Очки

Тони Ронберг
     В детстве я не носил очков, хотя зрение у меня всегда было плохим. Сейчас я понимаю это по тому, что никогда не мог разглядеть, что написано на доске, и во время контрольных учителя разрешали мне подходить впритык и переписывать задания. Я постоянно торчал у доски, как репортер, – с перегнутой пополам тетрадью и ручкой. Впрочем, никого такое положение вещей не удивляло, мои родители вообще не задумывались, нужно ли предпринимать к этому какие-то меры, и сам я воспринимал близорукость не как недостаток, а как свойство своего зрения – видеть не все или видеть нечетко.
     Нечеткий мир имел свои преимущества – он был добродушен, состоял сплошь из плавных линий, в нем не возникало знакомых и соседей, с которыми нужно было здороваться в самый неподходящий момент, он защищал меня от любой лишней информации. Нечеткий мир берег мои фантазии, и каждая девчонка казалась мне в нем принцессой.
     Очки мне пришлось надеть только тогда, когда я стал преподавать в институте. Проблема была в том, что я не мог различать студентов. И как назло мне попадались группы, в которых было то два Коли, то три Оли, то четыре Тани. Обращаться же к студентам по фамилиям нам было строго-настрого запрещено – по имени, на Вы и никак иначе.
     Когда я надел очки, то оказался совсем в другом мире – в мире острых углов, неожиданных встреч и случайных знакомых. Я никак не мог к этому привыкнуть. Я видел всех, и все видели меня. Туман рассеялся.
     К студентам я присматривался напряженно и переименовал всех таким образом: Оля тут, Оля там, Оля на галерке, Коля с краю, Коля посредине. Им это казалось смешным, а мне очень помогало. Любое выступление перед аудиторией – это всегда маленькое шоу. 
     Очки же вели себя по-свински: запотевали, съезжали с носа и норовили свалиться в самых интимных ситуациях раньше, чем моя девушка говорила «сними». Кстати, друзья тоже говорили «сними»: в очках я казался им слишком умным для пустой болтовни. А что бы человек ни снимал – после такого стриптиз-акта он всегда резко глупеет.
     Когда я привык к дислокации, к аудиториям, к коллегам, к старым и новым группам, очки мне стали не нужны. В моду входили линзы, и мне даже советовали прикупить какую-то ультрамодную фиолетовую хрень, но я отказался, чтобы вернуться в свой прежний плавный мир. А потом с удивлением заметил, что этот мир стал приобретать резкость. Сам по себе. Говорят, это уже звоночек неумолимого хода времени: мой плавный мир сам решил отторгнуть меня ради новых юных мечтателей.