Пристальный, казалось, обнажающий взгляд этой красивой девицы, не отталкивал, но побуждал осторожность. Тоненькая и стройная, она была очень похожа на актрису Алёшину, ту, которая играла роль штурмана девичьей эскадрильи в фильме «Небесный тихоход»; мягкому облику немного не соответствовали резкость движений и общая угловатость. Алька сразу заметил необычный оскал рта, по которому можно было определить степень радости или торжества владелицы необычной внешности. Да ещё носик девицы слегка подкачал; это не портило её, но и не слишком располагало к ней…
Когда на пути от покинутого поезда к строениям лагеря они всей прибывшей сменой месили песок зарастающей дюны, его внимание привлекло японское имя или прозвище, мелькнувшее в разговоре позади:
- Сукомуру видел? Снова приехала, вредная.
- Да, ви-идел… У нас в прошлом году её здорово не любили все девчонки.
Видимо, прозвище такое; смешное, однако!... Песок набивался в сандалии, нелепый чемодан оттягивал руку; было не до «сукомуры».
Не успел Алька забросить на выбранную койку свои вещи, как его от дверей палаты окликнула старшая пионервожатая; видимо, её внимание он заслужил, редактируя в прошлую смену дружинную газету. Она обрадовалась:
- Хорошо, что ты приехал снова, будет на кого опереться! Смена только начинается, а завтра наверняка понаедут сумасшедшие родители, хотя их день только через неделю. Подбери напарника, подежурь с утра у ворот, чтобы был порядок; не допускай никого к отпрыскам, да и с самими чадами – посмелей, поэнергичней! Нечего им…
Утром ему случайно подвернулся один из тех, кто вчера нелестно отзывался о какой-то «сукомуре». Сидя вдвоём в беседке возле лагерных ворот, они терпеливо указывали родителям и родительницам на несвоевременность их появления, категорически отказываясь кого-либо позвать. Самих же чад, возникавших время от времени в пределах видимости, гоняли нещадно.
И вдруг со стороны девчачьего корпуса явились мимолётные видения; напарник повёл подбородком:
- Вон она, Мурка!
Не обращая на них внимания, две девочки, одна повыше, другая пониже, шли к воротам.
- Э-эй, куда вы?! Нельзя! – крикнул Алька, но та, что повыше и с удивительно пристальным взглядом, усмехнувшись, спросила:
- А что, прогонишь нас силой?
Разве можно было такое вынести, он же был при исполнении! С решительным видом он подошёл к строптивой, а та вдруг сказала:
- А если мы не подчинимся, ты нас ударишь? Ну, так ударь же, ударь! Меня первой!
Ударить? Зачем! В смятении, не найдя ничего лучшего, Алька пробормотал:
- У-у, сука! - видимо, сработало услышанное вчера «сукомура»!
Девицы мгновенно повернули обратно, а строптивая прищурилась:
- А вот это мы запомним…
Назавтра, когда на лагерной линейке выбирали Совет дружины, первым из всех старшая назвала его имя; оказывается, он был отличным редактором стенгазеты и, вообще, лучшим пионером прошлой смены! Ему, стоящему под трибуной, было неудобно и одновременно приятно узнать, какой он, оказывается, хороший. Следующей в Совет кем-то была выдвинута та самая, со странным прозвищем и пристальным взглядом. Она подошла к трибуне, встала рядом с ним и, пока кто-то вслух давал ей характеристику, прошептала:
- Лучший пионер, а как ругается!
Убеждённый в своей правоте, он процедил сквозь зубы:
- Надо выполнять, когда дежурный сказал, а не своевольничать.
- Понятно: равняйсь, смирно! И не шевелись! - прошипела она.
Рядом с ними возникали всё новые кандидаты в дружинный Совет, он временами, как бы случайно, поглядывал на соседку – та, казалось, неотрывно смотрела только на него и странно улыбалась. Помимо Совета дружины обоих выбрали ещё и в редакцию лагерной газеты.
- Давай, Альберт Зуев, действуй, не тяни, - сказала старшая, - тебе повезло: Мура хороший художник, я давно её знаю. Первый номер надо сделать к родительскому дню; у вас всего неделя. Так что приступай, редактор…
В прошлую смену в редакции все были на равных, решали вместе, что делать, никто никем не руководил. А тут вдруг Алька почувствовал – за ним власть! Все другие члены редколлегии разошлись, они с Муркой остались в помещении Совета вдвоём. Чувствуя необходимость проявить себя - ей же следовало дать ЦУ! - он распорядился:
- Слыхала? Времени мало, всего неделя. Так что давай, приступай. Рисуй заголовок.
