Весной желание иметь свой дом, свой угол, обостряется до той тонкой грани, что разделяет сильное желание с безумно сильным желанием. Хочется иметь свой дом, угол, кровать. И хочется иметь мужчину. И детей, да, детей, но при этом иметь свой дом. Я была знакома с одним человеком, который так долго не имел ничего, ни детей, ни женщины, ни кровати, ни угла своего, что дошел до обратной грани, которая разделяет очень слабое желание - и полное равнодушие ко всему этому, и вообще ко всему на свете. Он придумал себе профессию - обживатель квартир, комнат, домов, углов и кроватей. Он печатал объявление в газетах, обживал неуютные, расхристанные, новые жилые помещения, и неплохо зарабатывал. Он въезжал в квартиру на одну ночь, расставлял раскладушку, в правый угол ставил старинную икону, перед иконой ставил серебряный подсвечник с двумя свечами. На среднем пальце левой руки у него серебряное кольцо, на груди - серебряная цепочка, на шерстяной нитке висел его крест. Еще у него был дагестанский кинжал. Он проводил в квартире одни сутки и уходил, он боялся привыкнуть. После него в квартире было спокойно, уютно и не беспокоили бесы. Он умер от разрыва сердца. Над ним подшутила одна женщина. У нее был дом, но не было мужчины. Она захотела его иметь. И пошла на хитрость. Женщина проникла в очередную его квартиру на рассвете. Когда он, после бессонной ночи, наконец-то, засыпал. Он, такой трогательный, одинокий, спал на своей раскладушке в совершенно пустой квартире. Женщине очень, очень, очень захотелось его приручить. Она разделась догола, и тихо пошла к нему. Она очень хотела его. Она подошла, и ее руки заскользили по его телу. От плеч, к бедрам. Он проснулся, поднял тяжелые веки. Она очень хотела его иметь. У нее была квартира, и кровать была, но у нее не было мужчины. У него разорвалось сердце, от неожиданности, от одиночества. Она тоже умерла, но в глубокой старости, наверное, тоже больше от одиночества, чем от старости. И после ее смерти в газетах появилось объявление "Срочно требуется обживатель квартир, комнат, домов; до слез. 999-00-66. Звонить перед рассветом, позвать Елену". Но второго обживателя не было. Объявление долго печаталось в газетах, висело на досках объявлений, на стенах жилых домов и магазинов и на Миусовском кладбище. Но ветер, враг всех объявлений на свете. Он порвал, оборвал все листочки.
Еще ветер не любит, когда горят свечи, он врывается в форточку и тушит пламя. Я беру спички и зажигаю вновь. Две толстые свечи, они стоят в подсвечнике, тяжелом, серебряном. Если б у меня был свой кабинет, очень маленький, с низким потолком и с беспорядочно везде лежащими старинными книгами, я бы сейчас ушла в него, поставила икону в правый угол, перед ней поставила б подсвечник, села за удобный стол и написала б на белой бумаге ручкой с синими чернилами: "Срочно требуется обживатель квартир, комнат, домов; до слез. 999-00-66. Звонить перед рассветом, позвать Елену". Я пишу много раз, потом разрезаю, тринадцать объявлений - достаточно на сегодня. Кому-то нужно бороться с ветром.
Но кто мне сказал, что он умер. Кто-то мне рассказал всю эту историю. Кто-то. Неужели оН. еГо я не боюсь, я крещеная и береженая. Я три раза крещусь. Крещусь я мысленно. И не очень люблю, когда кто-то смотрит на меня в эти минуты. Особенно в церкви. В церкви, в которую я хожу, есть только - старинные иконы и я. Моя душа и иконы Господа. Ухожу я не одна, а уношу с собой образ Господа в душе и настроение.
