Замечательный музыкант Дмитрий Сергеев сказал в интервью для моей телепередачи «Пророчества, которые сбываются», что весь мир делится на индейцев и белых. Причём среди белых людей есть индейцы и среди индейцев есть белые люди, и принадлежность к тому или иному миру определяется не расовыми признаками, а образом мыслей и образом жизни.
Я давно пытаюсь провести мысль, что слово «индеец» сегодня не может уже относиться только к американским аборигенам (по крайней мере, в русском языке). Ведь откуда взялось это слово? Ещё в пушкинские времена говорили «индиец», исходя из того, что это слово напрямую связано с Индией. Колумб плыл в Индию и естественным образом называл повстречавшихся ему дикарей индийцами — los indios. На английском они стали называться Indians, но чтобы отличать их от жителей Индии, стали говорить American Indians. Когда в русском языке слово «индийцы» превратилось в слово «индейцы», надобность в уточнении («американские») отпала, потому что индейцы не могут быть никакими другими (хотя многие до сих пор говорят «американские индейцы»).
Но индеец — не национальность. Так же как сибиряк или африканец — не национальности. Есть много племён, представители которых даже внешне отличаются друг от друга, не говоря уже о языке и культурных традициях. То есть, говоря «индеец», мы имеем в виду образ жизни. Индеец — это человек, который не живёт так, как живут белые люди, не возводит города, не прокладывает шоссе, не перекрывает реки, не выкачивает нефть. Индеец живёт в гармонии с Природой. Без надобности он не убьёт ни птицу, ни бизона. А на охоте не только попросит прощения у застреленной дичи, но и поблагодарит её. Мне трудно представить, что работники фермы могут просить прощения у кур или коров за то, что убивают их. Они выращивают их, чтобы убивать! Индейцу такое в голову не пришло бы — выращивать специально для забоя!
Индеец — это образ мыслей. Свобода и независимость для него важнее материальных благ. Государство и политика не имеют никакого отношения к индейской жизни. Индеец — это человек вне государства. Государство командует, управляет, а индеец привык решать сам. Он — воин и охотник, но не солдат, исполняющий приказы. Вожди в индейском обществе не имеют ничего общего с нашими генералами и президентами, но белые люди этого не понимают и не понимали. Вождь говорит от имени своего народа, но не принимает никаких решений. У него нет такого права. Вождь не может никому ничего приказать. И никто никому не присягает на верность. Люди свободны. Когда военный отряд отправлялся на войну, не проводилось мобилизации, воины звали с собой надёжных друзей, но любой мог отказаться от участия в походе, не объясняя причины. Индейцы не были солдатами, они жили по зову сердца, по «нашёптываниям» своих снов, которые зачастую были главным руководством к действию.
К сожалению, мало кто из писателей и режиссёров понимает это. Поэтому в большинстве случаев в литературе и кино появляются образы не только не правдоподобные, но и вообще не имеющие никакого отношения к индейцам. Однако наделив их любовью к свободе, им удалось создать портреты краснокожих дикарей, которые потрясают воображение подростков, подкупают их. Фенимор Купер и Майн Рид сделали своё дело. Мальчишки влюблялись в индейцев и даже убегали от родителей в Америку.
Вспомним рассказ Чехова «Мальчики». Подростки, начитавшись, Майн Рида мечтают сбежать в Америку, один из них называет себя Монтигомо Ястребиный Коготь. Почти как эхо чеховских «Мальчиков» звучит имя Монтигомо, которым подписывал свои письма капитан Татаринов в книге Каверина «Два капитана». Вероятно, он стал полярным исследователем, в детстве заразившись индейской романтикой (отсюда имя Монтигомо, которым в шутку его наградила жена). В повести Серафимовича «Встреча» есть разговор, в котором молодой человек, ушедший под влиянием романтических порывов добровольцем на фронт, говорит: «Ну, вот, знаете, гимназисты в Америку прежде бегали. Выйдут за город и уж думают: тут и Америка, саванны, мустанги, индейцы. Но, оказывается, ни индейцев, ни мустангов, а просто мужчины везут сено на базар либо бабы тяпают на огородах. Так и я… И всё-таки ребятишки, которые бегут в Америку, драгоценные вещи для себя узнают. Вы знаете, я как-то произвёл анкету, там, в третьем классе: из тридцати четырёх учеников только пятеро в своей жизни видели восход солнца». Романтика обладает огромной магической силой, но влияет она не на всех.