- Ты когда родился? – доброжелательно спросила она.
- Я – праздничный. В День Красной армии.
- А какого года?
Он не намеревался скрывать «гвардии год» своего рождения, но едва успел сообразить, с чего это он вдруг стал выпендриваться перед этой Муркой, как тут же услыхал ответное:
- И я гвардии и тоже праздничная, только появилась на свет на полгода позже.
- Седьмого ноября, что ли? – прикинул он.
Жестом, виденным им только у красивой «англичанки» Зинаиды – в их школе все мальчишки поголовно были влюблены в неё, - Мурка поправила волосы и объявила:
- Считать умеешь. Только я всем говорю, будто я на год моложе, чем на самом деле: у женщин так принято. И учти: я только тебе сказала, так что не ляпни где-нибудь.
«Учти»?... «Не ляпни»!?… Следовало немедленно поставить её на место!
Он прищурился:
- С чего это я буду ляпать! Не ляпни… Ты, давай, рисуй, Мурка, не отвлекайся: у нас всего неделя!…
- Сама знаю, - она одарила его усмешкой, уже виденной вчера у лагерных ворот, - и не твоё дело! Не пошёл бы ты лучше подальше… приступать! Редактор…
Как и всякий мальчишка в его годы, Алька временами думал о девчонках, но не так, как раньше, как ещё этой весной. Но, если бы спросили, как именно – не смог бы ответить. Позже, вспоминая этот свой последний пионерлагерь, он понял, что у него начинался новый вид человеческого общения. Не с девчонками - с противоположным полом. Временами он, конечно, поддерживал разговоры с мальчишками на эти опасно-взрослые темы, но, как бы, за компанию со всеми, без особого интереса. Однако, перед самым отправлением в лагерь запомнил услышанные от двоюродного брата слова о том, что мужчина всегда должен быть сдержан с женщиной. Как англичанин: в этом его сила! Его, Алькина, новая мужская сила. Только независимой позицией, говорил Сергей, он сможет поддержать свой мужской авторитет, и чем пренебрежительнее станет Алька вести себя с девчонками, тем охотнее они будут стремиться наладить с ним отношения: ещё Пушкин написал «чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей»…
Встречи с этой Муркой происходили ежедневно. Он, вроде бы, и не хотел, но она была для него интереснее всех других девчонок в лагере. И всегда - в Совете ли дружины, на футболе, где он регулярно с правого фланга забивал голы (а она болела против него!), в записках ли, полученных по «почте» (глупой девчоночьей затее!) - всегда она была тут как тут. И сразу же зацепляла его! Даже в нелепом «флирте цветов», смешной игре, популярной ещё, наверное, у бабушек наших прабабок, она, как бы свысока, стремилась демонстративно показать перед всеми, как она к нему неравнодушна - как будто оно нужно ему, это неравнодушие! Пусть она знает, что он сам определяет, общаться ему с «противоположным полом» или нет! И с некоторых пор, обращаясь ко всем девчонкам (строптивым в том числе!), он каждую фразу стал завершать коротким «я сказал – всё!»:
- не рассчитывай, что я передам записку Борису; я сказал – всё!
или:
- рисунок к заметке про футбол сделаешь сегодня; я сказал – всё!
или:
- во «флирте цветов» участвовать не буду; я сказал – всё!
И даже маме, вернувшись из пионерлагеря, он как-то заявил:
- за хлебом не пойду, я сказал – всё!...
Впрочем, в последнем случае был быстро приведён в чувство…
А с Муркой ему нравилось говорить свысока и даже обижать её. Просто так. Но её иронических взглядов он не выносил, терялся и краснел, когда девические - в сущности, женские – руки, будто бы, невзначай прикасались к нему. Он не понимал, что уже участвует в новой, взрослой игре, что правила этой игры созданы не им и рано или поздно должны быть нарушены…
В лагере существовал духовой оркестр. Человек пятнадцать мальчишек разного возраста жили отдельно от всех; с простыми пионерами они почти не общались, немножко важничали и каждый день репетировали и играли марши на утренних линейках. Нестройные звуки их труб и валторн в послеобеденное время раздражали не только Альку. Смена была двойная, сорокадневная. Раз в неделю ближе к вечеру на террасе корпуса, где размещалась столовая, оркестр так же нестройно, как марши, исполнял вальсы и танго. Младшие пионеры где-то на территории игрались в свои игры, шумели и пели ерунду, вроде «сука буду, не забуду лагерь «медсантруд»: день гоняют, ночь ругают, шамать не дают…». Старшие же все были тут; девчонки танцевали парами, мальчишки стояли независимо, кое-кто хихикал и перемигивался. Мурка, пошептавшись со своей вожатой Леной, подошла к нему:
- Всё стоишь?
