полетов. А тогда все стояли в немом ожидании: что это вообще происходит.
Ротный мне потом сказал что ждал, когда же дадут команду раздавать боеприпасы. Представляю, с какой радостной рожей, он бы потрошил цинки…
Я ничего не ждал. Я просто кимарил, параллельно с бойцами вращая по возможности своим уставшим локатором в эфире.
— Странно сплю, и вроде как не холодно… — сквозь полудрему рассудил я.
Наверху конечно не удалось бы кимарнуть. Промозглый холод брони пробивался даже через овчинную жилетку от старой шубы, которую, я одел под низ и заправил в штаны с учетом собственного тыла. А вот когда я опустился через люк вниз, организм сразу взял свое, да так, что я чуть команду на марш не проспал.
Машины фыркнули. Траки зашлепали по обмороженной грунтовке, размалывая наледи и дробя остатки работы грейдеров местной дорожной службы.
Хруст, шлепанье, бубнеж и взревываение дизелей, смешалось в гул заставляющий вибрировать печенку и остальной ливер.
Интересно ведут себя машины на марше в колонне. Несмотря на указанную дистанцию, механики все время ее сужают до предела. И, в конце концов, критическая масса не выдерживает такой плотности. При чьем-то неудачном торможении
все слепляется в кучу. Треск, сочные удары, рев в эфире.
На этом марше такого почти не было. По крайней мере, у нас.
Вышколенные Калиевым механики знали, что их ждет в случае прокола и, азарту не поддавались. Да еще ротный, каждые пять минут рычал о дистанции. Он напомнил мне историю про поговорку моего деда: «Работа хрен с ней лишь бы инструмент был целый».
У Вадима действительно хозяйственность была феноменальной чертой характера.
В роте мы все время что-то считали, пересчитывали и крыжили. Это мне сильно напоминало маму Галю кладовщицу завода, где я начинал молодым специалистом.
У этой породы мимо не проскочишь.
Закончилась история с тревогой просто.
Мы прошли маршем с переменными потерями машин по кюветам всего 15 км. После, свернули на просеку, где и простояли до 12 часов дня.
Втихаря пожевали, невзирая на запрет ротного сухпай.
Ветра не было. Солнышко пригревало очень даже ничего. Я прилег на броне погреть лицо и в пять минут уснул…
Провалялся не менее двух часов. Приходилось переворачиваться, когда холод брони начинал сильно кусаться даже через мои шкуры.
Проснувшись, я задымил цигарку и задумался:
« Почему я не умер, ведь по Д.Лондону сон должен был плавно закончиться смертью. А тут нет..».
Подзамерз правда чуток. Сна больше не было, но состояние и ощущения были прекрасными.
Пробежавшись, по беспорядочному расположению я окончательно согрелся.
Нарвался на «плюху» от комбата.
Что-то вроде: — Куда пылишь! Тебе что плевать на морские знаки?
Идиомы я не понял, а просто сменил курс на 180 градусов и убыл, ощущая тяжелый взгляд карих комбатовских глаз на спине.
О каких морских знаках шла речь, я ни у кого и, тем более у батяни Шинкаренко не интересовался.
Это вообще был мастер виртуозных высказываний.
Помните крик ротного о бритве в оружейной комнате? Это комбатовская заготовка.
Они у него были на каждый случай жизни. Он мог витиевато объяснить подчиненным свою точку зрения по поводу внешнего вида, исполнительности, внимательности или способностей.
А так же, порассуждать о генофонде, национальных особенностях, политической направленности, ориентации на местности, в пространстве и собственно об ориентации…… Вот такой вот типаж комбата.
Подводя итоги путешествия, я сделал вывод, что если сейчас еще рубануть консервы, то я смогу придавить еще на часок.
Значит Д.Лондон, тему знал не до конца.
Итак, если ты сыт и согрет, то вполне можешь дымить спать на морозе часа два. При условии не промокать от таяния снега.
Потом как подмерзнешь — просыпаешься и греешься, например, идешь километра два три, и стараешься не потеть.
Согрелся, нашел местечко, чтобы не намокнуть и в безветрии и, снова, на боковую. Так до бесконечности…
Прибыл ротный.
— Сейчас пойдем обратно, — радостно сообщил он. — Строй роту!
— Рота становись!!! — Это я командую.
Черные комбинезоны(механики водители) и зеленые (вся остальная пехота) пришли в движение и полезли со всех щелей.
Кто-то понесся совсем в другую сторону, видимо к соседям, сообщить тем, кто уже разбрелся об аврале.
На первом подсчете не досчитались процентов 25 и все с оружием. Вот мне досталось, после «Смирно! Равнение на середину!» шлеп шлеп по снегу максимально строевым
— Товарищ ст.л-т рота построена! Количество отсутствующих уточняется!
— Отставить построение!!! Десять минут всех собрать и доложить!!! — и мне — Плохо товарищ лейтенант! Очень плохо!! Я думал оружием займешься. С механиками занятие проведешь…Чего делал-то?
— Спал…
— Все время?
— Ну да.
— И где?