Подростки склонны к романтике. Мир индейцев увлекает их. Взрослея, человек обычно становится более циничным, ему не до романтики. Он может убивать, насиловать, снимать скальпы, но вовсе не из-за своей страсти к приключениям и не из-за любви к книгам про «благородных краснокожих дикарей». Но некоторые взрослеют и не расстаются со своим увлечением, более того, оно превращается в нечто более серьёзное. Есть в нашей стране, например, так называемые индеанисты, это большое неформальное движение. Они шьют индейскую одежду, летом живут в индейских палатках (типи), исполняют песни, танцуют. Из их среды вышли специалисты, написавшие серьёзные исторические исследования, защитили диссертации. У каждого интерес к индейской культуре находит своё воплощение. Я пишу книги.
Обратите внимание, что в Советском Союзе книги об индейцах издавались в основном как «детская литература» или «для младшего и среднего возраста». Хотя романы эти писались взрослыми людьми для взрослых людей. Сейчас ситуация с публикациями практически не изменилась. Едва произносишь слово «индейцы», издатели отмахиваются: «Мы детских книг не издаём» или «Кому это интересно!»… Они понятия не имеют о том, что такое индеец. Всё их знание исчерпывается образом Чинганчгука.
У меня постоянно спрашивают, где я беру материалы. Этот вопрос ставит меня в тупик. Такое ощущение, что люди понятия не имеют о библиотеках вообще и о библиотеках исторической и иностранной литературы в частности, где хранятся огромные объёмы этнографических материалов. И ещё часто спрашивают, бывал ли я в Америке, встречался ли с индейцами, и пытаются как-то увязать это с моими книгами. Ну, бывал, встречался, общался. Только это не та Америка и не те индейцы, о которых я пишу. Того Дикого Запада давно не существует. Почему-то никому не приходит в голову мысль (например, после прочтения «Святого Грааля») спросить меня, бывал ли я в Англии или во Франции; у меня ведь там и первый крестовый поход и времена короля Артура. Был я там или не был, не имеет ни малейшего значения. У меня есть повести о дореволюционной Москве, но я же не видел ту Москву собственными глазами. (Этот вопрос возникает почему-то только про индейцев.)
Я пишу приключенческие книги, но они никак не пересекаются с романтикой Фенимора Купера и Майн Рида. Как ни странно, я никогда не был заражён ею. Мне удалось создать мой собственный мир в литературе. Писатель, если он художник, а не просто реконструктор, должен создавать свой мир, прорисовывать в нём необходимые ему детали, строить декорации, оживлять и населять их. Когда я пишу о Диком Западе, я опираюсь на реальные исторические и этнографические материалы, но предлагаю мой взгляд, мои ощущения, моё осмысление давно исчезнувшей жизни. И прежде всего я предлагаю идею. Наверное, этим мне близок Джек Лондон, который создал свой мир Севера, свой мир Клондайка, свой мир золотоискателей, и этот мир, хоть и выглядит настоящим, во многом сильно отличается от него. Джек Лондон прекрасно понимал, какое значение имеет идея, и активно мифологизировал реальную жизнь.
Любое событие можно трактовать по-разному. Историческое пространство, залитое кровью, даёт возможность не только для всевозможных интерпретаций, но и для полёта фантазий. Реальные исторические факты — семена, из которых произрастают неожиданные выводы, позволяющие строить здание самых разных художественных произведений.