- Всё стою.
- Пойдём, научу тебя танго
- Не пойду, я и так умею.
- Ну, так покажи, как умеешь.
Он промолчал.
- И мне не покажешь, если приглашу? - Лена была уже рядом и смотрела с усмешкой!
Альку бросило в жар. Он сделал шаг и, положив руку на талию девушки, сквозь тонкую ткань платья ощутил под рукой нежную кожу и… резинку трусиков. Резко отдёрнув руку, наткнулся повыше на пуговки лифчика и почувствовал, что покраснел ещё больше. И вдруг эта красивая вожатая Лена прильнула к нему всем телом…
Он уже прикасался к девицам при разучивании разных, там, па-зефиров и мазурок, когда этой весной по настоянию мамы стал посещать школу танцев при Доме пионеров; эти прикосновения были, в основном, к рукам. Но временами всё же приходилось класть свою руку и на талию девушки; это было тревожно. А танцевать танго ещё не пробовал, хотя здесь, в лагере пытался представить, как сольётся с женщиной в разрешённом объятии…
Вожатая ростом была немного ниже пионера, прикосновение к ней не только руками, а слияние всем телом, мгновенно возымело свой эффект! Он вдруг осознал, что преградой между их телами осталась лишь пара слоёв лёгкой материи... Его бросило в жар! Показалось, всем заметно, как смешно он оттопыривает зад, пытаясь там, внизу, не соприкасаться с партнёршей… Ноги не слушались; потеряв дар речи, он молчал. А вожатая улыбалась, глядя на него снизу вверх!...
Наконец, танец закончился. Всё так же, нелепо нагнувшись вперёд и чувствуя, как мешает ему ставший вдруг неудобным мужской признак, он отвёл вожатую на место. Оркестр собирал ноты и продувал трубы, а Мурка лукаво и пристально смотрела на него из группы девчонок.
На костюмированном прощальном вечере (хотя он и назывался «утренник») ему досталась казачья черкеска с газырями. Всё та же вожатая Лена, одетая «украинкой», улыбаясь, навела казаку чёрные усы. Девчонки из старшего отряда в женских и мужских костюмах на импровизированной сцене разыгрывали пьесу «Любовь к трём апельсинам»; Мурка была Трефовой Дамой. Другие «артистки» просто кривлялись, а она играла. И как играла! Она была очень хороша, и пела тоже лучше всех. Алька хотел подойти к ней, но сразу по завершении представления Дама исчезла. Он пытался отыскать её взглядом, его то и дело отвлекали, но вскоре среди костюмов появилась фигура в широченных белых шароварах, чём-то белом и странном, похожем на аравийский бурнус и в маске. Он понял – это костюм одалиски; кажется, так назывались в сказках «Тысячи и одной ночи» игривые восточные женщины! Было заметно, что воспитательница девчачьего отряда что-то сердито выговаривает белой фигуре, показывая рукой на спальный корпус.
Бал был в самом разгаре, оркестр старался вовсю, вальсы сменялись фокстротами. Затеялась игра «в воротики», кто-то потянул его за руку…
Белая фигура в маске стояла перед ним:
- Казак, научить тебя танго? Ах, да, я забыла, - глаза лукаво смотрели сквозь прорези маски, - ты же умеешь: танго ведь казачий танец!... А ещё лучше, казак, пойдём со мной!
И, схватив за руку, одалиска увлекла его в помещения своего отряда.
- Вот здесь мы живём, - Мурка распахнула дверь в свою палату, - а тут сплю я…
На кровати лежал полосатый матрас; оказывается «бурнус» и шаровары были сделаны из простыней! И вдруг она сказала:
- А я под ними – голая! Совсем голая. Не веришь? – и придвинулась ближе.
У Альки перехватило дыхание, они были одни! Какие яркие у неё губы!... Накрашены, что ли? Мурка, улыбаясь, сняла с казака кубанку...
Его спасло появление возмущённой до последней степени воспитательницы! Но сделать что-нибудь с Муркой было уже невозможно: смена сегодня закончилась. Исчезая почти в панике, Алька слышал позади громкие слова про распущенность, про то, что от пионерки такого не ожидали и что родителям непременно сообщат о недостойном поведении дочери…
Ответов он не расслышал.
http://www.proza.ru/2011/11/22/1206