Говорят, в России есть такая церковь, что действует день и ночь. Стоит она на тридцати трех ступеньках. Православные входят в нее толпой, а оказываются по одному. Стены в той церкви высоки, а потолки - небеса. Необыкновенный свет струится, льется как дождь с небес. Православные стоят, им благостно. Все черное, темное уходит из их душ. Все земное уходит. И будто Господь ласково смотрит. Но темное еще остается, оно страдает и бунтует. "Если б Ты пожил на моем месте, Ты б тогда смог понять, как трудно сохранить светлое и чистое..." Смотрит Господь спокойно и ласково. "Знаю, знаю - сопротивляется темное и черное - но это было давно, несколько веков назад, а сейчас темный князь властвует открыто, а сейчас..." Но уходит черное из души и будто слезы. Стоит православный и свет заполняет его. Свет и покой. Спасибо, Господи. Прости.
Свечи горят, отблески пляшут по серебру подсвечника. Я себя лучше чувствую в маленьком пространстве, в большом мне неуютно. В маленьком, тесном - мне хорошо, спокойно. Может быть, это телесное воспоминание о времени - перед рождением или томление, тоска о - после жизненном пространствах. Душе хочется в небеса, а телу покоя. Телу хочется определенного, лучше небольшого пространства. Свое тело надо жалеть, значит любить. Понимать его желания и как-то соединить или хотя бы подружить душевное и телесное. Соединять их, наверное, не надо. Время их примиряет.
Пламя восковой свечи напоминает мне тот свет, очень отдаленно и слабо, но напоминает. Церковь та единственная, она в России. Но еще ни один человек при жизни не нашел ее. Православные знают, что она есть. Знаю и я.
При этой жизни мне хочется, чтобы у всех все было хорошо. Особенно у простых, не богатых людей. Чернота, к сожалению, никуда не уйдет, она будет здесь же в мире, но ее будет меньше. А света больше. Сделать это смогут только мужчина и женщина, только они.
Почувствовать момент, когда греховное переходит в чистое, почти святое дело. Когда всем хорошо, когда их деяние не приносит, ни физической, ни душевной боли никому. А им - только радость. Может ли быть так в нашей жизни? Тогда это надо придумать и создать хотя бы на бумаге. Я создаю, и мне, это приносит радость и хоть, на короткое время, но покой.
Свечи горят и создают ласковое, почти слезливое настроение.
Идет по моей придуманной земле придуманная мной женщина. Высокая, стройная, русоволосая и босая. Идет по земле, мужчину ищет. Работящего, непьющего. Мастерового, умницу. И люди не посмеют осудить - она ж мужа ищет. Дом бы построили. Детей нарожали. Уж она бы постаралась. Идет женщина босой, туфли белые свадебные в сумке и весь подвенечный наряд. Еще несет пятьсот рублей денег. Заработала на первое время, а потом они вместе заработают, поболее будет, денюшек. Ходит женщина по городам, селам. Хорошие мужчины при женах, а пьяницы, да лодыри ей не нужны. Ходила она так год, два, к концу третьего все же нашла. Мужчина не очень, да уж ладно, какой есть, время слишком быстро идет. Купила ему костюм, галстук, ботинки. Обвенчались. Жить стали совместно. Мужчина этот раньше еле ходил, все чесался да зевал. А теперь - забегал. И чистый, и причесанный, и наеденный. День работает, ночь о работе думает. Построили они дом, нарожали детей. Хорошо все, и, слава Богу. Пусть живут.