В качестве примера приведу «Тропу». Формально это — книга об индейцах и о белых людях, проникающих на их землю. Это исторический роман, но его также называют и эзотерическим. Я не возражаю против такой оценки, потому что «Тропа» — это в первую очередь разговор о взаимоувязанности наших поступков, о причинах и следствиях, о предначертанности. Но это и вестерн. Кто хочет индейцев, получает индейцев. Кто хочет серьёзного разговора о смысле жизни, получает его. Меня никогда не притягивали строгие рамки конкретных жанров. Главная идея, высказанная в романе, могла быть вживлена в любой другой исторический фон, но меня интересовал рассказ об индейцах.
Книга очень понравилась издательству «Гелеос», но её хотело публиковать издательство «Терра». И «Гелеос» (что случается крайне редко) готов был взять «Тропу» даже в случае, если она будет опубликована где-то ещё. И вот тут — самое главное: издательство хотело «Тропу», но боялось индейской темы. В результате на обложке «Тропы», изданной «Гелеосом» индеец изображён почти невидимым, а на передний план помещён бородатый байкер на мотоцикле, который никакого отношения к книге не имеет. Точно так издательство «Гелеос» удалило иллюстрации из книги «Белый Дух», потому что половина рисунков была посвящена индейцам (в книге о Древнем Риме из того же цикла картинки остались, а в книге, где присутствовали индейцы, рисунки были изъяты). Странная, нелепая, абсурдная ситуация: книгу про индейцев берут, но так, чтобы никто не знал, что книга рассказывает об индейцах…
Большинство читателей привыкло думать, что индеец — это персонаж Фенимора Купера, потому что у нас фактически не было других книг на эту тему. Купер, Рид, Эмар… Купер создал романтический образ индейца, Майн Рид создал романтический образ Дикого Запада.
В моих книгах образ индейца не романтичен. Я стараюсь максимально приблизить индейца к земле, постоянно употребляю применительно к нему слово «дикарь», потому что он голый, вымазан жиром и краской, снимает скальпы, отрезает всё, что можно отрезать и т.д. С точки зрения городского человека, который считает себя цивилизованным, это дикость, варварство, первобытность. С точки зрения городского жителя, привыкшего к соблюдению цивилизованных правил, такой индеец ужасен. Но на самом деле белый человек ведёт себя так же. Просто война для индейца — это неотъемлемая часть его быта, а для нас с вами она является чем-то посторонним, инородным, ненормальным. Дикарь раскрашивает лицо, потому что он дикарь, а мы накладываем макияж, потому что так рекомендует модный журнал. Дикарь падок на побрякушки, а цивилизованное общество разве не сделало из побрякушек культ? На самом деле всё одинаково, но белый человек называет индейца дикарём…
Почему?
Потому что индеец живёт свободно. Он отказывается подчиняться правилам, навязанным ему сверху. Он поступает так, как ему подсказывает сердце, как подсказывает увиденный сон. Он слышит голос земли, он разговаривает с животными, он общается с духами. Не случайно Нил Уолш называет индейцев представителями высокоразвитой цивилизации, несмотря на то, что они не изобрели ничего, даже колеса. Но эта цивилизация иного рода, она принципиально отличается от цивилизации белых людей, она опиралась на духовность.
Делая в моих книгах индейца максимально диким с точки зрения белого человека, я в то же время делаю его органичной частью Природы. Он живёт не за пределами Природы, а внутри неё. Он не эксплуатирует Природу, не насилует её, а живёт с ней в одном ритме. Он понимает язык птиц и зверей, он разговаривает с ними, как равный с равными, обращаясь к ним, он говорит «братья». Он слышит голоса невидимого мира духов. Любой индеец — шаман, потому что он сам живёт наполовину в мире духов. Мне кажется, что это родство с Природой и Богом для меня важнее любых достижений европейской цивилизации, поэтому «дикость» индейцев в моих книгах фактически оборачивается их превосходством над духовным миром белого человека.