— На броне
— Ха! — радостно осклабился ротный — Значит и на ЗУЦЕ не помрешь!
Оказалось, что новый командир полка Анатолий Евгеньевич Тетеренок, накануне вечером, выпивал с зампотылом.
Выслушив соображения последнего, он вдруг усомнился в его высказывании насчет 30 процентной готовности полка. Прямо как сейчас вижу, наш командир нависает над маленьким зампотылом и гремит: — Ты что, хочешь сказать 70 процентов техники не выйдет?…
Короче говоря, они поспорили и командир объявил боевую тревогу.
Дальнейшее известно. Остановили нас на полпути до укрепрайона, в связи с запросом китайцев к погранцам : «Почему вдруг полк поднялся и движется в сторону границы!!!»
Оказалось, что все учения в сторону Государственной Границы необходимо было согласовывать с Китайской стороной.
Время моего сна на броне и получения устных оплеух от ротного ушло у командования на утрясание «международного конфликта».
Еще интереснее было слушать раздачу подарков на офицерском собрании полка. Особенно весело было комбату первого батальона, у которого ни одна машина не завелась.
Его командир даже вытащил на сцену на всеобщее обозрение и казнил, минут десять…..
Единственная рота вышедшая в полном составе оказалась наша!!! Ротный радовался до немогу. Синусоида его хорошего настроения зашкалила. И без того вечно радостное выражение лица превратилось в гримасу и мне лично (как всегда не к месту) вспомнились Ильф и Петров «горбун с куском колбасы свисающим изо рта напоминал вурдалака».
Конечно и мне, было приятно. Особенно за Вадима. Ему и капитана надо было получать.
Нам тоже, хотелось, посмотреть, что он там под такими пушистыми усами прячет. Красоту свою он обещал сбрить сразу после присвоение очередного звания…
На собрании, КэП сказал что у Клевцова только один, без пяти минут взводный, а результаты налицо! Приятно!
Я только переживал за выражение его лица, но к счастью со следующего дня все вошло в свое русло.
«ТОВАРИЩИ ОФИЦЕРЫ!!!»
«»
Теория сна на морозе по Д.Лондону и мои практики по Соловьеву приносила пару часов дополнительного сна в условиях достаточно жесткой зимы.
В лагере, день на двадцатый, все устаканилось и по работе и по взаимоотношениям. Ночных бдений больше не было. Все шло в заданном темпе.
Единственное только машины все время ломались.
Все большее их количество зависало в недвижимости. На работу теперь все, могу и не могу, валили пешедралом. Туда и обратно.
Ефремов нас больше не объезжал и все были предоставлены самими себе.
Дедова заповедь насчет работы и инструмента прочно жила в голове. Причем моим инструментом были бойцы.
Умаров, неплохо подзажил и перемещался с нами на работу на общих основаниях. За время болезни он весь шанцевый инструмент настолько привел в порядок, что душа радовалась.
Обед выдавали сухпаем, по банке каши с мясом на двоих и по полбуханки хлеба.
В голодный период пайка уменьшалась до четвертушке. Тоже правильное решение с сухим пайком. Готовить меньше. Езды, и мытья мисок тоже.
Сейчас мне жалко что под командованием Ефремова я прослужил совсем немного.
У него было чего поднабраться ао фронтовой практичности.
Например, как запросто он вылечил глубокое обморожение, о котором я выше упоминал.
Всы дыло просто: намотали на белую и звенящую как кость руку, культю из портянок тряпок и сверху плотненько еще навернули бушлат.
Завели в теплую палатку. Связали ноги чтобы не брыкался от боли и не срывал подобие термоса с руки, когда она отходить начнет.
Выдали стартовую дозу спирта 100 + 100 воды и начали потчевать горячим чаем со жратвой, а потом еще чаем и снова 100 + 100 спирта и воды.
Боец сначала все это с удовольствием ел и пил, а как только кровь внутри оттаивать начала взвыл, и всем стало ясно, зачем ему ноги связали.
Я такого крика не слышал с той поры ни разу.
Собственно на него я и прибыл, когда Бродецкий с Рябченковым ему вторую руку держали.
Ефремов же голову бойца к себе прижимал и, с такой нежностью что-то шептал ему на ухо, что у меня даже сейчас слезы наворачиваются, как вспомню.
Так и было…
По-настоящему голову ему командир держал. Как отец родной. Я видел, что на грани он был сам. Разораться или разреветься…
Но все закончилось хорошо. Рука оттаяла. Хотя процесс длительный был.
Не менее двух часов кричал, бедолага. Потом отлеживался дней десять. С руки вся кожа сошла вместе с ногтями. Потом чесаться начал.
Очень, похоже, было на заживающий ожог. По себе знаю. Обгорал немного. А вот такое вот обморожение видел впервые.
Когда я, уехал с этой командировки там еще один казус случился.
Боец себе мужское достоинство обморозил. Но это уже при Вороне было, Воронченкове Славке то есть.
Он меня менять приехал на двадцать пятый день, мол, ротный возвращает в роту техникой заниматься. В порядок ее приводить. Спросил еще:
— Радуешься, наверное, что уезжаешь?