Другой придуманный мной мужчина идет по придуманной мной земле. Красивый, высокий, сильный. Идет по земле, ищет самую, что ни на есть захудалую женщину. Чтоб пьянь, да рвань, да дрянь. Он бы поднял ее, да помыл, да причесал, да одел красиво. Женой б назвал. Уж она б образумилась, зажили счастливо. Детей родили. Воспитывали, кормили. Деточки маленькие, ангелочки Христовы. Он бы смог воскресить ее. Он настоящий мужчина. Тоже долго ходил по городам и деревням. Всяких женщин перевидал. Да все думал, что есть где-то и похуже и ждет она его. И нашел. Лежала у ограды сельской церкви женщина, молодая. Лежала у самых ворот. Пьяная, лицо в синяках, грязная, одежда порвана. Лежит, и бесстыжие частушки орет, а старушки проходят в церковь грехи свои поснимать и злобно смотрят на нее и плюют. Подошел придуманный мужчина к ней, поднял. Помыл, причесал. В белые одежды нарядил. К венцу повел. И воскресла та женщина. Дом построили. Хозяйкой она стала, все хлопочет. Дите родила. Растили. И сейчас живут, справно, дружно. Дай-то Бог. Дети, внуки и правнуки - вот и счастье. И та семья живет и эта и другие - на том белый свет стоит. И слава Богу, пусть стоит. Живут, придуманные мной, муж и жена. В достатке и дружно. А детей нет. Любят они друг дружку, стараются. А детей нет. У Господа просили деток, но нет, все нет. Отчаялись. Видит жена, нашла тоска на супруга. Стал он злобным, нервным. Если уж тоска найдет на человека - доброго не жди. Погоревала, погоревала женщина, да и задумалась. У русских женщин светлые головки. Пошла она к докторше. А потом к священнику. Долго они разговаривали. Стояла мужняя жена на коленях. Был священник бледен. Зажгла мужняя жена три свечи, а свет электрический в комнате у священника выключила. Целовала мужняя жена полы сутаны, а потом в губы священника. Плакал он, молодой, хороший - гладила мужняя жена его по головушке. Раздевалась мужняя жена, одежду снимала... После того греха - стояла она перед иконой Иисуса Христа на коленях всю ночь. Смотрела на Святой Лик и просила прощения и просила ребеночка. Утром за ней муж пришел. Взял за руку, пошли они домой. А жена плакала и говорила, что привиделся ей Ангел Господень и сказал, что будет ребенок. И чтоб сегодняшняя их ночь была страстной и ласковой. Ожил муж, ушла тоска из дома. Наладилось все в их семье. Родился малыш, славный мальчик. Назвали Владимиром. И священника тоже так звали. Он потом уехал в другую церковь, там служил. И женился, были у него дети, внуки. И здесь все хорошо. И, слава Богу. Хорошо, когда все, у всех хорошо.
А один придуманный мной мужчина жил в бедности. Один, так что и надо. Хлеб с водой, да, портки без дыр, чтоб замужнюю соседку в грех не вводить. Вот и жил, а больше спал. Скучно было, потому и спал больше, чем жил. И как-то вечером, весной, к нему кто-то в окно стук по стук. В ворота бряк по бряк. Проснулся мужчина. Пошел, открыл - стоит нищенка. Вроде молодая, одежда в лохмотьях. Стоит, смотрит. Мужчина спрашивает: "Что надо?" А женщина просит, ей бы хлебца да переночевать. "Проходи,- говорит он нищенке,- покормить нечем, а спать ложись на диван". Впустил в дом нищенку, а сам залез на печь и захрапел. А нищенка включила свет, огляделась: женщиной в доме и не пахло. Огляделась: мужчина вроде смирный, добрый, не пьяница. Огляделась женщина: веник увидела. Пошуршала тихонько, прибрала в комнатах. В подполье нашла картошку и сало соленое... Проснулся мужчина. Прислушивается, приглядывается, принюхивается... А нищенка, уж, и не нищенка, а хозяйка. В дому - чисто. На столе - ужин. "Иди,- Ваня, за стол",- сказала с улыбкой. Ваня прыг с печи и уже за столом и начал Ваня не просто есть, а так есть, так есть! Потому как Ваня давно уже не ел горяченького и вкусного. Сидит, наворачивает. И по мере того как наедался - делался Ваня добрее и ласковее. Уж не исподлобья смотрел на незваную гостью, а в прищур, с улыбкой. Да и та, платочек с головы сняла, волосы русые в косу заплела. На груди та коса лежит... И лицо умыла. Тряпки поснимала, в платье зеленым горошком оказалась. Сидит и смотрит на Ваню. Улыбается вроде смущенно, а вроде и... ох, Ваня. Так и осталась та нищенка с Ванею. И тоже детей нарожали. И жили дружно. А детям и внукам крепкое хозяйство и дом оставили.