Раньше я старался быть предельно точным, прописывал этнографические детали, но сегодня для меня не имеет никакого значения, к какому племени он принадлежит. Мне кажется, что в очередной книге о Диком Западе я буду создавать некое обобщение, а не детально прописанный портрет. Для меня индейцы превратились в символ. Их образ жизни — в идею, которую я воспеваю. Свобода от верховной власти и непрерывная связь с Богом.
Русская художественная литература никогда не занималась индейцами, («Юконский ворон» Алексеева, «Воин из Киригуа» Кинжалова не в счёт). Германия дала миру Карла Майя, а потом Лизелотту Вилькопф-Генрих, в Польше был Сат-Ок, а у нас не было никого. Меня это всегда огорчало и даже угнетало, потому что создавалось ощущение изоляции. Фенимор Купер и Майн Рид — это крайне мало. Слава Богу, моё детство прошло в Индии, где можно было купить книги на английском языке, и я покупал вестерны Ламура и документальные книги об индейцах. Классе в шестом я прочитал «Маленького Большого Человека», который стал отправной точкой на моём писательском пути. Когда я понял, что накопившиеся во мне переживания удержать внутри невозможно, я взялся за первый мой роман «В поисках своего дома». Получился эпический вестерн, со всеми обязательными для этого жанра наполнителями. Рассказом об истории колонизации я насытился, почувствовал себя удовлетворённым, сбросил груз, так тяготивший меня, и начал писать уже совсем другие произведения. Например, повести «Оленьи годы» и «Лесное лекарство» довольно много внимания уделяют сексуальной жизни индейцев. Среди поклонников классического образа индейцев это вызвало негодование. Кто-то сказал, что я не имею права заглядывать под набедренные повязки. Раньше индейцы были бесполыми. Им разрешалось быть жестокими и кровожадными, разрешалось быть мудрыми, но они оставались бесполыми. У нашего читателя сложился стереотип. Я против стереотипов.
Искусство должно служить не закабалению нашего сознанию, а его раскрепощению. Не нужно бояться грязи, потому что грязь не означает нечистоплотность. Не нужно бояться раскованности (свободы), потому что это вовсе не распущенность. Суровость не означает жестокость. Сила необходима не для того, чтобы нападать, а для того, чтобы защищать.
Быть индейцем — значит (для меня) быть Человеком Природы, то есть быть естественным и прислушиваться к голосу Творца. Этой мыслью я наполняю мои книги. И закончу я словами Мато Уитко, индейского персонажа моего романа «Тропа»:
«Среди нас не встречалось больных. Мы дышали чистым воздухом и ели свежее мясо, убивая дичь стрелами. Белые не загоняли нас в школы и не принуждали молиться тому, кого называли своим Богом. Окружающий мир, друг мой, был для нас тем, чем является для вас умная книга. Мы читали листья, траву, песок, камни. Звери и птицы делили с нами суровость и нежность Земли. Всякая живность доводилась нам роднёй. Белый человек так не думал. Он не понимал и не понимает, как дерево и река могут быть нашими родственниками. Весь мир, кроме него самого, казался ему населённым очень дикими существами: зверями и индейцами. Он стал истреблять нашу большую семью. Исчез бизон, лось, олень. Редким стал наш лес. Земля — мать всех народов, а белый пришелец вспорол ей живот и вгрызся в неё ради каких-то металлов. Белый человек считает себя хозяином земли, а не сыном. Но куда денется этот хозяин, когда земля умрёт от его издевательств?
Сперва мы думали, что белые просто слабы и глупы, они не понимали языка зверей и не обращали внимания на шёпот ветра. Но оказалось, что они безумны. В их крови бежало слишком много злости, и она отравила белых людей. Мне жаль, что мы позволили им проникнуть в наш край. Но разве мы знали, что они не похожи на нас? Как могли мы догадаться, что чужеземцы выдумают свои законы, а не станут следовать вечному порядку Творца, который приходится отцом всем живым существам.
В моём сердце поселилась большая скорбь».