А я, уезжал с легким сердцем.
Созданный коллектив отдавать было не стыдно.
Все у нас было вместе и поровну насколько возможно. Я читал легкую грусть у Фархада Холбоева в глазах. Он вместо закашивания под болезнь, наконец-то свалился по- настоящему и плевался теперь зеленой жижей в какую-то тряпку.
Я подбросил дров в печку и растопил воды помыться.
Вскипятил чаю себе и болящему. Вскрыл банку консервов.
Пожрали молча. Старались не ронять крошки на нары. Непривычно было сидеть в пустой палатке. Обычно вечером и утром здесь улей: заходят и выходят, заносят и выносят.
Вода, лед, дрова туда сюда, туда сюда.
Бачки с едой, миски кружки ложки – туда сюда туда сюда.
Валенки наверх, под потолок, сушиться. Сапоги на ноги.
Портянки на трубу раскаленную наматываешь и тут же сматываешь пытаясь угадать когда же все таки пар переходит в дым.
Штопаются, умываются и подшиваются немногие. В большинстве своем, не развязывая шапок пятачок потрут и все.
70 процентов буденовок.
По валенкам у нас только Сокол щеголял в целлофановом пакете сверху, а во всем лагере кто во что. У кого фанерка, у кого гофрокартон проволокой подвязан.
Помните описание бушлата Сокола Лехи с торчащими ватками. Ну, похож он еще был, на овцу полинялую. Сорок процентов лагеря уже в то время напоминало стадо. Именно в связи с этим.
О бане речи не было вообще. Как оказалось двадцати пяти дней достаточно, чтобы изменился цвет лица. Мойся, не мойся, ты все равно становишься коричневого цвета. Видимо палаточная копоть въедается в лицо и руки. Загар, да и только, но не ровный, пятнами какими-то.
Его и не заметно, совсем, пока в Бурею на станцию обратно не выберешься.
А как выберешься - немая сцена просто. Все тебе бледнолицыми кажутся и красивыми какими-то.
Магазины и столовка, буфет привокзальный.
Курить купить, нету проблем!!! Нет нужды, недокуренное в баночку бросать… Цивилизация!!!!
В этот раз я один с ЗУЦа уезжал, а следующей зимой в декабре я совпал с выездом орды человек на триста.
Вышел за вокзал покурить и остолбенел… Как раз шло построении.
Гражданские обомлели не меньше моего.
Еще бы: буденовки на шапках, фанерки и пакеты на валенках, ватки из бушлатов у 70 процентов состава.
Все закопченные, черные, уставшие, запах соответственный!!!
300 человек без бани сотню дней!!!! Не меньше!!!
Морды и руки коричневые в разводах и глаза с ужасом и недоверием глядят на радости цивилизации и бледнолицых жителей мира цивилизованного…
Ой - ей, магазины и столовка, буфет привокзальный!!
Курить купить нету проблем!!!
Командир как раз ставил задачу офицерам на разграбление города. Закупки, еду в столовых и прочая прочая.
— Что бы без офицеров ни шагу!!! Никто!!! Лично казню!!!
Жестко звенел голос майора неопознанной мною части.
Летел над замороженной переплюечной станцией, после ЗУЦа столицей кажущейся.
Внимали молча и сосредоточенно умиравшие и выжившие в недавнем прошлом вместе с ним бойцы.
Стояли не понимая что происходит, граждане местные. С ужасом глядели развернувшуюся картину.
Гудят поезда! Привет Союзу Советскому!
Темнеет синее небо нашенское! Да Здравствует Компартия!
Дует наш морозный российский ветер! Просторы необьятные обходит! Проверяет караулы воинские!
Эх где ты мать моя Армейская вольница? Когда ни органы внутренние тебе не указ ни горком с обкомом! И вообще не указ тебе никто кроме командиров моих!
Где вы воины мои?!
Не будет уже такого! Никогда не будет !
Не будет золотого Бамовского звена! Ни традиций Уголовного розыска пронесенных от Царской охранки и рухнувших, перемолотых и исчезнувших в середине 90-х!
Все изменилось! И закон ВОровский ! И отношения человеческие! Нет идей! Нет мыслей! Нет истин! Можно сделав неправильно правильно пояснять и наоборот!
Страшно и странно быть слабыми и одинокими! Мало кто руку протянет!
С удивлением глянет на тебя сосед элитный как за хлебом или солью к нему зайдешь….
Нет больше простоты общения и взаимовыручки. Уходит все это вместе с фронтовиками и людьми, пережившими войну, в далекое и безвозвратное прошлое.
Пришло поколение войны не знавшее и потому бедами не сплоченное!
Так почему же нам всегда нужны чудовищные испытания, чтобы вспомнить что люди мы! Что много нас! Что не один воин в поле! Всей страны!
Сделайте хоть что-нибудь руководство наше Российское! Хотим ощутить себя не волостными червями перед Москвой далекой кланяющимися!
А СНОВА ЕДИНЫМ ВЕЛИКИМ НАРОДОМ !
Декабрь 2007 г. Иркутск (это где о.Байкал)