Сижу я в уютном кресле в кабинете и думаю, что он мой навсегда. Может и придуманный, но на маленькое навсегда. В каждом человеке есть свое навсегда, и оно умирает вместе с ним. Пламя освещает Лик Господа, его ласковые, спокойные глаза. Две свечи, два небольших язычка пламени освещают икону с двух сторон и каждая, по разному. А может, я сижу на раскладушке в огромном, только что выстроенном доме. Не удомашненном, не уютном, с расхристанными, падающими потолками и плавающим полом. Пространство, кусочек земли еще не привыкли к дому и тот, от этого, звонкий, ломкий и тяжелый. А звуки в доме очень, слишком резкие. И бесы, они любят такие дома. Они набежали, глупые, набились в дом и отдыхают. Им только в таких домах спокойно. Они стучат копытами и хвостами, радуются. Но на этом свете бесам не должно быть спокойно, иначе они делают пакости, гадости и революции. Я это знаю, потому встаю, беру икону в правую руку, серебряный подсвечник в левую и хожу по комнатам, каждую стенку, каждое окно, каждый потолок в каждой комнате я осеняю крестом двумя язычками пламени. Я иду очень медленно, первым шагом я привожу в панику тысячи бесов, вторым, третьим - я выгоняю их. Человек с первого до последнего своего шага должен гнать от себя бесов, гнать их с этого света, не давать им покоя. Господь не дал им места в своем придуманном и созданном мире. Мир должен быть светлым, таким, каким его создал Господь. Потому я гоняю бесов. Пламя двух свечей рисует крест, еще крест, еще. Вот бы всю Россию, каждый ее уголок, перелесок, городскую квартиру освятить, очистить, выгнать бесов. И тогда б Россия... Придуманная мной Россия... Я ходила по комнатам, со старинной иконой Господа Иисуса Христа и с серебряным подсвечником, на пальце у меня было серебряное кольцо, серебряная цепочка и крест на шерстяной нитке на груди. Еще у меня был серебряный кинжал, он лежал на раскладушке под подушкой. Я обошла кухню, кладовку, веранду, крыльцо. Все, теперь я должна лечь и уснуть, за час до рассвета. Теперь дом должен сам, освобожденный от бесов, наладить связь с миром. Подружиться с пространством, со временем и с землей, на которой он стоит. Я ставлю икону в правый угол, перед ней ставлю подсвечник, меняю свечи, ложусь на раскладушку и закрываю глаза. Сон обрушивается на мои веки, но я чувствую опасность и держу немного приоткрытыми их, что стоит мне больших трудов. И за десять минут перед рассветом я вижу ее. Она, обнаженная и прекрасная, медленно идет из приоткрытой двери, ее тяжелая грудь, ее темные волосы колышутся в такт ее движению. Ее тело бесстыдно, оно полно желания. Она идет ко мне. Я чувствую, что до рассвета остается три минуты. Три минуты. Я вытаскиваю серебряный дагестанский кинжал и, как только она, чувственная, полна желания, склоняется надо мной - я вонзаю кинжал в ее грудь. У нее широко раскрытые глаза и испуганное недоумение, она будто животное, не знает, что делает и кто ее послал. Но тело ее живое, теплое, желанное. Она испуганно смотрит на меня и исчезает. Ни капли крови нет на серебряном кинжале. Приходит, наконец, рассвет, солнечные лучи заполняют комнату. Я открываю глаза. Я лежу с ним. С моим любимым. С моим обживателем комнат, квартир, домов. Мы с ним на огромной нашей кровати. Он спит, я целую его, мне с ним было хорошо. Этой ночью мне с ним было еще лучше, чем в предыдущие. Я осторожно выскальзываю из-под одеяла, надеваю халат и стою в комнате. Это наша комната. Я хожу по дому. Это наш дом, он полон света. А в постели меня ждет мужчина. Он мой любимый. В правом углу самой светлой комнаты стоит старинная деревянная икона, перед ней серебряный подсвечник. Свечи потушены. Солнечные лучи заполнили весь наш дом. Я иду в кабинет, я его узнаю, на столе лежат тринадцать объявлений. Я их узнаю. Значит, все придуманное когда-то становится действительностью. Значит нужно придумывать только хорошее. Чтоб всем всегда было хорошо.